Текст книги "Серая Мышка. Второй том о приключениях подполковника Натальи Крупиной"

Наталья, не забывая следить за окрестностями (вместе с огромным незримым оком), сейчас одновременно была внизу, в смраде древнего храма. Она поначалу плясала вместе с мастером, словно вселилась в это кряжистое тело, на котором ожили красно-синие драконы, и повторяла каждое его движение. Потом, поймав ритм и убедившись, что начала опережать и мысли и действия японца на несколько таких важных мгновений, представила себя уже со своими (из другого храма) мечами – напротив врага. И тот, в мыслях Натальи несколько раз провалившись, а значит оставшись без головы, или других важных частей тела, тоже, наверное, почувствовал неладное. Что бой с незримым противником, который он всегда выигрывал, пошел сегодня, сейчас, по другой схеме – словно под чужую диктовку. Японец, резко выкрикнув, точнее выдохнув из себя слово, опять не понятое Мышкой, остановился и протянул мечи кверху. Не признавая поражение, как правильно поняла Крупина, а обещая новый, еще более жесткий поединок – до победного конца. Уже в реальности.

Теперь задачей Серой Мышки было так «махнуть хвостом», чтобы никто, никакой самый чувствительный кошачий нос не смог определить, что за поединком с тенью – обычной тренировкой Наталья недавний танец называть не захотела – наблюдал кто-то посторонний. Медленно – по сантиметру – она сползала вниз, пропитывая окружающее пространство отчаянной трусостью и страхом, которые могла и должна была ощущать настоящая мышь, случайно попавшая в кошачье логово. Она успела сползти, и даже спрятаться в тени другого строения, самого крупного после храма, когда древнее святилище окружила цепь воинов. Иначе этих людей, тоже обнаженных мечами и вооруженных парными мечами, назвать было невозможно.

– Блин, – невольно улыбнулась подполковник Крупина, – они что тут, сражение собрались устраивать. С кем?

Но нет – внутрь этой живой цепи, мимо которой теперь не смогла бы проскользнуть и настоящая мышь – вошел человек, которого воином никто бы не назвал. Но и встретить на своем пути не захотел бы тоже – даже агент три нуля один. Потому что она даже на расстоянии чувствовала, как в нем буквально бушует ураган негативной энергии. Столько у человека, какой бы он внутренней силой не обладал, быть попросту не могло.

– Значит, – решила Наталья, – он ее позаимствовал у других. Может быть, древний клан и не брезгует человеческими жертвоприношениями. Стоп, товарищ подполковник! Так можно договориться черт знает до чего. Или выйти и сложить лапки. Все может… Нет, все должно объясниться просто. Например – этот японец с несуразно длинным носом – нажрался или накурился каких-нибудь местных грибов. Вот его и прет. А для чего накурился? А чтобы ноздри прочистить – вон как они у него зашевелились.

Длинный нос у тощего японца, который сложением никак не походил на колдуна – как их рисуют в японских сказках – действительно хищно шевелился. И Наталья совсем не удивилась, когда эта ищейка на двух ногах вслед за этой выдающейся частью своего лица полезла сначала по стене здания, а потом и по куполу, повторяя путь Серой Мышки. Именно такой – с большой буквы, агента три нуля один. С купола Наталья со всей тщательностью спускалась с противоположной стороны и туда, как надеялась она, этот длинноносый человек – не японец, как только теперь поняла Мышка – не сунется. Действительно, он очень скоро спустился и потрусил, как самая настоящая ищейка, по следу Крупиной, в сторону города. Меньше, чем через сотню метров он перелез через забор, на которую его сопровождающие (таких, с обнаженными клинками, набрался десяток) накинули что-то, защищающее от острых зубьев и исчез из поля зрения Натальи.

А последняя, совсем не впечатленная маскарадом, что устроили японцы, была уверена, что хоть у одного из них окажется в кармане мобильный телефон или рация. Потому она так и стояла, не шевелясь, пока преследователи ее тени не вернулись. Но раньше на пороге дома, совсем рядом с превратившейся в статую, вдавившуюся в древние камни Мышкой, появился хозяин дома – тот самый мастер-мечник. Так что теория Натальи о мобильной связи блестяще подтвердилась. Она сама услышала негромкий гомон, а потом и шарканье ног, издаваемое единственно ищейкой (воины старались идти бесшумно, как их, очевидно, учили), чуть раньше, чем длинноносый, все с той же охраной, показался в воротах. Второй раз громоздиться на высокий забор ни он, ни подчиненные мастера не пожелали. Они выстроились полукругом вокруг своего хозяина, к которому подошел длинноносый.

Под яркой лампой дневного света Наталья разглядела, что застывший, ждущий команды говорить человек был европейцем, ничем не примечательным, если не считать носа и того обстоятельства, что он был своим в клане якудза.

– Говори! – велел, наконец, хозяин.

Велел по-английски, явно не желая оскорблять своего уха той абракадаброй, которую длинноносый пытался выдать за японский язык. Это Наталья расслышала, когда он, повысив голос, приказывал воинам обеспечить ему безопасную переправу через забор.

– Был, господин Кин, – поклонился европеец, опять-таки очень неуклюже, заставив уголки губ хозяина презрительно дрогнуть, – был человек. Очень серьезный. Умеет передвигаться шаг в шаг. Так что специалист менее опытный, чем я (уголки губ Кина опять предательски шевельнулись), сказал бы, что он добрался до купола священного храма, а потом растворился в воздухе. Или превратился во что-то малое, например в мышь. Но от меня не скроешь даже самого малого следа. Пару раз он все-таки наследил, шагнул в сторону от первого следа. А следы, кстати, ведут в город.

– Это я понял, – проворчал Кин, – уже послал туда людей.

Наталья не думала сейчас о том, что про номер в отеле, как и про временное шведское имя, можно забыть. Не пыталась она вспомнить и те ее осторожные топтания, которые можно было принять за шаги в обе стороны. Сейчас Мышка примеривала на себя маску этого длинноносого европейца, которого, оказывается, звали Генрихом, и лицо которого было смутно ей знакомым. Так и не вспомнив его прошлого, явно общеизвестного (потом, позже, память все равно подскажет), она, наконец, поняла – этого человека ей удастся изобразить так, что даже помешанный на безопасности хозяин старинного поместья не распознает подмены.

Поэтому она скользнула – как только двор опять погрузился в темноту, теперь разбавленную скорым рассветом – именно за ищейкой.

– Хорошо, иди, – разрешил ему Кин, а потом прокаркал на родном языке, отпуская и воинов.

Сам он опять скрылся в главном доме, а вся толпа, включая Генриха, отправилась в дальний от храма угол дома, в котором, как оказалось, располагалась своеобразная казарма. Впрочем, у длинноносого в этом массивном каменном здании, которое вполне могло заменить форт, были свои апартаменты. Наталья убедилась в этом совсем скоро, дождавшись, когда шум в казарме утихнет. Замков ни в наружной, ни во внутренних – тех, что беззвучно открылись, а потом так же незаметно для окружающих закрылись – не было; ни одного. С чем было связано это обстоятельство, мог пояснить все тот же Генрих, который так и не успел лечь в разобранную кровать.

Он не услыхал ничего, не встревожился; даже его выдающийся нос не подсказал своему хозяину, что за спиной выросла тень. Мышка взмахнула рукой, и хозяин квартиры все-таки упал на кровать, хоть и не по своей воле. А Крупина, отмерив его короткому беспамятству десять минут, пошла знакомится со своим временным жилищем. Прежде всего, с тем, что могло прятаться в укромных уголках, и не позволяло жильцу считать этот уголок пространства полностью огражденным от чужого внимания; можно сказать интимным. К ее немалому удивлению в квартире не было ни одной видеокамеры, ни одного подслушивающего устройства – словно на японском дворе было не начало двадцать первого века, а, к примеру, шестнадцатый, если не раньше. Она еще походила по апартаментам – привыкая к ним, стараясь вести здесь естественно – так, чтобы если через пару минут заявился нежданный гость, «хозяин» не метался бы по комнатам в поисках нужной вещи.

Настоящий хозяин, наконец, очнулся и с бессильной злостью уставился на Мышку.

– Удивительно, – подумала она, всматриваясь в лицо, которое когда-то уже видела – не так вот, вживую, а походя, как информацию интересную, но к ней никакого отношения не имевшую, – удивительно, что я еще не сказала ни слова, а он уже считает, что не переживет нашей беседы. Или он всегда жил с таким предчувствием. Тогда я ему не завидую.

«Беседа» затянулась. Генрих уже после нескольких фраз, на которые он поспешно ответил, испытав лишь первый, самый «ласковый» слой физического насилия, что применила Наталья, понял, что его в этом доме, усадьбе, вообще в этом мире, собираются заменить. Да и как не понять этого, если незнакомка методично, не упуская ни малейшей подробности, впитывала в себя его привычки; его взаимоотношения с обитателями усадьбы, включая их имена, навыки и взаимоотношения с Генрихом. Впрочем, таких взаимоотношений, к немалому облегчению Мышки, было совсем немного. Британец, который уже почти десять лет жил в стране Восходящего солнца, так и не сблизился ни с кем. Разве что с самим главой клана – но это были отношения хозяина и раба, или собаки.

– Ищейки, – усмехнулась Наталья, опять отметив выдающийся нос пленника, сейчас не пытавшийся что-либо унюхать.

Наконец стала понятной и причина такой нелюдимости. Кин держал этого англичанина не столько как уникального нюхача, а прежде всего как штатного палача, этакую страшилку для клана. Потому что в прошлой жизни, на других, Британских, островах, Генрих отметился как серийный убийца.

– Вот, – даже обрадовалась немного Наталья, хотя причины радоваться особо рядом с такой мразью не было, – вспомнила. Это было как раз, когда я «врастала» в лесничество; обклеивала стены обоями, а прежде них – газетами. Вот на одной из них я твою фотографию и видела.

Если бы заметку, которая сейчас возникла перед глазами с фотографической точностью, она видела не в этот семилетний период, когда она приказала себе забыть о прошлом, о боевых навыках, вообще о Серой Мышке, то Генриха она узнала бы сразу. Теперь же, убедившись, что из этого вдруг затрясшегося мелкой дрожью человека, если только его еще можно было так называть, никакой полезной информации выжать больше не удастся, она без всяких эмоций свернула ему шею. И даже не посчитала это за убийство. Потому что Генрих сам вычеркнул себя из списков живых – когда убивал свою первую жертву.

Теперь перед агентом три нуля один стояла первоочередная, и весьма неприятная задача; точнее вопрос – куда деть труп, уже освобожденный от одежды? Генрих успел объяснить и отсутствие замков, и пренебрежение средствами видеонаблюдения. Хозяин усадьбы и клана был помешан на традициях древности. Везде, где только мог, он старался обходиться без новшеств – особенно здесь, в родовой усадьбе. А контроль, который не могли обеспечить отсутствующие камеры, осуществлял лично, в любое время дня и ночи. Потому здесь и не было ни запоров, не замков. Мышка даже усмехнулась, хотя атмосфера к веселью не располагала. Она вдруг представила себе, как сюда вламывается сам великий Кин.

– И что он увидит? Что его верный пес стоит над собственным трупом и решает, куда его деть?.. А действительно куда?

Англичанин – сейчас жалкий, никак не походивший ни на маньяка, ни на палача – легко поместился бы под кроватью; Наталья вполне комфортно чувствовала бы себя в постели, несмотря на такое «соседство» – в ее жизни случались ситуации и кошмарней. Только вот она пока не знала, как долго придется здесь задержаться. Неизбежный запашок через пару дней, а уж тем более через неделю она тоже бы вытерпела. А соседи?

– В смысле живые соседи, – опять усмехнулась она, почти не удивляясь собственному равнодушию, – долго будут терпеть?

Потому агенту три нуля один пришлось совершить еще один акт вандализма, который вряд ли бы приветствовался в любом цивилизованном обществе. Под кровать, а частично на прикроватный столик, переместился запас продуктов из холодильника. А бывший хозяин, сложенный в три погибели, занял их место в девственной пустоте холодильника средних размеров. Мышка знала, что Генрих не столуется от общего котла; что завтрак, обед и ужин ему приносит прямо сюда молчаливая служанка, и что в холодильник загружали лишь то, что он заказывал сам.

Дверца холодильника негромко захлопнулась, и Крупина вдруг поймала себя на мысли – мрачная атмосфера поместья ужи заползла в ее душу вместе с обликом палача. Может поэтому она опять чуть не расхохоталась, представив себе лицо того, или той, кто первым откроет холодильник. Мышка поспешила в ванную, которая, кстати, тоже была лишена запоров и искренне пожелала Кину не вламываться без стука сюда ближайшие полчаса.

– Иначе, – улыбнулась сейчас не штатный палач клана, а Серая Мышка, – клану Тамагути придется искать нового главу.

Теплая, почти горячая ванна, а потом душ с бешеным напором воды помогли. Наталья смыла с себя вместе с потом одуряющее чувство причастности к жутким тайнам этого поместья. Под одеяло нырнула уже хладнокровная, готовая ко всему подполковник Наталья Крупина; в образе Генриха, конечно. Но это было частью задания, которое поставила она для себя, и которое обязана была выполнить. Вот на такой оптимистической ноте она и заснула…

Генрих не соврал – никто в поместье не удивлялся, когда мимо тяжелой походкой проходил палач. Пугались; подтягивались внутренне и внешне, изображая рвение; даже угодливо улыбались, но не удивлялись. Потому что Генриху разрешалось ходить везде, может быть напоминанием о недреманом оке главы клана. Везде, кроме центрального дома. Туда его могли вызвать лишь по велению Кина.

Наталья таким положением дел воспользовалось на все сто. Наверное, никогда еще обитатели усадьбы, а в большинстве своем это были воины разных степеней посвящения в дела клана, не пугались и не возносили молитвы к богам синтоистского пантеона, как в эти дни. Сама Мышка большую часть времени проводила в дальней части усадьбы – там, где разместились лаборатории и жилище Виктора Будылина. В домик она, естественно, не заходила, а вот в огромном зале, заполненном чуть слышным гулом компьютеров, появлялась часто. И не зря!

Бог и начальник этого царства цифры Такео любил поговорить. С Николаичем-сан, с сотрудниками, сам с собой – так же громко, как с остальными. Только со страшным Генрихом никогда не общался. А палач в последнее время зачастил в этот уголок современной Японии, которую хозяин поместья откровенно не любил. Может Кин и велел проследить своему верному псу за порядком в этой части поместья? Сам «Генрих» нелюбовь Такео конечно же отметил. Впрочем, подобное чувство к нему испытывали все обитатели поместья. К словоохотливому компьютерщику Серая Мышка, конечно же, не лезла. Ей хватало той информации, что японец выбалтывал под собственный нос, сам того не замечая. К концу первой недели она знала и о случайном, таком своевременном совпадении глобального затопления Европы с исчезновением крошечного островка в бескрайних просторах Тихого океана. Удивление, а потом и радость Такео Наталья не разделила. Она больше была занята теперь состоянием русского мастера. Николаич не так часто попадался на глаза «Генриха», а точнее откровенно его избегал. Но и издали Мышка видела, что Будылин сдает; что последние события, а больше того – предстоящий катаклизм, к которому он имел непосредственное отношение, буквально рвут на части сердце старого мастера. А еще – это Наталья тоже поняла – его сжигало чувство вины, явно связанное с японкой, ни на шаг не отпускавшей Николаича от себя. Еще за ними обычно таскался круглолицый улыбчивый японец, за объемной, рыхлой на вид, фигурой которого таились немалая сила и навыки опытного бойца. Да и женщина с таким говорящим именем Асука, тоже двигалась, привычно пряча грацию поклонницы бугей – боевого искусства.

– А может, – мелькнула однажды мысль у Натальи, – решить проблемы Николаича одним разом? Он ведь сам казнит себя самой страшной казнью. Сердце все равно не выдержит. А заодно и всем обитателем змеиного, точнее драконьего гнезда показать, что не зря глава клана выписал сюда персонального палача. Ох, и «повеселился» бы «Генрих»!.. Если бы это принесло какую-то пользу.

От того же Такео Мышка знала, что вся информация компьютерного центра дублируется за пределами усадьбы, и что знамя, выпавшее из рук ликвидированного Кина, будет тут же подхвачено – неизвестными для Натальи руками. Да и вина основного контингента поместья – японцев, старательно примеривающих к себе маски средневековых воинов; даже тренирующихся по трактатам, начертанным задолго до рождения Кано Дзигоро, которому приписывалось основание дзюдо – была только в этом следовании древним традициям. Абсолютно не добровольным. Крупина подозревала, что ни один из тех, что с громким выдохом «Хо!», пробежали сейчас мимо нее, не может вот так взять и уехать отсюда.

– Для этого я и хожу тут, народ пугаю, – теперь уже совсем невесело улыбнулась она.

К исходу второй недели, в середине октября, она знала все секреты клана, связанные с русским мастером и жутким применением его талантов. Даже дату очередного удара – с точностью до секунды. И цель – дремлющий миллионы лет супервулкан Йеллоустоун. Американцев, к которым беда должна была прийти, откуда не ждали, подполковнику Крупиной было жалко. Потому что она понимала, что под удар стихии попадут, как это всегда было и будет, простые люди, ничем не заслужившие такой страшной участи. А те, против которых Мин нацелил свой самурайский меч в виде тектонического удара, откупятся.

– Или сбегут, – мрачно сделал прогноз «Генрих», глянув на пробегающего мимо бойца с таким страшным оскалом, что тот прибавил шагу втрое, если не в четверо, – если будет куда сбегать, конечно. Больно уж радовался Такео, описывая, что они могут сотворить с планетой.

В тот момент Мышка чуть не приняла решение организовать в поместье свой катаклизм, который в узкопрофессиональных кругах называется «вариант ноль». Такео в тот же момент, наверное, почувствовал и эту угрожающую ауру, исходящую от стоящей достаточно далеко Натальи, и неуместность собственной радости. Он поспешил успокоить Николаича-сан, с кем, собственно и беседовал посредством переводчицы Асуки.

– Но это только для игры, для сокайя. На самом деле наш удар заставит только поволноваться Америку. В конечном итоге он пойдет ей на пользу. Одна тектоническая плита в результате еще сильнее наползет на соседнюю и окончательно запрет адские силы в их преисподней. Так что я на месте мастера Кина потом затребовал бы дополнительную плату – за безопасность.

Вот это слово – плата – и держала сейчас подполковника Крупину в поместье. Пятьдесят миллиардов долларов не кружили голову; в конце концов, денег у княгини Мышкиной хватало; у Ирины Руфимчик их было еще больше. Но допустить, чтобы такая огромная масса высвободившихся из чьей-то экономики денег попала в кассу криминального клана, она просто не могла. В том числе и потому, что Кин, что бы он не говорил о своем отвращении к политике, все равно однажды вернется к вопросу Северных территорий.

– Не вернется, – мрачно пообещала себе Серая Мышка, и очередной боец в страхе шарахнулся от свирепо оскалившегося на него «Генриха».

Той же ночью сам собой разрешился вопрос с Николаичем. В усадьбе никто не спал; «Генрих», естественно, тоже. А самого Будылина посадили в автомобиль, и (если Мышка не ошиблась) сделали на нем три круга почета вокруг поместья. Потом автомобиль остановился у ворот – настоящих, запирающихся каждую ночь, но сейчас распахнутых настежь. Внутри, были еще одни, тории, внешне ничего не запирающие. Но этой ночью – Наталья это подслушала – все было иначе. Как только русский мастер переступил незримую линию, разделяющую «до» тории и «после», он стал членом клана – одним из многих.

Крупина, старавшаяся сейчас держаться в тени, расслышала еще один то ли восторженный, то ли завистливый шепоток. Пожилой японец рассказывал своему молодому собрату, что этому русскому будет оказана великая, неслыханная никогда прежде честь. Ему, иностранцу, клановый символ – дракона – нанесут в древнем храме. Сам Кин! Сам глава клана примет участие в этой церемонии!

Бледного Николаича провели через тории, и Наталье показалось, будто в мире действительно что-то изменилось; что с ним соприкоснулся какой-то другой, незримый, в котором душу русского человека оторвали от корней и попытались пересадить на чужую почву – каменистую, политую соленой водой Японского моря и еще более соленой кровью дракона. В храм Николаича буквально внесли. Наталья была уже внутри. Эту нишу, до самой дальней части которой не доставали огни факелов, она приметила еще раньше, с купола. Теперь же с каким-то напряжением, в котором сама с удивлением разобрала беззвучный крик души: «Николаич, держись!», – она наблюдала, как та самая Асука, единственная здесь, кроме «Генриха», полностью одетая, раздела Будылина до пояса и помогла ему взобраться на деревянное ложе.

– Не хватало еще, чтобы она сейчас легла рядом, – усмехнулась Крупина в своей нише, – предварительно раздевшись так, как эти ребята.

К постаменту, к спине русского мастера, подступили сразу два японца с какими-то принадлежностями в руках. Судя по длинным иглам и каким-то бутылочкам, это были мастера тату, и сейчас дракон, собрат тех, что причудливо покрывали тела этих рисовальщиков по человеческому телу почти полностью, должен был родиться на спине Николаича. Мастера эти были полностью обнажены, но наготы своей однозначно не стеснялись.

– Привыкли, наверное, – поняла Крупина, – хотя я бы на твоем месте свой отросточек прикрыла бы. Хвалиться-то там нечем!

И действительно, ближний к Наталье татуировщик отличался таким крошечным членом, что Будылин, повернувший голову именно к нему, невольно сверкнул насмешливой улыбкой. Это Мышка увидела совершенно отчетливо. Так же отчетливо она поняла, что русский, несмотря на удушливую атмосферу, заполнившуюся гарью и копотью факелов, явно обработанных какими-то дурманящими травами, и заунывный, чуть слышимый стон будущих собратьев по клану, именно сейчас воспротивился действу. И пусть его отчаянный рывок из глубин пантеона синтоистских богов, куда его постепенно затягивало, был связан именно с этим членом, с нежеланием уподобиться японцу в такой важной малости, он явно помог.

Наталья с вполне понятным злорадством предсказала, что дракон на спине Николаича явится миру мертворожденным. И это предсказание сбывалось – до тех пор, пока древние боги не выставили на битву за православную душу своего главного воина – Кина. Глава клана загородил своей мощной фигурой темный проем входа в храм лишь на мгновение. В следующее он был уже рядом с русским мастером, распростертым на дереве неизвестной породы – даже для лесника, единственной здесь. В руках у него были устрашающей длины и остроты иглы, которые он поочередно макнул в услужливо подставленные пузырьки. На каменный пол упали две длинные тягучие капли. Кин удовлетворенно кивнул и подступил к русскому, у которого, как показалось Мышке, сжались от дурного предчувствия и тело и душа.

Японец с размаху, без примерки, ткнул в живого человека своим страшным «оружием», которым его предки, быть может, пользовались еще тысячу лет назад. В сверхестественную силу таких намоленных предметов, отмеченных к тому же эманацией крови многих людей, Серая Мышка верила. Приходилось и видеть, и на собственной шкуре чувствовать их страшное давление. Учитель Ню Го Лай не только рассказывал об этих невидимых, но таких реальных проявлениях непостижимой обычными чувствами силы, но и показывал, как им противостоять. А вот у Николаича такого учителя не было. И он страшно вскрикнул внутри себя, когда игла не просто выдавила, а потом впитала в себя бурую каплю крови, но и разрушило что-то хрупкое, чем Будылин отличался от остальных людей. Даже сам Кин, сейчас мастер татуажа, не понял, что он сотворил. Одним ударом заговоренной на приворот иглы он убил в русском мастере его необычный талант.

А Мышка совсем рядом подняла голову кверху, уже не наблюдая за тем, как на оскалившейся, слепой до сих пор морде дракона наливается кровавой яростью первый глаз. Она проводила тонкую дымку, в которую превратилось умение Николаича разговаривать с мертвым металлом, до той дыры, куда за многие столетия просочились множество человеческих душ, или того, что японцы теряют, отдавая себя богу.

Она вернулась взглядом вниз, когда Кин взмахнул иглой в последний раз и отступил на шаг, любуясь своим мастерством. А потом зло и требовательно закричал, поняв, что русский лежит на досках как-то совсем уже неподвижно. Он подскочил к Будылину, рывком перевернул его на спину, спрятав от взглядов только что «родившегося» дракона, и приник к груди Николаича. В его быстрых командах она разобрала слова «инфаркт», «доктор»… а потом сама рискнула подойти к земляку – после того, как Кин вернул себе невозмутимость и величие. Никто не удивился, что «Генрих» на мгновение тоже приник к русскому мастеру, практически один в один повторяя движения своего хозяина. И никто не расслышал его слова, обращенные в густое от копоти и дрожащих огней пространство, которые были адресованы Будылину, и которые каким-то чудом были восприняты растерзанным сердцем: «Все будет хорошо, Николаич. Отдохни пока…».

Мышка нагнулась еще ниже, теперь уже к голове Будылина, и неожиданно даже для себя изобразила ту самую рожицу, что когда-то очень давно рисовала в кабинете здания на Лубянке.