Текст книги "Суд"

– Мне сдается полезным сделать предварительную проверку по Ростовцеву. Почему он хотел идти на серьезные нарушения закона, чтобы взять к себе Ревзина? Тут случайной встречи быть не может, – закончил свой доклад Куржиямский.

Любовцев перестал наконец гладить волосы, сцепил руки над столом, почему-то закрыл глаза и молчал, может быть, целую минуту. Наконец приоткрыл глаза:

– Вы что же, предлагаете Ревзина выделить из дела стройбазы? Удалить из дела единственный эпизод с установленной и доказанной взяткой?

– Нет, товарищ майор, но я не хочу, чтобы Ревзин отделался только этим эпизодом по строительной базе. Я уверен, что он преступник более крупного масштаба.

– Погодите, Куржиямский, – мотнул головой Любовцев. – Того следственного дела, которое родилось в вашей голове, фактически в нашем отделе нет. Да и в голове у вас одни предположения. Срок, кстати заметить, отведенный нам законом, истек, дело стройбазы закончено, и мы передаем его в прокуратуру. К этому делу вы свои предположения никак не приклеите. Значит, первый вывод – дело передается в суд. Дальше… Как вы сказали, фамилия того, кто хотел нарушить закон ради вашего Ревзина?

– Ростовцев.

– Минуточку, минуточку, – вдруг оживившись, Любовцев открыл ящик стола, вытащил из него клеенчатую тетрадку и начал перелистывать, что-то искать в ней.

– Дело в том, что, когда мы взяли Ревзина, мне звонил некий руководящий товарищ и интересовался, в чем Ревзин замешан, – говорил Любовцев, продолжая листать страницы своей тетрадки. – Я спросил, чем вызвано его любопытство, и он сердито пояснил, что хотел взять к себе Ревзина на работу, что ему энергично его рекомендовали и что он хочет теперь разобраться с этими рекомендателями. – Любовцев все еще листал тетрадку. – Ага, вот нашел. Так… Звонил мне товарищ Ростовцев. Что вы на это скажете?

– Очень интересно, – оживился и Куржиямский.

– А что тут интересного? Ростовцев действовал с открытыми картами, его любопытство законно. Он хочет разобраться с рекомендациями, – сказал майор Любовцев и сунул тетрадку в стол.

– Могу я спросить, товарищ майор, что вы ему тогда ответили?

– Во-первых, что по телефону мы подобных справок не даем, во-вторых, следствие только началось, и если его этот вопрос интересует, то потом, позже, мы можем его проинформировать.

– Больше он не звонил?

– Мне нет.

– Товарищ майор, я найду его телефон. Позвоните ему сами и скажите, что к нему может приехать сотрудник, чтобы проинформировать его по интересующему вопросу; поеду я.

Майор надолго прикрыл глаза и молчал.

– Что это вам даст?

– Посмотрю, что за человек.

– Праздное любопытство, – резко произнес майор. – Так устанавливать приятелей Ревзина нельзя, у вас пустые руки, и вы можете нарваться на контрудар – это раз. Два – вы можете их вспугнуть, если там действительно преступники. То, что Ревзин в дело ворюг со стройбазы забежал на минутку, – согласен, но он так и так в ближайшие годы никуда от нас не уйдет, так что подключайтесь, товарищ Куржиямский, к Зарапину. У него очень запутанное дело по меховщикам, надо и его вам провести вместе.

Спустя три дня дело стройбазы приняла прокуратура, а Куржиямский включился в расследование, которое вел Сергей Зарапин. Действительно, отчаянно запутанное дело: скорняки, меховые ателье, закройщики – разворовано почти на миллион. Но ничего не поделаешь, надо разбираться, и Куржиямский каждый день ходил в меховое ателье, вроде не втянутое в подобные хищения, и осваивал там тонкости скорняцкого дела. Его учителем стал старенький мастер Кузьма Захарыч – участник двух войн, кавалер великого солдатского ордена Славы. Он показывал Куржиямскому, где и как можно урвать мех при раскройке и пошиве.

В этот вечер Куржиямский вместе с Зарапиным изучали документацию по шести ателье, головы у них трещали от цифр. И вдруг заходит к ним майор Любовцев:

– Ну, как тут у вас?

– Черт ногу сломает, товарищ майор, – ответил Зарапин.

– В штате у нас чертей нет, так что обойдемся без увечных, – без тени улыбки проговорил Любовцев и обратился к Куржиямскому: – Позвонил товарищ Ростовцев, и я сказал, что вы завтра к нему подъедете побеседовать. Понимаете? Только по-бе-седо-вать. Продумайте свое поведение и утром доложите мне, как будете с ним разговаривать.

– Спасибо, – радостно вырвалось у Куржиямского. Любовцев удивленно глянул на него своими водянистыми глазами и ушел.

– Что это такое? – встревожился Зарапин. – От меня смываешься?

– Разве что на часок, Серега…

На другой день, предварительно созвонившись, Куржиямский ровно в одиннадцать вошел в кабинет Ростовцева, несколько оробев от роскошной солидности этой громадной комнаты, за окнами которой шумел сад.

– Прошу извинить, что затруднил вас этим визитом ко мне, – не здороваясь, начал Ростовцев и, нажав кнопку на каком-то агрегате, сказал в невидимый микрофон: – Ко мне никого. – и без паузы: – Вы должны понимать: если мне горячо и настойчиво рекомендуют на довольно ответственную должность взяточника, я обязан в этом разобраться. К сожалению, раньше ваша служба мне в этой информации отказала.

– Такой уж у нас порядок, – сказал Куржиямский, исподволь всматриваясь в Ростовцева. Это был высокий, поседевший шатен с сердитым, но красивым лицом. Черный костюм, белоснежная крахмалочка, синий галстук толстым узлом. И вдруг Куржиямский увидел, что крупные ногти на его пальцах наманикюрены каким-то жемчужным цветом, и почему-то это сразу настроило его к хозяину кабинета еще более неприязненно. А майор Любовцев приказал – только бесстрастная информация и никаких опасных вопросов.

– Вы представляете, как бы я выглядел, если бы я успел подписать приказ об этом назначении?

– Помогли, видимо, трудности с его оформлением, – улыбнулся Куржиямский и заметил, как лицо Ростовцева на мгновение будто окаменело.

Он прищурился на Куржиямского и спросил холодно:

– Какие трудности?

– Нам Ревзин говорил, что еще не была свободна вакансия.

– Я деталей уже не помню. – Ростовцев достал из стола американские сигареты «Мальборо», закурил. Куржиямскому не предложил. – Так что же он такое, этот Ревзин?

– Он проходит по делу о расхищении строительных материалов, довольно вульгарный случай. Взятка и незаконное приобретение дефицитных стройматериалов.

– На что они ему были?

– Строительство домика на огородном участке.

– Значит, мелочь какая-то?

– Да нет, не мелочь.

– Он все признал? И взятку и все остальное?

– Да, признал. Есть свидетель вручения взятки.

– Что его ожидает?

– Не знаю… – пожал плечами Куржиямский. – Это ведь определяет суд.

– А когда суд?

Куржиямский опять поднял плечи:

– Это нам неизвестно.

– Так… – Ростовцев постукивал карандашом по стеклу на столе и смотрел поверх Куржиямского.

Пауза затягивалась. Куржиямский закрыл лежавшую перед ним папку и поднял вопросительный взгляд на Ростовцева:

– Все?

Их взгляды встретились, и Ростовцев сказал строго:

– Для вас подобное – это повседневность, а мне в новинку. Вспоминаю сейчас этого Ревзина, такой интеллигентный респектабельный мужчина, знает иностранные языки, меломан, и вдруг такое, как вы правильно отметили, вульгарное дело. Как это происходит с людьми?

– А вы хорошо его знали? – осторожно спросил Куржиямский.

– Ну, где там хорошо. До возникновения вопроса об устройстве его сюда видел его два-три раза в одном приличном доме, там мне его и представили. Впечатление о нем, прямо скажу, сложилось хорошее. Умен, остер на слово, многое знает, великолепно держится: солидно и вместе с тем непринужденно. И вот, представьте себе, после всего этого узнать – вульгарный преступник.

– Я понимаю вас, – сочувственно вздохнул Куржиямский.

– Ну что ж, можете не сомневаться, его рекомендателям не поздоровится.

– А рекомендатели работают здесь, у вас? – мимолетно спросил Куржиямский.

И снова Ростовцев окаменело насторожился.

– Один – да, – несколько затрудненно ответил он.

– Вы не хотите, чтобы ими заинтересовались и мы?

– Этого не требуется, – резко ответил Ростовцев и встал.

На том визит и окончился.

Куржиямский вышел на проспект Мира и, подойдя к витрине магазина, прилег грудью на перила и проговорил вслух: «Товарищ Ростовцев, я вам не верю, не верю – и все тут. Кроме всего прочего, все, что вы рассказываете, не сходится с тем, что рассказал Ревзин…»

Куржиямский спускался на эскалаторе метро. Впереди него на эскалаторе стоял старичок, державший завернутые в дерюгу лопату и грабли. «Вот этот чешет на свой честный огород», – подумал Куржиямский, и вдруг его точно по голове ударили: «А был ли у Ревзина на самом деле этот огородный участок?» Куржиямский мысленно выругал себя – это же надо было знать давно.

Выйдя из метро на следующей остановке, он сел в троллейбус и поехал в строительный институт. Там он в течение пяти минут выяснил, что институт вообще садово-огородных участков не имеет. Но, может быть, Ревзин через институт выхлопотал себе участок в индивидуальном порядке? Но зачем Ревзину участок, удивились в институте, если у него есть дача в Валентиновке?

Ну, дела-делишки… Куржиямский приехал в отдел в полной растерянности и прямо прошел к майору Любовцеву.

– Я так напортачил, товарищ майор, что нет для меня меры наказания.

– Найдем такую меру, – обронил Любовцев. – Что случилось?

– Во-первых, у Ревзина нет огородного участка. Во-вторых, у Ревзина есть своя дача в Валентиновке. А разговор мой с Ростовцевым подтверждает все мои подозрения.

Майор помолчал, прикрыв глаза, потом сказал:

– Не похоже, Куржиямский, все это на вас, не похоже. Как вы объясните эти свои упущения?

– Да все это детали, которые непосредственно к эпизоду взятки Ревзина не относились. Был у него участок или не было – какая разница? Но все это всплыло, когда я стал думать о Ревзине шире его эпизода.

– А шире всегда надо думать в самом начале, – угрюмо заметил Любовцев.

Вот и пойми его: сам говорил – не лезь шире, оформи по стройбазе, а теперь – надо было шире брать в самом начале.

– Идите к Зарапину, он там стонет со своими меховщиками, – сухо распорядился Любовцев и взялся за телефон…

На другой день утром Куржиямский заехал в прокуратуру, нашел нужного ему прокурора и собрался рассказать ему о своих подозрениях, но узнал от него, что суд откладывается. Почему? Заболел единственный свидетель.

– А если между нами, – добавил прокурор, – то, по-моему, кто-то нажал. Интерес, по-моему, проявлен к фигуре Ревзина.

Куржиямский затаил дыхание.

– Разве с ним что-нибудь не ясно? – спросил он.

– Когда я знакомился с делом, – ответил прокурор, – у меня все время было такое ощущение, что Ревзин в этом деле случайно.

– У меня такое же впечатление, – вздохнул Куржиямский.

– Чего же вы его не потрясли?

– А он не трясется.

– Это бывает, – улыбнулся прокурор. – Ну да ладно, я ему и по этому делу не менее пяти лет буду испрашивать. В случае чего, потом довесим по другому делу…

Глава четырнадцатая

Продажу двух присвоенных автомобилей Сандалов производил через комиссионный магазин. Собственно, точнее сказать – не «через», а возле… Это была очень тонкая операция, так как машины официально не были зарегистрированы. Нужно было абсолютно точно знать, кому и сколько следует дать за дикую справку вместо техпаспорта, за подбор денежных покупателей с юга, за последующее фиктивное оформление всей сделки и быть при этом уверенным, что никто тебя не продаст и не «объедет» при расплате. Сандалов провел тщательную разведку обстановки и вроде все сделал как надо. Он даже успел получить половину денег. Но он не мог знать, что под директором комиссионного магазина работниками ОБХСС уже давно была вырыта глубокая яма и они только ждали, когда он хоть чуть шевельнется. А именно он-то и помогал Сандалову. Директор сел. Сандалова месяц вызывали на допросы, он плел там подсказанную ловким адвокатом ахинею и не сознавался ни в чем, тем более в получении денег от покупателей, которые исчезли, будто в воздухе растворились… Но как раз в это время из республики приехал в Москву товарищ Ратуев, и постпред попросил его как-нибудь помочь Сандалову, объяснив ему, что речь идет о том самом человеке, который в прошлом году должен был помочь, в случае чего, его дочери.

Результат – приказ по постпредству: освободить Сандалова И. С. по собственному желанию в связи с состоянием здоровья, и Сандалова как не бывало…

Сейчас он ехал на юг без определенной цели, просто знал, что там тепло. Деньги у него есть, обременяющей семьи – нет, а в стране, слава богу, вопреки утверждению «Голоса Америки» полная свобода передвижения.

Было раннее утро. Проснувшись один в двухместном купе фирменного поезда «Крым», Игорь Савельевич проделал все туалетные операции и не знал, куда себя деть. Проводница сказала, что чай у нее будет не раньше как через час. На вопрос, когда откроется ресторан, ответила непонятно: он работает круглые сутки, но кормит один час. «Нечто новое в обслуге», – подумал Игорь Савельевич и отправился в вагон-ресторан, больше деться было некуда.

Пройдя через три еще крепко спавших вагона, обессилев на открывании тугих межвагонных дверей, он наконец ввалился в совершенно пустой, но синий от вчерашнего табачного дыма салон ресторана. Единственная официантка спала, положив золотую голову на столик. Вокруг ее светящейся на солнце головы кружились мухи. В углу, где стоял похожий на иконостас буфет, с трудом бодрствовал молодой парень в белой курточке, с модными до плеч волосами, блестевшими не то от помады, не то от долгого немытья. Это был директор ресторана. Как только Сандалов уселся за столик, он подошел и представился. Они поздоровались за руку, необъяснимо почувствовав интерес друг к другу.

– Неужели правда, круглые сутки вкалываешь?! – спросил Сандалов и пригласил директора присесть за его столик.

– Во всяком случае, поста не покидаем, – усмехнулся директор. – Таково передовое движение, зачатое нашими передовиками. Так оно и называется – метод поездной бригады товарища Нагнибеды: чтобы пассажир, когда бы ему ни приспело поесть, мог сюда к нам пожаловать и увидеть, что мы тут все, как один, на посту.

– Сегодня ночью такие были? – поинтересовался Сандалов.

– А зачем им быть? Они ж не чокнутые, они ж еще вчера узнали, что у нас нет ни горячего, ни холодного, и бутылки взяли с собой. А у себя в вагоне, смотришь, проводница им что-нибудь и сварганит для закуски. Мы этот метод зовем Нагнибезеды… – Директор вдруг в голос рассмеялся, разбудив официантку, которая подняла голову и огляделась, увидев постороннего, села прямо, приободрилась.

– А почему же у вас ничего нет? – спросил Сандалов. – Кстати, я могу кофейку выпить?

– Ни кофе, ни чая нет. Не работает кипятильник. А ничего нет потому, что база не дала. Наша база в Симферополе, она дала кое-что на рейс до Москвы. Там должны были дать кое-что на рейс обратный, но не дали.

– Как это могли не дать? Это жe вредительство! Гнать пустой вагон-ресторан через всю страну, да еще и лишать пассажиров питания… – Сандалов негодовал совершенно искренне, его всегда возмущало подобное, если оно отзывалось на нем. Он мог восхититься, как обдуривают людей тонко, мастерски, но его возмущало, когда это делалось грубо, нахально.

– Почему вредительство? – добродушно и даже весело отбивался директор. – Мы же план даем и даже премии имеем.

– Чем же вы торгуете?

– Водкой, коньяком, кондитерией и немного… едой.

– Значит, у вас липовый план, – категорически констатировал Сандалов.

– Но составлял его не я, – усмехнулся директор. – А те, кто составлял, тоже хотят премиальные получить. Так что…

– Вредительство! Честное слово, вредительство, – тихо ярился Сандалов. – Ваша задача кормить и поить пассажиров, а не липовый план выполнять. Значит, кофе получить нельзя? А какой-нибудь воды?

– Могу предложить… кажется, апельсиновая называется. Но недоглядел, еще на базе в Симферополе подсунули двухнедельной давности… кислит малость. Пассажиры жаловались.

– Поди ты к черту! – резко вскочил Сандалов и покинул вагон-ресторан.

– Чокнутый, вслух сказала официантка и снова положила на стол свою золотую голову.

Меж тем проводница уже вскипятила воду, у нее нашелся растворимый кофе, и Сандалов с наслаждением похлебывал ароматный напиток, смотрел в окно на далекие, все еще смутно видимые горы и думал уже о превратностях судьбы своей – это вообще, и о том, чем ему придется заняться практически…

Уволили его из среднеазиатского представительства, как мы знаем, по собственному желанию, в связи с состоянием здоровья. Эти дополнительные к обычным слова о здоровье вставить в приказ он упросил постпреда. Он еще не знал точно – зачем, но была какая-то туманная мысль, что он будет теперь устраиваться где-нибудь на юге. Ему вдруг захотелось тепла и чтоб зима тоже была теплая. Постпред сделал эту приписку без всяких разговоров. Господи! Сколько Сандалов сделал этому постпреду неучтимых услуг, если забыть об учтимых, чтобы он заартачился из-за трех лишних слов, никак не изменявших сути приказа?

А с такой выпиской из приказа можно устраиваться на любую работу, – куда именно, он решит на месте, в благословенной Ялте. Сандалов спокоен: Ялта не была бы курортом, если бы там не требовались деловые люди. Хорошо бы устроиться по снабжению в крупный санаторий, принадлежащий какой-нибудь важной организации, что избавляло бы от необходимости биться за каждый килограмм мяса для столовой. Посмотрим поищем и торопиться не будем. Сандалов прилег на койку и незаметно для себя уснул – издерганные нервы требовали покоя…

Когда вынырнул из сна, до рези в желудке почувствовал, как хочет есть. И снова пошел в ресторан.

Странное дело – вагон был полон и все что-то ели. Директор, увидевший Сандалова издали, позвал его к себе и усадил за служебный столик.

– Что едят эти люди? – полюбопытствовал Сандалов.

– Утром проснувшись, повар обнаружил какой-то фарш и пошли тефтели. Но не советую… по-дружески.

– Допрыгаетесь вы вместе с поваром, – покачал головой Сандалов. – А если кто напачкает в жалобной книге?

– Никто не пачкает, и жалобная книга бела, как фата невесты.

В это время за спиной Сандалова послышался веселый сипловатый голос:

– Не можно ли к вам?

Сандалов оглянулся – перед ним стоял могучий мужчина, рыжеволосый, с обожженным солнцем круглым лицом и с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на мятом лацкане пиджака.

– Прошу, прошу, – улыбнулся ему Сандалов.

Мужчина протиснулся за стол и сел, заполнив все пространство над и под столом. Он хотел пива. Официантка, глядя в окно, где пролегала зеленая, уже предкрымская равнина, сказала, что пива нет и не будет. Мужчина наклонился к директору ресторана и что-то тихо сказал ему.

– Ладно уж, отдам то, что для себя держал, – печально сказал директор. – Только этикетки придется ободрать, народ кругом глазастый.

На столе появились три слепые бутылки с пивом, у мужчины оказался свой жирный рыбец…

Игорь Савельевич знал десяток способов знакомиться, не давая при этом никаких конкретных сведений о себе. В данном случае он применил не самый сложный и узнал, что перед ним – председатель колхоза Василий Михайлович Степовой, который едет в Симферополь разведать насчет запчастей к грузовому автотранспорту.

– Деньги, понимаешь, на это есть, – говорил он уже вполне доверительно и на «ты». – Если правду сказать, сколько хочешь денег есть, мой колхоз миллионер, а запчастей этих нет, хоть вой, хоть пой… – Степовой взорвался рассыпчатым смехом. Но горек был смех председателя, – действительно же, с запасными частями чуть не каждый год – беда. И не от хорошей жизни отправился он в это путешествие. Нынче у него в колхозе под реальной угрозой срыва своевременный вывоз урожая с поля – десяток грузовиков с крайне изношенными двигателями.

Степовой увидел в окно знакомую картину: на расквашенной дороге стоял трактор, завалившийся в колдобину подломанным передним колесом. В это время он услышал вопрос своего собеседника:

– Но неужели у вас в колхозе некого послать в такую разведку? – спросил Сандалов, ощущая в душе холодок от приближения к большим деньгам.

– В других колхозах такие люди уже есть, а у меня нет, – раздраженно ответил Степовой и вдруг посмотрел на Сандалова шалыми глазами: – Давай ко мне на эту должность.

– Лично я – нет… но разговор может состояться.

Степовой поднял над головой громадную руку и так защелкал пальцами, что многие обернулись, а официантка возникла перед ним, точно из-под земли выскочила.

– Красавица, будь такая добренькая, дай-ка нам бутылочку коньячку, который получше, и к нему две плитки шоколада, которые побольше.

Игорь Савельевич удержал за руку уже рванувшуюся к буфету официантку и обратился к Степовому:

– Если вы рассчитываете на меня – напрасно, я не пью.

– Да что это с вами? – недоверчиво смотрел на него Степовой.

– Свое выпил, – ответил Сандалов и соврал с печальной улыбкой: – Остался с одной почкой.

– Погляди ты на него, – сказал Степовой официантке.

– Ему пить смертельно, – голосом непререкаемого опыта сказала та, смотря в окно, за которым медленно вращалась земная равнина. – Да и зачем подавать-то? Скоро Симферополь.

– Мне, пожалуйста, сигареты, – мягко попросил Сандалов, отпуская шершавую руку официантки.

Разговор, однако, они продолжили.

– Если вы действительно хотите иметь при себе делового человека и можете его прилично обеспечить, я вам такого человека дам… – сказал Сандалов, глядя в выгоревшие глаза председателя колхоза и совершенно не зная, кого он имеет в виду, просто его безотчетно тянуло к таинственным своей неизвестностью колхозным деньгам.

– Обеспечу по-царски, но только чтоб не проходимец какой.

Сандалов усмехнулся:

– Почему вы решили, что я дружу с проходимцами?

– Да чего там? Дело житейское, всякое бывает, – ответил Степовой и многоопытно глянул на Сандалова. – Тебя бы я взял не разговаривая.

– Какую же вы должность даете? – поинтересовался Сандалов, вдруг подумав, а не рвануть ли в колхоз ему?

– Какую хошь. Кроме председательской, и то только потому, что она выборная. Хо-хо-хо, – хохотнул Степовой, всматриваясь в Сандалова, отчего тот невольно съежился. – Да разве в должности дело? А зарабатывать будет солидно. Подпишем обоюдовыгодное трудовое соглашение. Положение у меня такое: те запчасти стоят сотню рублей, а я готов платить за них тысячу, потому что, имея их, я в срок возьму урожай, а это уже сотни тысяч. Так что я его ласкать буду, как родного сына. Через год ему дом построю – честное слово. И служить-то ему надо не от звонка до звонка, а только когда будут командировки. Такому человеку денег не пожалею – клятву даю.

На вокзале в Симферополе они не расстались. Степовому нужно было ехать в город искать пристанища, а Сандалову нужно было в Ялту, но он решил не торопиться и поглубже залезть в душу Степовому. И сверх всего подумал, сколько раз бывал он в этом Симферополе и все проскоком…

Взяли такси и поехали вместе.

– По гостиницам, – сказал шоферу Степовой.

– Сначала какая самая лучшая, – уточнил Сандалов.

Симферополь только начинал рабочий день под бледно-голубым, сонным с ночи небом. Сандалов с некоторым недоумением глядел по сторонам, не понимая, что цепляет его внимание, но вскоре понял – город как город, а люди на тротуарах не торопились, не бежали, как в Москве, очертя голову. Юг есть юг, глубокомысленно подумал Сандалов и вспомнил про «собственное желание в связи с состоянием здоровья…».

Такси остановилось перед подъездом гостиницы, и Степовой исчез в густых сумерках вестибюля. Сандалов вылез из машины и прохаживался по тротуару. Степовой вернулся:

– Номеров нет, будь они неладны.

– Минуточку… – небрежно обронил Сандалов и вошел в гостиницу. Пробыв там две минуты, не больше, вернулся. – Идите, вас ждут с нетерпением, – весело объявил он.

– Да брось ты, – не поверил Степовой.

– Идите, идите, не теряйте попусту время, оно дорого – утверждают американцы. Я подожду, на всякий случай… – Сандалов залез в машину.

– Получили номер? – удивленно спросил таксист.

– А почему нет? – отозвался Сандалов. – Товарищ – Герой Социалистического Труда.

Таксист рассмеялся:

– Герой не герой, а номер стоит четвертной в паспорте.

– Развратили вы их тут, – засмеялся Сандалов. – Десятки хватило.

Вышел из гостиницы Степовой, просунул свои богатырские плечи в машину, стиснул руку Сандалову:

– Ну, брат, ты же сила! Иди ко мне в колхоз – дело говорю. Давайте ваш адрес. Если человек, о котором я думаю, согласится, он вам напишет…

– Хоть шерсти клок. Пиши адрес… – Потом к шоферу: – Сколько там накрутил?

Сандалов стал возражать, но Степовой выхватил из кармана какую-то купюру, бросил ее шоферу и захлопнул дверцу машины.

– Трогай! – крикнул он так громко, что проходившая мимо женщина с собачкой шарахнулась в сторону, а собачка захлебнулась лаем.

Шофер стеснительно взял лежавшую на сиденье купюру, но его настиг строгий голос Сандалова:

– Дорогой мой, сумма вполне достаточная для того, чтобы мы с вами расстались друзьями в Ялте. Не так ли?

Шофер не ответил, только поддал газу…