Текст книги "Рок играет на трубе. Проза, песни, поэмы"

Дань
_{Баллада}

Исполняется под музыку.

Возможный выбор инструментов:

– ирландская арфа

– шотландская волынка

– испанская гитара

– славянские гусли

– тибетский гонг

 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Исследует Гранбретань.
Он получил приказ короля —
Выяснить, есть ли еще земля,
В которой не платят дань.
 
 
Ехать – так ехать. Какой вопрос?
Утрет любому сопливый нос
Бесстрашный Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Проехал миль этак сто.
Прямая дорога уводит его,
Только вокруг не видать ничего,
Как будто что-то не то.
 
 
Со следопыта велик ли спрос?
Камень любой королю на поднос
Положит Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Увидел тени вдали.
Может, глаза ему застил свет?
Ведь на старинных картах нет
Такой незнакомой земли.
 
 
И нет никого учинить опрос.
Никто не пасет коров или коз.
В сомненьях Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Решил пересилить страх
И цели достигнуть любой ценой.
Медленно двинулся конь вороной,
Вздымая копытами прах.
 
 
Там, где ватаги синих стрекоз
В небо впились пучками заноз,
Проходит Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Вступает в густую тень.
Он видит кольцо из больших камней,
Словно титаны далеких дней
Поставили здесь плетень.
 
 
Такой забор не пустить на снос!
От изумления в землю врос
Бывалый Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Делает шаг вперед,
Ведет вороного коня в поводу,
А конь упирается: «Я не пойду!»
И повод обратно рвет.
 
 
Сколько в тенях человеческих поз!
Чувствует в теле легкий невроз
Железный Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Вдруг ощутил покой,
Немедля походный блокнот достал
И бойко рисует камней оскал
Опытной твердой рукой.
 
 
Как солнечный луч целует взасос
Поверхность камней с чередой полос,
Рисует Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Находкой доволен вполне.
Он привезет любопытную весть —
Земли еще сокровенные есть
В нашей прекрасной стране!
 
 
В мыслях он дар королю поднес
И тотчас разбогател, как Крез —
Мечтает Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Весь предвкушеньем объят.
И вдруг, изменяя порядок вещей,
Является дева в алом плаще,
И волосы девы до пят.
 
 
И взгляд у девы слегка раскос,
И ветер играет лентами кос.
Безмолвен Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Не знает, что и сказать.
А дева голосом, полным огня,
Молвит: «Спасибо тебе за коня.
Его я согласна взять!»
 
 
И конь послушно, как верный пес,
К новой хозяйке пошел всерьез.
Бессилен Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Открыл пересохший рот.
А дева танцует и гладит коня,
Как колокольцами, смехом звеня,
И слова сказать не дает.
 
 
И губы у девы нежнее роз,
И облик намертво в память врос —
Понял Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Понял, кто перед ним.
Она – королева волшебных фей,
И в затаенной тоске своей
Все мы ее храним.
 
 
Как разум холодный идет в разнос,
Как прежняя жизнь летит под откос,
Чувствует Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Сделал глубокий поклон.
А дева стоит, как гранитный столб,
Нахмурив брови, и бледный лоб
Сполохом озарен.
 
 
По жилам кровь пробегает кросс,
И от волнения, как матрос,
Взмок весь Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Слышит будто сквозь сон,
Как дева ему приказала: «Встань!
Охотно твою принимаю дань.
Да будет твой мир спасен!»
 
 
И если страна не желает слез,
Нужно, чтоб ей ежегодно нес
Подарки Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Едва устоял на ногах.
Ей, королеве, подвластна земля,
И обложила она короля
Данью – увы и ах!
 
 
Представил, как весть королю принес —
И поздно будет сигналить СОС —
Бедный Индиго Джонс!
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Пытается возразить.
Но девы волшебной простыл и след,
Коня дареного рядом нет.
Что делать? Как поступить?
 
 
Побрел обратно, повесив нос
И отказавшись от сладких грез,
Печальный Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Духом еще не пал.
«Где конь? Так ограбили по пути.
Зато посмотрите, что смог найти!
Ну разве я не удал?»
 
 
И, на камзоле расправив начес,
Вытащил лист, на который нанес
Рисунок Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Решил не играть с судьбой,
Язык за зубами он удержал,
О королеве не рассказал,
Оставив дань за собой.
 
 
Король к высотам его вознес
За то, что древних камней колосс
Нашел Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Задумал все сделать один.
Золото, яства, чудных зверей
Тайком дарил королеве фей,
Как преданный паладин.
 
 
И в государстве достаток рос,
Пока подарки для девы вез
Благородный Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Прожил еще десять лет
И каждый раз не краснея врал,
Когда королеве передавал
От короля привет.
 
 
Ноги дрожали, словно в мороз,
Но шел, белея, как альбатрос,
Упрямый Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Понял, что близок срок.
Тогда он детям своим завещал,
Чтобы они в гранитный портал
Везли колдовской оброк.
 
 
Но больше ни слова не произнес.
И в темное время дождей и гроз
Отмаялся Индиго Джонс.
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Уже не узнал о том,
Что дети забыли его наказ
И ежегодно в урочный час
Не покидали дом.
 
 
И стало мокро в стране от слез,
И урожай на корню замерз.
Спаси нас, Индиго Джонс!
 
 
Матерый разведчик Индиго Джонс
Мог ли предположить,
Что дева свою не получит дань,
И скоро на острове Гранбретань
Станет опасно жить.
 
 
И короля поведут на допрос.
А тот палач, что главу его снес,
Был вылитый Индиго Джонс.
 

2006

Дуэль Калиостро

 
О сеньор Калиостро, вы снова слукавили,
Снова пошли на обман,
Очевидно, забыв о неписаном правиле,
Свыше дарованном нам.
 
 
Для богатых и бедных, для умных и глупых
Единая создана цель —
Словно в горной породе, пробитая в людях
Дорога к себе от себя —
роковая дуэль.
 
 
Коли был ты обижен простым человеком,
И сам ты – простой человек,
Будет вольно багровым немерзнущим рекам
Прокладывать русло под снег.
 
 
Но когда твой обидчик зовет себя магом,
Рожденным еще до Христа,
То резвее стократ доверяешь ты шпагам
Решить с шарлатаном неясные в споре места.
 
 
Ведь закон непреложен, он ясен и четок
Для жителей мира сего,
И давно утвержден миллионами глоток
Малейший параграф его.
 
 
Поединок – не жажда скорее напиться
До чертиков крови врага —
То нижайшая просьба, мольба возвратиться
Неведомой силе в родные ее берега.
 
 
На эфесе клинка и курке пистолета
Звездой пламенеет печать.
Кто-то метит в соперника, кто-то поэта
Заставит навек замолчать.
 
 
Дуэлянты бессмысленно жмутся на месте
Под хохот высоких светил.
Где-то там, между слов о поруганной чести,
Запрятался страх расколоть равновесие сил.
 
 
О мой друг Калиостро, чудак и безумец,
Застывшего времени след,
Поступил ли ты верно, при всех обязуясь
Истцу дать достойный ответ?
 
 
Вот сияющий лак дорогих пистолетов.
Вот холод отточенных шпаг.
Это рыцарский кодекс, не канувший в Лету.
Здесь принято все недомолвки улаживать так.
 
 
Но тебе, вечный странник, любые каноны
Как прежде тесны и скучны.
Ты привык у природы искать лишь препоны,
С ней жить в состояньи войны.
 
 
И ты счастлив по-детски, и недруг бросает
Наполненный ужасом взгляд.
Игнорируя песню безжалостной стали,
Ты сыплешь в бокалы с вином алхимический яд.
 
 
Вот потомок дворянского древнего рода,
Надменный и гордый собой.
Он почти совершенство, и Матерь-Природа
Довольна работой такой.
 
 
Он всегда исцелял воспаленный рассудок
Победой в красивом бою.
Но в руке вместо шпаги серебряный кубок.
О позор! он впервые боится за шкуру свою!
 
 
Посмотри на него – он согласен сразиться
С чудовищем, демоном, львом!
Только здесь все не так, он смертельно боится
Отравленной чаши с вином.
 
 
Калиостро, мошенник, сам черт тебе дядя,
Как хочешь ты спор разрешить!
Две пилюли – пустая и с противоядьем.
Кто сделает правильный выбор – останется жить.
 
 
Все законы забыты, все кодексы по боку,
Застит глаза моветон.
Тот, кто ищет в игре непреложную логику
Будет игрой посрамлен.
 
 
Оппонент, дуэлянт с благородною кровью,
Попятился, спавший с лица,
Твой насмешливый взгляд
                                      под заломленной бровью
Острее, чем белый клинок, тяжелее свинца.
 
 
Ты хитер, человек, показавший на деле
Свой древний лукавый талант.
Твой противник бежит, испугавшись дуэли,
В которой сам Бог – секундант.
 
 
Ты проделкой своей чрезвычайно доволен,
Но есть и обратный эффект —
Словно дикому зверю, лишенному воли,
Неведомой силе не дали явиться на свет.
 
 
Вот она, заключенная в противоборстве
Предвечным порядком вещей,
Разминает свои затвердевшие кости,
Хрустит желваками хрящей.
 
 
Силе нравится видеть, как слабые люди
Ей валятся под ноги ниц,
Как истцы и ответчики, жертвы и судьи
Ее умоляют вернуться в пределы границ.
 
 
О мессир, берегись, над тобою нависла
Рука с обнаженным мечом!
Ты не видел в дуэли особого смысла,
Но драться теперь обречен.
 
 
На врага твоего не подействуют яды
И порох его не возьмет.
Ты же знаешь – нелепы любые преграды,
Когда пробудился огонь или тронулся лед.
 
 
Ты, идущий дорогами всей ойкумены
Последние тысячи лет,
Как матерый актер, не слезаешь со сцены,
Когда даже зрителей нет.
 
 
А теперь – посмотри! – весь партер переполнен,
Но зал напряженно молчит.
Он безволен и слеп, и навряд ли запомнит,
Как с ударом меча разлетается вдребезги щит.
 
 
Что тебе предстоит? Забытье среди нищих,
Последний изгнанника путь.
И неведомой силе, свой гнев утолившей,
Дозволено будет уснуть.
 
 
Люди, вяло похлопав твоей пантомиме,
Сменяют партер на буфет,
И на рваных афишах останется имя,
Магический символ, застывшего времени след.
 

2009

Король-олень

 
Фаланги смертоносных жал
До неба выставили ели.
Рожок серебряный дрожал
В руке загонщика, звенели
Суставы упряжи, до цели
Легавых выводок бежал.
 
 
В зеленой поросли, в тенях
Вечерних сумерек, сгустивших
Свой цвет в вершинах и корнях,
Главу устало опустивший
Олень стоял; звучало тише
Вокруг веселье малых птах.
 
 
Стоял, как древний истукан,
Король таинственной чащобы.
Вдруг дрогнул горделивый стан,
И лай собак в припадке злобы
Охватывал оленя, чтобы
Захлопнуть с лязгом свой капкан.
 
 
Охота яростно гнала
Его по рощам и долинам,
Герольды рвали удила,
В леса вгрызаясь мертвым клином,
Пугая кликом соколиным
И горделивостью орла.
 
 
В туманной дымке, как в поту,
Купались вяло перезвоны.
«Ату! Ату его! Ату!» —
Кричали пьяные миньоны,
И драгоценности короны
Дождем сверкали на лету.
 
 
Олень метался, как шальной,
И хохоча, и негодуя,
Не утихал собачий вой,
Своим вожатым салютуя,
И все отчетливее сбруя
Звенела грозно за спиной.
 
 
А вдоль дороги ожил бор
И все вассалы гнули спину.
Таится тетерев-приор,
Барон-медведь склонился чинно,
Пал ниц одетый в мешковину
Простой ремесленник-бобер.
 
 
Все с восхищением следят
За поединком беспримерным
И пересмешники галдят
На небе в зареве вечернем,
А по земле огромным червем
Ползет охотничий отряд.
 
 
И звери прячутся скорей
От неминуемой расправы,
Ныряют в логово теней,
В сплетенье трав, на дно канавы,
Не тяготясь остатком славы
И дикой вольницы своей.
 
 
Барсук-хранитель кошелька
И вепрь-непобедимый рыцарь
С мольбою смотрят в облака,
Желая скрыться, вглубь зарыться
И пропустить людские лица
И взмыленных коней бока.
 
 
Но людям звери не нужны —
Они нашли свою добычу,
Которой в мире нет цены,
И, оглашая зычным кличем
Мир человеческих опричнин,
Они идут тропой войны.
 
 
Готовят пир у короля
С оленьим королевским мясом.
Пажам – рога из хрусталя,
А шкуры – доньям седовласым,
И кости – псам да свинопасам
Удобрить в парке тополя.
 
 
Уже развязка, цель близка!
Миньоны грезят о награде.
Вот поднялась одна рука,
Копье вонзилось в шею сзади
И свора псов забавы ради
Настигла зверя в два прыжка.
 
 
Охота выгнулась вокруг,
Застыла молча в изумленьи.
Тот опустил копье, тот лук.
Собаки захлебнулись в пене.
Из горла мертвого оленя
Шел голосу подобный звук.
 
 
Они услышали слова:
Да будет так, как вы желали!
Сгустятся сумерки едва
И нынче в пиршественном зале
На блюде, как на пьедестале,
Воздвигнется моя глава.
 
 
Вы так хотели на пиру
Отведать королевской плоти.
Что ж, поспешите ко двору —
Там, на высоком эшафоте
Плоть королевскую найдете
Во власть отданной топору.
 
 
Хрусталь рогов вам застит взгляд.
Что ж, поглядите на придворных,
Распластанных на дыбе в ряд,
Где угли пламенеют в горнах,
И доньи в одеяньях черных
Поспешно принимают яд.
 
 
Пусть кости отдадут мои
Собакам и свиному стаду.
Они, беспечные, смогли
Найти достойную награду.
Мои останки за оградой
Смешают с комьями земли.
 
 
Взойдет посев моих костей
Могучей колоннадой леса.
Все решено. Спустилась тень
На мир, вам милый с малолетства.
Увянет слава королевства
В крапиве на руинах стен.
 
 
Сказав, умолк. Раздался хрип.
И кровь закостенела в ране.
Рогов сияющих изгиб
Померк в нахлынувшем тумане.
И кто-то звякнул стременами,
Пролепетав: «Король погиб…»
 
 
С трудом добычу волоча,
Домой отправилась охота.
И блик последнего луча
Играл в росе, в потоках пота
И в каплях крови у кого-то
На бронированных плечах.
 

2009

Долосгуйер

 
На оазис упали тени суровых гор,
Холод ночи и жар пустынь начинают спор.
Эта распря, увы, не первая далеко.
Сколько разных усобиц минуло средь веков
С тех далеких, ушедших в область легенд времен,
Как людьми этот край до отказа был населен!
Финикийцы и греки, следом великий Рим
В свой черед осеняли пустыню крылом своим,
Стройный шаг легионов глушил перестук подков,
Непонятную речь и посвист кривых клинков.
А потом наступил последний, двадцатый век
И железные кони ускорили свой разбег,
И железные птицы пронзали небесный зной,
И железные рыбы барахтались под водой,
И железные люди из северных дальних стран
Приносили с собой огонь и железный буран.
 
 
Месяцами ярилась буря, но улеглась,
И один народ перенял у другого власть.
Принося кровавую жертву своим богам,
Корпус Роммеля шел по обугленным берегам
Средиземного моря, и пятились по пескам
Королевские обессиленные войска.
 
 
На оазис упали тени, и замолчал,
Погрузившись в тревожный сон, бивак англичан.
Перепаханный черный песок остывал вокруг
И вставал за спиной последний оплот – Тобрук,
Неприступная крепость,
                                  как счел Генеральный Штаб,
От которой начнется иной боевой этап.
 
 
Проведя рекогносцировку своих постов,
Разбрелись по палаткам выходцы с островов.
Заполняют веселым гуртом походный паб
Австралийцы под гнутым полем широких шляп,
Коренастые горцы, на хаки сменившие плед,
И ватага поляков в изгнании несколько лет.
Янтарем отливал по бокалам английский джин,
Поднимались тосты за безотказность машин,
За победу над Лисом Пустыни, за отчий дом,
И кто-то уже произносит слова с трудом,
Приводя аргументы, что бош – по природе трус.
 
 
На пологом пригорке сидит рядовой зулус
У костра, охраняя покой земляков,
Таких же усталых колониальных стрелков,
По воле чужой оказавшихся на войне.
Лишь сутки назад их бригада была в огне,
Лишь сутки назад он шел с карабином в бой,
Закрыв глаза, и видел перед собой
Оранжевый вельд, покрытую пылью даль,
Согретый светилом западный Трансвааль.
 
 
Он вышел из боя всего лишь сутки назад,
И было объявлено всем, что не будет взят
Город Тобрук, цитадель на последней черте,
За столетья видавший уже немало смертей.
 
 
На оазис упали тени. Неслышно спал
Одинокий край родников и зеленых пальм
И бодрствовал, охраняя его покой,
Африканец, Его Величества рядовой.
Взгляд замутненный греется на костерке,
Еле дрожит звериная кость в руке
И мелкие кости чернеют среди углей.
Казалось, от них не станет ему теплей,
Но вот зулус перестал дрожать и застыл;
Звериная кость с остатком сгоревших жил
В воздухе описала широкий круг
И пала в огонь, исполнив надсадный стук.
Сквозь брызги искр и вставшую тучей золу
В самое сердце пламени смотрит зулус
Недвижным безумным взглядом огромных глаз.
Губы заходятся в шепоте. Вдруг погас
И разгорелся с удвоенной силой костер.
Светом его наполнился черный взор,
Шепот зулуса готов сорваться на крик.
Вдруг африканец, сгорбленный, как старик,
Вскинулся, поднял руки к небесной мгле
И рухнул вниз, застыв на сухой земле.
 
 
Минуту спустя он поднялся и снова сел
У самого пламени, глядя в него, как в прицел,
В темных глазах своих все еще храня
Безумный танец разбуженных духов огня.
 
 
Над оазисом спали тени в ночной тиши.
Казалось – в союзном лагере ни души,
Лишь часовые вдали нарушали покой,
Окликая друг друга с тревогою и тоской,
Да город Тобрук возвышался, как горный хребет,
И глядел на восток, ожидая новый рассвет.
 
 
Окопы плели паутину среди песков.
Белая россыпь, след проходящих веков
Незримо, песчинка к песчинке, за дюймом дюйм
Вела наступленье на впаянный в недра дюн
Укрепрайон, надежду железных людей,
На скрытых брезентом их стальных лошадей,
На их идеи, стремления, их покой,
На их мечты, растоптанные войной.
Лишь стены города, выросшего в пыли,
Выдержать этот пыльный натиск могли.
Тобрук молчал и глядел свысока окрест,
Не веруя в перемену знакомых мест.
 
 
Все было как прежде – оазис, пески и тьма,
Как прежде время ссыпало в свои закрома
Зерно мгновений, тугие колосья дней,
Как прежде ползла по барханам змея огней.
А кто зажег их – гяур? сельджук? бедуин? —
Для древнего города путь их всегда един,
Все они много раз приходили сюда
И уходили вновь, не оставив следа.
Змея огней растянулась на всю длину,
А в самом хвосте ее, храня тишину,
Сидел у костра африканец, слегка дрожа.
Раздвинув уголья лезвием штык-ножа,
Он вынул кость, внимательно оглядел
И сдул золу, подняв седую метель.
В извилинах трещин, как в русле горной реки
Еще текли оранжевые огоньки,
Мерцали и гасли, тонули во тьме ночной.
И вновь зола покрыла кость сединой.
 
 
Сухими губами раздумья свои жуя,
Гладя ладонью шершавое ложе ружья,
Зулус провожал последний костровый блик,
Словно читал страницу древнейшей из книг.
Ничто не могло от него укрыться теперь —
С рассветом явится горечь людских потерь,
С рассветом придет огонь и железный буран
И в жертву богам кровь потечет из ран,
Новый рассвет не позволит начаться дню,
Песок переплавится в камень, и умрут на корню
Деревья в оазисе, мирно спящем сейчас.
А город Тобрук станет в который раз
Свидетелем битвы за право им обладать.
И будет разгромлена вся королевская рать
В угоду северным духам огня и льда,
Желающим воцариться здесь навсегда.
 
 
Близилось утро. Рассвет в пустынной дали
Светлым ручьем отделил небеса от земли.
Звездные капли падали с потолка.
Вот первый луч коснулся фигуры стрелка,
Чей разум бродил под небом иных миров.
Костер погас. И сумрака пал покров.
 
 
На спящий оазис с востока пролился свет.
Вслед за одним силуэтом другой силуэт
Выходил из тьмы, как из морских глубин,
И небосвод, сменив черноту на синь,
С новой надеждой раскрыл широко глаза.
Но вдалеке уже родилась гроза
И била тела барханов густая дрожь.
С этой грозой не явится теплый дождь,
Не напитает влагой заросли пальм.
С этой грозой пришла боевая сталь,
Несущая на себе железных людей,
Готовых пролить потоки иных дождей.
Железные кони пустились с места в карьер,
Железные рыбы вынырнули из шхер,
Железные птицы облепили неба карниз —
Так приказал им Роммель, Пустынный Лис,
Свой верный зверинец не зря кормивший из рук,
Чтобы в урочный час натравить на Тобрук.
 
 
На английских позициях выли ветра сирен
В напрасном поиске явных и тайных измен.
Солдаты встречали незваных гостей у крыльца
И мокли до нитки под ливнями из свинца.
Плечом к плечу наутро уснули в пыли
Австралийцы, пришельцы с другого конца земли,
Шотландцы, не приученные отступать,
Поляки, которых не будет родина ждать,
А чуть поодаль легли в горячий песок
Зулусы, платившие жизнями свой оброк,
Хозяину-льву британскому. Этот лев
Припал на брюхо, негаданно оробев.
На этот раз он оказался слаб.
И выбросил белый флаг Генеральный Штаб.
 
 
А в самом конце пологой песчаной гряды,
Куда не вели воинственные следы,
У черного круга кострища сидел человек,
Плотно закрыв тяжелые шторы век,
Похожий на истукана диких племен —
Резан из дерева и обожжен огнем,
Сидел без движений, ни слова не говоря.
Темную кожу позолотила заря
И зарево от пожаров рождало тень,
Собой подменяя уже наступивший день.
 
 
С детства познавший тонкости колдовства,
Сознанье свое зулус разделил на два.
И первое, прежнее, гасло вровень с костром,
Пока рокотал над пустыней железный гром.
А новым сознанием он за предел проник
По огненным рекам в трещинах костяных.
И реки бурлили, кипел за пределом шторм,
В глубинах неведомых, в тайне закрытых штор-
Сомкнутых век, поднимался стеной огонь,
Зыбкая плоть его противусолонь
Вращалась, как крылья гигантского ветряка,
Сливаясь в четыре пламенных языка.
И каждый язык вещал, как сто языков,
Про новый мир, где всех сокрушит врагов
Железный порядок, которому равных нет,
Который пришел, когда начался рассвет.
 
 
И вдруг появился странный слепящий луч.
Сквозь сжатые веки, сквозь толщу свинцовых туч
Оставил след на вращающемся кресте,
Словно оазис в пекельной пустоте,
Рожденный заклятьем, сказанным у костра.
Отныне знал африканец, что было вчера.
Ведомы были все планы друзей и врагов,
Ведомы были передвиженья полков,
Маршруты железных рыб, скакунов и птиц,
Очередность триумфов и перемен границ,
Количество черных дней и напрасных потерь.
Что будет завтра – открылось ему теперь.
 
 
Он видит то, чему назначено быть:
Железные люди вынуждены отступить,
В гранитные стены бьются волны атак
И вновь над Тобруком реет британский флаг.
Вновь цепи огней на холмах выгибают лук,
И выпадает у Севера власть из рук,
И загнанный в угол Роммель, Пустынный Лис
Уходит туда, где предки его заждались,
Свинцовою каплей его обагрен висок…
 
 
Этим событиям свой обозначен срок.
Все будет так, как поведал слепящий луч,
Сознанию новому давший надежный ключ.
Сквозь вихрей вращенье,
                                   сквозь завязь горящих пут
От этих мест луч проложил тропу
В другие, пока не изведанные места.
Снаружи осталась прежняя суета,
Победные крики живых и раненых стон,
Флаги с изображенным на них крестом,
Остался оазис, укрытый тенями гор,
И город Тобрук, хранящий немой укор
Во взгляде на этот бренный несчастный мир,
Себя самого легко превративший в тир,
Остались свинец и железо, песок и кровь,
Остались огни на пологих рядах холмов,
И на одном из холмов остался ненужный прах
Долосгуйера – гадателя на костях.
 

2011

 
11
  долосгуйер – «человек, кидающий кости», гадатель в племенах Южной Африки.


[Закрыть]