Текст книги "Русская история. Полный курс лекций"

ЛЕКЦИЯ XXVII

МОСКОВСКОЕ БОЯРСТВО. ПЕРЕМЕНА В ЕГО СОСТАВЕ С ПОЛОВИНЫ XV в. УСЛОВИЯ И ПРАВИЛА РОДОСЛОВНОГО РАСПОРЯДКА БОЯРСКИХ ФАМИЛИЙ. ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАСТРОЕНИЕ БОЯРСТВА В НОВОМ ЕГО СОСТАВЕ. ОПРЕДЕЛЕНИЕ МОСКОВСКОГО БОЯРСТВА КАК КЛАССА. МЕСТНИЧЕСТВО. МЕСТНИЧЕСКОЕ ОТЕЧЕСТВО. МЕСТНИЧЕСКИЙ СЧЕТ ПРОСТОЙ И СЛОЖНЫЙ. ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ МЕСТНИЧЕСТВА. ИДЕЯ МЕСТНИЧЕСТВА. КОГДА ОНО СЛОЖИЛОСЬ В СИСТЕМУ. ЗНАЧЕНИЕ ЕГО КАК ПОЛИТИЧЕСКОЙ ГАРАНТИИ ДЛЯ БОЯРСТВА. НЕДОСТАТКИ ЕГО В ЭТОМ ОТНОШЕНИИ.

ВНУТРЕННИЕ ОТНОШЕНИЯ. Изучая политические последствия основного факта периода – превращения Московского княжества в великорусское государство, я указал действие этого факта на политическое сознание московского государя и великорусского общества. Этот факт утвердил в уме московского государя новый взгляд на свою власть, как и в умах великорусского народа новый взгляд на своего государя. Почувствовав себя на высоте национального властителя, московский государь страшно вырос в своих собственных глазах, как и в глазах своего народа. Но, заронив в умы новые политические понятия, тот же факт вызвал и новые политические отношения. Политическое объединение Великороссии глубоко изменило положение и взаимные отношения классов объединенного русского общества, и прежде всего состав и настроение его верхнего слоя, боярства, а перемена в составе и настроении этого класса изменила его отношение к государю и изменила не в том направлении, в каком изменилось отношение к нему остального общества.

СОСТАВ БОЯРСТВА. Чтобы понять эту перемену, надобно припомнить положение московского боярства в удельные века. Уже тогда Москва привлекла к себе многочисленное и блестящее боярство, какого не было ни при каком другом княжеском дворе Северной Руси. С конца XIII столетия на берега реки Москвы стекаются со всех сторон знатные слуги и из соседних северных княжеств, и с далекого русского юга, из Чернигова, Киева, даже с Волыни, и из-за границы, с немецкого запада и татарского юго-востока, из Крыма и даже из Золотой Орды. Благодаря этому приливу уже к половине XV в. московский великий князь был окружен плотной стеной знатных боярских фамилий. По старинным родословным книгам московского боярства таких фамилий можно насчитать до четырех десятков. Наиболее видные из них были Кошкины, Морозовы, Бутурлины и Челяднины, Вельяминовы и Воронцовы, Ховрины и Головины, Сабуровы и др. В своих отношениях к великому князю это боярство сохраняло тот же характер случайных, вольных советников и соратников князя по уговору, какими были бояре при князьях XII в. С половины XV в. состав московского боярства глубоко изменяется. Родословные боярские росписи XVI в. вскрывают эту перемену. К концу XVI в. по этим книгам на московской службе можно насчитать до 200 родовитых фамилий. Выключив из этого числа фамилии, основавшиеся в Москве еще до Ивана III, найдем, что более 150 фамилий вошло в состав московского боярства с половины XV в. По происхождению своему это боярство было очень пестро. Старые родословные книги его производят впечатление каталога русского этнографического музея. Вся Русская равнина со своими окраинами была представлена этим боярством во всей полноте и пестроте своего разноплеменного состава, со всеми своими русскими, немецкими, греческими, литовскими, даже татарскими и финскими элементами. Важнее всего то, что решительное большинство в этом новом составе боярства принадлежало титулованным княжеским фамилиям. Усиленное собирание Руси Москвой с Ивана III сопровождалось вступлением на московскую службу множества князей, покидавших упраздненные великокняжеские и удельные столы. С тех пор во всех отраслях московского управления, в государевой думе советниками, в приказах судьями, т. е. министрами, в областях наместниками, в полках воеводами являются все князья и князья. Служилое княжье если не задавило, то закрыло старый слой московского нетитулованного боярства. Эти князья, за немногим исключением, были наши Рюриковичи или литовские Гедиминовичи. Вслед за князьями шли в Москву их ростовские, ярославские, рязанские бояре.

РОДОСЛОВНЫЙ РАСПОРЯДОК. Столь пестрые и сбродные этнографические и социальные элементы не могли скоро слиться в плотную и однообразную массу. Новое московское боярство образовало длинную иерархическую лестницу, на которой боярские фамилии размещались уже не по уговору, а по своему служебному достоинству. Это достоинство определялось различными условиями. В Москве восторжествовала мысль, что князь только потому, что он князь, должен стоять выше простого боярина, хотя бы он был только вчерашним слугой московского государя, а боярин имел длинный ряд предков, служивших в Москве. Так давность службы была принесена в жертву знатности происхождения. Таково было первое условие. Но и князья не все выстроились в одну линию на московской службе: потомки прежних великих князей стали выше, потомки бывших удельных – ниже. Князья Пенковы всегда становились выше по службе своих ближайших родичей князей Курбских или Прозоровских, потому что Пенковы шли от великих князей ярославских, а Курбские и Прозоровские – от князей ярославских удельных. Итак, служебное положение титулованного слуги в Москве определялось его значением в минуту перехода на московскую службу. Таково второе условие. Последовательное применение этого второго условия приводило к одному исключению из первого, т. е. ставило иных князей ниже простых бояр. Многие удельные князья теряли свои уделы еще до перехода на московскую службу. В Москву они переходили уже со службы при каком-либо другом дворе, великокняжеском или удельном. Как слуги младших князей, они в Москве становились ниже здешних старинных бояр, служивших старшему из всех князей, каким считался великий князь московский как обладатель старейшей Владимирской области. Отсюда вытекало третье условие: московское положение князей, перестававших быть владетельными до перехода на московскую службу, равно как и положение простых бояр, переходивших в Москву из других княжеств, определялось сравнительным значением княжеских дворов, при которых и те и другие служили перед переходом на московскую службу. На этих условиях основывались правила родословного распорядка титулованных и простых слуг в Москве. Положение на московской службе определялось для владетельных князей значением столов, на которых они сидели, для простых бояр и служилых князей – значением дворов, при которых они служили. Следовательно, 1) потомок великих князей становился выше потомка удельных, 2) владетельный потомок удельного князя – выше простого боярина, 3) московский великокняжеский боярин – выше служилого князя и боярина удельного. Благодаря такому распорядку московское боярство в новом своем составе распалось на несколько иерархических слоев. Верхний слой образовали потомки бывших великих князей русских и литовских. Здесь встречаем князей Пенковых ярославских, князей Шуйских суздальских, старших князей Ростовских, литовских князей Бельских, Мстиславских и Патрикеевых, от которых пошли князья Голицыны и Куракины. Из старинного нетитулованного боярства Москвы в этом слое удержались одни Захарьины, ветвь старого московского боярского рода Кошкиных. Второй слой составился из потомков значительных удельных князей Микулинских из тверских, Курбских из ярославских, Воротынских, Одоевских и Белевских из Черниговских. Пронских из рязанских. К ним примкнули и знатнейшие фамилии старинного московского боярства: Вельяминовы, Давыдовы, Бутурлины, Челяднины и другие. Второстепенное московское боярство и потомство мелких удельных князей вместе с боярами из княжеств Тверского, Ростовского и других образовали третий и дальнейшие разряды. Впрочем, мы сейчас увидим, что по отношениям, установившимся в высшей московской служилой среде, легче было определить сравнительный служебный вес отдельных лиц и фамилий, чем провести точные раздельные черты между целыми разрядами.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАСТРОЕНИЕ. В новом своем составе московское боярство стало проникаться и новым политическим настроением. Первостепенная знать, ставшая во главе этого боярства, шла от бывших великих и удельных князей. Не думайте, что с исчезновением великих и удельных княжеств тотчас без следа исчезал и удельный порядок, существовавший в Северной Руси. Нет, этот порядок долго еще действовал и под самодержавной рукой московского государя. Политическое объединение Северной Руси на первых порах выражалось только в единстве московской верховной власти, но не сопровождалось немедленной коренной перестройкой местного управления, где еще довольно устойчиво хранились остатки удельного порядка. Власть московского государя становилась не на место удельных властей, а над ними, и новый государственный порядок ложился поверх действовавшего прежде, не разрушая его, а только образуя новый, высший ряд учреждений и отношений. Даже высшие местные управления в Твери, Ростове, Нижнем Новгороде и пр. не упразднялись, а только переносились в Москву и здесь продолжали действовать особняком, не сливаясь с центральными московскими учреждениями. Точно так же и удельные князья, переставая быть самостоятельными владетелями своих уделов, обыкновенно оставались в них простыми вотчинниками-землевладельцами, иногда очень крупными, и часто даже продолжали пользоваться долей своей прежней правительственной власти, судили и рядили по старым местным обычаям и законам, сохраняли свои удельные полки, иные даже официально назывались удельными, а не служебными князьями. Еще при Грозном до опричнины встречались землевладельцы из высшей знати, которые в своих обширных вотчинах правили и судили безапелляционно, даже не отдавая отчета царю. Благодаря тому переход князя на московскую службу с удельного и даже великокняжеского стола не был для него крутым переворотом, потерей всего, чтоб имел он прежде. При дворе московского государя, в Кремле, он видел себя в новой обстановке, к какой не привыкли его владетельные предки; но у себя дома, среди своих дворовых слуг, в КРУГУ Своего вотчинного хозяйства, этот князь не переставал чувствовать себя узлом прежних отношений, поддерживал прежние понятия и привычки. С другой стороны, титулованное боярство заняло все высшие должности в московском управлении, командовало московскими полками, правило областями Московского государства. Известны случаи, когда бывший владетельный князь продолжал править своим княжеством в качестве наместника московского государя. Все это помогло новым, титулованным московским боярам, потомкам князей великих удельных, усвоить взгляд на себя, какого не имели старые, нетитулованные московские бояре. Последние были вольными и перехожими слугами князя по договору; первые стали видеть в себе властных правителей земли государства по происхождению. Руководя всем в объединенной Северной Руси, потомки бывших великих и удельных князей и в Москве продолжали смотреть на себя как на таких же хозяев Русской земли, какими были ил владетельные предки; только предки, рассеянные по уделам, правили Русской землей по частям и поодиночке, а потомки, собравшись в Москве, стали править всей землей и все вместе. Среди титулованного боярства XVI в. утверждается взгляд на свое правительственное значение не как на пожалование московского государя, а как на свое наследственное право, доставшееся им от предков независимо от этого государя, установившееся само собою, ходом событий. Сами московские государи поддерживали среди них этот взгляд, не трогая их удельных порядков и преданий, и даже отец Грозного, недолюбливавший знатного боярства, признал его наследственное правительственное право, назвав своих советников в предсмертном к ним обращении «извечными боярами» своего дома. Увидев себя в сборе вокруг московского Кремля, новое, титулованное боярство взглянуло на себя как на собрание наследственных и привычных, т. е. общепризнанных, властителей Русской земли, а на Москву как на сборный пункт, откуда они по-прежнему будут править Русской землей, только не по частям и не в одиночку, как правили предки, а совместно и совокупно, – будут править все вместе и всей землей в совокупности. Значит, в новом московском боярстве предание власти, шедшее из удельных веков, не прервалось, а только преобразилось. Теперь, когда потомки прежних владетельных князей собрались в Москве, их прежняя власть, унаследованная от отцов, из одиночной, личной и местной превратилась в собирательную, сословную и всеземскую. Так московская боярская знать в новом своем составе усвоила себе и новый взгляд на свое политическое значение, незнакомый боярству удельных веков, и но этому взгляду настроилась политически.

МЕСТНИЧЕСТВО. Итак, обратившись к изучению состава общества в Московском государстве XV–XVI вв., встречаемся еще с одним следствием основного факта этого периода. Образование национального великорусского государства отразились в боярском сознании своего рода теорией аристократического правительства. Основное положение этой теории можно выразить так: московский государь для управления соединенной под его властью Русской землей призывает родовитых сотрудников, предки которых некогда владели частями этой земли. Объединение Великороссии, сообщив великому князю московскому значение всеземского, национального государя, и собранным под его рукой местным правителям внушило идею всеземского правительственного класса. Такой взгляд боярства на свое значение не остался только политическим притязанием, но облекся в целую систему служебных отношений, известную в нашей истории под названием местничества. Прежде чем обратиться к его изучению, объясню, что я разумею под московским боярством.

БОЯРСТВО КАК КЛАСС. Я пользуюсь этим словом не в том значении, какое оно имело на официальном московском языке XVI в. Тогда им обозначался не общественный класс, а высший служебный чин боярина: сказать кому боярство – значило объявить официально лицу, что оно пожаловано в бояре. Я говорю о боярстве в условном смысле верхнего слоя многочисленного военно-служилого класса в Московском государстве изучаемого времени. Для определения состава этого слоя можно принять за основание официальную родословную книгу, содержавшую в себе поименные росписи важнейших служилых родов в порядке поколений. Этот Государев родословец, как он назывался, составлен был при Грозном, и на него опирались при разборе генеалогических споров московских служилых людей. Фамилии, помещенные в этом родословце, назывались родословными. Эту родословную знать мы и называем московским боярством. Можно заметить два условия или признака принадлежности к этой знати. Фамилия входила в родословный круг, если приблизительно до начала XVI в., когда этот круг складывался, в своих поколенных рядах имела лиц, служивших в Москве боярами, окольничими и в других высших чинах. Потом, чтобы фамилия не выпала из этого круга, надобно было членам ее держаться на столичной службе, занимая высшие должности по центральному, областному и военному управлению. Изложу главные основания местничества. Этим словом в собственном смысле следует называть тот порядок служебных отношений, какой сложился между родословными фамилиями в Московском государстве XV и XVI вв.

МЕСТНИЧЕСКОЕ ОТЕЧЕСТВО. Чтобы понять такое сложное и запутанное явление, как старинное московское местничество, надобно отрешиться от некоторых современных понятий о государственной службе или, лучше сказать, сопоставить тогдашние и нынешние условия назначения на правительственные должности. Теперь при назначении лиц на службу по одному ведомству их ставят в отношение равенства или подчинения одного другому по их сравнительной служебной годности, а эта годность определяется способностями, степенью школьной и служебной подготовки, заслугами, т. е. продолжительностью и успешностью прежней службы, и вообще личными качествами; по крайней мере другие соображения признаются побочными и негласными. Во всяком случае служебное отношение между назначаемыми лицами устанавливается при самом их назначении на должности, и устанавливается на основании сравнительной оценки нужных для службы личных качеств, производимой начальством. В Москве XVI в. при замещении высших должностей служилыми людьми соображались не с личными качествами назначаемых, а с относительным служебным значением фамилий, к которым они принадлежали, и с генеалогическим положением каждого из них в своей фамилии. Князья Одоевские на службе по одному ведомству вообще ставились выше Бутурлиных: таково было взаимное иерархическое отношение обеих этих фамилий. Но старшие Бутурлины могли приближаться к младшим князьям Одоевскими даже равняться с ними, и сообразно с тем менялось их служебное соотношение. Значит, каждая родословная фамилия и каждое отдельное лицо такой фамилия занимали определенное и постоянное положение среди других фамилий и отдельных лиц, с которым должны были сообразоваться их должностные назначения и которое, следовательно, не зависело от этих назначений. Иерархическое отношение между сослуживцами не устанавливалось при их назначении на должности по усмотрению назначавшей их власти, а заранее указывалось помимо нее фамильным положением назначаемых. Это фамильное значение лица по отношению к другим лицам как своей собственной, так и чужих фамилий называлось его отечеством. Это значение приобреталось предками и становилось наследственным достоянием всех членов фамилии".

МЕСТНИЧЕСКИЙ СЧЕТ ПРОСТОЙ. Итак, повторяю, местническое отечество – это унаследованное от предков отношение по службе служилого лица и целой служилой фамилии к другим служилым лицам и фамилиям. Был выработан особый способ определять отечество с математической точностью. Отечество каждого высчитывалось. Правила этого вычисления – целая система, которую можно назвать местнической арифметикой. По двойственному назначению отечества, указывавшего отношение лица к его родичам и чужеродцам, и местнический счет был двоякий: простой – по родословцу, или лествицею, и двойной – по родословцу и по разрядам вместе. Мы уже знакомы с родословцем. Разрядами назывались росписи назначений на высшие должности придворные, по центральному и областному управлению, начальниками приказов, т. е. министерств, наместниками и воеводами городов, также полковыми походными воеводами и т. п. Эти записи велись в Разрядном приказе, соответствующем нынешнему Военному министерству или, точнее, Главному штабу, и сводились в погодные разрядные книги. В 1556 г., как это выяснено г. Милюковым, составлен был Государев разряд – официальная разрядная книга за 80 лет назад, начиная с 1475 г. Счет по родословцу определял генеалогическое отношение лица к его родичам; этот счет был снят с отношений между членами старинного русского дома, т. е. семьи, состоявшей из отца с женатыми сыновьями или из живших вместе родных братьев с семействами. Члены такой сложной семьи строго соблюдали отношения старшинства, выражавшиеся, между прочим, в их рассадке за обеденным столом. Возьмем семью из родных братьев с детьми. Первое место принадлежало старшему брату, домохозяину, большаку, два за ним следующие – двум его младшим братьям, четвертое место – его старшему сыну. Если у большака был третий брат, он не мог сесть ни выше, ни ниже старшего племянника, был ему ровня (ровесник). Это равенство указывалось, вероятно, обычным порядком нарождения: четвертый брат рождался обыкновенно околовремени появления на свет первого сына у старшего брата и потому отчислялся уже ко второму поколению – детей, тогда как три старших брата составляли первое поколение – отцов. Таким распорядком мест объясняются основные правила местнической арифметики. По этой арифметике старший сын от своего отца – четвертое место, т. е. между тем и другим должны оставаться два свободных места для второго и третьего отцова брата. Каждый следующий брат местом ниже предшествующего старшего, значит, родные братья садятся рядом в порядке старшинства. Из этих двух правил вытекало третье: четвертый из братьев или третий дядя равен старшему племяннику. Это правило выражалось формулой: «первого брата сын четвертому (считая и отца) дяде в версту», т. е. сверстник, ровня, ровесник (верста – мера, уравнение). Значит, они не сидели рядом, а должны были сесть врозь или насупротив. Общее основание этих правил: отечество каждого из родичей определялось его сравнительным расстоянием от общего предка. Это расстояние измерялось особыми местническими едининицами – местами. Отсюда и самое название местничества. По местнической связи генеалогии со службой и место имело двоякое значение: генеалогическое и служебное. В генеалогическом смысле это – ступень, занимаемая каждым членом фамилии на фамильной лествице старшинства по его расстоянию от родоначальника, измеряемому количеством предшествующих ему в прямой восходящей линии рождений. Первоначальное понятие о месте в смысле служебном, очевидно, сложилось среди бояр за княжеским столом, где они рассаживались в порядке служебно-генеалогического старшинства; но потом это понятие было перенесено и на все служебные отношения, на правительственные должности. Отсюда употребляемое нами выражение искать места. Генеалогическое расстояние между лицами одной и той же или разных фамилий, назначенными на известные должности по одному ведомству, должно было соответствовать иерархическому расстоянию между этими должностями. Для этого каждая сфера служебных отношений, каждое правительственное ведомство, места в государевой думе, должности административные, городовые наместничества, как и должности полковых воевод, были также расположены в известном порядке старшинства, составляли иерархическую лествицу. Вот, например, в каком порядке следовали одна за другой должности полковых воевод. Московская армия, большая или малая, ходила в поход обыкновенно пятью полками или отрядами. Это были большой полк, правая рука, передовой и сторожевой полки, т. е. авангард и арьергард, и левая рука. Каждый полк имел одного или нескольких воевод, смотря по численному составу полка, по числу сотен, рот в нем. Эти воеводы назывались большими или первыми, другими или вторыми, третьими и т. д. Должности этих воевод по старшинству следовали в таком порядке: первое место принадлежало первому воеводе большого полка, второе – первому воеводе правой руки, третье – первым воеводам передового и сторожевого полков, которые были ровни, четвертое – первому воеводе левой руки, пятое – второму воеводе большого полка, шестое – второму воеводе правой руки и т. д. Если из двух родственников, назначенных воеводами в одной армии, старший по генеалогии, по отечеству, был двумя местами выше младшего, то при назначении старшего первым воеводой большого полка младшего надобно было назначить первым воеводой сторожевого либо передового полка, не выше и не ниже. Если его назначали местом выше, большим воеводой правой руки, старший родич бил челом, что такое повышение младшего родича грозит ему, челобитчику, «потерькой» чести, отечества, что все, свои и чужие, считавшиеся ему ровнями, станут его «утягивать», понижать, считать себя выше его на одно место, так как он стоял рядом, одним местом выше человека, который ниже их двумя местами. Если младшего назначали ниже, большим воеводой левой руки, он бил челом о бесчестии, говоря, что ему так служить со своим родичем «не вместно», что он «потеряет», а родич «найдет» перед ним, выиграет одно место. Привожу этот схематический пример, чтобы показать, как в лествичном счете генеалогия лиц должна была соответствовать иерархии мест.

СЧЕТ СЛОЖНЫЙ. Сложнее был счет, определявший местнические отношения между чужеродцами. Если члены двух разных фамилий назначались на службу, где они должны были действовать вместе с подчинением одного другому, они для проверки назначения высчитывали, какое между ними расстояние по служебному отечеству, принимая за основание обыкновенно службу своих «родителей», т. е. родственников по восходящей линии, как прямых, так и боковых. Для этого они брали разряды и искали в них случая, прецедента, такого назначения из прежних лет, где бы их предки также назначены были служить вместе. Встретив такой случай, они вычисляли ранговое расстояние, какое лежало между доставшимися их родителям должностями. Это расстояние принималось за основание для учета служебного отношения обеих фамилий, их сравнительного отечества, фамильной чести. Определив это отношение фамилий по разрядам, оба назначенных «совместника» брали свои родословные и по ним высчитывали свое генеалогическое расстояние каждый от того своего предка, который встретился на службе в найденном случае с предком другого совместника. Если расстояние это было одинаково у обоих совместников, то они могли быть назначены на такие же должности, т. е. с таким же иерархическим расстоянием, какое было между должностями их предков. Но если один из совместников дальше отстоял от своего предка, чем его соперник от своего, он должен был спуститься ниже соперника на соответствующее число мест. Если в найденном случае предки совместников, князь Одоевский и Бутурлин, служили первый большим воеводой большого полка, другой большим же воеводой левой руки, значит, князь Одоевский по фамильной чести относился к Бутурлину как отец к сыну, «был ему что отец», т. е. отделялся от него двумя местами, потому что большой воевода левой руки – четвертое место, как и старший сын от отца. Установив по разрядам общее служебное отношение фамилий, предстояло еще определить по родословной частное генеалогическое положение лиц, каждого в своей фамилии. Если потомок князя Одоевского отстоял от своего предка на шесть мест, а потомок Бутурлина от своего – на пять, то потомок Бутурлина не мог служить первым воеводой левой руки при назначении потомка князя Одоевского первым воеводой большого полка: Бутурлин должен был подняться на одно место выше. В постоянное местническое отношение фамилий по разрядам вводился изменчивый коэффициент поколений, определявший генеалогическое положение каждого отдельного лица в своей фамилии. Итак, родословцем определялось взаимное служебное отношение лиц одной и той же фамилии, разрядами – отношение разных фамилий, родословцем и разрядами вместе – отношение лиц разных фамилий.

ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ. Изложенной схемы местнического счета, думаю, достаточно, чтобы понять, как местничество осложняло должностные назначения. Особенно в распорядке мест полковых воевод дьякам Разрядного приказа трудно было составить подбор лиц, который предусматривал бы все разнообразные генеалогические и разрядные отношения, примирял все возможные фамильные притязания. Редкая полковая роспись обходилась без споров, челобитий о счете мест, без жадоб на «поруху в отечестве». Путаница увеличивалась еще тем, что знатные молодые дворяне местничались с полковыми воеводами, к которым их прикомандировывали в штаб или для особых поручений. Этими затруднениями вызывались законодательные ограничения местничества. Так, приговором государя и боярской думы в 1550 г. с участием даже митрополита некоторые должности полковых воевод были изъяты из местнического счета, объявлены «без мест». Было, например, постановлено, что большому воеводе правой руки, который тремя местами был выше второго воеводы большого полка, до этого воеводы дела и счета нет, а первые воеводы передового и сторожевого полков не меньше воевод правой руки. Также и служба знатных дворян под командой менее знатного воеводы не ставилась им в счет при дальнейших назначениях, когда они сами становились воеводами. Иногда все назначения полковых воевод или при каком-либо придворном торжестве объявлялись без мест.

ИДЕЯ МЕСТНИЧЕСТВА. Из того же местнического счета открывается и идея местничества, строго консервативная и аристократическая. Позднейшие поколения родословных людей должны были размещаться на службе и за столом государя, как размещались первые поколения. Отношения между фамилиями, раз установившиеся, не должны были изменяться. Как некогда стали на службе отцы и деды, так должны стоять дети и все дальнейшие потомки. Итак, местничество устанавливало не фамильную наследственность служебных должностей, как это было в феодальном порядке, а наследственность служебных отношений между фамилиями. Этим объясняется значение правительственных должностей в местничестве. Должность сама по себе здесь ничего не значила: она была тем же по отношению к отечеству, чем служит арифметическое число по отношению к алгебраическому выражению, т. е. конкретной случайностью. Князь Одоевский готов был занять какую угодно должность, лишь бы Бутурлин с ним вместе стоял на должности еще ниже, и бывали случаи, когда одно и то же лицо в походах последовательно занимало полковые воеводские должности все в порядке понижения – это не было понижением лица по службе, а зависело от его местнического отношения к товарищам, воеводам других полков. Все дело было не в должности, а во взаимном отношении лиц по должностям. Следовательно, должности в местничестве имели значение, совершенно обратное тому, какое они имеют теперь. Теперь правительственное значение лица определяется его должностью, т. е. степенью власти и ответственности, с ней сопряженной; в местничестве генеалогическим положением лица указывалась должность, какую оно получало. Теперь по известной поговорке место красит человека; тогда думали, что человек должен красить свое место.

КОГДА ОНО СЛОЖИЛОСЬ. Князья Одоевские стали выше Бутурлиных и многих других старинных фамилий московского боярства в силу одного из указанных мною правил московского родословного распорядка, потому что в конце XV в. эти князья пришли в Москву прямо со своего удела. Московское местничество было практическим приложением этих правил к служебным отношениям московских служилых людей. Поэтому можно приблизительно определить время, когда оно сложилось. Элементы местничества встретим еще в удельные века при московском, как и при других княжеских дворах, заметим присутствие мысли о служебном старшинстве, найдем указания на застольное и должностное размещение бояр по этому старшинству, на их требование, чтобы их рассаживали за княжеским столом, как сидели их отцы, на признание случаев обязательными прецедентами. Но при удельной бродячести вольных служилых людей служебный их распорядок лишен был устойчивости. Положение их при княжеских дворах определялось временными личными договорами с князем. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем «в ряд и крепость возьмет», «заедет», сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест. В 1408 г. приехал в Москву на службу внук Гедимина литовского князь Патрикей. Сын его Юрий, ставший в Москве родоначальником князей Голицыных и Куракиных, «заехал», посажен был выше многих московских бояр, потому что великий князь московский, выдавая за него свою сестру, «место ему упросил» у своих бояр. У Юрия был старший брат князь Федор Хованский. На Юрьевой свадьбе его «посел», сел выше, старый московский боярин Федор Сабур, прапрадед которого вступил на московскую службу при Калите. Князь Хованский при этом сказал Сабуру: «Сядь-ка повыше моего брата меньшого князя Юрья». «У твоего брата бог в кике (счастье в кичке, в жене), а у тебя бога в кике нет», – возразил Сабур и сел выше Хованского. Возможность завоевывать высокие места жениной кичкой, эта кичливость, прекратилась в Москве, когда при массовом наплыве сюда служилого княжья, сменившем прежние одиночные заезды, пришлось заменить личное соглашение князя с новым приезжим слугой «уложением», общим способом оценки служебного достоинства служилых людей. Только в Москве элементы местничества успели сложиться в целую систему, и его сложение надобно относить к эпохе, когда шел этот наплыв, т. е. к княжению Ивана III и его сына Василия. К этому времени стали готовы две основы местничества: личный уговор заменился уложением; исполнился комплект фамилий, между которыми действовали местнические отношения. С той поры собравшиеся в Москве боярские фамилии стали в стройные ряды. Поэтому линии предков, на служебные отношения которых потомки в местнических спорах XVI и XVII вв. ссылались в оправдание своих родословных и разрядных притязаний, обыкновенно не восходили раньше княжения Ивана III. Большая часть знатнейших московских фамилий, служивших главными звеньями местнической цепи, до Ивана III еще и не значилась в московском родословце.