Текст книги "Платон: агатофилософия. Монография"

§ 1.4. Человек

И теперь, зная важнейшие ценности раннего Платона: благо и истину, убедившись в том, чтó он понимал под злом и ложью, можно изложить антропологические идеи ранней агатофилософии. Они глубинно связаны с символической мифологией Платона (согласно С. С. Аверинцеву), и особенно с мифом о биогенезе и антропосоциогенезе в диалоге «Протагор».

Боги, ваявшие живых существ «в глубине Земли из смеси земли и огня» (Протагор 320 d), распределили все имевшиеся способности по каждому роду, уравнивая всех, «чтобы не исчез ни один род» (Протагор 321 а). Смертные получили шерсть, копыта, подобающую пищу, свои пределы размножения.

Но когда боги (Прометей и Эпиметей) дошли до человека, способностей уже не осталось. «…Человек же наг и не обут, без ложа и без оружия» (Протагор 321 с), а ему скоро выходить из Земли. И тогда Прометей украл искусство бога-кузнеца Гефеста и мудрой богини Афины, а также огонь, и принес в дар человеку. То есть человек получил не животные, а божественные предметы и способности – огонь и умение его использовать в ремеслах, а также разумное мышление и мудрость. Так он оказался в родстве с богами и в причастности к божественному уделу, и «только он один… начал признавать богов» (Протагор 322 а).

Следует сразу заметить: Платон не говорит о естественной эволюции человека от высших животных, а напротив, подчеркивает совершенно особое происхождение с совершенно не животными характеристиками. И исключительность человека усиливается тем, что только человек родствен богам и уделу богов, и только человек с необходимостью созидает религию и поклоняется богам.

Человек стал говорить и давать всему названия. Изобрел жилище, одежду и многое другое. Но люди жили разрозненно, вне военного дела, вне общества и городов, и часто гибли от зверей. А когда собирались в города, то не могли жить сообща, обижали друг друга и снова расселялись. И тогда Зевс ввел среди них закон добродетели, то есть каждый человек должен был поступать в соответствии со «справедливостью, рассудительностью и благочестием» (Протагор 325 а), а также мудростью и мужеством. А «…кто не может быть причастным стыду и правде, убивать как язву общества» (Протагор 322 d)¹²⁵ или изгонять.

Итак, человек, в понимании раннего Платона, должен стать в нравственном, религиозном и разумном отношении светлым и гармоничным. А значит, «быть ниже самого себя» (Протагор 358 с) – это, прежде всего, обвал разумности, то есть незнание и непонимание лучшего для себя и для общества. А «быть выше самого себя» – значит подниматься от разумности до мудрости.

Цель человека, согласно Платону, – не вниз и не по горизонтали, а по вертикали, вверх. И важнейший элемент его (человека) мудрости – благочестивое отношение к богам, служение богам и исполнение их воли. Мудрейший Сократ именно так и живет – он ставит знамения и слова своего даймония выше всего. Это касается не только его вещего голоса, но и прорицания о нем Пифии, и правильных молитв (это молитвы «в молчаливом благочестии» (Алкивиад II 149 b)), и серьезнейшей заботы о личной справедливости, чтобы душа могла оправдаться в Аиде.

Даже несмотря на то, что, вероятно, как полагал Е. Н. Трубецкой, Платон и его современники воспринимали Бога (богов), Царствие Небесное – не как конкретные явления, а лишь умозрительно, философ обнаруживает много религиозной мудрости, едва ли не близкой к христианству.

Это и прозревание Бога в душе человека как того, что есть самое блистательное и чистое в ней, причем самопознание без этого прозревания будет недостаточным, даже неудачным. Это и смысл призвания человека (Сократ: «Меня поставил сам бог» (Апология Сократа 28 е)). Это и божественный дар, призвание поэтов, провидцев и других. Это и смысл заботы о своей душе (именно на нее смотрят боги); и смысл мудрости (мудр только Бог); и смысл человеческой свободы (не себя и свою волю ставить на первое место, а волю Божию, и всегда стремиться ее постичь).

Сократ в этом смысле – образцовый «слуга Божий»: словам Бога о себе (Пифия: «мудрейший из людей») и воле Божьей он полностью доверяет. Он говорит Феагу: «Если божеству будет угодно, ты добьешься весьма больших успехов, и быстро, если же нет, то – нет» (Феаг 130 е)¹²⁶. В следовании воле Божией и в служении Богу Сократ видит самое большое благо как для себя, так и для города. Разумеется, религиозность Сократа – вещь не простая и очень противоречивая (уже в силу «благости» всех богов и его даймония).

Одна из главных проблем человека, раскрывающего свой высший потенциал, согласно Платону, – знать, как правильно обходиться с богами, что говорить и что делать, о чем просить и о чем не просить. Боги внемлют просьбам и бывают иногда расположены дать настойчиво молящемуся то, что для него окажется не полезным. Так, например, Эдип вымолил себе новое зло. Боги могут кому-то даровать, а кому-то отказать, а кому-то даровать даже прямо противоположное. Кроме того, у политеиста Платона поставлена особая проблема богоугодности и богопротивности – нечто просимое, например кара отцу, может быть угодно Зевсу, но не угодно Крону и Урану. Таким образом, молитва человека, желающего себе блага, – занятие непростое, весьма ответственное и тонкое. «…Требуется очень сильный дар провидения» (Алкивиад II 138 b), чтобы не ошибиться. Требуется разумность и мудрость, справедливость и благочестие, и все лучшие качества, чтобы общение с богами оказалось удачным и полезным. Богоугодное, согласно А. Ф. Лосеву, Платон учит и понимать, и реализовывать, и соответствовать ему, ибо это – сущностное бытие (усия).

К скорее небытийственному ранний Платон относит, прежде всего, обычную жизнь и обычного человека, который не знает себя, не пытается познать себя и не заботится о себе (чтобы стать лучше и совершеннее). Он пребывает в заботах не о себе самом, а о своем имуществе, о частях своего тела, о «делах». Последнее, в понимании Платона, в отличие от прекрасно и полезно производимого труда, означает нередко постыдное делячество и наживу.

Забота о себе – это забота о своей душе. Люди хорошими не рождаются, а значит, каждый человек должен направить свою душу к бытию. Тело же, с одной стороны, – помеха, «могильная плита» над душой, а с другой стороны – это оплот души и знак, благодаря которому душа себя выражает.

Душа, которая крайне нежелательна человеку, – неразумна, невежественна, своевольна, нечестива (об этом см. предыдущие подразделы). А значит, нужно следить за ней и испытывать ее – правильно ли живет? А если она тяготеет к плохому – «удерживать ее от желаний и не разрешать ничего, кроме того, что сделает ее лучше» (Горгий 505 b)¹²⁷. В христианстве это названо борьбой человека с грехами и страстями, среди которых выделяются, конечно, греховные страсти: гордыня, сладострастие, корыстолюбие, чревоугодие и другие.

То есть нужно всеми силами стремиться сделать душу хорошей, упорядоченной, агатос: и в себе самой, и с людьми, и с богами. В том числе показать ей путь спасения (сотериология – греч. учение о спасении). А. Ф. Лосев сотериологию Платона объясняет следующим образом: это умственная и физическая гигиена, подражание гармонии космоса. И на этом пути душа должна расти в направлении ценных человеческих качеств: дружбы, любви, мужества, славы, благочестия, правильного отношения к смерти.

Платон ищет и открывает то бытийственное, что делает эти качества души и явления жизни столь важными. Это первоначало дружбы, или дружественное стремление вообще, или «первично дружественное» (proton philon). Оно же связывается у раннего Платона с сущностью и природой любви. Культивирование существенно дружественного – самое важное в дружбе и любви. Этому «родственны любящие и что как раз и осуществляется в любовном стремлении»¹²⁸. Любящие родственны душой или свойством, привычкой, особенностью души, и им свойственно стремление к высокому предмету любви. Этот предмет любви для любящих – нечто свое (oiceion), родственное.

За мужеством и славой скрывается, согласно раннему Платону, и нечто социальное, и нечто индивидуальное. Как социальные существа люди хотят добиться доброй славы, передать потомкам свое доброе имя и заслуги рода. Как индивидуальные существа люди, стремясь жить достойно и успешно, должны побеждать свои страхи и приобщаться к науке мужества. То есть знать, что опасно, а что не опасно, понимать прошлое и настоящее в их различных отношениях, избегать безрассудства и возможного зла.

Однако, говоря о желании людьми славы, Платон почти не мыслил в перекличке с христианством, которое учит: «Если увидишь, что кто-либо по поводу бесчестий крайне болезнует сердцем, то знай, что он наполнен помыслами тщеславия, и теперь пожинает»¹²⁹ их плоды.

Мужество в понимании раннего Платона – это не просто стойкость души в опасностях и битвах, но и стойкость в болезнях, бедности, в государственных делах, в борьбе со страстями, врагами и завистниками. Мужественный выберет не бесчестную и порочную жизнь, а славную смерть. Герой ранних диалогов Сократ действительно был мужественным человеком – смело ходил на войну, храбро сражался под Делием, уцелел в жестокой битве в Потифее (когда были убиты многие афиняне) и так далее.

Таким образом, Платон, уже в своих ранних работах, вполне «платонически» высказывается о самом важном – жизни, смерти и бессмертии человека. Он изначально не полагал, что смерть – нечто вполне понятное и известное. Напротив, он допускал, что смерть может оказаться для справедливых и благочестивых людей лучше жизни. «Не есть ли она для человека величайшее из благ» (Апология Сократа 29 аb)? А боязнь смерти – «позорное невежество»? Самым вероятным, как полагал ранний Платон, является то, что душа человека после смерти переходит в другое место (в Аид), находит более справедливый, чем на Земле, суд, встречает бессмертных людей, ведет удивительные беседы.

Очевидна очередная перекличка идей философа с христианским опытом смерти и ее объяснением: для покаявшихся людей, праведников и святых смерть тела означает переселение души в неописуемо благодатные места (обители Царствия Небесного) и получение вечной, насыщенной и несказанно благостной жизни.

Таким образом, антропологические взгляды Платона раннего периода можно вкратце изложить следующим образом.

1. Происхождение человека мыслится исключительно божественным, причем совершенно иным, нежели у животных. Только человек непосредственно от богов получил способности, присущие только богам: разум, пользование огнем, кузнечное искусство.

2. Природа человека понимается как трехчастная – животная, но как бы нагая, ослабленная и неосновная; аффективная (о благородных аффектах – мужестве, дружественности и других – Платон говорит постоянно) и духовно-разумная или божественная. Последняя часть природы – высшая и определяющая.

3. Сущность человека (если вспомнить определение сущности как совокупности фундаментальных способностей, потребностей, форм деятельности и отношений к миру) можно обозначить так: это совокупность разумных, деятельностных, творческих, религиозных, нравственных, коммуникативных и социокультурных способностей, потребностей, форм деятельности и отношений к миру. Глубины сущностных качеств человека уходят своими корнями в «первично дружественное», первично разумное и так далее.

4. Ценности и жизнь человека понимаются изначально в духе добра, добродетели, блага, с которыми глубинно связаны истина, разумное мышление, познание, знание, любовь к мудрости, влияние богов и даймонов. Главные ценности Платона этого периода – разумность, справедливость, софросина (здравая, воздержная рассудительность), любовь к мудрости, мужество, благочестие, дружба.

5. Конечные цели жизни человека Платон понимает следующим образом: это разумная, справедливая и благочестивая жизнь, мудрое отношение к смерти и достижение спасения на «Островах блаженных».

Можно также сказать, что антропология Платона раннего периода, не абстрагируясь от противоречивости человеческого существа, от смешения в человеке бытия и небытия, учит разумности, нравственности и религиозности, достойному самоуправлению и совершенствованию.

Истинный путь человека, согласно Платону, – это трудный путь становления; становления к бытию.

Глава 2. Небытие и утверждение блага

Все губительное и разрушительное —

это зло, а спасительное и полезное – благо.

Платон. Государство X 608е

§ 2.1. Небытие блага

Платон зрелого (80–60-е годы IV в. до н. э.) и позднего (50-е годы IV в. до н. э. – 347 год до н. э.) периодов творчества во многом продолжает развивать свои ранние концепции и идеи.

Так, в ранних диалогах он много рассуждал о сущности зла и связывал его, главным образом, со злом человеческой души. И сделал следующие выводы: зло – это, во-первых, отсутствие или заметный недостаток в душе света разума, то есть неразумие и невежество. Во-вторых, это отсутствие в душе нравственных ограничений, то есть необузданность и своеволие. И в-третьих, это отсутствие в душе стремления к правде, справедливости и религиозной вере, то есть несправедливость и нечестивость. Иными словами, за человеческим злом Платон видел причины, связанные с небытием человеческого ума, человеческого добра и справедливости, человеческого отношения к Богу.

В зрелом и позднем периоде Платон развивает и дополняет эти фундаментальные представления, нередко вплотную приближаясь к христианским нормам и ценностям. И очевидна перекличка многих оценок христианских богословов, учившихся и у Платона (например, св. Григория Богослова), с выводами философа: «Если имеется здесь какой-нибудь злобный и свирепый зверь, т. е. люди неспособные к умозрению и богословию, пусть они яростно не нападают на догматы…»¹³⁰

Платон называл подобных людей «узниками пещеры», «скотом» и т. д. И полагал, что неразумные и невежественные люди живут, главным образом, в соответствии с «началом неразумным и вожделеющим» (Государство IV 439 d). Это они – узники пещеры, у которых с малых лет на ногах и шее оковы, пустота в душе и почти скотская жизнь. Невежественных (даже вечных невежественных!)¹³¹ – большинство. «Подобно скоту… они пасутся, обжираясь и совокупляясь» (Государство IX 586 ab)¹³². Платон полагает, что природных свойств человека недостаточно, чтобы знать все полезное и идти к высшему благу. Нужно еще научиться отвлеченно мыслить, а также любить мудрость, а это доступно весьма немногим, причем одаренным от богов. Всем другим остается только «суетность неразумной души» (Теэтет 175 b)¹³³. Иными словами, большинству людей не приходится рассчитывать на мудрость и спасение. Это, конечно, не христианский взгляд на проблему. Кроме того, среди большинства обязательно есть люди добра и веры. Но Платон видит только людей разума и только единственный путь к Богу – путь разумного мышления, любви к мудрости в сочетании с нравственностью и благочестием мыслящих.

Разнузданно своевольный человек тоже крепко привязывается ко злу, причем «самому великому злу» – «господству страсти, когда душа дичает от вожделений» (Законы IX 870 а)¹³⁴. Платон отчетливо понимал, что если в душе человека господствуют какие-либо страсти, например ярость, страх, удовольствие, страдание, зависть, и от этого, казалось бы, никому нет никакого вреда, то подобное тоже является феноменом несправедливости. В христианстве такое состояние человека прямо связывается с греховностью – грехом помышления, который не обязательно становится словом или делом. Душа от греховных помышлений оказывается нечистой, пребывая во власти темных духов.

Вожделения человеческие Платон в поздних «Законах» различал следующим образом: на первом месте – глубокое вожделение к стяжанию денег, имущества (в христианстве это грехи сребролюбия и корыстолюбия). На втором – честолюбие и от него зависть. А на третьем – низменные страхи и устранение свидетелей зла.

Нечестивый и несправедливый человек в зрелых сочинениях философа тем более связан со злом. Он слишком низко ставит ценности религии и морали, запутался или сознательно выбрал нечто иное. Он зачастую даже не подозревает об истинных человеческих возможностях, которые Платон связывал с посильным уподоблением богу. А бог – только справедлив, только благ. Платон неизменно предлагал для таких отступников самые суровые наказания: например, за великое оскорбление богам, родителям и государству – казнь.

А) Не любезные богу

Рассмотрим подробнее все эти негативные феномены.

Платон говорит в поздних работах: «Кто из нас рассудителен, тот и любезен богу» (Законы IV 716 d). Кто же неразумен, тот может столь сильно отойти от бога, что зло в его жизни станет многоликим и неодолимым.

Например, это люди с преобладанием любви к своему телу, а не к бессмертной душе. А с телом, как полагал Платон, связаны «тысячи хлопот» – еда, недуги, страхи, страсти, вздорные призраки. Тело лишает досуга (для занятий философией), мешает приблизиться к «чистому знанию». Оно заставляет человека чрезмерно радоваться или печалиться без понимания истинности предмета чувств. То есть глубокое, но плотское чувство скорее обманчиво, как, например, «пошлая», а не «небесная» любовь.

В этом вопросе отношения к телу Платон тоже перекликается с христианством, которое говорит: «Кто Божественным желанием победил душевное расположение к телу, тот сделался неограниченным, хотя он и находится в теле»¹³⁵. Отличия христианской позиции, разумеется, очевидны – не философ освобождает себя от тела, а прежде всего «божественное желание». И путь, цели, смысл освобождения тоже отличны.

Есть перекличка и по поводу чрезмерности чувств: в христианстве чрезмерная печаль тоже признается ложной печалью, разжигаемой бесами для погибели человека, и она связана с грехами уныния и отчаяния. Уныние останавливает человека и замутняет его жизнь, а отчаяние тем более омрачает разум и душу и даже влечет к суициду.

Платон же говорит: тело склоняет человека ко лжи и ложной жизни. Поэтому люди с красивыми и сильными телами оказываются обладателями «пустых и дерзких» душ, а люди с некрасивыми и слабыми телами становятся душевно «низменными и неблагородными» (Законы V 728 е)¹³⁶. Кроме того, «телесные» люди неоправданно боятся смерти, не понимая ее смысла, а также посмертных наград и наказаний. «Антителесные» люди – философы-созерцатели, напротив, – помнят о смерти и ищут ее смысл. Они стремятся убежать от тела, убежать «отсюда туда». Аналогичная линия – у святых отшельников: «Ибо отшельничеством отцы наши называют память о смерти и бегство от тела»¹³⁷.

Неразумие и невежество, согласно Платону, способны сделать человека ненавистником прекрасного и доброго; привести к неразумной молитве, когда вместо помощи навлекается гнев богов. Неразумный склонен доверять ворожбе, магии, чарам, о которых трудно составить истинное знание (и здесь – перекличка с христианством!).

Но особенно опасна, в понимании Платона, мисология (греч. ненависть к слову, разуму), которая аналогична лжи мизантропизма, когда человек сперва чрезмерно доверяет людям, а потом, из-за частых обид, начинает всех ненавидеть. Мисолог, в осмыслении Платона, подобен зверю, поскольку он отсекает все пути к самопознанию и познанию, к философии, искусству, творчеству и многому другому.

Неразумный даже в хороших своих проявлениях, например мужестве, способен вести себя поистине безумно, то есть неоправданно рисковать и подводить товарищей. Он не способен оценить вред своей душе от общения с испорченными людьми и от восприятия плохих песен и порочного искусства. Он может поверить скептикам, которые, найдя истинное доказательство, тут же ищут и другие доказательства, лишая себя «истинного знания бытия». Или поверить софистам, которые признают наличие более мудрых людей, однако полагают, что ничье мнение не ложно. Платон иронизирует по поводу Протагора: «Почему бы ему не сказать в начале своей «Истины», что мера всех вещей – свинья, или кинокефал, или что-нибудь еще более нелепое среди того, что имеет ощущения…» (Теэтет 161 с)¹³⁸.

Одна из главных проблем неразумного и невежественного человека – неумение справиться с человеческим «врожденным злом, величайшим из всех зол» (Законы V 731 dе – 732 а). Так Платон величает чрезмерное себялюбие. Это зло есть «в душах большинства людей» и оказывается «виновником всех проступков человека». «Ибо любящий слеп по отношению к любимому, так что плохо может судить, что справедливо, хорошо и прекрасно» (Там же)¹³⁹.

В христианстве чрезмерное себялюбие – один из главных грехов человека, ведущий к полному растлению, оборачиваясь гордыней, презрением к «ближнему своему», прелюбодеянием и тому подобному. И Платон в «Законах» ясно пишет о «несметных бедах как для отдельных людей, так и для государств», связанных с себялюбием. Они проявляются, как написал философ, в необузданной сексуальности, в кровосмешении, гомосексуализме, в связях с женщинами, от которых мужчина не хочет иметь детей и так далее.

Неразумный и невежественный человек может вообще не признавать бессмертия души. А если и признáет, то может не понять, что человеческой душе подобает заботиться не «об этом небольшом промежутке (земной жизни. – В.К.), а… о вечности» (Государство X 608 сd)¹⁴⁰. У преп. Серафима Саровского мы читаем почти те же слова: «Наша жизнь – одна минута в сравнении с вечностью»¹⁴¹, и все сегодняшние страсти недостойны этой Божьей тайны.

Даже после телесной смерти дýши неразумных людей, как показано в диалоге «Тимей», продолжают терпеть убытки: в следующем рождении они оказываются в телах женщин; легкомысленные души – в телах птиц; души чуждых философии – в телах животных. А совсем глупые становятся рыбами, живущими в глубинах морских, как в глубинах невежества.

Вывод Платона предсказуем: чем дальше душа человека отходит от философии и разума, тем более она противоречива, ошибается и страдает. Потому что избирает несправедливое, «чуждое и не истинное». «А всего дальше отходит от разума то, что отклоняется от закона и порядка» (Государство IX 587 а)¹⁴². То есть асоциальное и преступное «дело, слово и помышление», говоря языком молитвы.

Таким образом, источниками познавательного зла у Платона оказываются, во-первых, плохое мышление и плохая философия, во-вторых, уступки неразумному вожделеющему началу души, и в-третьих, причем чаще всего, – сочетание того и другого. И люди без рассудка и разума – не любезны богам, вне божьей помощи.

Б) Беззаконный вид желаний

Как показывают зрелые и поздние работы, размышления Платона о человеке со временем становятся более мрачными и противоречивыми.

В частности, Платон начинает высказываться о темной биологической и социокультурной природе человека. Например, в человеке во время сна, «под влиянием сытости и хмеля» (Государство IX 571 с), может проснуться звероподобное начало души, влекущее к беззаконной сексуальности, кровопролитию и так далее. «Какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится внутри каждого человека», даже в умеренных людях (Государство IX 572 b)¹⁴³. И он пробуждается во сне. Это, скорее всего, перекликается с запретными желаниями, libido Зигмунда Фрейда.

Более того, – Платон даже называет внутреннего человека «многосоставным зверем», который слагается из собственно человека, из льва и других зверей. Этого зверя человек может, на свою беду, пробудить. Например, невоздержность «сверх всякой меры дает волю в невоздержном человеке той страшной, огромной и многообразной твари» (Государство IX 590 а)¹⁴⁴.

Напомним, что в ранних диалогах философ уже писал о порочных людях, которые в силу укоренившихся в них тьмы и безбожия становятся «неисцелимыми». В последующих работах Платон продолжает высказываться на эту тему: «Мы вправе бояться, что у нас встретятся граждане с природой неподатливой, точно рог (выделено нами. – В.К.), так что их ничем не проймешь» (Законы VIII 853 d)¹⁴⁵. Они «неподатливы законам», то есть как бы неисправимо плохие. Однако Платон предполагает даже большее – наличие, так сказать, общечеловеческой неподатливости, неподатливости самой человеческой природы: «Человек – существо с нелегким нравом» (Законы VI 777 b). И при этом еще, оказывается, «многосоставной зверь».

Этого зверя пробуждают разные явления. Но наиболее часто это происходит (с человеком и государством) по двум причинам – по причине сознательно обусловленной разнузданности и по причине природно обусловленной разнузданности. Сознательная разнузданность и в меньшей мере природная разнузданность связаны с неразумием и ложными ценностями человека или государства.

К сознательной разнузданности относятся, например, противоестественные связи. Если в «Пире» Платон – едва ли не апологет гомосексуализма, то в поздних «Законах» он уже консерватор и реалист: «Наслаждение от соединения мужской природы с женской, влекущего за собой рождение, уделено нам от природы, соединение же мужчины с мужчиной и женщины с женщиной – противоестественно и возникло как дерзкая попытка людей, разнузданных в удовольствиях» (Законы 1 636 с)¹⁴⁶. То есть эти люди идут против природы, морали и богов, распуская себя ради удовольствия.

Самый исконный вид сознательной разнузданности связан с ценностями большинства, или толпы. Толпа, как полагал Платон, жадна к земным благам и удовольствиям, ненасытна и лишена самообладания. Они «лягают друг друга, бодаясь железными рогами, забивая друг друга насмерть копытами» (Государство IX 586 аb)¹⁴⁷. Они ополчаются даже против собственной выгоды и воли, поскольку не разумеют истины и не научились заполнять «ничем действительным ни своего действительного начала, ни своей утробы» (Государство IX 586 аb)¹⁴⁸.

Природно обусловленная разнузданность мало зависит от воли человека, а определяется такой природной чувственностью, которая влечет к «бешеным вожделениям и самым неистовым, какие только могут быть, страстям» (Законы V 734 а). Такие люди сами же страдают от своих чувственных вспышек, то есть лишаются «приятной жизни» и их «страдания превышают удовольствия как величиной, так и количеством и напряженностью» (Законы V 734 а)¹⁴⁹.

Есть и другие причины утраты человеком совести и стыда – власть, «богатство, красота, сила и все пьянящее наслаждением (выделено нами. – В.К.)» (Законы 1 649 d). В силу субстанциальности и плюрализма причин Платон полагал необходимым запретить поэтам и всем мастерам воплощать в своих произведениях «что-то безнравственное, разнузданное, низкое и безобразное» (Государство III 401 b)¹⁵⁰. Поскольку незаметно для людей может составиться «в их душе некое единое великое зло» (Там же, 401 с).

Разнузданность столь опасна для человека и государства, что может погубить даже великую цивилизацию. Так, по мысли Платона, произошло с Атлантидой и великим родом атлантов. Они отошли от божественного начала и добродетели, отошли от равнодушия к богатству и стали «постыдным зрелищем»: «Они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила» (Критий 121 b)¹⁵¹. И тогда Зевс уничтожил Атлантиду, чтобы она отрезвела от беды. Таким образом, Платон предупреждает эллинов, а также всех людей и государства о неминуемой расплате (от богов) за разнузданность и нечестивость.

Каким же образом бороться с разнузданностью? Ответ Платона в простоте истины таков: каждый человек (или дом, селение, государство) должен быть не слабее, а сильнее самого себя, то есть оказываться победителями своего своеволия. А поскольку «от природы существует вечная непримиримая война между всеми государствами» (Законы 1 626 аb), людьми и внутри человека, то следует сражаться и побеждать, чтобы получить все блага.

Победа над самим собой «есть первая и наилучшая из побед (выделено нами. – В.К.)» (Законы 1 626 е)¹⁵². В христианстве это понимается аналогично. «…Никто столько не враг человеку, как сам он»¹⁵³ – говорит св. Марк Подвижник. И благо победителей, согласно Платону, – воцарение мира и «всеобщего дружелюбия». В христианстве это называется миром, согласием, благодатью.

Однако Платон позднего периода творчества вовсе не уверен в успешности борьбы с разнузданностью. Он полагает, что «огромное большинство людей поступает как раз наоборот» (Законы XI 918 d), то есть своевольно и невоздержанно. Поэтому, с его точки зрения, постыдны страстно-меркантильные «занятия мелкого торговца, крупного купца и содержателя гостиницы» (Законы XI 918 d). И «лишь небольшая часть исключительных по своей природе людей, получивших превосходное воспитание, может держать себя в надлежащих границах, когда сталкивается с какими-нибудь нуждами и вожделениями» (Законы XI 918 сd).

Таким образом, надежды победить человеческое своеволие у Платона не остается, но борьба с разнузданностью, конечно же, необходима. «…Зло неистребимо, Феодор, ибо непременно всегда должно быть что-то противоположное добру» (Теэтет 176 а)¹⁵⁴.

Беззаконный вид желаний, как природный, на основе инстинктов, так и сознательный, в силу сознательной разнузданности человека или соответствующих условий жизни, – Платон вынужден был признать скорее неодолимым. Человечество вечно будет страдать по этим причинам и вечно будут появляться – в силу немощей человеческих – люди и государства, уступившие своим немощам. Но отсутствие войны с человеческим злом – еще более опасный и неудачный выбор.

В) Негодные люди

Так величает Платон в поздних «Законах» (X 886 а) неверующих людей. Он продумывает им даже меру наказания: тюрьма – для добродетельного атеиста, смертная казнь – для злокозненного и чувственно разнузданного атеиста, включая софистов. В христианском понимании это, разумеется, слишком жестоко. Однако неверие понимается тоже как очень негодное явление: «Всех зол предводитель есть неведение; второе же по нем есть неверие»¹⁵⁵.

Но еще более суров и даже жесток мыслитель по отношению к другой категории негодных людей – к несправедливым: «…Зрение, слух, чувства, вообще вся жизнь – величайшее зло для такого человека (несправедливого. – В.К.)… Меньшее зло, если такой человек проживет возможно более короткое время» (Законы II 661 с)¹⁵⁶. Таким злом оборачивается, например, получение душой «величайшей власти» – она становится высокомерной, дерзкой, неразумной (ненависть к друзьям), несправедливой. Это зло может порождаться и социальной несправедливостью – богатый горшечник вдруг не захочет больше совершенствоваться, впадет в лень и станет несправедливым, а бедный – не способен купить инструмент и станет помышлять о низости и злодеяниях. Так в большом государстве вместо единогласия появляются два или множество враждебных государств, и все души оказываются несправедливыми. «Несправедливость, Фрасимах, вызывает раздоры, ненависть, междоусобицы» (Государство 1 351 d).