Текст книги "Калужские очерки"

Можно по-разному относиться к помпезной и репрезентативной архитектуре послевоенного периода. Кого-то она удручает, кому-то нравится, но нельзя ни признать того факта, что именно благодаря «сталинским» реконструкциям многие наши города приобрели новые масштабные характеристики. До этого времени они в большей степени напоминали разросшиеся деревни, лишённые широких магистралей и свободных пространств. Улица Кирова (бывшая, Садовая), после окончания работ в 1958 году, приобрела качественно иной облик. И не случайно, её впоследствии стали называть «сердцем» Калуги.

Прохожу по левой стороне улицы мимо большого торгового комплекса. У входа в него, за сплошным остеклением, выделяются, сделанные чётким типографским шрифтом, красочные надписи, призывно зазывающие внутрь замерзающих прохожих.

Улица Кирова зимой (фото автора начала 2010-х годов)

«Дешёвые цены», «У нас самые большие скидки», «Цены пополам»… Я читаю вывески и невольно улыбаюсь. Мне вспоминается забавный диалог двух господ, некогда опубликованный в калужской дореволюционной газете. Наша современность, в мыслях полагаю я, тоже, кажется, пытается реанимировать то прошлое, которое многим ныне представляется своеобразной «розовой мечтой». А что же, спрашивается, было на самом деле?

Вот, к примеру, о чём говорили тогда почтенные калужане с заезжими гостями. Приведу дословно отрывок из старого печатного издания.

«На станции Калуга беседуют два господина.

– Что такое? Ваша Калуга начинает прогорать?

– Как прогорать?

– Да как же! Проезжаю по Никитской, и чуть ли не на каждом магазине объявление: «Большая распродажа».

– Так ведь это обыкновенное явление. Испокон века вошло в обычай на Фоминой неделе в мануфактурных магазинах открывать «дешевизну». Всякое старье, иногда сносное, но часто чрезмерно лежалое, идет по крайне дешёвым ценам, и покупателей хоть отбавляй. Ситцы – по 4 копейки, шерстяные материи – от 8 коп., а шелк – по 10 коп. за аршин.

– Но, помилуйте, какой же шелк за десять копеек?

– Конечно, такого нет, но важно завлечь покупателя, заговорить его и продать что-либо негодное «со скидкою». И наши торговцы наперебой спешат с такой бойкой распродажей. «Сударыня, только сейчас продали последний кусок ситцу в 4 копейки, но я вам могу предложить ещё более лучшее!» И ведь, вправду, сбудет с рук что-либо завалявшееся!1616
  Цит. по: Афанасьев К. М., указ. соч. // по материалам калужской газеты за 1912 год


[Закрыть]»

Капитализм, похоже, не поменял своей сути и в наши дни. Обслуживая интересы потребительского общества, новоиспечённые российские дельцы, буквально, одержимы жаждой лёгкой наживы. Спихнуть потребителю дешёвый и, зачастую, недостаточно качественный товар гораздо проще, нежели какую-то солидную и дорогостоящую вещь. На этом предприимчивые люди, как говорится, делают деньги.

Сворачиваю с улицы Кирова и оказываюсь в более затеснённом пространстве, среди маленьких 2—3 —этажных домиков старой постройки. До того как заселиться в гостиницу «Ока», мне хочется ещё запастись несколькими вкусными пирожками к чаю, и я помню, где они продаются.

Каждый русский город в давние времена славился определённым кондитерским изделием. В Туле, например, умели делать пряники, а в Калуге изготавливали не совсем обычное слоёное тесто. В наши дни, конечно, такого уже нигде не найдёшь. Теперешние кондитеры, хоть и проявляют незаурядные таланты, не в курсе исконно калужского рецепта.

Уникальная сладость пользовалась огромной популярностью в России в ХIХ столетии. Её впервые изготовили в 1783 году, ещё до того, как в Туле начали производить знаменитые пряники. В 1789 году некий дворянин Арсен Кислых даже посвятил калужскому тесту короткое стихотворение:

 
В сей сладкий день рожденья твоего,
Наталия, любимая невеста,
Позволь с букетом роз из сада моего
Поднесть тебе с полфунта теста.
 

Автор этого послания, вероятно, имел в виду не выпеченное тесто, а некую готовую сладость. Она, в частности, упоминалась и в словаре В. Даля. Он отметил следующее: «соложёное тесто, знаменито калужское, сладкое, тягучее, которое едят сырым».

Эту самую сладость, по воспоминаниям, некогда отведал в трактире писатель М. Е. Салтыков-Щедрин, а другой известный литературный деятель – Глеб Успенский, который несколько лет пробыл в Калуге, шутливо прозвал этот город «Тестоединском».

Калужское тесто представляло собой настоящее лакомство, поскольку содержало в себе больше сладких компонентов, нежели мучных. Оно выпускалось разных видов. В 1904 году в рекламных объявлениях, к примеру, упоминалось о тесте с миндалём, апельсиновом, лимонном, ананасном, ореховом и фисташковом. Вместо сахара в тесто обычно добавляли мёд, поэтому писатель Серебряного века Б.К.Зайцев – уроженец Калуги – охарактеризовал его в своих мемуарах, как «медвяно-мучнистое».

Легендарную сладость в Калуге продавали вплоть до 1916 года. Есть версия, что хозяйка кондитерской, внезапно скончавшись, унесла фирменный рецепт теста с собой в могилу. Другие краеведы полагают, что секрет изготовления калужского теста знал купец Кобелев, который сознательно его утаил – то ли от обиды на Советскую власть, то ли в надежде на то, что прежние времена вернутся, и он снова будет успешно торговать своим лакомством.

Для возобновления производства вкусного кондитерского изделия в советские годы потребовалась бы не только фантазия, но и наличие продуктовых ингредиентов высокого качества. А таковых в разорённой Гражданской войной стране уже и в помине не существовало.

…Убогий гостиничный быт меня не особенно вдохновил. Во второй половине дня, несмотря на мороз, я опять захотел прогуляться по улицам старой Калуги, насладиться тишиной зимнего сонного города. После шумной многолюдной Москвы было так приятно неспешно брести по засыпанным снегом тротуарам, лишь изредка встречая прохожих на своём пути. Может быть, кому-то это покажется не самым приятным времяпровождением, но меня иногда привлекает магия одиноких прогулок. Так хорошо окунуться с головой в свои мысли, в обстановке, когда ничто не нарушает их мерное течение. Ненароком, я вспоминаю один из афоризмов датского философа С. Кьёркегора. Он написал однажды:

«Странное создание – человек. Ему дарована свобода мысли, а он зачем-то требует для себя ещё и свободу слова».

Вид с перекрёстка улиц на отреставрированное здание бывшего банка (фото автора начала 2010-х годов)

Здание бывшего Крестьянского Земельного банка – редкий образец неоклассицизма в Калуге. Постройка хорошо отреставрирована. Стены фасадов покрыты серой тональной штукатуркой, детали внешней отделки сохранены почти в точности с оригиналом. А проект здания, в своё время, разрабатывал архитектор Н.И.Новоуспенский – тот же калужский мастер, который ранее трудился над эскизными чертежами особняка Терениных. Правда, современные зодчие посчитали, что облик постройки слишком уж бесхитростный и дополнили объём мансардами и угловой башенкой.

На следующем перекрёстке мне открывается весьма любопытная картина. В пространстве улицы, спускающейся вниз по косогору, я вижу силуэт церкви. В морозном тумане она выглядит словно мираж. Приятная голубизна её фасадов как бы растворяется в светлой мгле.

Заснеженная улица с видом на Успенскую церковь (фото автора середины 2000-х годов)

– Успенская церковь, – говорю себе я. – Наконец-то, отреставрировали. И теперь храм выглядит совсем иначе. А сколько лет он стоял «в лесах»!?

Сворачиваю налево и через несколько минут оказываюсь на «стрелке». Две улицы смыкаются под косым углом. Между ними – здание с вывеской «Аптека». Чуть в стороне, на возвышении, у спускающейся к перекрёстку дороги, вижу маленькую часовню с деталями позднеклассической архитектуры. Когда-то она входила в состав огромного владения купцов Билибиных, занимавшего целый квартал. Я несколько раз оказывался здесь, когда бывал в Калуге. Планировка этого места не совсем обычна для русского провинциального города. Такое смелое построение уличных пространств отчасти «смахивает» на Европу, с её передовыми методами проектирования.

Неспешным шагом продвигаюсь дальше. На одной из улиц мне попадается на глаза полуразрушенный домик. С виду, это рядовая постройка середины или второй половины XIX века.

– Да уж, – мысленно сокрушаюсь я. – Вроде бы в Калуге уже начинают реставрировать заброшенные храмы, отдельные административные здания, а вот простым жилым строениям – так называемой исторической среде – как всегда, не везёт. Эти домики непритязательные и не привлекают к себе особого внимания. После того, как их покидают последние хозяева, они приходят в запустение, а затем вовсе исчезают с карты города.

Невольно задаюсь вопросом, как до революции калужане относились к памятникам старины и собственному культурному наследию?

Приведу несколько отрывков из местных газет царской поры, которые если и не дадут мне ответа на поставленный вопрос в полной мере, то заставят, наверное, кое в чём усомниться. В «Калужских губернских ведомостях», вышедших в свет в 1909 году, автором одной из статей, в частности, констатировалось:

«28 января исполняется 18 лет со времени открытия в Калуге по инициативе бывшего губернатора Булыгина А. Г. Ученой архивной комиссии, одной из задач которой было дело охраны памятников старины. Но у нас не Финляндия, где „стар и млад“ любят старину. У нас, за немногими исключениями, почти все взрослое население городов и уездов не имеют ни малейшего интереса к старине. О простом народе и говорить ничего: ему еще не доступны понятия о цели сохранения остатков прошлого. Но и в так называемых образованных классах городского и уездного населения мы видим полное равнодушие к делу сохранения памятников старины, полное непонимание их значения для истории страны».

Некоторые критические замечания высказывались в печати и в адрес властей, недостаточно уделявших внимания городским достопримечательностям. К примеру, в одном из выпусков той же газеты подчёркивалось:

«Каменный мост, краса всего города Калуги и его собственность, долгое время находившийся в ведении и на попечительстве губернского земства, а ныне передаваемый обратно городу, доведен до такого плачевного состояния, что требуется срочный капитальный ремонт».

Порою от журналистов доставалось и местным купцам. Вот ещё одна любопытная выдержка из местной дореволюционной печати:

«В заседании Калужской городской думы 26 июня гласный Ф.В.Вашков просил обратить внимание коллег на то, как в наших Гостиных рядах торговцы бесцеремонно обращаются с памятником древнего русского зодчества. Лучшее украшение нашего города постепенно превращается в памятник некультурности, благодаря переделкам и перестройкам снаружи и внутри торговых заведений. Насколько обезображены Гостиные ряды за последнее время, достаточно указать на магазины Теренина, Панскова, Блистанова и Кувшинникова. Выступающий предложил убрать ненужные перегородки и навесы, ликвидировать антисанитарию, но гласный Бессонов настаивал на отклонении предложения Вашкова, как нарушающего интересы частных лиц»1717
  См. в страницах материалов, представленных К.М.Афанасьевым.


[Закрыть].

А как в той самой Калуге относились к знаменательным событиям из литературной истории? О великом писателе, однажды посетившем тихий провинциальный город, не забывали. Власти даже устроили праздник в его честь. Вот, конкретно, что было сделано:

«20 марта и накануне во всех духовных и светских учебных заведениях Калуги прошли молебны и торжества, посвященные 100-летию со дня рождения русского гения – Николая Васильевича Гоголя. Калужская городская дума в заседании 20 марта постановила:

Отслужить молебен во флигеле губернаторского дома в Загородном саду.

В память великого юмориста закупить на 50 рублей книг Гоголя для бесплатной раздачи успевающим учащимся.

Устроить торжественный вечер в городском театре с волшебным фонарем.

Устроить над «домиком Гоголя» в Загородном саду каменный навес и поставить в самом домике бюст писателя»1818
  См. там же.


[Закрыть].

Между тем «Калужские губернские ведомости», в очередной раз, отнеслись ко всем эти благим начинаниям с определённой долей скептицизма. В газете сообщалось:

«…Домик Гоголя (флигель), принадлежащий городу, в течение 60 лет ни разу, как следует, не ремонтировался, а потому в настоящее время пришел в такой плачевный вид, который для нашей думы должен служить безмолвным укором за ее полнейшее к нему равнодушие… Даже самый сад, в котором стоит, доживая свой век, крохотный домик Гоголя, во время юбилейных празднеств в честь Пушкина был назван Загородным Пушкинским садом, тогда как Пушкин, как уже известно, не был в этом саду… Чествуя память Гоголя в 1902 году, как мне помнится, городская дума постановила произвести в этом забытом домике ремонт и поставить перед ним бюст Гоголя, на что, вероятно, хватило бы денег, вырученных от платных спектаклей. Но, увы…»1919
  См. там же.


[Закрыть].

Думский гласный, уважаемый в широких кругах населения купец К.П.Фалеев предупреждал Городскую управу о тревожных симптомах в общественной жизни. В 1912 году он писал:

«По доказанному афоризму, что богатство народа обусловливается степенью его просвещенности, остается принимать самые решительные меры к усилению культурности в массе населения нашего города, т.е. к умножению школ, особливо профессиональных…»2020
  Цит. по: Афанасьев К. М., указ. соч. // по материалам калужской газеты за 1909 год


[Закрыть].

А вот на народное образование средства из «дырявого» государственного бюджета выделялись до революции весьма скудные. В калужской газете отмечался довольно печальный факт:

«С началом учебного года вновь обнажилась нищета наших учащих. Учителя – заведующие школами получают 20 р. жалованья и 10 р. квартирных, а учительницы-заведующие – 20 р. и 5 р. квартирных. Но 20-рублевый месячный оклад назначен как бы за заслугу, за двадцатилетнюю педагогическую деятельность. Можно ли говорить о каких-либо сбережениях?2121
  Цит. по: Афанасьев К. М., указ. соч. // по материалам калужской газеты за 1901 год


[Закрыть]»

…Вечер в гостинице. Я в плену ностальгических воспоминаний. Тихую безлюдную улицу за окном постепенно засыпает снегом. Я выключил свет, поскольку в помещении и так светло от отблесков белого цвета тротуаров и фонарей. Иней уже нарисовал сказочные узоры на промёрзшем стекле. Я любуюсь их удивительным хитросплетением. Они чем-то напоминают мне диковинную растительность – лишайники на живописных пнях или даже ископаемые папоротники. Кажется, что всё вокруг окутано чарующей безмолвной тишиной. И я будто ощущаю себя в волшебном ледяном дворце.

ГЛАВА VII. Шамиль в памяти калужан

Утром меня внезапно разбудил звон колоколов. Я крайне удивился. Вроде бы в окрестностях гостиницы «Ока» раньше не было церквей. Звон исходил откуда-то со стороны Гостиного двора. Я напряг память и вскоре догадался. На утреннюю службу зазывали колокола церкви Рождества Богородицы. В советское время она не была действующей, а затем её помещения использовалась под разные хозяйственные и торгово-административные нужды. Церковь в течение многих лет стояла «обезглавленной», и лишь опытный взгляд любознательного человека мог заметить в объёмно-пространственной структуре здания черты бывшего культового сооружения.

Так когда-то выглядела церковь Рождества Богородицы (фото автора конца 1990-х годов)

«Храм возродился, – понял я. – Ему вернули былой облик. И, наверное, даже отстроили новую колокольню».

Честно признаюсь, мне никогда не нравилось рано просыпаться по утрам. Я просто ненавидел всякого типа противно звонящие или неприятно пищащие будильники. Они всегда бесцеремонно нарушали идиллию моих красивых снов и возвращали к суровой реальности или, скажем точнее, серой повседневности. А что может быть скучнее утомительного однообразия циклично повторяющихся событий!? Дом, транспорт, работа, магазин и снова дом. И так неделя за неделей, с короткими выходными и нечастыми «отдушинами» в праздники. Как верно однажды пошутили на «Русском радио»:

«Одна выкуренная сигарета сокращает жизнь только на час, а рабочий день на восемь часов».

Мне почему-то вспомнилось, как я отдыхал летом со своим близким другом в Евпатории. Рядом с домом, где мы жили, находилась большая мечеть. Каждый вечер, когда жаркое крымское солнце переставало безжалостно палить, я укладывался в кровать и наслаждался долгой заунывной песней муйядзина. Для верующих мусульман она служила призывом на обязательную вечернюю службу, а для меня просто была в некотором роде колыбельной. После неоднократного повторения одного и того же монотонного распева, я вскоре засыпал, буквально, как убитый.

– Интересно, – подумал я. – А как мусульмане воспринимают наши церковные звоны? Не кажутся ли они им шумной какофонией?

И, подспудно, у меня в сознании всплыли забытые мысли о «калужском пленнике». Я вспомнил о том, что именно здесь, в тихом провинциальном городе, находился в ссылке имам Шамиль, бывший правитель Чечни и Дагестана, храбрый воин и преданный хранитель магометанской веры.

Лепная розетка над окном (фото автора конца 1990-х годов)

Я просто не могу ни рассказать об этой яркой и незаурядной личности читателю. В Калуге имам Шамиль, вместе со своим семейством, прожил сравнительно недолго, но его пребывание не прошло незамеченным. Образ жизни имама, его манера поведения, одежда и привычки вызывали повышенный интерес у калужан. А гордый нрав отважного горца, его искренняя и глубокая религиозность внушали к нему уважение у представителей различных слоёв местного населения.

В Калугу пленённый имам Шамиль был сослан русским императором Александром II в 1859 году. Поначалу, для его размещения в городе специально подготовили один из больших номеров в гостинице «Кулон». В нём он прожил около месяца, Первое время в изгнании, вдали от своей исторической родины, было наиболее трудным для низвергнутого кавказского правителя. По воспоминаниям современников, Шамиль, чтобы успокоить нервы, совершал частые намазы. Единственным развлечением имама были поездки по городу в коляске, подаренной русским монархом. Шамиля вдохновляли живописные виды Правобережья Оки. Холмы и овраги с маленькими речушками, пашни хотя бы отдалённо напоминали имаму о его родной Чечне.

У гостиницы «Кулон», зачастую, собиралось множество любопытных калужан. Местным жителям очень хотелось взглянуть на необычных заезжих гостей. Люди терпеливо дожидались, пока за окнами промелькнёт величественная фигура престарелого Шамиля. Тот же, в свою очередь, тоже не без интереса присматривался к местной публике. Новые лица, городской быт и нравы были ему «в диковинку».

Русские традиции и религиозные обряды сразу же показались Шамилю достаточно странными. Однажды имаму повстречался на улице крестный ход. Он увидел толпу людей, которые шли с иконами, хоругвями и пели молитвы. Шамиль спросил у провожатого о том, что, дескать, происходит. Ему объяснили: шествие – есть выражение благодарности Богу за избавление Калуги в 1812 году от вторжения наполеоновских войск. Однако, имам почти ничего не понял и выразил крайнее недоумение тем, что православные молятся в движении.

12 ноября 1859 года состоялся переезд Шамиля из гостиницы «Кулон» в подготовленный для его проживания бывший дом Сухотина. Именитые калужане, в соответствии с русским обычаем, организовали по этому случаю хлеб-соль. Имам снова ничего не понял, а когда ему всё растолковали, то обрадовался и, как принято в горах, предложил людям щедрое угощение.

В течение двух дней бывший правитель Чечни и Дагестана знакомился с меблированными комнатами дома, жилым флигелем и обстановкой двора. Заметив в одной из комнат бронзовые бюсты греческих философов, имам попросил, чтобы их перенесли в его личный кабинет. Он произнёс:

«Хоть это были и умные люди, а всё же я велю их убрать, чтобы жён не пугать».

В молодые и зрелые годы Шамиль прослыл решительным и отважным человеком. Блестящие военные способности, редкий организаторский талант позволили ему сплотить вокруг себя мелкие раздробленные племена горцев и создать могучую армию неустрашимых воинов, которая смогла долго оказывать сопротивление регулярным войскам Русского царского правительства. Даже будучи в ссылке в Калуге, Шамиль не без гордости облачался в национальный костюм – белую мусульманскую чалму, черкеску с кинжалом и мягкие сафьянные сапоги.

Уже вскоре в новый дом имама перебралось и всё его многочисленное семейство. Получая ежегодно по 15 тысяч рублей казённого жалования и имея в распоряжении комфортные личные апартаменты, Шамиль имел возможность жить в Калуге более чем прилично. Обстановка дома Сухотина была просто роскошной по сравнению с маленькой и душной саклей на Кавказе. Сам имам, проведший немало дней на коне, был приучен к скромному обиталищу, но его искренне радовала обеспеченная жизнь домочадцев.

Дом Сухотина, в котором жил имам Шамиль (фото автора начала 2000-х годов)

Шамиль стремился поддерживать в семье правила строгого «мюридизма». Везде, где только можно, соблюдались мусульманские религиозные традиции и обычаи Востока. В обыкновенные дни, например, к столу подавались исключительно блюда национальной кухни – суп с клёцками, пирожки с сыром и луком, компот. Говядину потребляли не более двух-трёх раз в неделю. Чай подавали такой жиденький, что его потребители, как пошутил на страницах своего дневника полковник П.Г.Пржецлавский, могли смотреть не только на Кронштадт, но и на Кавказ, вершину горы Дарго-Ведень.

Беззаветно преданный всему тому, что было написано в Коране, имам Шамиль иногда делал смехотворные утверждения. Так, показывая на голубое весеннее небо, он мог излагать религиозную притчу о том, что оно состоит из хрусталя. Устроив для себя уединённую комнату, Шамиль по несколько часов проводил за чтением стихов и трактатов арабских мыслителей. Книги специально доставлялись имаму, по распоряжению царского правительства, из Петербурга.

Шамиль вставал очень рано и с определённой периодичностью совершал намазы – делал поклоны, творил молитвы, которые сопровождались многократным омовением лица, рук и ног.

Окно, украшенное лепными формами (фото автора конца 1990-х годов)

При новом доме Шамиля обрадовал тенистый сад. В нём могли совершать прогулки жёны имама, которые, по восточному обычаю, не имели права посещать территорию городского общественного парка. Впрочем, отдельные калужане не упустили возможности полюбоваться красотой женских лиц и нарядов. Для этого они просто воспользовались щелями в дощатом заборе.

На людях Шамиль обычно был сдержан и немногословен. В Калуге он имел достаточно ограниченный круг знакомств. В свой дом (на нынешней ул. Пушкина) имам приглашал только избранных или официальных лиц. Его сын Шафи-Магомет и зятья, в свою очередь, далеко не всегда исполняли заветы Шамиля. У них в крови была склонность к увеселениям и разгульной жизни – вину, табаку, картам, ухаживаниям за женщинами. Престарелый вождь горцев не мог, по-настоящему, влиять на родственников. Он пытался ограничивать их в финансовых средствах, но молодые люди каким-то образом научились самостоятельно добывать деньги. Однако, старший сын Шамиля – Кази-Магомет был глубоко предан своему отцу и порицал Абдурахмана и Абдурагима за общение с «неверными». Те же, надо сказать, отнюдь не гнушались дружбой с русскими. В памяти калужан, в частности, сохранились отдельные рассказы об Абдурахмане, проводившем немало времени в бильярдной комнате гостиницы «Кулон». Мастерская игра зачастую приносила ему солидные «барыши».

Сам Шамиль тоже не жил в Калуге как затворник. Чтобы развлечь себя, он иногда появлялся в театральной ложе, посещал музыкальные концерты, цирковые представления. Однако, всегда, при этом, он вёл себя независимо и ни с кем не сближался. Шамиль недостаточно хорошо владел русской речью и испытывал, как истинный мусульманин, чувство презрения к «неправоверным».

Эпизодически, имам также посещал со своими родственниками балы. Шамиль располагался обычно на видном месте и, поджав под себя по-восточному ноги, внимательно наблюдал за танцующими парами. Его поражала чрезмерная откровенность дамских бальных туалетов. Однажды, возмутившись декольтированными платьями на балу по случаю дворянских выборов, имам обратился к своему переводчику Мустафе с саркастическим вопросом: «не замерзают ли русские женщины в таких открытых костюмах». И в нём сквозило глубокое пренебрежение к той обстановке, в которой он вынужденно оказался. Имама тяготила маска «смиренного пленника» и ему – вольнолюбивому горцу – было крайне тяжело ощущать себя в стране, где царили другие традиции и по-другому понимались нормы приличия.

Шамиль так и смог до конца привыкнуть к Российской действительности. Сердцем он продолжал горячо любить Кавказские горы, которые ему уже больше не принадлежали, а душа имама неудержимо стремилась в Мекку – священный для всех мусульман город. Именно там Шамиль мечтал совершить последний намаз и, простившись со своими грехами, благополучно перейти в мир иной.

Бывший правитель Чечни и Дагестана был истинно верующим человеком, который ни при каких бы обстоятельствах не согласился поменять собственных убеждений. Наверное, кому-то это и покажется религиозным фанатизмом, но, с другой стороны, здесь есть чему поучиться. Истинная вера у каждого из людей может быть только одна. Нельзя в зависимости от ситуации раз за разом менять свои приоритеты. Мы – русские, или, скажем точнее, славяне, были и язычниками, и христианами, затем на короткий период обратились в безбожников, чтобы спустя десятилетия вернуться в лоно православной церкви. За это время в России неоднократно трансформировался общественный строй. Мы стремились к неведомым горизонтам, которых просто не в силах были достигнуть. И никто не знает, что ещё ждёт нас там, впереди, на очередном историческом витке. Сможем ли мы избежать в будущем непредвиденных ошибок?

Между тем, страна продолжает жить. Многие люди с оптимизмом смотрят в завтрашний день. И Калуга – тихий провинциальный город – успешно развивается вместе со всей Россией. Верить, надеяться и идти вперёд – у нас, сейчас, просто не осталось другого пути, а альтернативные варианты, похоже, уже исчерпаны…

Я, изрядно промёрзнув, сажусь на мягкое сидение в тёплом вагоне быстроходного поезда-экспресса до Москвы. В руках у меня свежий выпуск газеты «Калужский перекрёсток». Почитаю, напоследок, чем ныне «дышит» славный русский город, какие проблемы больше всего беспокоят людей. Провинциальные журналисты, не ангажированные лёгкими деньгами, иногда бывают искренними в своих мыслях и поднимают на суд общественности живые злободневные темы.

Приеду ли я ещё когда-нибудь в Калугу? Честно говоря, не знаю. Но воспоминания… Они, пожалуй, долго не сотрутся из моей памяти.