Текст книги "Пепел крестьянской Души"

Глава седьмая

Губин следовал сразу за захваченными в селе слугами советской власти. Невольно вглядываясь в спины своих врагов, он размышлял о том, что уже скоро ему придётся решать их дальнейшую судьбу. «Расстреливать, конечно, не будем. Если бы в бою они попались, то тогда другое дело. Но и в свой лагерь взять их не можем. Там нам самим тесно. Ладно, догоним наших, а тогда видно будет, как с этими краснопузыми поступить», – решил он. Анализируя действия бойцов отряда во время захвата ссыппункта и партийных активистов, Василий в основном был доволен ими. Но вспомнив о завершающем этапе этой операции, напрягся. «Зачем милиционер выскочил на крыльцо и стал палить из нагана? Переждал бы в избе, пока мы мимо прошли, и жив бы остался». И вдруг из уголков недалёкого прошлого всплыл первый бой с красными, в котором он вынужден был участвовать на стороне колчаковцев. Тогда для Губина красные не были врагами, как таковыми не были и колчаковцы. Они были для него единоверцами и братьями по крови, которых дьявольское коварство ввергло в смуту и противостояние. Поэтому, мчась на Воронко по улице большого села, он даже и не искал глазами врагов, так как не понимал, как люди на одно лицо с ним и говорящие на одном с ним языке, могут быть таковыми. Да и выстрелил он тогда в красноармейца не для того, чтобы убить, а скорее для того, чтобы напугать. В том бою Василий не чувствовал себя воином, защищающим от иностранных захватчиков своё Отечество. Он был простым солдатом, участвующим в полковом учении. Ему даже не верилось, что такой же солдат как он, может прицелиться в него и по-настоящему убить. Отрезвление наивных мыслей к нему пришло тогда, когда на следующее утра после боя эскадрон полупьяных колчаковских казаков согнал в кучу пленных красноармейцев и без лишних слов расстрелял всех до единого. Вернее, кроме одного – Федьки Пироженко, которому Василий, Степан и Петр помогли избежать участи своих идейных товарищей. А чуть позже он, вместе с другими красными партизанами, с такой же жестокостью, как казаки, сжигал заживо в казармах простых деревенских парней, которых насильно заставили служить царскому адмиралу Колчаку. Но и в тот раз, не Пироженко спас однополчан от гибели, а Василий и Степан подарили вновь жизнь ему самому. И чтобы больше не участвовать в братоубийственной войне, они почти год скрывались в татарском ауле. Но теперь, когда Василий в полной мере испытал на себе унижения, оскорбления и дьявольскую хватку власти коммунистов, он уже сомневался в том, что правильно ли сделал, когда дезертировал из колчаковской армии. Как-никак, а она за восстановление монархии воевала. А при царе-батюшке крестьянам Сибири жилось сытно и спокойно. Вспомнив Пироженко, у Губина на душе стало ещё тяжелее. «Как там Полина поживает? Свидимся ли мы когда-нибудь? Теперь для её брата я настоящий враг, которого он никогда не поймёт и не простит. Но это уже неважно. Я выбрал свой путь и пойду по нему до конца», – встрепенулся Губин и негромко выкрикнул: «Прибавь, Степан, ходу. Пусть товарищи большевики немного погреются».

Первую группу отряда они догнали недалеко от места назначенной встречи. И объединив всех пленных в одну кучу, в полном составе продолжили путь. Пётр подъехал к брату и спросил: «Какие у тебя планы насчёт куманьков и красноармейцев?». «Пока окончательного решения не принял», – ответил Василий. «Может, все вместе подумаем? Не у тебя одного к ним претензии серьёзные есть», – предложил Пётр. «Я не возражаю. Доберёмся до того поворота, где собирались остановку сделать и обсудим», – согласился Губин и от этого ему на сердце даже легче стало. «Как большинство решит, так и поступим», – подумал он.

Обсуждение дальнейшей судьбы куманьков и их сподручных проходило бурно. В результате появились два варианта. Первый – секретаря волпартячейки и председателя волсовета расстрелять, а красноармейцев раздеть до нижнего белья и отпустить на все четыре стороны. Второй – красноармейцев отпустить, а куманьков забрать с собой в лагерь. Выслушав эти варианты, Василий предложил свой – завести всех пленных недалеко от дороги в лес и привязать к деревьям. «Наказание это будет достаточным, чтобы краснопузые на себе ощутили страдания крестьян, которых они раздели до нитки. В тоже время мы не возьмём на душу грех за их смерть, которую они, конечно же, заслуживают. И особенно эти два куманька. Можно, конечно, их и расстрелять, но тогда нам придётся в срочном порядке искать другое убежище, так как на наши поиски будут брошены регулярные войсковые подразделения. А это сделать нам пока не под силу. Скоро светать начнёт и, наверняка, по дороге поедет кто-нибудь из местных. Так что у куманьков будет шанс не окоченеть до смерти и быть освобождёнными. Да и нам поскорее надо покидать эти места и возвращаться в лагерь», – объяснил Губин товарищам своё предложение. «Тогда какой смысл был в нашей вылазке в Балаганы?» – удивлённо спросил Иван. «Для того, чтобы у балаганских мужиков и крестьян ближайших деревень появилось время беспрепятственно забрать из общественных амбаров своё продовольственное и семенное зерно», – ответил Василий. «Но ведь гибель милиционера нам тоже никто не простит. Куманьки всё сделают, чтобы нас найти и поквитаться», – произнёс Пётр. «Полностью согласен с тобой. Поэтому нам необходимо срочно начать искать запасной вариант убежища», – ответил Василий и добавил: «Если особых возражений по моему предложению нет, то давайте действовать».

Осуществить даже это бескровное предложение оказалось не так просто. Почувствовав, что бородатые молодые мужики приняли по их судьбам какое-то решение, секретарь волостной ячейки РКП(б) стал громко выкрикивать гневные слова: «Никто не имеет права совершать насилие над представителями коммунистической партии и советской власти! Только бандиты и отморозки не понимают этого. Пусть мы погибнем сейчас, но наша власть не забудет про нас и свершит над вами праведное возмездие! Вы никогда не победите несгибаемую силу коммунистического духа! Вы, тупые бараны, одурманенные религией и верой в царя, скоро будете все уничтожены или изгнаны с территории России!». Испуганно жавшиеся друг к другу красноармейцы после его выкриков вдруг воспряли духом и стали пытаться освободиться от ремней. Прекратил митинг Пётр. Он подошёл к главному волостному коммунисту и со всей силой ударил его кулаком в подбородок. Тот лязгнул зубами и стал медленно оседать на снег. Вмиг погас и всплеск эмоций в действиях красноармейцев. «Жаль, что мы решили не губить ваши поганые душонки. Я бы вас между двух деревьев за ноги привязал и разорвал, как лягушат», – произнёс Пётр и стал крепко прикручивать вожжами куманьков к толстой берёзе.

Закрепив надёжно пленных к деревьям и перевязав раненую руку у одного из них, отряд в полном составе, включая присоединившегося Филиппа, на рысях окольными путями двинулся в сторону своего лагеря. Уже в пути, Василий подъехал к Филиппу и спросил: «Как думаешь, успеют мужики из амбаров зерно вывести и запрятать?». «Может, всё не успеют, но выгребут много. Я ещё там был, когда село пришло в движение. Кто на подводах мчался к сыппункту, кто на быках, а кто пешком, с пустыми кулями на плече. В общем, спать сегодня в Балаганах никто не будет», – улыбнулся тот в темноту.

На базу отряд прибыл уже на рассвете. Поручив братьям Знаменщиковым и Номировскому Ермолаю замести снегом следы от поворота с дороги до наблюдательного пункта, остальным командир объявил короткий отдых. Но Николай Карпухин решительно заявил: «Я всю ночь готовил еду, поэтому, пока не попаужнаете, спать я вам не позволю». Василий посмотрел на кашевара, улыбнулся и утвердительно махнул рукой. «Валяй, корми. Наверное, ещё и по кружке самогонки поднесёшь?» – спросил он. «А какая без неё может быть дружная застолица! Обыкновенное харчевание и всё», – признался Николай и позвал всех к столу.

Степан Аверин в расположение отряда заявился во второй половине дня, ближе к вечеру. Приезду друга Василий заметно обрадовался. И хотя ему не терпелось скорее попытать его по всем волнующим вопросам, командир первым делом приказал кашевару накормить гостя. «Ну, а теперь рассказывай, с чем ты к нам пожаловал? Какие новости с собой привёз? Не пора ли нам в Большом Сорокине власть в свои руки взять?» – спросил Василий, когда Аверин закончил трапезничать. Тот немного помолчал, затем стал степенно излагать обо всём по порядку: «Добирался я к вам через Сергино. В Знаменщиках сейчас находится продтряд с усиленной охраной, который прибыл, чтобы забрать оставшееся у деревенских семенное зерно и отвезти его в Большое Сорокине на ссыпной пункт. По всей волости такое беззаконие творится. Наверное, после Знаменщиков, в Сергино куманьки нагрянут. В общем, чтобы мне здесь оказаться, пришлось делать круг немалый. Полдня на это потратил, но вижу, что не зря. Хоть и тесновато у вас, но порядок чувствуется во всём. О том, как советская власть обошлась с твоими родными, ты знаешь, поэтому лишний раз бередить твою душу не буду. Скажу только, что вчера видел Ивана Васильевича и поговорил с ним немного. Старик переживает за тебя сильно. Просил, чтобы я передал тебе слова родительского благословления на добрые дела и пожелание хранить себя от шальной пули. Ну, а в Большом Сорокине тоже становится неспокойно. Вроде и нет явных выступлений крестьян, а в воздухе пахнет грозой. Чувствуют, по-видимому, её и куманьки. Неслучайно усилили продотряды солдатами из войск внутренней службы. Колосов Иван рассказывал, что не только в Ишимском уезде куманьки сопротивление со стороны крестьян встречают, но и в Ялуторовском не всё у них ладится. Поэтому, не сегодня-завтра бунт мужицкий может полыхнуть во всей губернии, а может и шире. Думаю, что не долго вам придётся отсиживаться здесь, в ряму». «А твой отец как себя чувствует? Григорий сказывал, что какая-то хвороба к нему пристала?» – спросил Василий. «Плохи дела у моего батяни. Даже иногда память теряет. Окончательно добила его нынешная жизнь. Ты же знаешь, каким крепким мы были хозяйством. Всего было в достатке. И лошадей, и крупнорогатого скота и инвентаря разного. А земли обрабатывали сколько! Думали, что дальше только прирастать всё это будет. Но вот пришли к власти коммунисты и всего лишили. И не только имущества, но сама семья наполовину сократилась. Нет у меня больше сил терпеть эту несправедливость. Была бы моя воля, всех бы коммунистов в расход пустил», – со злостью в голосе выговорился Степан. «Так иди к нам. Вместе будем куманькам кровь портить», – предложил Василий. «Давно бы с вами был, если бы отец не чувствовал себя так плохо. Твоих из собственного дома куманьки выселили, так они хоть в добром здравии находятся, а если моих лишат жилья, то отец и мать недели не проживут. Слабы очень», – ответил Аверин. И немного помолчав, добавил: «Я тоже не сложа руки в избе сижу. Потихонечку сколачиваю отряд из шибко обиженых на куманьков молодых парней и мужиков. Так что, при первой же возможности власть в селе возьмём в свои руки». «Это очень хорошо, коли так. Тогда нам с тобой надо постоянную связь наладить, чтобы вовремя оказать содействие в уничтожении власти коммунистов не только в селе, но и в волости. И ещё: попрошу, чтобы ты подыскал в кратчайшее время убежище нашему отряду и желательно просторней, чем это. Не сегодня-завтра комиссары обязательно сюда нагрянут. После сегодняшнего нашего ночного похода в Балаганы, они землю копытами рыть будут, чтобы наказать нас. Мало того, что в результате этого нападения на село крестьяне зерно с ссыппункта растащили, так ещё и волостной милиционер убит. Да и состояние красноармейцев и волостных начальников неизвестно. Думаю, что пообмораживали они свои конечности», – рассказал Василий. «О первом вашем набеге на обоз я слышал, а вот о сегодняшнем ещё нет», – заинтересовался Степан. «Да и не мог ты о нём слыхать, так как с утра плутал по полям и лесам. Думаю, когда вернёшься домой, басен наслушаешься», – ответил Губин. «А милиционера-то зачем убили?» – удивлённо спросил Аверин. «Он первым открыл огонь по нам из нагана. Ранил одного пленного красноармейца и нашего бойца. Пришлось выстрелить раз из винтовки. Но я не переживаю об этом. Жаль, что на его месте не оказался Зайчиков, в того я бы всю обойму выпустил», – откровенно признался Василий. «Да, дорогой товарищ, за убитого милиционера комиссары и в самом деле постараются вас найти и отомстить. А сколько было пленных и что вы с ними сделали?» – поинтересовался Аверин. «Семерых красноармейцев, секретаря волячейки РКП(б) и председателя волисполкома отвели подальше от Балаган и привязали к берёзам. Думаю, что часа два-три им пришлось дрожжи попродавать», – ответил Губин и посмотрел на друга детства. Тот помолчал немного, о чём-то подумал и наконец высказался: «Теперь вам необходимо быть крайне осторожыми. Может, даже никаких вылазок пока не делать. Я постараюсь дня за три найти другое убежище. Есть у меня одна задумка, о которой пока распространяться не буду. В общем, если всё срастётся, то сообщу подробности через Григория. Сам сюда я больше не приеду, так как куманьков могу навести на вашу лёжку».

После совместного ужина, Степан ещё часок побыл в кругу бойцов отряда, ответил им на заданные вопросы, затем тепло попрощался и вскоре растворился в ночной тишине. Проводив друга, Василий сначала проверил несение охранной службы бойцом, сидящим на берёзе в укрытии, затем заглянул в пригон к лошадям и только после этого вернулся в избушку. В ней было тепло, даже чуть душновато, но на сон бойцов это не влияло. Губин лёг на свои нары и через некоторое время тоже заснул.

Часа через два его разбудил голос Петра: «Вставай, братуха, к нам гость пожаловал». Не сразу сообразив в чём дело, Василий открыл глаза и заметив стоящего рядом брата, спросил: «Какой ещё гость? Григорий, что ли?». «Нет, не он, а его посланник», – ответил Пётр. «Где он?» – уже твёрдым голосом спросил Губин. «На улице стоит. Звать?». «Конечно, зови. Чо ты его на морозе держишь? Устал небось с дороги-то!» – ответил Василий и поднялся с нар.

Петр ввёл в избу небольшого росточка пацана и представил: «Бачин Михаил по поручению Григория к нам прибыл». «Сколько тебе лет?» – спросил Василий. «Ноне в марте четырнадцать годков стукнет», – ответил тот смело. «И ты не побоялся ночью по лесу идти?» – удивился Губин. «А чо мне ночи и леса бояться? Волков в наших местах мало, а лисы и зайцы сами меня сторонятся. Я их из петлей и капканов почти кажинный день вытаскиваю», – с достоинством ответил поцан. «Ну, рассказывай тогда, с каким заданием прислал тебя к нам Григорий!» – приказал Василий. «Он просил передать, что после прошлой ночи куманьки все местные милицейские силы бросили на ваш поиск. Также то, что мужики балаганские почти всё зерно из общественных амбаров до утра вытащили. Сейчас продотрядовцы трясут их страшно, но найти захоронки не могут. А в отношении куманьков и красноармейцев, которых вы оставили привязанными в лесу, просил не переживать. Их обнаружил какой-то челноковский мужик, который ехал утром по той дороге в Балаганы. В каком они состоянии, Григорий не знает, но думает, что должны были шибко обморозиться. Часов пять стояли на морозе привязанными», – закончил доклад Бачин. «Больше ничего не просил передать Григорий?» – уточнил Василий. «Нет. Только просил быть осторожными и не высовываться зря», – дополнил пацан. «А какая сейчас обстановка в Знаменщиках?» – спросил Пётр. «Тяжёлая очень. Продотрядовцы пригнали пятнадцать подвод и выгребают семенное зерно из амбаров тех, у которых ещё оно осталось. А охраняют их аж тридцать всадников во главе с командиром. Злой такой дядька. Как чуть что, сразу за шашку хватается или из револьвера в воздух стреляет. Народ даже пикнуть не может против его», – подробно ответил Мишка. «Ты когда в обратную дорогу выходить собираешься?» – спросил Губин. «А чо мне долго у вас задерживаться? С часок передохну и в обратный путь», – ответил пацан. «Толкни, братка, Емельяна, пусть гостя накормит хорошенько», – попросил Василий.

Подкрепившись и немного отдохнув, Михаил подошёл к Василию и спросил: «Командир, Григорию-то, что передать?». «Скажи, что у нас всё пока спокойно. За предупреждение передай отдельное спасибо. Будем усиливать охрану своего лагеря. А ещё передай, что у нас был Степан. Знаменщиков знает о ком идёт речь. Вот, пожалуй, и всё», – ответил Василий. «Передам. Но и у меня к тебе есть разговор. В ваш лагерь попасть можно не только с той стороны, где пост на берёзе оборудован. Для тех, кто знает эти места, и прямо через озеро не составит труда подобраться. Поэтому, отсюда я пойду на лыжах напрямую, а вы, как рассветет, хорошенько изучите по моим следам этот путь. Может пригодится, если чо». «Спасибо, Мишка, за подсказку. Обязательно воспользуемся твоим советом», – поблагодарил смышлёного паренька Василий и проводил его до берега озера, занесённого сугробами. Тот встал на короткие охотничьи лыжи, нацепил на носки пимов ремешки и проворно тронулся с места. «Молодец какой! Настоящий охотник!» – подумал Губин и вернулся в избу.

«Храбрый паренёк! Из такого хороший разведчик получится», – высказался Пётр, словно подслушал мнение Василия. «Ты вот что, братка, усиль охрану лагеря. Один пусть продолжает наблюдать за округой с дерева, а второму поручи находиться ближе к озеру и следить за противоположным берегом. Мишка через него пошёл. Сказал, что там тоже хороший подход к избушке есть», – приказал Василий и снова прилёг на нары.

В особом режиме ожидания отряд провёл почти восемь дней, но повода для тревоги за свою безопасность пока не испытал. Это немного нервировало молодых, горячих парней, но другого варианта, как ждать, у них не было. Да к тому же ещё морозы сильные ударили, промораживая насквозь брёвна избушки и доводя до озноба застоявшихся коней. Чтобы хоть как-то согреть животных, Василий поручил каждый день выпускать лошадей из пригона и заставлять их двигаться по сугробам в прибрежной части озера. Почти без перерыва дымилась и печная труба. И только по истечению восьмых суток мороз ослаб, и ему на смену пришли мощные бураны. А ещё через день, поздно вечером, в расположении отряда появились Степан Аверин и Григорий Знаменщиков. По их лицам Губин сразу понял, что пришли они в отряд с важными известиями. И не ошибся. Уже вовремя совместного ужина его однополчане стали наперебой рассказывать о том, что происходит в Ишимском уезде и за его пределами. «На юге и на западе уезда восстали крестьяне Уктузской, Ларихинской и Пегановской волостей. Там тоже, как и в Большом Пинигино, дело дошло до стрельбы и жертв и не только со стороны крестьян, но и со стороны куманьков. Даже есть женщины и дети погибшие. Напуганные коммунисты запросили у губернских властей дополнительные военные части, чтобы своевременно усмирять восставших крестьян. Правда, в Большом Сорокине никаких особых изменений не происходит, однако, как долго такой мир продлится, сказать трудно. Продотряды свою деятельность почти закончили, теперь лютуют посевкомы, которые состоят из тех же продотрядчиков. Но о каких семенах теперь может идти речь, если основная часть этого зерна отдана в счет продовольственной развёрстки. Моральное состояние у крестьян такое, что как будто конец света наступил. Полное безразличие ко всему, что происходит в жизни волости и всего общества. Некоторые семьи уже перешли на подножный корм. Многие питаются всем, что только можно в пищу употребить. Даже мясо дохлых телят отваривают и едят. Что дальше будет – представить страшно. До весны-то ещё далеко. Да и от неё ждать особо нечего. Ни семян, ни лошадей, ни быков и даже коров в большинстве крестьянских хозяйствах не осталось. А комиссары всё раздевают их и раздевают», – высказался Аверин. «После вашего нападения на Балаганы такой шум был в округе, что даже начальник уездного ЧК, в сопровождении полуроты красноармейцев, приезжал в нашу деревню. Многих жителей расспрашивали по поводу вашего возможного местонахождения, но ничего конкретного, по-видимому, узнать так и не смогли. Меня тоже допрашивали. Задавали вопросы о тебе. Ты, мол, как мы знаем, с Губиным Василием в царской армии служил и у колчаковцев вместе был. Кто, кроме тебя может знать где дружок-бандит скрывается. Хорошо, что нас вместе тогда никто из деревенских не видел, а то бы до пыток дело дошло. Лёгким испугом отделался. Поспрашивали, поспрашивали, да и отстали. Но, думаю, не махнули окончательно куманьки на ваш отряд рукой. Закончится пурга, и они вновь займутся поиском. За убитого волостного милиционера, за растащенное семенное зерно и за обмороженных куманьков и красноармейцев комиссары огромный зуб на вас заимели», – предостерёг Григорий. «Не успеют они отряд найти. Я прибыл сообщить Василию, что подыскал хорошее укрытие на Северном болоте. В своё время там дед мой охотился со своими братьями и сыновьями. Богатые угодья были. Они даже просторную избу, баню и двор огромадный на острове смастерили. Летом и зимой на этой заимке их знакомый татарин жил. Скот и птицу разводил. В общем, за имуществом приглядывал и полезным делом занимался. Травы вокруг болот хорошие, сочные. Вот он и заготавливал на всю зиму для скота сено. Я совсем ещё мальцом там с отцом был и думал, что заимка уже сгнила или сгорела. Но, на всякий случай, решил проверить. Отец, хоть и теряет порой память, но дорогу туда помнит ещё хорошо. Подробно мне рассказал, как короче и удобней добраться до заимки. А когда оказался на месте, то от удивления ахнул. Всё целёхоньким стоит. И изба, и баня, и пригоны. Хоть сейчас заселяйся и живи. Правда, далековато от Большого Сорокине. Через Тиханиху вёрст пятьдесят, а отсюда и вовсе не менее семидесяти. Но зато условия для создания крупного отряда отличные и в части безопасности надёжны», – порадовал Аверин. «Добрую весть принёс ты нам, дружище. В любом случае, нам необходимо срочно отсюда уходить. Но как запасной вариант, мы эту базу оставим. Мало ли какая ситуация. Может, когда и в этих краях придётся ещё с краснопузыми встретиться. Так что определяй, Степан, время и место встречи, чтобы отвести нас на Северное болото, и мы прибудем туда всем отрядом, со всем имуществом», – высказался Василий. Аверин немного помолчал, подумал и предложил: «Сегодня у нас двадцать девятое января. Даю вам на сборы и переход до деревни Тиханихи трое суток. Двигаться старайтесь в тёмное время. В деревни не заходите, и особенно скрытно нужно обойти саму Тиханиху. Буду вас поджидать первого февраля к вечеру в трёх верстах севернее деревни», – предупредил Степан. Пробыв в отряде до полуночи и обсудив все вопросы о действиях отряда, Степан и Григорий попрощались с обитателями базы и двинулись в обратный путь. И если Григорию до дома было около пяти вёрст, то Аверину предстояло проскакать более тридцати. Но мысль о том, что он причастен к благородному делу по защите своего края от самодурства и унижений со стороны власти коммунистов, придавала ему сил и решительности.

Сборы в дорогу отряд начал на следующее утро, и уже к обеду всё материальное имущество, хозяйственный инвентарь и продукты бойцы упаковали в вещевые мешки и аккуратно сложили их в углу избы. «До встречи со Степаном двое с половиной суток. За это время можно успеть совершить вылазку в ближайшую деревню. Хорошо бы ещё немного оружия достать», – предложил Пётр. «Может не стоит рисковать?» – осторожно возразил Субботин. «А чем мы рискуем? Внезапно налетим и так же внезапно исчезнем», – не сдавался Чикирев. «На кого собрался налетать? Ты хоть знаешь, в какой деревне красные засели?» – остужал пыл товарища Субботин. «В селе Челноково есть общественные амбары, которые охраняют красноармейцы», – вмешался в спор Знаменщиков Зотий. «Так это же почти по пути», – обрадовался Пётр. Не вмешивающийся до этого в разговор Василий посмотрел на своих товарищей и произнёс: «Хоть Челноково и в стороне стоит, но пощекотать на прощание нервы красным неплохо было бы». И повернувшись к Зотию, спросил: «Ты точно знаешь, что там общественные амбары с зерном есть?». «Точно. Даже знаю, где они находятся. Я не раз в этом селе был», – ответил тот. «Ну, что, братуха, рискнём?» – загорелся Пётр. «Сколько от нас до Челноково?» – уточнил Василий. «Вёрст пятнадцать или чуть больше», – ответил Филипп. «Тогда решаем так. Сегодня, сразу после полуночи, все, кроме Карпухина, выдвигаемся в сторону Челноково. На махах врываемся в село и прямым ходом к общественным амбарам. Другой цели, как завладеть оружием красноармейцев, у нас нет. В случае отпора с их стороны, в бой ввязываться не будем, а дружно отступим за пределы Челноково и продолжим путь на новую базу. А ты, Емельян, поедешь на подводе с вещами. Выехав на дорогу, свернёшь налево, в сторону деревни Чаша и не доезжая до неё с версту, углубишься саженей на двадцать в лес и будешь нас поджидать. Согласны со мной?» – спросил командир и посмотрел на бойцов. Те молча кивнули. «Ну, раз согласны, то давайте перекусим и немного отдохнём», – предложил командир.

Покидая обжитую базу, Василий ощутил на душе какой-то дискомфорт от расставания с ней. Целый месяц она служила ему и укрытием, и местом создания боевого отряда. Но решение было принято, и нужно было его выполнять. Выехав на санный путь, который соединял между собой крупные сёла Абатское и Викулово, отряд разделился. Вернее, от него откололась только подвода Емельяна, которая свернула налево, а остальные восемь всадников рысью направились на восток, в сторону Челноково.

Из официальной хроники

Начиная с последней декады декабря 1920 года, в Ишимском уезде стали постоянно происходить открытые стычки крестьян с продотрядами и представителями партийных органов. Особое беспокойство у уездного начальства вызывали южные и северные волости. А воинские подразделения вынуждены были в оперативном порядке тушить очаги разгорающихся пожаров. В середине января, военком 182-го стрелкового полка Ф. Алексеев докладывал военкому 61-й бригады войск ВНУС:

«Выезжал 1/1 в район восставших селений Уктузской, Ларихинской, Пегановской волостей для разбора событий, произошедших на почве продразвёрстки. Особенно характерные на этой почве произошли случаи открытого враждебного отношения в сёлах Травное, Останино и Уктуз, что к западу от Ишима 45–65 вёрст. Дело обстояло следующим образом: в селе Большое Травное из Ларихи прибыл отряд 185-го батальона числом в 27 штыков под командой тов. Денисова, который по инциативе продуполномоченного хотел сделать собрание. Выбрав дом, красноармейцы отряда вошли в него, выставив на церковной площади двух часовых, ожидая в доме сбора крестьян. В это же время толпа женщин и детей, подстрекаемая сзади мужчинами, набросилась на двух часовых. Один из часовых предупредил толпу, что будет стрелять. Предупреждение не действовало. Одна из женщин, поймав за штык часового, пыталась вырвать винтовку, который был вынужден выстрелить в неё, убив выстрелом одну крестьянку и одну ранив. Толпа на миг остановилась. Смущённый убийством, часовой отступил по направлению к отряду, который, видя толпу крестьянок и детей, сразу же на подводах стал отступать. Из толпы наступавших крестьян выстрелом из винтовки была убита одна лошадь у отряда. Вытеснив отряд, толпа сразу же принялась за разграбление ссыппункта, в котором было до 3000 пудов хлеба. Прибывший отряд 182-го полка под командой тов. Петрова ночью же этого дня без выстрела восстановил порядок, и в наказание Большетравинскому обществу было забрано до 35000 пудов хлеба.

В селе Останино картина с некоторым изменением. Прибывший в ночь на 1/1 продволисполкома из села Локти гр-н Пахотин ночью объявил собрание крестьян села Останино. Вслед за тем же, как только было собрано собрание крестьян села Останино, прибыл уполномоченный продучастка Братков с отрядом в 19 штыков из 185-го батальона под командой Захарова. Толпа крестьян, разрезав отряд на части, стала их теснить к дворам и тут же вырывать винтовки у красноармейцев; некоторыми из них был открыт огонь по дому, в котором было собрание. Толпа ещё сильнее напёрла на стрелявших, оттеснив их за село в числе 7 человек. Расстреляв патроны, красноармейцы, сбросив тулупы, бежали вместе с Братковым. Во время стрельбы была убита одна крестьянка, один зарублен и 4 ранены Восставшими были арестованы 12 красноармейцев, председатель совета, уполномоченный губпродкома т. Филимонов, волвоенком, ковзвода Захаров и несколько местных коммунистов.

2-го числа я прибыл с отрядом тов. Петрова. Ночью же произвёл совместно с уполномоченным губпродкома тов. Вучатским аресты. Арестовали главарей Останинского села в числе 6 человек, по опросе которых выяснилась вся их политфизиономия. Один крестьянин-колчаковец и деникинец по службе руководил движением женщин и вёл агитацию такого рода: говорил крестьянам, что соввласть пала в Омске, Кургане и Петропавловске, кричал: «Вей коммунистов, не давай им хлеба!» и т. д. Остальные – одна учительница, два культпросветработника из крестьян (кулак со своей женой). Весь собранный политический материал и арестованные переданы предгубЧК тов. Студитову. Арестованные же красноармейцы и лица, упомянутые выше, восставшими останинцами были в ту же ночь освобождены и винтовки с патронами возвращены.

В Уктузском толпа крестьян численностью до 3000 человек, вооружённых винтовками, вилами, топорами и кольями, 1 января пыталась не впустить отряд 2-й роты под командой комвзвода Шестакова. Последний, соединившись с отрядом 181-го полка, повёл на село наступление и восстановил порядок. Со стороны противника убито 2, ранена одна лошадь. Тлавари движения вылавливаются, порядок восстановлен, развёрстка продолжает выполняться.

Весь ход движения женщин-крестьянок на почве продовольственной политики мог исходить только от того, что в указанных сёлах со стороные продорганов не было принято надлежащих мер, правильного пути разъяснения дела продполитики соввласти. Большинство приказов губпродкома противоречит положениям, коими снабжены продработники, и, учитывая это, кулацкие элементы и агенты контрреволюции подстрекают крестьян на восстание. Результатом жертв восстания в большинстве случаев подпадают бедняки деревни. Беднота и частью середняки-крестьяне учитывают хорошо положение момента и горько раскаиваются за свой обман. Приводя краткий пример, хочу сказать со своей стороны, что в этом направлении партийные силы у езда мало положили забот о разъяснении крестьянину задач соввласти, о положении данного момента. Всё это обязует главным образом как партийные силы, так и их органы, напрячь, усилить работу в этом направлении и, с другой стороны, существует необходимость налаживания хозаппарата в продорганах. Учитывая и видя нашу бесхозяйственность, крестьяне не так уж охотно сдают и выполняют развёрстку, а кулаки тем более имеют на этом всюду агитацию.