Текст книги "Калужские очерки"

ГлавА II. О местном краеведческом музее и не только

Утром я проснулся достаточно рано. Как ни странно, с чистой и ясной головой. Похмелья не ощущалось, присутствовала лишь небольшая сухость во рту. Возможно, причиной тому был свежий калужский воздух. Или же я просто зря ругал накануне местный самопальный напиток, именуя его адским зельем. Хозяйка, по всей вероятности, полагалась при изготовлении на давние народные рецепты, использовала исключительно натуральные ингредиенты. Да и закуски у неё были приготовлены со знанием дела. Таким ароматным грибам, солениям высокую оценку мог бы дать, пожалуй, даже самый заядлый кулинар.

Я спустился на лифте вниз, в гостиничное кафе, чтобы позавтракать. Там, за столиками, уже сидели некоторые представители нашей туристической группы. Я вежливо поздоровался. К счастью, моё вчерашнее неожиданное исчезновение не стало казусом. Похоже, люди меня правильно поняли и не решились осуждать за слегка неординарный поступок. Руководивший экскурсией преподаватель тоже для себя решил, что взрослый человек, с опытом армейской службы, имеет голову на плечах и вряд ли захочет попасть в какую-либо неприятную передрягу. Такого сценария больше приходилось ожидать от 18—19 летних юношей и девушек, которые почти всегда находились под его наблюдением.

Я с наслаждением выпил две чашки чая, проглотил две сосиски с картофельным пюре и отправил им вслед половинку, сваренного вкрутую, яйца, бутерброды с маслом и колбасой. Так начался новый день. По плану экскурсии нам ещё предстояло нанести визит в здание Краеведческого музея – бывший усадебный дом Кологривовых. А затем мы должны были немного прогуляться по городу, чтобы лучше познакомиться с его ландшафтом и характером застройки. Далее, нас ждал обед и переезд на автобусе в Москву.

Утром собрать группу у подъезда гостиницы оказалось гораздо сложнее, нежели в предыдущий день. Кто-то из студентов откровенно залежался в кровати, а иные никак не могли справиться со своей утварью и гардеробом. Автобус был окончательно загружен сумками лишь к одиннадцати часам. Только тогда наш руководитель вздохнул с облегчением. Ему удалось избавиться от суеты и лишних хлопот, которые могли утомить кого угодно.

После небольшой переклички, мы, наконец, отъехали от гостиницы. До дома Кологривовых собственный транспорт доставил нас довольно быстро. Мы, можно сказать, и глазом не успели моргнуть, как уже очутились у входа в музейное здание.

Меня сразу же до глубины души покорила строгая и величавая красота уличного фасада. Выдержанный в традиционных формах классицизма, он отличался рядом интересных особенностей. Так, например, парадный вход располагался в торце здания, к нему вели арочные ворота с ажурной металлической решёткой, фланкированные парами изящных стройных колонн. По обеим сторонам от дугового архивольта, на стене, в круглых панно красовались скульптурные композиции античной тематики. Они, кажется, изображали то ли нимф, то ли богинь с цветочными венками в руках.

У входа в здание краеведческого музея (фото автора конца 1990-х годов)

Наш руководитель специально остановил группу, чтобы немного рассказать об истории возникновения усадьбы. Студенты выстроились в полукруг и приготовились внимательно слушать. Мне, в частности, бросились в глаза лица отдельных девушек, стоявших в первых рядах. В них прочитывалось какое-то ощущение серьёзности и, одновременно, глубокой отрешённости или меланхолической задумчивости.

– Это красивое здание, которое в своё время называли не иначе как дворцом, было построено в 1805—1808 гг. на средства купцов Золотарёвых, – услышал я первую важную для себя информацию. – Представители этого рода прежде слыли хорошими мастеровыми. Известную славу в России некогда приобрёл чеканщик серебра Максим Кузьмич Золотарёв. Воспользовавшись этим, он, помимо занятия ремеслом, начал понемногу приторговывать и завёл собственную лавку. Чуть разбогатев, серебряных дел мастер передал своё хозяйство сыновьям, а те, в свою очередь, смогли заметно приумножить капиталы своего талантливого предка. Пётр и Иван не только выдвинулись в число представителей купеческого сословия, но и стали крупными промышленниками, установившими связи с Москвой, Петербургом и отдельными заграничными городами. Сам император Александр I признал их большие заслуги и предпринимательский талант. Петру Максимовичу Золотарёву, в соответствии с указом русского монарха, было присвоено звание коммерции советника – высшего на тот момент в купеческой иерархии. В 1814 году его же избрали городским головой. О внешности этого человека мы сейчас можем судить по фотокопии, сделанной с гравированного в Берлине портрета. Золотарёв выглядел для своей эпохи довольно архаично. Купец не отказался от старых русских традиций, ходил в длиннополых кафтанах, имел длинные, постриженные в скобку, волосы и носил бороду.

Бывший дом Кологривовых – яркая достопримечательность Калуги (фото автора конца 1990-х годов)

Руководитель экскурсии перевёл взгляд на здание.

– Городской особняк, что возвели на средства видных финансовых магнатов, – продолжил он вслед за тем, – вряд ли предназначался для их собственного проживания. Для купеческого дома он выглядел как-то слишком шикарно и богато. Скорее, купец хотел тем самым угодить Александру I, столь высоко оценившему его деятельность. Здание вполне могло предназначаться для приёмов у себя в городе русского монарха и членов царской семьи. Любопытно, что и наследники купца первой гильдии Петра Максимовича Золотарёва в этом роскошном доме никогда не жили. Новые владельцы – Черновы – в конце XIX столетия продали здание некой Кологривовой – жене местного нотариуса. Вплоть до 1919 года те продолжали держать здесь свою частную контору. А после национализации их бывшего имущества сюда, вместе со своими фондами, переехал Губернский исторический музей.

Уже почти закончив рассказ, преподаватель, добровольно взявший на себя функции гида-экскурсовода, добавил:

– Здание по своей архитектуре тяготеет к зрелому классицизму или даже к ампиру. Над его проектом вполне мог трудиться сам Казаков или кто-то из представителей его школы. Для Калуги оно представляет собой редкий образец высокого художественного вкуса. Посмотрите хотя бы на эти скульптурные горельефы между пилястрами второго этажа. Сколько в них элегантности и мягкости очертаний. Это хорошо известные античные сюжеты… Тут и живой «Спор богинь», и сцена ритуального «Жертвоприношения», и, кажется, ещё «Суд Париса».

Пройдя через ворота, я заприметил, что помимо главного дома усадьба включала в себя и ещё несколько построек. Одна из них в своё время, очевидно, выполняла функцию жилого флигеля, а другая – вполне могла быть каретником. Мимоходом, мне удалось заглянуть и в обширное пространство внутреннего двора. Его окаймляла крытая галерея с двойной колоннадой тосканского ордера. Фундаментом для опор служило капитальное белокаменное основание. В серый, пасмурный день колонны выглядели не совсем торжественно, хотя и покоряли взгляд строгим изяществом вертикальных линий. Во всём этом присутствовало какое-то ощущение унылой ностальгии о славном прошлом, и у меня в памяти, будто самопроизвольно, всплыли строки романтических пушкинских стихотворений, посвящённых осенней поре.

Внутренний дворик в усадьбе Кологривовых (фото автора конца 1990-х годов)

Мы вошли в парадные сени бывшего особняка, неспешно обзавелись в кассе билетами и поднялись по ступеням на второй этаж. Лестница была выдержана в типичных для русского классицизма традициях. При этом она ещё как бы плавно перетекала с одного на два марша. Достаточно тесное пространство лестничной клетки показалось мне, с первого взгляда, куда более значительным за счёт умелого использования оформителями живописных настенных панно, изображающих окна с красивыми видами на парковые пейзажи.

Затем, насколько я помню, мы прошли сквозь небольшое помещение. Скорее всего, по замыслу архитектора оно должно было служить приёмной. Во всяком случае, отсюда для посетителя калужского «дворца» открывался путь к анфиладе богато украшенных комнат. На выходе из приёмной мне ненароком бросился в глаза бело-лиловый цвет мрамора изящных и гладко отполированных колонн.

Честно признаюсь, я не особенно присматривался тогда к многочисленным экспонатам музея. Они заинтересовали меня в гораздо меньшей степени, нежели сами роскошные интерьеры здания, удивительным образом сохранившиеся до наших дней почти в первозданности.

– Лепной декор на фасаде и отделка внутренних помещений дома – всё это творение рук умельцев из мастерской С.П.Кампиони, – сообщил нам преподаватель. – Известно, что он сам, лично, приезжал в Калугу в 1808 году, чтобы следить за процессом работы. В его артели было немало первоклассных специалистов – живописцев, лепщиков, резчиков камня и столяров. Для создания многофигурных барельефов в интерьерах он заключал договоры и приглашал в провинциальный город видных московских скульпторов. Поэтому отдельные мотивы этих композиций вы можете иногда встретить и в столичных особняках, если, конечно, у вас хватит терпения для того, чтобы присмотреться к ним более внимательно. Любопытно, что при общей цельности художественного замысла убранства дома Кологривовых, каждая из его комнат обладает каким-то своеобразием и пробуждает особые лирические настроения.

Сейчас, я могу восстановить в памяти только отдельные фрагменты того, что мне довелось увидеть в тех или иных помещениях городского особняка. Понравился, в частности, большой зал, который в своё время, наверняка, мог служить танцевальным. На фоне бледно-серых стенных поверхностей, облицованных искусственным мрамором, деликатно выделялись бледно-розовые пилястры. Четыре тонкие элегантные колонны поддерживали лоджию с изящной балюстрадой. Там, скорее всего, прежде располагались хоры для музыкантов. А на соседней стене такие же две колонны ограничивали неглубокую нишу с живописным панно, очень напоминающим романтические пейзажные зарисовки Гюбера Робера. Кажется, там были изображены водопад, раскидистые деревья и руины античных храмов…

Интерьер в доме Кологривовых (фото автора начала 2010-х годов)

В парадной гостиной стены, обитые узорчатым штофом в золочёных рамах, неплохо гармонировали с мраморной отделкой ниш окон. Но тот же самый искусственный камень имел здесь несколько другой, голубоватый оттенок. А мастерски исполненная роспись потолка кессонами, уменьшающимися в зрительной перспективе, создавала иллюзию купола.

Запомнились также и зеркала в деревянных обрамлениях, украшенных пышной резьбой, и, конечно, горельефы в форме десюдепортов почти во всех залах главной анфилады. Я на пару минут залюбовался скульптурной композицией со спящим амуром над дверью, ведущей из опочивальни в гостиную. Мягкая лепка выражала глубокую интимность изображаемой сцены. И примерно то же самое чувство посетило меня, когда я заглянул в маленькую «боскетную», расписанную под беседку с вьющейся растительностью. Мрамор в алькове парадной спальни, будто в унисон, также имел слегка зеленоватую тональность. Можно было лишь поразиться тому, с какой удивительной лёгкостью художники-оформители из артели Кампиони сообщали материалу нужную им интонацию при его восприятии.

Печь, украшенная изразцами (фото автора начала 2000-х годов)

Среди экспонатов музея мне больше всего понравилась изразцовая печь. Чудом сохранившаяся, она была некогда перевезена в музей из какой-то разорённой усадьбы калужской губернии. Мы, русские люди, с молодых лет вообще неравнодушны к печкам. И этому есть разумное объяснение! Волею судьбы нам выпало жить в относительно холодном климате. У нас за окнами не растут пальмы и не цветут магнолии. Чуть ли не на полгода землю покрывает снег, дуют пронизывающие ветры. Спрятаться от суровой зимы, развалившись на тёплой лежанке, рядом с растопленной печкой в уютной избе или частном доме – разве не об этом мечтают многие из нас! Недаром же герой народной сказки Емеля ездил к царю прямо на печи, не желая покидать своего любимого места. А если печь ещё и расписная, с красивыми узорами на поверхности глазурованной плитки? От такого чудесного предмета интерьера, пожалуй, и уходить не захочешь! Калужские мастера печных дел, в прежние времена, пользовались заслуженной славой в России. Их хорошо знали в Москве, а возможно, и в самом Санкт-Петербурге. И. кто знает, не работал ли кто-нибудь из них над украшением Меншиковского дворца на Васильевском острове, у Растрелли и оформлением личных покоев государыни Екатерины Второй!? Во всяком случае, необыкновенный талант калужан был признан в высших петербургских кругах, и его отмечали многие знатные вельможи. Русская императрица даже поговаривала, что незатейливый рисунок на изразцах приятно успокаивает ей нервы.

Уже на улице меня посетило ощущение, что я будто бы на какое-то время побывал в иной реальности. Пушкинская пора… Яркая и романтичная, наполненная живыми эмоциями и чувствами. Увы, она осталась далеко в прошлом. Ныне, о великом поэте в Калуге, как, впрочем, и в ряде других городов России, напоминает только улица, носящая его имя. И мы пошли по ней, неспешно, делясь впечатлениями от экспозиции краеведческого музея.

Теперь наш путь лежал к Березуйскому оврагу. По плану экскурсии, мы должны были ещё осмотреть старинный Каменный мост. Это сооружение, как объяснил наш педагог, в своём роде уникальное и вполне может служить «визитной карточкой» Калуги.

То, что я вскоре увидел, действительно, поразило моё воображение. У меня даже всплыли в памяти архитектурные фантазии Джованни Баттиста Пиранези. Представьте себе, гигантский римский виадук в русском провинциальном городе! Могучие арочные пролёты, гордо вознёсшиеся над тенистым оврагом с бегущим по его низине ручьём!

Фрагмент Каменного моста (фото автора конца 1990-х годов)

Конечно же, в нашей студенческой группе нашлись желающие фотографироваться. Место, само по себе, к этому весьма располагало. Кто-то остался наверху моста, а иные предпочли спуститься по крутому склону, не побоявшись испачкать свою обувь в осенней грязи.

Но перед тем, как все начали свободно перемещаться, мы выслушали очередной рассказ того же самого «гида», что днём раньше поведал нам о Гостином дворе. Приведу его, если не дословно, то максимально приближенным к основе изложения. В частности, мы услышали следующее:

– Главный архитектор Калуги Пётр Романович Никитин, до того успешно работавший в Твери, Торжке, Малоярославце и Козельске, хотел придать городу строгий регулярный план. От двух центральных площадей, по его замыслу, должны были отходить радиальные улицы, упирающиеся в горизонталь по линии течения Оки. Но всё портил глубокий овраг, с пробегающим по его лощине ручьём. Зодчий предложил нестандартный выход из положения. Он задумал соединить оба склона каменным мостом, дабы открыть прямой путь из Завершья в другую часть города. Калужскому наместнику Михаилу Никитичу Кречетникову, не без труда, но всё-таки удалось выпросить разрешение у императрицы Екатерины Второй на столь дорогостоящее строительство. Работы велись на протяжении трёх-четырёх лет. Во всяком случае, достоверно известно, что когда в 1781 году в Калугу прибыл академик Василий Зуев – специальный посланник государыни – мост уже стоял. А чуть позже, в начале ХIХ столетия, калужский учитель Зельницкий опубликовал в журнале «Урания» очерк, в котором отнёс Каменный мост «по своей огромности и красоте» к числу «знатных публичных зданий». Протяжённость виадука составила около 120 метров, при ширине в 8 метров. Пятнадцать арок, использованных в качестве опор, поднялись на высоту 23 метров. Для большей прочности конструкции три центральных пролёта были сделаны двухэтажными. Калужане на протяжении многих десятилетий гордились своим мостом и всячески оберегали. Из года в год, на его починку и исправление, из городской казны выделялись немалые деньги. В 1898 году был произведён качественный ремонт моста, со сменой настила. А в 1910 году сооружение укрепили железобетонными конструкциями. Их изготовила московская строительная фирма «Кутюрье, Беленкур и Гарденин». Склоны оврага, по распоряжению губернатора, засадили растительностью, чтобы предотвратить осыпи грунта. Хотя мост, в настоящее время, уже заметно утратил своё былое назначение, он остаётся важным инженерным сооружением в черте современного города и привлекает к себе любопытные взгляды туристов.

С высоты каменного виадука я разглядел постройку, гордо возвышавшуюся на правом склоне оврага. Её украшал портик с шестью колоннами помпезного коринфского ордера. Удивительно, как это здание было хорошо вписано в ландшафт. Издали, оно чем-то напоминало итальянскую виллу. Позже, я выяснил, что проект был творением рук советского зодчего И.С.Стельмакова. Здание филиала Управления Киевской железной дороги было построено в середине 1950-х годов, в запоздалых формах «сталинского неоампира», к которым в СССР уже начинали относиться критически.

Я не стал участвовать в коллективных мероприятиях, фотографироваться с членами нашей туристической группы и спускаться вниз по склону к какому-то святому источнику, а предпочёл совершить прогулку в компании с одним из студентов на улицу Плеханова. Там, совсем неподалёку, располагались старинные палаты Коробовых, которые мне так и не удалось посмотреть накануне по определённым причинам.

Люблю быструю и энергичную ходьбу. Нам потребовалось, наверное, не более десяти минут, что добраться до желаемого архитектурного объекта.

Палаты Коробовых. Фрагмент отделки (фото автора начала 2000-х годов)

Палаты Коробовых… Внешне, они были похожи на палаты Макаровых, только, пожалуй, выглядели чуть более представительно. Богатый русский купец, живший в конце XVII столетия, построил своё жилище, как говорится, со знанием дела. Нижний этаж был специально приспособлен для подсобных помещений, а наверху – по традиции, располагались личные апартаменты владельца. Фасад выглядел достаточно эффектно. Пучки полуколонн по углам здания, декоративные каменные наличники, обрамляющие проёмы окон, сложный венчающий карниз – всё, в целом, соответствовало архитектурному вкусу своего времени. В жилые помещения вела уличная деревянная лестница, заканчивающаяся парадным крыльцом с характерными кувшинообразными опорами.

– Нам рассказывали, что купец Коробов был земским старостой, а уже во второй половине XIX столетия палаты отошли в собственность Е.В.Сухозанет, вдовы военного министра, – заметил мой спутник.

– А потом в этих помещениях разместился губернский Исторический музей, – сам не зная почему, добавил я.

– Именно так, – согласился со мной молодой человек и слегка улыбнулся. – А некоторые из тех экспонатов, что мы видели сегодня в доме Кологривовых, тоже когда-то хранились здесь, пусть в тесноте, но в достаточно комфортных условиях.

Я на минуту-другую забылся, очаровавшись старинной архитектурой здания. Оно напоминало сказочный терем и, казалось, что на ступенях деревянной лестницы вот-вот появится знатный боярин, в расшитом золотой тесьмой длиннополом кафтане и шапке из дорогого меха.

– А каким промыслом занимались купцы из рода Коробовых? – неожиданно вырвался у меня случайный вопрос.

– Точно не знаю, – услышал я в ответ. – Кажется, старший из них – Кирилл Иванович – торговал хлебом, солью и пенькой, а Пётр Коробов уже имел во второй половине ХVIII века собственные производства. Он открыл первую в Калужской губернии фабрику по производству сахара, а также мыловаренное предприятие. Финансовых средств у купцов было в достатке, что позволяло им порой заниматься благотворительностью и жертвовать деньги на строительство храмов…

ГЛАВА III. Прогулка по интересным местам в Старом городе

В следующий раз я выбрался в Калугу лишь несколько лет спустя. К тому моменту, у меня за плечами уже осталась чудесная пора студенчества и первый год обучения в аспирантуре. Моим компаньоном в этой поездке стал достаточно близкий друг и коллега по будущей профессии.

Мы познакомились ещё в университете и затем нередко встречались – вместе посещали художественные выставки или просто гуляли в выходные дни по Москве, обсуждая накопившиеся в жизни проблемы или откровенно делясь впечатлениями от ранее увиденных произведений искусства и архитектуры. Но иногда нам страшно надоедал тяжёлый, наполненный смогом воздух столицы. Возникало желание немного отключиться от городской среды, выбраться на природу. Раз за разом, мы полюбили совершать небольшие путешествия в пригороды – как правило, в тихие старинные усадьбы.

Поехать в Калугу?! Нет, это была ни в коем случае не моя идея. Как, наверное, выразился бы в подобном случае небезызвестный персонаж из легендарного советского фильма «Покровские ворота», «заметьте, не я это предложил».

Мой друг (с вашего позволения не буду произносить его имени), ещё со студенческой скамьи, проявлял неподдельный интерес к русской художественной культуре XVIII столетия и, в том числе, был одержим некоторыми проблемами зодчества «послепетровского» времени. Он, собственно, в один прекрасный день и поведал мне о том, что в основе планировки центральной, старой части Калуги лежит геометрическая схема, напоминающая форму правильной трапеции. В этих чётких линиях и стремлении к регулярным построениям мой товарищ, как внимательный исследователь, обнаружил свидетельство глубокого профессионализма архитектора-проектировщика. Он просветил меня, что этим мастером был ни кто иной, как Пётр Никитин – зодчий, получивший некогда хорошую выучку и ни в чём уступавший признанным градостроителям.

– Только посмотри, – неоднократно повторял он, указывая на схематический план Калуги в маленькой книге-путеводителе с изрядно пожелтевшими страницами, – это же настоящая петербургская школа. Тут, кажется, ни что и не ассоциируется с глухой провинцией. Мне это, лично, чем-то напоминает Тверь. И, наверное, тут вот в чём дело. Кречетников был назначен императрицей Екатериной II тверским губернатором. Там судьба впервые свела его с Петром Никитиным, который начал успешно заниматься градостроительными работами под его руководством. А потом уже Кречетников переманил талантливого зодчего в Калугу.

– Может быть, – с некоторой долей неуверенности в голосе, кажется, тогда ответил я. – Не исключено.

Разумеется, в ту пору у меня в сознании о Калуге ещё продолжали жить несколько иные представления. Однако, фамилию Никитина я уже ранее слышал и хорошо помнил о том, что именно ему принадлежал замечательный проект Гостиного двора с элементами «псевдоготики», до глубины души покоривший меня в недавнем прошлом.

– Ну что, когда едем, – наконец, предложил мой приятель. – Уверен скучно тебе не будет. Это красивый город. Там столько всего интересного.

«А почему бы и вправду не наведаться ещё раз в Калугу, – подумал я. – Дорога вроде бы не очень дальняя. Неплохо будет немного сменить обстановку, прогуляться по тихим улицам незнакомого города».

Я утвердительно кивнул головой в знак согласия.

…И вот уже в ближайшие выходные, наполненная людьми, электричка умчала нас почти на 200 километров к юго-западу от столицы. Смутно помню сейчас, чем мы занимались в пути. Но, кажется, это была достаточно утомительная поездка. В ту пору между Москвой и Калугой ещё не начал курсировать быстроходный и комфортабельный поезд-экспресс, с кондиционерами, мягкими сидениями и буфетом. Советская электричка… Те люди, кому сейчас уже под 60 хорошо помнят, что это было такое. А молодому читателю, наверное, и не нужно про такое знать.

Через три с лишним часа поезд «триумфально» прибыл в пункт назначения.

До этого я уже хорошо знал, что большинство городов, так сказать, начиналось от железнодорожного вокзала. К нему непосредственно примыкал транспортный узел с автобусами и маршрутными такси. Некоторое состояние хаоса и беспорядка было весьма типичным для подобного места. Уезжающие и встречающие. Чемоданы. Таксисты, наперебой, предлагающие свои услуги.

Между тем, здание железнодорожного вокзала в Калуге меня приятно удивило. Элегантное по своей архитектуре оно выглядело вполне респектабельным. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять, что эта постройка относилась к концу XIX столетия. По стилистике, здание принадлежало к так называемой «эклектике».

На фоне выкрашенных в охристый цвет стен хорошо «прочитывались», широко распространённые в дореволюционном строительстве, элементы наружного украшения – накладные пилястры, фигурные карнизы, ложный руст и замковые камни над полукружиями широких арочных проёмов. Разумеется, внутри здание было существенно реконструировано и приспособлено под современные нужды.

Привокзальная площадь в Калуге (фото автора конца 1990-х годов)

Выйдя из дверей вокзала, я, к своему удивлению, не увидел перед собой шумной площади со снующей толпой. Нас встретил небольшой зелёный скверик, обрамлённый полукружием троллейбусных проводов. Этот, отнюдь не быстроходный, транспорт будто свидетельствовал о том, что жизнь в Калуге спокойна и относительно нетороплива.

– Проедем на местном транспорте до Гостиного двора, – сообщил мне мой товарищ. – Гостиница там, неподалёку.

Троллейбус, в который мы сели, буквально, поразил меня своим «великолепием». Мягкие сиденья были сильно затёрты, а местами изрезаны перочинными ножами так, что из-под кожаной обшивки проглядывала «начинка» из поролона. Более того, два кресла в хвостовой части салона и вовсе отсутствовали. На металлические каркасы чьей-то заботливой рукой были положены обыкновенные деревянные доски.

«Ну и ну, – подумал я. – Такого в Москве не увидишь. Это уже за гранью моего понимания. Интересно, кто из людей захочет прокатиться на этом „жёстком троне“. Наверное, ощущения не из приятных».

Троллейбус легко тронулся с места и, поскрипывая всеми своими частями, покатился по прямой улице. Из окна я заприметил какую-то дореволюционную постройку «кирпичного стиля» промышленного назначения, а также дома, непритязательного вида, появившиеся в период 1950-х или даже 1960-х годов.

Чуть позже, городской ландшафт изменился в несколько лучшую сторону. Появились более добротные здания из кирпича, общественные сооружения, из которых мне, наверное, более всего запомнились стадион и концертный зал. В салоне троллейбуса стало более оживлённо. Сидячих мест уже не осталось, и кондуктор едва успевал «гоняться» за входящими пассажирами, одержимый неизменным желанием заставить их оплатить свой проезд.

Ближе к центру города, у меня перед глазами вдруг промелькнула какая-то симпатичная деревянная постройка времени «ампира», с колонным портиком и незатейливыми лепными барельефами на фасаде. Я увидел нечто похожее на то, что ещё можно встретить в Москве на Пречистенке или среди плотной сети кривых арбатских переулков. И у меня невольно всплыли в памяти картины из школьных лет – той поры, когда я прогуливался с отцом в этих районах. Увиденный мной домик Поливанова так мне тогда приглянулся, что я даже склеил из плотной бумаги и картона его макет. Тонированный гуашью, он получился весьма близким к оригиналу.

Примерно через минуту-другую, последовал, оборудованный светофорами, перекрёсток. Улица, по которой мы двигались, миновала широкий проспект с достаточно представительной застройкой. Мой взгляд, в частности, привлекла внимание красивая церковь, судя по своим внешним характеристикам, относящаяся к XVIII столетию. Однокупольная, с колокольней, с выкрашенными в рыже-охристый цвет стенами, она выглядела довольно привлекательно.

Я заметил, как улица резко пошла под уклон. Троллейбус на этом участке развил уже довольно приличную скорость. За окном, с калейдоскопической быстротой, пробежала целая вереница любопытных исторических зданий, но я, к своему великому сожалению, толком не успел их разглядеть.

Под сводами галереи Гостиного двора (фото автора начала 2000-х годов)

Как и намечалось, мы «вылезли» на остановке у Гостиного двора. У нас с собой были только лёгкие сумки, и небольшая прогулка под сводами обходной галереи доставила мне истинное удовольствие. Мой друг просто не мог удержаться от желания сделать несколько фотоснимков на память. Он принадлежал к числу страстных любителей средневекового зодчества. Худощавый, высокого роста, его, и вправду, можно было сравнить с готической конструкцией.

Мы поселились в гостинице под названием «Ока», в скромном двухместном номере, расположенном на втором этаже. Его «внутренность», в целом, отвечала требованиям эстетики советского минимализма – две кровати, тумбочки, стулья, телевизор отечественной марки. Однако, нас искренне порадовала цена. Такая дешевизна лучше всего подходила для наших кошельков, не столь туго набитых деньгами.

Отобедав «на скорую руку» в гостиничном кафе, мы направились в местный Художественный музей. Мой друг – подлинный энтузиаст, горячо влюблённый в искусство – считал для себя почти обязательным знакомиться с коллекциями разных экспонатов и произведениями изобразительного искусства в каждом из городов, которые он посещал. Жгучий интерес исследователя был у него в крови. А такие люди, как известно, не любят тратить время даром и используют любую возможность для того, чтобы пополнить свой багаж знаний.

Здание музея изобразительных искусств (фото автора начала 2000-х годов)

Музей располагался в большом усадебном доме первой половины ХIХ столетия, буквально, в сотни метров от Гостиного двора. Здание было поставлено с некоторым отступом от «красной линии». Центральную его часть, по классической традиции, украшала лоджия-портик с шестью колоннами тосканского ордера.

– Городская усадьба купца И.Х.Билибина. Её построили в конце 1800-х – начале 1810-х годов. Яркий образец калужского «ампира», – проинформировал меня мой несколько более эрудированный спутник. – В литературе этот памятник также иногда называют домом Чистоклетовых. Они были последними владельцами этого замечательного архитектурного комплекса, включавшего помимо основного здания ещё два симметрично поставленных флигеля. Всё сравнительно неплохо сохранилось до наших дней. И ворота с каменными пилонами, и ограда на высоком цоколе. Пожалуй, только опытный глаз знатока может обнаружить здесь утрату каких-либо деталей, традиционных для своего времени.

– Действительно, впечатляет, – согласился я. – Ничуть не хуже нашего, московского «ампира».

Здание, конечно, уже нуждалось в ремонте. Штукатурка на его фасаде заметно «потускнела», утратив привычный цвет охры, да и трёхчетвертные колонны в лоджии покрывал толстый слой пыли, отчего они выглядели, скорее, какими-то зеленовато-серыми, нежели белоснежными.