Текст книги "Русская история. Полный курс лекций"

ОСНОВАНИЕ СОСЛОВНОГО ДЕЛЕНИЯ. Обозревши состав общества в Новгородской земле, остается решить вопрос: были ли перечисленные общественные классы – простые или экономические состояния или сословия в юридическом смысле слова, с особыми правами и обязанностями, с неодинаковым правомерным, а не фактическим только значением в управлении и жизни вольного города? И то и другое: в истории Новгорода наблюдаем довольно редкий случай совпадения экономической и политической классификации общества. Боюсь, что объяснение возможности такого совпадения покажется вам несколько сложным и даже запутанным. При изучении основания, на котором держалось общественное деление в Новгороде, внимание прежде всего останавливается на видимой резкой разнице между политическим и социальным строем Новгорода, между формами его политического быта и действительными общественными отношениями. Формы его политического быта носили демократический отпечаток: перед судом были равны лица всех свободных состояний; все свободные обыватели имели место и равные голоса на вече. Но общественный быт Новгорода созидался не на почве равенства. Значение каждого класса в новгородской политической жизни зависело от его экономического положения; политический авторитет каждого состояния на деле определялся его торговым весом. На верху общества лежал класс бояр, крупных капиталистов, к которым примыкали капиталисты средней руки, житые люди: оба этих класса и были политическими руководителями местного общества. Ниже их стояли купцы, настоящие торговцы: они работали чужим капиталом. Еще ниже лежал слой черных людей, ремесленников и рабочих, экономически зависевших также от высших классов. Еще менее последних значили в политической жизни земли сельские классы, дальше городских стоявшие от главного источника власти и богатства, от торгового капитала, кроме разве земцев, которые, по своему происхождению больше принадлежали к городскому обществу. Таким образом, новгородская социально-политическая лествица выстроилась соответственно имущественному неравенству состояний. Это соответствие отражалось и в сословно-юридических определениях. Боярство образовало правительственный класс, исключительно, монопольно комплектовавший по выборам веча личный состав высшего управления. Это было только обычаем, и вече могло выбрать посадника из какого ему было угодно класса. Но политический обычай заменял тогда закон, и демократическое вече, чтя старину, ни разу, сколько известно, не дало посадничества ни купцу, ни смерду. Бояре вместе с житьими ставили из своей среды представителей От концов, присяжных докладчиков в суд, посадника и наместника, также в выборные комиссии по внешним сношениям и внутренним делам, производившимся с участием депутаций от державного города. Все это важные политические права, созданные обычаем, закрепленные длинным рядом договоров с князьями и отчасти Судной грамотой. Можно думать, что и в отбывании повинностей, в податном обложении оба правящих класса пользовались некоторыми льготами и изъятиями. То же значение их сказывалось и в частных отношениях. Договоры с князьями и Судная грамота ставили основное правило «судити всех равно»; однако купец или черный человек не мог явиться со своим иском в «тиуню одрину» без подысканного им пристава из «добрых людей», т. е. из тех же бояр и житьих. Купцы имели свое сословное устройство, свой торговый суд и свое выборное управление, судились только в Новгороде, каждый в своем сте, а также разделяли с высшими классами преимущество иметь на своих землях холопов и половников с правами полицейского надзора и участия в суде над ними. Смерда и половника нельзя признать равноправными состояниями с боярином или житьим. Не говорим о духовенстве, которое в Новгороде, как и везде на Руси, имело свое точно определенное сословное устройство, свои права и законы. Так экономическое неравенство общественных классов служило основой и опорой неравенства юридического, а то и другое покрывалось народной верховной властью, по своей форме совсем не соответствовавшей ни такому складу общества, ни общественному положению высших сановников, облекаемых властью от веча. Запомним это важное в истории Новгорода противоречие его жизни, на беду новгородцев не единственное. Мы рассмотрели отношения Новгорода к князьям, строй его управления и склад общества, главные элементы его политической жизни. Теперь взглянем на эту жизнь, как она шла в совместном действии своих сил, как ее ход обнаруживался в явлениях, отмеченных древней летописью.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ БЫТ. Внешние и внутренние условия, в каких жил вольный город, укоренили в его политическом быту два противоречия, сообщившие своеобразный характер его политической жизни и не оставшиеся безучастными в решении судьбы его вольности. Я только что указал одно из этих противоречий, состоявшее в несогласии политического строя Новгорода с социальным. Раньше начало обнаруживаться другое противоречие, заключавшееся в отношениях Новгорода к князьям. Город нуждался в князе для внешней обороны и поддержания внутреннего порядка, искал его, иногда готов был силою удержать его у себя и в то же время относился к нему с крайним недоверием, старался стеснить его права, оставить ему возможно меньше места в правительственном своем обиходе, гнал его от себя, когда был им недоволен. Эти противоречия и вызывали необыкновенный шум и движение в политической жизни города. Ни один из старинных городов Древней Руси не дал такой тревожной истории, как Новгород. С самых ранних пор видим здесь оживленную борьбу политических партий; во в разное время характер ее был неодинаков. В этом отношении: внутреннюю политическую жизнь города можно разделил" на два периода.

ПАРТИИ КНЯЖЕСКИЕ. До XIV в. в Новгороде часто сменялись князья, и эти князья соперничали друг с другом, принадлежа к враждебным княжеским линиям. Под влиянием этих княжеских смен в Новгороде образовались местные политические кружки, которые стояли за разных князей и которыми руководили главы богатейших боярских фамилий города. Так первый период в истории политической жизни Новгорода был ознаменован борьбою княжеских партий. Но не князья сами по себе вызывали эту борьбу: ими прикрывались важные местные интересы, для которых враждебные друг ДРУГУ князья служили только орудиями или знаменами. Князь нужен был Новгороду не только для внешней обороны, но и для расширения и обеспечения торговых оборотов. В договорах с князьями новгородцы настойчиво требовали, чтобы они не замышляли «рубежа», не задерживали новгородских купцов в своих землях, давали им «путь чист». Во время размолвки с Новгородом суздальский князь ловил новгородских купцов, торговавших в его владениях, и тогда партия в Новгороде, к которой принадлежали задержанные купцы, поднималась, чтобы заставить вече мириться с суздальским князем. Эти торговые связи и разделяли новгородских капиталистов – бояр и купцов – в борьбе за князей на враждебные партии. Богатые торговые дома, имевшие дела преимущественно с Суздальским или Смоленским краем, стояли за суздальского или смоленского Мономаховича, а черниговский Ольгович нужен был, когда на киевском столе сидел князь из черниговской линии, тем новгородским капиталистам, которые вели дела преимущественно с Черниговским краем или с Киевской землей. Значит, борьба княжеских партий, наполнявшая смутами историю Новгорода до XIV в., была собственно борьбой новгородских торговых домов, соперничавших друг с другом.

ПАРТИИ СОЦИАЛЬНЫЕ. С XIV в. прекращается частая смена князей на новгородском столе; вместе с этим изменяется и характер политической жизни в Новгороде. Читая рассказ местной летописи, легко заметить эту перемену. Со смерти Ярослава I до татарского нашествия новгородская летопись, по счету С. М. Соловьева, описывает до 12 смут в городе; из них только две не были связаны с княжескими сменами, т. е. не были вызваны борьбою местных политических кругов за того или другого князя. С татарского нашествия до вступления Ивана III на великокняжеский стол в местной летописи описано более 20 смут; из них всего четыре связаны с княжескими сменами, вызваны были борьбой новгородских партий за того или другого князя; все остальные имели совсем другой источник. Этим новым источником смут, заметно обнаруживающимся с XIV в., была социальная рознь – борьба низших, бедных классов новгородского общества с высшими, богатыми. Новгородское общество делится с тех пор на два враждебных лагеря, из которых в одном стояли лепшие, или вятшие, люди, как называет новгородская летопись местную богатую знать, а в другом – люди меньшие, т. е. чернь. Так в XIV в. борьба торговых домов Новгорода сменяется борьбою общественных классов. Эта новая борьба имела свой корень также в политическом и экономическом строе города; здесь вступило в действие другое противоречие, мною упомянутое. Резкое имущественное неравенство между гражданами – очень обычное явление в больших торговых городах, особенно с республиканскими формами устройства. В Новгороде это неравенство при политическом равноправии, при демократических формах устройства, чувствовалось особенно резко, получало острый характер, производило раздражающее действие на низшие классы. Это действие усиливалось еще тяжкой экономической зависимостью низшего рабочего населения от бояр-капиталистов. Бедняки, неоплатно задолжавшие, спасаясь от долговой неволи, собирались в шайки и с беглыми холопами пускались разбойничать по Волге, ссоря свой город с низовскими князьями, особенно с Москвой. Встречаясь на вече, равноправные сограждане – меньшие люди Новгорода тем с большей горечью чувствовали на себе экономический гнет со стороны немногих богатых фамилий, а по старине из них же должны были выбирать себе управителей. Этим был воспитан в низших классах новгородского общества упорный антагонизм против высших. Малые люди вдвойне озлобляются на больших, когда нуждаются в их деньгах и тяготятся их властью. Раздвоение между верхом и низом новгородского общества не раз проявлялось и до XIV в. Так, в 1255 г. по поводу ссоры города с Александром Невским меньшие отделились от вятших, а те сговорились побить меньших. Но здесь меньшие являются еще не политической партией, а подвластным непокорным сословием, чернью, которую правящий класс хотел покарать за ослушание. Они получили характер такой партии, когда само боярство раскололось и во главе новгородского простонародья стали также некоторые богатые боярские фамилии, отделившись в политической борьбе от своей братии.

ГОСПОДСТВО БОЯРСТВА. Так новгородское боярство оставалось руководителем местной политической жизни во все продолжение истории вольного города. Благодаря тому с течением времени все местное управление перешло в руки немногих знатных домов. Из них новгородское вече выбирало посадников и тысяцких; их члены наполняли новгородский правительственный совет, который, собственно, и давал направление местной политической жизни. Читая новгородскую летопись, легко заметить это господство боярской аристократии в Новгороде, которая является даже с признаками замкнутой правительственной олигархии. В продолжение XIII в. новгородское вече 23 раза выбирало посадника. На эту должность выбрано было 15 лиц, так как некоторые посадники по нескольку раз смещались и вновь выбирались на должность. Десятеро из них принадлежали к двум знатным фамилиям, из которых одна шла от новгородского боярина Михалка Степанича, а другая имела своим родоначальником другого новгородского боярина – Мирошку Нездинича; оба они были посадниками в Новгороде в конце XII в. и в начале XIII столетия. Обе эти фамилии постоянно враждовали между собою, стоя во главе двух враждебных политических партий: Михалчичи были вождями Софийской стороны, где преимущественно сосредоточивалась новгородская боярская знать, а Нездиничи верховодили демократической Торговой стороной, где обыкновенно поднимались восстания новгородских меньших людей против боярства. Значит, первенствующая должность новгородского посадника в продолжение ХШ в. оставалась почти исключительно в руках, двух боярских фамилий. Из фамилии Михалчичей в продолжение двух столетий, с конца XII в. до конца XIV в., выбрано было 12 одних посадников, не говоря о других важных должностях, которые замещались членами того же боярского дома. Так противоречие, укоренившееся в политическом строе Новгорода, привело к тому, что этот вольный город при демократических формах своего устройства стал аристократической республикой и местное общество, вечно неспокойное и недоверчивое к своей знати, во все время своей политической вольности оставалось в руках немногих знатных фамилий богатых капиталистов.

УСОБИЦЫ. Древняя новгородская летопись, сухая и тусклая по изложению, не скупится на краски в описании «усобных ратей» в родном городе и наглядно изображает, как разыгрывалась на площади внутренняя нескладица новгородской политической жизни. Автономия кончанских и улицких обществ проявлялась в пренебрежении к верховному вечу державного города. В 1359 г. Славенскому концу не полюбился посадник Андреян Захарьинич, и конец самовольно назначил другого вопреки воле города. Пользуясь близостью своей к вечевой площади, славляне в доспехах «подсели» на вече и разогнали безоружных заречан Софийской стороны, многих бояр избили и «полупили», ограбили, а одного и убили. Волховской мост разметали; обе стороны стояли друг против друга по берегам реки 3 дня, пока духовенство не уговорило их разойтись. Однако много сел у славлян пограбили, много и невиноватых людей погибло, посадничество дали третьему боярину и на том помирились: «Не попустил бог диаволу до конца порадоваться, но возвеличено было христианство в род и род» – так закончила летопись свой рассказ. Взаимное озлобление обеих сторон, простонародной Торговой и Софийской боярской, резко и характерно выразилось в восстании 1418 г. «Человек некий» Степанко, совсем простой, малый человек, схватил на улице одного боярина и закричал прохожим: «Господа! пособите мне на этого злодея». Боярина притащили на вече, избили чуть не до смерти и сбросили с моста как государственного преступника. Случившийся у моста рыбак сжалился над боярином и взял его к себе в челн. За это народ разграбил дом рыбака. Спасенный от народной казни боярин хотел отомстить за обиду и схватил обидчика. Тогда созвали вече на Ярославовом дворе и стали друг против друга «чернь» и «бояре». Чернь в доспехах со знаменем разграбила дом боярина и Кузьмодемьянскую улицу, где он жил. Боясь худшего, бояре заставили освободить Степанка, и по их просьбе архиепископ отправил его с попом и своим боярином на вече. Опьянев от политического разгула, вечевая толпа не угомонилась и принялась сводить счеты со знатью, разграбила несколько боярских улиц, также монастырь св. Николая, где находились боярские житницы. Только Прусская улица, главное гнездо знати, отбилась. Тогда толпа прибежала на свою Торговую сторону, крича: «Софийская сторона хочет дома наши грабить». Поднялся звон по всему городу; с обеих сторон вооруженные люди повалили на главный мост. Завязалось настоящее сражение, начали падать убитые. К тому же разразилась страшная гроза. Обе стороны были в ужасе. Тогда владыка с собором духовенства в церковном облачении протеснился к мосту и стал посреди него, благословляя крестом на обе подравшиеся стороны, потом послал свое благословение на Ярославов двор к степенным посаднику и тысяцкому, руководившим Торговой стороной, и по слову святителя обе стороны разошлись.

ИХ ЗНАЧЕНИЕ. В эти усобицы новгородское вече получало значение, какого оно не имело при нормальном течении дел. В обычном порядке оно законодательствовало и частью наблюдало за ходом управления и суда, сменяло выборных сановников, которыми было недовольно; в поземельной тяжбе, затянувшейся по вине судей, истец всегда мог взять с веча приставов, чтобы понудить суд решить дело в узаконенный срок. Но когда народ подозревал или видел со стороны выборных властей либо всего правящего класса замыслы или действия, казавшиеся ему преступными или опасными, тогда вече, преобразуясь в верховное судилище, получало не всенародный, а простонародный состав, становилось односторонним, представляло одну лишь Торговую черную сторону во главе с боярами демократической партии. Так как движение в таких случаях шло против наличных властей, то оно получало вид народного мятежа. Анархический его характер усиливался еще применением к политическим преступлениям переживших свой смысл древних форм судопроизводства: сбрасывание с Волховского моста было остатком старинного вида суда божия – испытания водой, а в грабеже боярских домов, вынуждавшем домовладельцев бежать из города, сказывалась смутная память о древней казни за тяжкие преступления, которая в Русской Правде называется потоком и разграблением. Нельзя, конечно, назвать прочным общественный порядок, который приходится поддерживать средствами анархии; но у новгородского веча мятеж был единственным средством сдерживать правительство, когда оно, по мнению народа, угрожало народному благу. К такому средству прибегал не один Новгород, как вам известно из истории средневековой Европы. Корень указанных недостатков новгородского политического строя и быта лежал не в природе вольной городской общины, а в условиях, которых могло и не быть. Доказательством этого может служить Псков. Прежде пригород Новгорода, а с XIV в. такой же вольный город, как и Новгород, Псков далеко не был его копией. Мимоходом отмечу его особенности, прежде чем закончу речь об его старшем брате.

ПСКОВ. Переходя в изучении истории вольных городов от новгородских летописей к псковским, испытываешь чувство успокоения, точно при переходе с толкучего рынка в тихий переулок. Псковские летописцы описывают преимущественно явления мирного характера, поиски князя, строение церквей, городских стен и башен, знамения от икон, пожары и поветрия, изредка недоразумения с новгородским владыкой, епархиальным архиереем Пскова, из-за церковного суда и сборов с духовенства. Особенно часты известия о храмоздательстве: в 19 лет (1370 – 1388) псковичи построили 14 каменных церквей. В Пскове не заметно ни бурных сцен и побоищ на вечевой площади перед Троицким собором, ни новгородского задора в отношениях к князьям, ни социального антагонизма и партийной борьбы. Раз прибили посадников на вече за неудачную меру; в другой раз собирались кнутом избесчествовать на вече псковских священников, протестовавших против участия духовенства в военных расходах; однажды спихнули с вечевой степени московского наместника, не прошенного Псковом. Впрочем, подобные излишества – редкие явления в политической истории Пскова. Но при довольно мирном течении внутренней жизни этому городу во внешних делах досталась тяжелая боевая участь. С тех пор как в соседстве с Псковской землей объединилась Литва и основался Ливонский орден, Псков, стоя на рубеже Русской земли, в продолжение трех веков ведет с ними упорную двустороннюю борьбу, располагая средствами своей небольшой области, простиравшейся верст на 300 неширокой полосой с юга на север, от верховьев р. Великой до р. Наровы. При двусмысленном и нередко прямо враждебном отношении Новгорода, для которого Псков со своими стенами в четыре ряда служил передовым оплотом с запада и юга, эта борьба была крупной исторической заслугой не только перед Новгородом, но и перед всей Русской землей тех веков. Эта же борьба в связи с ограниченным пространством области создала главные особенности политического строя и быта Пскова.

УПРАВЛЕНИЕ. Этим условиям, во-первых, Псков обязан был большей сравнительно с Новгородом сосредоточенностью управления и земского состава своей области. Подобно Новгороду, Псков делился на концы, которых известно по летописи шесть, с подразделением на сотни. Между концами по делам военного управления распределены были, по два на каждый, пригороды, которых во второй половине XV в. было 12 (Изборск, Гдов, Остров, Опочка и др.). Это были небольшие укрепленные поселения; большинство их оборонительной сетью размещено было в юго-западном углу области, вблизи наиболее угрожаемых границ с Литвой и Ливонией. К каждому из них были приписаны сельские волости; но это были небольшие административные округа, непохожие на обширные области важнейших новгородских пригородов. И псковские пригороды пользовались долей самоуправления; но, будучи более стратегическими пунктами, чем местными земскими центрами, они не могли достигнуть самостоятельности, какую обнаруживали некоторые новгородские пригороды. Под действием тех же условий и центральное управление в Пскове получило больше единства и силы. Как пригород, Псков не составлял тысячи, военной единицы старших городов, и не устроил ее, когда сам стал вольным городом; потому в его управлении не было должности тысяцкого. Зато с той поры или несколько позднее Псков начал выбирать двух посадников, которые вместе со старыми посадниками и сотскими, а также, вероятно, и со старостами концов, под председательством князя или его наместника составляли правительственный совет, подобный новгородскому, а в тесном составе, без кончанских старост, – судебную коллегию, господу, соответствовавшую новгородскому суду докладчиков и заседавшую в судебне «у князя на сенех». Пригородское положение Пскова отразилось на авторитете его князя, когда город стал вольным. До того времени псковский князь, присланный ли из Новгорода или призванный самим Псковом, был наместником или подручником новгородского князя либо веча. Он и теперь сохранил то же значение; только его прежнее отношение перешло к псковскому вечу: он не разделял власти с этим вечем, а служил ему как наемный вождь боевой дружины, обязан был защищать страну, исполняя поручения Пскова наравне с посадниками, и за то получал определенный корм. Права новгородского князя, участие в законодательстве и управлении, в назначении и смене должностных лиц перенесены были не на псковского князя, а достались безраздельно тамошнему вечу, которое сверх законодательства и суда по чрезвычайным и политическим делам принимало еще деятельное участие в текущем управлении. Внешние опасности делали такое сосредоточение власти необходимым, а тесные пределы области – возможным.

СОСТАВ ОБЩЕСТВА. Действие указанных условий, сообщивших земскую плотность и цельность Псковской области, еще явственнее сказалось в составе псковского общества. И в Пскове было влиятельное боярство, образовавшее правительственный класс, в фамилиях которого высшие правительственные должности преемственно передавались из поколения в поколение; и на псковском вече случались острые столкновения простого народа со знатью. Но боярская аристократия в Пскове не вырождается в олигархию; политические столкновения не разрастаются в социальный антагонизм, не зажигают партийной борьбы; обычные тревоги и неровности народных правлений сдерживаются и сглаживаются. Можно заметить и некоторые причины такого направления общественных отношений, как бы сказать, столь мягкого тона псковской политической жизни. Ограниченное пространство Псковской земли не давало такого простора для развития крупного боярского землевладения, какой открывался для того в беспредельной Новгородской области. Потому политическая сила псковского боярства не находила достаточной опоры в его экономическом положении, и это сдерживало политические притязания правительственного класса. В связи с тем незаметно ни резкого сословного неравенства, ни хронической социальной розни, как в Новгороде. Бояре наравне с прочими классами «обрубались», несли с своих земель военные тягости по вечевой разверстке. Псков, как и Новгород, жил торговлей, и землевладельческий капитал отступал здесь еще более, чем там, перед капиталом торговым. Это сближало здесь классы, резко разделенные в Новгороде: псковские купцы, по местной летописи, являются в числе лучших людей, и притом рядом с боярами, выше житьих. Но самые характерные особенности встречаем в составе черного населения, преимущественно сельского. И в Псковской земле было развито землевладение земцев и сябров. Но здесь нет следов холопства и полусвободных состояний, подобных новгородским половникам. В этом отношении Псковская область была, может быть, единственным исключением в тогдашней России. В псковском законодательстве заметно даже усиленное внимание к интересам изорника, как назывался там крестьянин, работавший на земле частного владельца. Это вольный хлебопашец, снимавший землю по годовому договору из четвертого или второго снопа и пользовавшийся правом перехода от одного владельца к другому. Ссуда – обычное и повсеместное условие найма земли крестьянином у частного владельца в Древней Руси, в везде она ставила первого в большую или меньшую личную зависимость от последнего. И псковский изорник обыкновенно брал у землевладельца ссуду – покруту. Но долговое обязательство не стесняло личной свободы изорника. По Русской Правде, закуп, бежавший от хозяина без расплаты, становился полным его холопом. По псковскому закону, в случае побега изорника без возврата покруты землевладелец в присутствии властей и сторонних людей брал покинутое беглецом имущество в возмещение ссуды по оценке, а если оно не покрывало долга, господин мог искать доплаты на изорнике, когда тот возвращался из бегов, и только, без дальнейших последствий для беглеца.

ПСКОВСКАЯ ПРАВДА. Таковы постановления об изорнике в псковской Судной грамоте, или Правде. Этот замечательный памятник псковского вечевого законодательства получил окончательный состав во второй половине XV в. Основным источником его были «псковские пошлины» – местные юридические обычаи. Грамота очень трудна для объяснения: единственный доселе известный полный список ее страдает описками и недописками, местами перепутывает порядок слов; в языке его немало местных идиоматизмов – терминов, не встречающихся в других древнерусских памятниках; предусматриваемые законом случаи нередко излагаются слишком сжато, только намеками, в свое время для всех ясными, но теперь малопонятными. Зато трудность изучения вознаграждается интересом содержания. Вместе с другими подобными законодательными уставами или юридическими сводами Древней Руси Псковская Правда уделяет значительное место судоустройству и судопроизводству, но при этом дает обильный запас норм и материального права, особенно гражданского. Встречаем обстоятельные постановления о договорах купли-продажи, найма и займа, о торговых и землевладельческих товариществах, о семейных отношениях по имуществу. В заемных записях обыкновенно обозначался размер процента – гостинца. Кредитор, потребовавший досрочной уплаты долга, лишается условленного процента; в досрочной уплате по желанию должника процент взимается по расчету времени. Должник мог не платить долга, отказавшись от заклада, которым заем обеспечен; но он мог искать своего заклада присягой или судебным поединком, если кредитор отказывался от взыскания долга, чтобы овладеть закладом. Получивший по завещанию недвижимое имущество в пользование, в кормлю, и продавший его обязан его выкупить, а за незаконную продажу теряет право пользования, как за кражу: «а свою кормлю покрал». Правда различает юридические понятия, требовавшие развитого правосознания, предусматривает юридические случаи, какие могли возникнуть в живом и сложном гражданском обороте торгового города. В ее определениях имущественных и обязательственных отношений сказывается чутье Правды, стремившееся установить равновесие борющихся частных интересов и на нем построить порядок, ограждаемый не только законами, но и нравами. Поэтому в ряду судебных доказательств она дает предпочтительное значение присяге, отдавая обыкновенно на волю истца решить тяжбу этим способом: «хочет, сам поцелует или у креста положит», т. е. предоставит целовать крест ответчику, положив у креста спорную вещь или ее цену. Такое доверие закона к совести тяжущихся должно было иметь опору в характере самого быта. Герберштейн, собиравший свои наблюдения и сведения о России немного лет спустя после падения вольности Пскова, с большой похвалой отзывается о благовоспитанных и человечных правах псковичей, говоря, что они в торговых сделках отличались честностью и прямотой, не тратя лишних слов, чтобы подвести покупателя, а коротко и ясно показывая настоящее дело.

ПСКОВ И НОВГОРОД. в псковских нравах и заключалась нравственная сила, смягчавшая действие противоречий, какие мы заметили в политическом быту Новгорода, хотя элементы их были налицо и в Пскове: князь, то призываемый, то изгоняемый, влиятельное и зажиточное боярство, руководившее управлением, торговый капитал, способный угнетать рабочую массу, и народное вече, дававшее рабочей массе возможность угнетать капиталистов. Но в Пскове эти элементы не разрастались чересчур, сохраняли способность ко взаимному соглашению и дружному действию и тем выработали некоторый политический такт, эту нравственную силу, обнаруживавшуюся в настроении общества и в складном соотношении общественных классов, в гуманных и благовоспитанных нравах, которые замечали в псковичах иноземные наблюдатели. А в Новгороде эта сила сосредоточивалась в одном классе, в духовенстве, и действовала торжественными выходами на Волховской мост, примирительными вторжениями в новгородские побоища. Различие политических порядков в том и в другом городе всего яснее выражалось в отношении боярства к вечу в обоих городах. По псковской Судной грамоте вече постановляет новые законы по предложению посадников как представителей боярского совета господ, предварительно обсуждавшего проекты законов. В Новгороде «новгородским словом», законом, признавалось постановление, состоявшееся на вече в присутствии и с согласия городских властей, правительственной знати, во главе которой стоял такой же боярский совет господ; иначе решение веча являлось незаконным, мятежным актом, поступком неразумной черни, как выразился совет господ в одном документе. Но при постоянном антагонизме между вечевой простонародной массой и правительственной знатью не простонародью приходилось добиваться соглашения с правительством, а, наоборот, боярам происками привлекать на свою сторону часть простонародья, чтобы придать решению веча вид народной воли. Так, в Пскове совет господ с боярством позади являлся одним из органов законодательной власти, а в Новгороде боярство с советом господ во главе – политической партией, не более. Потому псковский политический порядок можно назвать смягченной, умеренной аристократией, а новгородский – поддельной, фиктивной демократией.