Текст книги "Досрочник"

Жизнь после меня

Всю ночь не спал, переживал за Гольфстрим, который, как пророчествуют телевизионные мудрецы, скоро остынет. Планета оледенеет, и значить, закроют наш универсам, где всегда свежий кефир. Очень расстроился и думал, как спасти мир. Утром посмотрел в окно и увидел, что мусор снова не вывозится. Уже третий день. Очень расстроился за неубранный мусор во дворе. Еще, и с потолка закапало. Опять сосед Петров унитаз засорил.

Принялся обзванивать коммунальные управления и стучать в дверь соседа. Но всем было не до меня. Где-то, занято, где-то, не отвечали, где-то, сменился адрес, а где-то, отмечали юбилей начальника ДЕЗа. Сосед Петров уехал к новой подруге в Новогиреево, и ему было не до меня и прорванной канализации. Места себе не нахожу. Все рушится. Сообщили по радио, что спутник на землю падает, и возможно, мне на голову. От переживаний за судьбы человечества схожу с ума. Звоню во все инстанции. Но всем – не до меня. Все заняты важными делами, и как говорится, не до конца света.

А с потолка уже льет. Помчался ловить соседа в Новогиреево, но тот уехал в Турцию, на курорт, с другой подругой. По пути, заглянул в расчетный центр – выяснять, за что с меня в пять раз больше, чем раньше, берут за коммунальные услуги. Я все лето на даче пребывал, и ни водой, не светом не пользовался, пытаюсь доказать расчетчице.

Расчетчице не до меня, ей по телефону подруга Милка рассказывала о новых модных юбках, ниже талии и выше бедер. Таких лохов коммунальных, как я, целая очередь собралась, и все хотят на такой же вопрос ответ получить. И потому, пенсионерка Антоновна меня локтем в сторону отодвинула, потому, что ей не до меня, ей надо внука на теннис и английский вести. И всем в очереди было не до меня, и потому, так и не узнал, за что за воду и свет содрали такой тариф. Расчетчица окошко на перерыв закрыла, потому, что к ней пришел ее хахаль Валек, с хризантемами. Им стало не до кого, тем более до меня.

Тут время поджало. Надо срочно ехать на службу. Ринулся в трамвай, затем в метро, где народу – не продохнешь, и всем не до меня. Особо обидно стало, что сидит напротив симпатичная брюнетка, похожая на мой идеал женской красоты, который я всю жизнь искал, и ковырялась в ноутбуке, и было ей не до меня.

Пришел в контору муниципальную, и узнал, что сократили штаты вместе со мной. Руководству было не до меня, надо было устраивать на штатные должности племянников и любовниц, которым было не до меня.

Отправился на службу занятости. Там всем было не до меня. Там слесари и дворники, курьеры и официанты требовались, кроме меня – корректора…

Иду вдоль Тверской. Там витрины магазинов и офисов сверкают ценами и валютными курсами. В ресторанах и кафе все едят, смеются, и всем не до меня. На площадях оппозиция митингует за свободные выборы. По магистрали авто раскатывают всмятку зазевавшихся пешеходов, и всем не до меня. И потому зацепил крылом меня за ногу изящный «порше», и проволок по асфальту. Водителю Анжеле не до меня, она доллары на евро едет менять в банк, чтобы выкупить тур на Мальдивы, и потому, не останавливаясь, умчалась подальше от меня.

Доковылял до травмпункта, а там, и вовсе, не до меня. Там, таких, с переломанными конечностями, и без меня девать некуда. На всех врачей не хватает, потому, что один хирург в платной клинике подрабатывал, другой – лекции читал в колледже, чтобы загородный домик в Ницце купить, и ему, конечно, было не до меня. Пополз домой, залил йодом и водкой. Вроде, по легчало. Лежу в своей однокомнатной квартирке на тринадцатом этаже. Потолок обвалился, но не каплет. Сосед Петров – новый унитаз поставил. Я прилег отдохнуть на софу среди штукатурки. Никто мне не звонит, всем не до меня. Выглянул в окно, а во дворе – все тот же мусор. Более того, на детской площадке – гараж многоэтажный решили строить. Корчуют липы и черемуху, которыми я еще с детства любовался. Встрепенулся, засуетился, забыв про боль, принялся звонить в префектуру и прокуратуру и в полицию с протестом, но всем было не до меня. В полиции – переаттестация, в ЖЭКЕ – руководство на взятке – попалось. Заняты все, кроме меня. А я всех своими проблемами от важных дел отвлекаю. Хоть, исчезай из этой жизни, чтобы никому не мешать. И вдруг, в самом деле, в сердце сосуд оборвался, и провалился в безмятежье, туда, где всегда темно и спокойно, и никаких проблем. Лежу под столом, с открытым ртом, и благообразным выражением вселенской мудрости лицом покойника.

А за окном – жизнь журчит и плещется, как вода в новом унитазе Петрова. Одни мороженное едят, другие срочно заканчивают строительство гаража, а ноутбукная незнакомка из метро, играет свадьбу без меня. Зато мусор вывезли со двора, но вместо детского сада – открыли казино. Теперь за это переживают другие, и пишут жалобы в управу без меня…

Я пролежал в квартире три года – никто не вспомнил меня. Я высох, мумифицировался и стал даже лучше выглядеть, чем при жизни. Вспомнили про меня судебные приставы, слишком большой долг за квартиру накопился. Взломали дверь и со мной поздоровались…

Теперь в квартирке моей живут незнакомые люди, которые ругаются с соседом Петровым, который снова засорил унитаз. И никто не догадывается, что в этой жизни был я, и переживал за судьбы мусора и Гольфстрима. А на моей «Ниве», внук Никодим, которого вырастила без меня гражданская жена Марина, ездит на рыбалку, меня не вспоминая. Он столкнулся с «порше» на перекрестке и познакомился с водителем Анжелой, которая сверкала импортным загаром. Она пересела в машину к моему внуку, и поехали варить уху на реку Протву. Был ли я, или нет в этой жизни – никого не волнует. Среди одинаковых плиток кладбищенских, мою не видно из за бурьяна. Да и не нужна табличка – на этом месте, уже кто-то, другой, без меня покоится…

Сосед сверху Петров купил себе недвижимость в Турции и в Болгарии, и теперь засоряет унитазы в международном масштабе. Жизнь журчит и плещется, где меня нет, и где я не нужен. И кто-то, другой переживает вместо меня, что будет с землей, если остынет Гольфстрим, и планета покроется коркой льда на тысячелетие, и все живое вымерзнет и исчезнет. Видимо, будет другая жизнь без людей, которых, как бы некогда и не было. И никто не будет переживать, что воруют Госказну, и распродают плодородные земли под коттеджи, и вовремя не вывозят мусор со двора. Несправедливость исчезнет вместе с людьми, и воцарится вековое ледовое безмолвие, справедливое для бесконечности…

Заблудшая цивилизация

Каждый день узнаем, что-то новое о себе и своем прошлом. Раньше все просто было, знали, что произошли от обезьян и спали спокойно в обезьяньем состоянии. Сегодня же все переосмысливается. Оказывается цивилизация функционировала давно, еще, задолго до обезьян, и была основана некими пришлыми гуманоидами космического происхождения, которые делились на атлантов, великанов и ариев… Между ними был конкурентный спор, кто из них умнее. Они уже тогда владели всякими хитрыми технологиями, могли на расстояниях мысли передавать как «эсмс», двигать пирамиды, воздвигать дворцы усилием воли и использовать человекоподобных в качестве рабочей силы. Во время мирового потопа часть из них видоизменилась в русалок и ящеров, и погрузилась в недра морские, и кое-кто, из них до сих пор, еще, попадается хмельным рыбакам в сети.

Другая часть же продолжала процветать на остатках суши, враждуя и конкурируя и, в конце – концов, уничтожили друг друга с помощью сверхмощного оружия, а затем дружно вымерли. А вот, человекоподобные мутанты, используемые в качестве рабочей силы, муравьями расползлись по земле. И те, кто не замерз в ледниковый период, и кого не сожрали динозавры, образовали гнезда государства со своими вожаками. Некоторые успели перемешаться с остатками ариев и обезьян, и получилась новая раса, которая потом усовершенствовалась в гомо-сапиенс, где смешались гены мутантов и ариев, атлантов, и земноводных и глубоководных и обезьян. Вот, такие, вот, мы и сейчас и есть, и что в каждом больше преобладает обезьяньего или земноводного или арийского, это уже кому как перепадет. Сегодня под влиянием интернет, телевидения, обилия отходов, мусора, автомобилей появился новый тип – автокентавр. С человеческим верхом и автомобильным задом, с карбюратором вместе души. Генетики прогнозируют дальнейшие мутации – когда сапиенс уйдет в интернет, а по земле будут бегать бесшумные «эсэмэсы» параллельно с толпами свирепых неандертальцев – «бомжедавов», в которых постепенно превратятся бомжи, вышедшие из дебрей помоек. Возможно, что из виртуальных эсэмэсов и бомжедавов завяжется новая человеческая раса…

Вечноцвет

Кажется, что круглый год цветут улицы соблазнительно ярким многоцветьем женской красоты, которая благоухает в скверах, переходах метро. Конвейер эскалаторов расфасовывает по станциям живые конфетки в цветастых обертках юбочек, блузок, шарфиках. Изящные, с чарующими мордашками и упругими бедрами, обтянутыми юбками и джинсами, они безжалостно ослепляют мужские глаза вечным праздником. Красавицы улыбаются из окон автомобилей в дорожных пробках, горделиво любуясь своими личиками в зеркалах. Кажется, что тоеты и лексусы, пижо, ауиди для них такие же атрибуты женской красоты, как косметички, сумочки или колготки. Женщины, хмелили краеведа Ховсюкова, специалиста по забытым цивилизациям, как вино «каберне» на пустой желудок без закуски. Он сравнивал их в своих стихах, которые сочинял сугубо для себя и будущих поколений, то с конфетками, то с ходячими цветами, то щебечущим птичками. И всякий раз, при виде стройных ножек или кокетливой хорошенькой мордашки, сразу же забывал о возрасте, радикулите, гастрите, чувствовал себя юным повесой, влюбленным в юбку выше колен.

Однажды, выясняя в ДЭЗе вопросы излишней задолженности по оплате за электроэнергию за полгода, потребовал телефон главного бухгалтера. Он принципиально решил добиться справедливости в сфере ЖКХ, и готов был добраться до любого начальства, вплоть до президента страны. Главбуха звали Наталией Ивановной Веселовой. Эта фамилия вызвала у него невольное волнение. Когда-то, в годы юности далекой, канувший в бездну времени, как древняя цивилизация инков, он был влюблен в однокурсницу Наталию Веселову. Но любовь была безответной.

– «Может быть, это – та самая Наталия, с большими карими глазами, и стройными ножками «, – сентиментально подумал он.

Наталия тогда, в те далекие годы, была хороша собой и избирательна в общении. Вокруг нее крутились ухажеры разных мастей, к институту ее подвозили на крутых иномарках. Девушка гордой походкой манекенщицы «от бедра», проходила мимо Ховсюкова, обдавая его подчеркнутым равнодушием, как ароматом французской косметики, дразня недоступной красотой.

От этих нахлынувших внезапно мыслей, у него даже пальцы на руках задрожали. Набрал по мобильнику номер телефона конторы, и побледнел, услышав ее голос, глубокий, с нежным переливом интонаций. От звука этого голоса у него всегда замирало сердце, когда он, в те далекие времена, украдкой звонил ей домой по ночам по телефону, и глубокомысленно молчал, сопя в трубку…

– Наталия Ивановна, это вы? – робко спросил он.

– Я, – удивленно ответила она, – а кто же еще?

– А я Жора Ховсюков, помните? -

Он залепетал полную околесицу, и про время, быстро бегущее, и что чувства не стареют, и что очень хотелось бы повидаться, и вспомнить прежних друзей…

– Жорик, я помню тебя, потеплел голос главного бухгалтера, отчего сладостная нега обволокла его сердце. Приезжай в понедельник, после обеда, поболтаем…

Он приехал в понедельник в три, как договорились, в контору единого расчетного центра. В одной руке он держал букет белых роз, в другой пакет с бутылкой сухого вина «кабернэ». Поднялся на третий этаж, в комнату семнадцать, и растеряно остановился на пороге, всматриваясь в столики, за которыми сидели за компьютерами очаровательные создания, вечным цветом украшающими планктон жизни… Он старался определить среди них Наташку…

И вдруг услышал знакомый голосок: – Привет, Жорик, заходи не стесняйся…

Но он растерялся еще больше. Трепетным голосом говорила незнакомая, полная женщина с одутловатым лицом, и плывущим в разные стороны телом, как расползающееся из кастрюли бесформенное тесто…

– Ну, что, как твои дела, как дети, – заботливо спросила она, похожая на тещу его старшего сына, которая улыбалась ему вставными зубами с золотым напылением. И только ее глаза, близоруко щурившиеся, еще сохраняли прежнее соблазнительное сияние, как у былой Наташки… Он, сдерживая разочарование, отвел руки с цветами и пакетом за спину, опустил голову, вспомнив сразу о несоответствии расходов. Забормотал о здоровье, погоде, и нетерпеливо перебирая ногами, попятился к выходу. Но Наталья его не отпускала, закурив, размахивая полными огрубевшими руками, она рассказала ему о своих внуках, о трех бывших мужьях, и о том, что ее мучают давление, почки, радикулит и миома, и посоветовала от запора пить шалфей с уксусом. Он был на все согласен, лишь бы скорее уйти. И вдруг у выхода столкнулся с той самой Наташкой, в которую был влюблен с первого курса, в идеал женской красоты, с тонким гибким станом, с выразительными карими глазами, с игриво плещущим по плечам водопадом мягких шелковистых золотистых волос.

– А это моя старшая внучка, Наташа. Пришла ко мне за деньгами. Хочет поехать в Египет отдохнуть со своим ухажером. А ухажеры такие, что на чужой счет проехать норовят. Но других нету. Поколение пепси. Ну, кто, кроме бабки поможет, прокурено бронхиальным голосом протрубила его бывшая пассия.

Вновь отштампованная временем юная Наташка, кокетливо моргала длинными ресницами, а глазки ее переливались бедовыми огоньками, которые на мгновенье парализовали любовным шоком прединфарктное сердце Ховсюкова…

Он поспешно сунул девушки букет роз, сказав, это вам всем, и вышел, уставший и постаревший. В душе ощущал давление и гастрит, а в почках зашуршал старый песок. Зашел за угол и залпом опорожнил бутылку вина «каберне».

Ослепленный женским многоцветьем, шел по бульвару, куда глаза глядят. Красота играла со временем в прятки, отцветала и меркла от смога, гари, пошлости, возрастных болезней, обрастая внуками, стиральными порошками, хозяйственными сумками, но возрождалась новым поколением дочек и внучек, которые были еще ярче и краше… «И пока цветет красота – живет планета», – пришла в голову умная мысль Ховсюкову. Наверное, кто – то это уже говорил из древних философов.

Сам, не зная зачем, брел за сверкающими ножками сочной брюнетки, напоминающей ему шоколадную конфетку в блестящей обертке…

Душа-мобильник

Технический прогресс в человеке все меньше человеческого оставляет. Уже с детства он экипирован, как робот: в ушах – микройбайты, в руках микрокомпьютер, уводящий сознание в интернет, на шее – навигатор, из карманов на все мелодии играют мобильники. Куда душу воткнуть, если для нее не осталось места. Только перепрограммировать ее в «сим карту» и засунуть в мобильник. И тогда все просто. Жизнь – батарейка. Душа-мобильник. Чем дороже мобильник – тем сложнее душа. Тем значительнее личность. Можно себя фотографировать, записывать на диктофон, гулять в интернете и даже чипсы выпекать. Кто ты без мобильника, словесный пустозвон? Сегодня человек без мобильника это все равно, что дом без света, унитаз без канализации, начальник без брюк.

Ныне все рождаются вместе с мобильником и общаются с родителями через «мтс» или «билайн». Зайдешь в вагон метро, там сплошный перелив мелодий мобильных звонков, у каждого мобильника свой ритм под стать характера и менталитета. Мобильники у крутоголовых парней в джипах напоминают пистолеты с многозарядными обоймами. Номенклатурный чиновник хранит в кармане телефон никелированный, со спутниковой связью, и может с любой галактикой связаться. Но в любой момент, он спрячется от нежелательных звонков, как от ненужных, невыгодных на сей момент ему людей. И звони, не звони, не дождешься обещанного жилья, разрешения на строительство или на работу. В ответ – металлический голос обрежет ваши надежды, что «абонент недоступен». И не отыскать этого чиновника, словно молекулу в космосе.

Гремит мобильный перезвон в атмосфере, что перелетные птицы сбиваются с пути, путают полюса и под самолеты бросаются. Но разрядились батарейки – жизнь кончилась. Перезарядил, новая жизнь началась. Душа сознание не беспокоит. Новое поколение заряженных батареек идет на смену. Источилась емкость – батарейку выбросили. Вместо врачей – специалисты по программированию мобильного интернета.

Митин Петя был компактен, как портативный ноутбук, запрограммирован на карьеру и финансовый успех. Играл на валютных биржах, и зарабатывал на подключении всяких хитрых программ-интернет сервиса для вышестоящего начальства. Без Пети все эти тузы пузатые с никелированными мобильниками, как дисконт карта без банка. Кто им мобильник настроит, кто программу введет спутниковой связи и навигации – Петя. У него в компьютере плещется целый мир-кино и фотовыставки, секс и фитнес, совещания и презентации. Вся жизнь его в компьютере, где можно жениться, родиться, разбогатеть и даже картошку покупать через интернет.

Но то все эти блага были не для поэта Моргушкина, который сочинял стихи на бумаге дедовским способом, и его никто не печатал и боле того, никакой выгоды от этой поэзии не было. Он даже на ноутбук себе не заработал, а все деньги истратил на издание за свой счет тоненькой книжечки своих стихов с собственной фотографией на обложке. Странная душа у непонятого поэта Моргушкина не умещалась в интернете, и выплескивалась оттуда, до неприличия, как живая рыба, купленная в гастрономе для жарки, и вдруг ожившая в ванне с водой, начав активно бить хвостом по воде. Его давно уволили за ненадобностью из рекламного агентства, его батарейки жизни выработали свой срок. Вот только его душа жила в тоненькой книжечке его стихов, которая хранились на полках районной библиотеки. Когда-то, он отнес туда свои невостребованные книжечки, и даже подписал: «Библиотеке от Моргушкина, бесплатно». Причем, слово «бесплатно», подчеркнул трижды. Теперь его душа всякий раз оживала, когда эту книжечку открывала юная библиотекарша, кареглазая девушка Настя, случайно обнаружив ее на полках, влюбившись в стихи поэта и в его душу, хотя, жизнь – батарейка которого уже давно была закопана на кладбище.

Здравствующий и преуспевающий мобильный бизнесмен Митин Петя безуспешно пытался покорить сердце Насти, программируя в ее мобильнике навигаторы, и секс-позы, устанавливая интернет в библиотеке. Она уважала Петю Митина за продвинутость в техническом прогрессе и в сексе, но душа ее тянулась к поэзии, как цветочек в горшочке на подоконнике к солнцу.

Вздыхала каждую строку, как аромат белых лилий, которые страстно любила, и была, чем-то на них похожа, нежная, белая, трепетная.

На нее грустно смотрел с обложки книжечки Моргушкин, который очень любил красивых женщин, но очень боялся их, как дорогих иномарок, на которых не умел ездить. Он даже близко боялся подходить к их лакированным кабинам, боясь, ненароком, поцарапать… И потому всю жизнь проездил на велосипеде, пока, не отравился в дешевой привокзальной забегаловке некачественными беляшами, с непонятным мясом.

Вилял хвостом, почем зря

Забавного щенка, смесь дворняги с лайкой, рыжего с белыми пятнышками на круглой мордашке, Федор купил за копейки у станции метро «Рижская». Собачку пыталась всучить прохожим в руки старушка в поношенном пальтишке. Под ногами у нее в сумке копошилось еще два таких же рыже – белых комочка.

– Ощенилась моя Машка, жаловалась она, ее-то кормить пенсии не хватает, а тут еще троих подбросила. Возьмите, пожалуйста, а то придется в урну всех выбросить, обращалась она к тем, кто останавливался.

– Хорошая будет игрушка ко дню рождению Вадика, решил Федор, и взяв за шкирку щенка, бросил его в кабину своего джипа. Довольный, тем, что не надо искать в супермаркетах дорогих подарков помчался домой.

Трезор, как прозвал его Федор, и в самом деле, стал незаменимой игрушкой для пятилетнего Вадика. Тот его гладил, таскал за хвост, стрелял в него из пневматического пистолета пластмассовыми шариками. Трезор не обижался и старательно служил безотказной игрушкой, стараясь угодить малышу. Забавно плюхался на спину, задрав лапки, визжа от счастья, если ему почешут животик. То и дело, давал лапку Вадику и его родителям. Казалось, что для него был пик счастья угождать своим хозяевам, которых любил больше всего на свете. И хотя его забывали покормить вовремя, а Вадим пинал его ногой вместо мячика – пес неистово радовался всякий раз, при виде хозяев, визжа и виляя хвостом, как пропеллером. Также приветлив был и с друзьями хозяев, целуя им ноги, вставая на задние лапы, что их обнять. При этом, не замечал их брезгливых лиц, и не обижался, когда грубо отпихивали его.

Со временем охладел к нему и Вадим. Им стали тяготиться, и часто забывали погулять с ним по утрам. Отчего Трезор жалобно стонал под дверью и с мольбой смотрел на Вадима и его родителей, которым всем было не до него.

– Надоел уже этот увалень, ворчала, Антонина, жена Федора и мать Вадима, надо его выбросить и купить шпица, карманную собачку, а этот дворняга…

Его стали запирать в темную подсобку, когда приходили гости. А однажды, во время празднования дня рождения Вадика и вовсе забыли о нем на два дня, пока Трезор отчаянно не стал лаять и скрести дверь. Все это время Трезор самоотверженно терпел, чтобы не испачкать пол хозяйской квартиры. Когда Федор открыл подсобку, то собачье счастье было неизмеримо. Визжа от счастья, Трезор обнимал ноги хозяев, лизал им руки.

– С меня довольно, резко пнула собаку Антонина. – Вадим уже на него не обращает внимания, играет в компьютерные игры, а он уже вон какой здоровый вымахал, шерсть от него и запах. Ковры потом не очистишь. В общем, избавь меня от этого счастья. И гулять мне с ним некогда.

Федор взял его на поводок, поводил вокруг дома. Трезор горделиво шел с хозяином, стараясь лапками с белыми пятнышками, словно в белых гольфиках, идти с ним в ногу. Ему очень нравилось гулять с хозяином, и он преданно смотрел на него, стараясь угодить каждому его жесту. Рыкнул на прохожих, которые неуважительно прошли мимо. Зарычал на встречную кошку, чтобы та не перебежала им дорогу. Федор взял его подмышку и открыв дверь своего джипа, бросил как тряпку на сиденье. Они долго ехали, Трезор, прижавшись к сиденью, задремал, убаюканный ритмом мотора. Проснулся, когда его больно взял за загривок Федор и выбросил, как грязную тряпку, из кабины, и тут же уехал. Трезор взвизгнул, больно шмякнувшись на землю, и долго не мог понять, где он, и почему. Он бегал вокруг следов автомобиля, нюхая и плача, не понимая, что же произошло. Ночь и день он просидел около этого места, ожидая, когда за ним вернется хозяин. Но никто не приходил. Рядом были стройка, бараки, грязные кучи. К нему подошел вонючий человек с палкой, и сумкой с пустыми бутылками… Он бросил ему кусок зачерствевшего батона, но Трезор глухо зарычал на незнакомца, и не притронулся к хлебу, хотя, очень хотелось кушать и желудок сжимался от голода.

Потом около него завертелись двое смуглых рабочих в спецовках и белых касках. Они наклонились над ним, положили кусочек колбаски. Недоеденный «доширак», и мясо из банки тушенкой… Трезор медленно обнюхал и начал жевать. Попил воду из лужи, и пошел за рабочими… Он стал жить в перевернутой бочке на территории стройки, и быстро освоился с новыми обязанностями сторожа. Лаял на грузовики, бегал вдоль заборов – в общем, включился в работу. Он помнил тех, кто его подкармливал, и при виде их, радостно визжал и вилял хвостом, облизывая им руки. Но, при этом все надеялся, что приедет джип с Федором. И всякий раз, обманувшись при виде подъезжающих внедорожников с чужими людьми, закатывался обиженным лаем и даже пытался укусить колеса.

Потом рабочие уехали – стройка оформилась в гостиницу, вокруг асфальтировали, благоустраивали, а Трезора стали бить палками. Потому что он больше не вписывался в ландшафт. Он бегал вокруг да около, ища себе место. Его отовсюду гнали, и он не знал за что. Трезор хотел любить людей и служить им, а его за это били. Встретился с овчаркой с перебитой ногой, и матерым барбосом с обваренным боком. Втроем было веселее. Они добежали до метро, и разместились около станции на газоне. Ночью они охраняли вход в метро, и за это сторож делился с ними своим ужином, при этом, иногда перепадала ему косточка куриная, и даже кусочек мяса.

Как-то, среди дня подъехали ребята на джипе, как у Федора и он ринулся к ним с радостным лаем думая, что это вернулись за ним его хозяева. Ребята были чужие. Они с дикими воплями принялись стрелять в него, и в его друзей из травматических пистолетов, воображая себя охотниками на диких львов в Африке. Пуля попала Трезору в глаз, и он, завизжав от невыносимой боли и обиды, с громким воплем помчался, не видя куда, по улицам. На переходе он его сбил мерседес.

Но он выжил, ходил на трех лапах, с вытекшим глазом – но жил на помойке во дворе многоэтажного дома. Раны и ссадины вновь покрылись пушистой шерстью, которая переливалась трехцветной палитрой, что делало его вновь симпатичным псом. Дворник ласково его гладил, а дама с грустными глазами из крайнего подъезда, кормила его колбасой и даже варила ему бульоны. Она несколько раз пыталась зазвать его к себе домой – но Трезор сопротивлялся, и доходя до подъезда убегал опять на помойку. Он боялся людских квартир, там было неуютно, и в любой момент могли выбросить за шиворот, как грязную тряпку, в незнакомой местности. На помойке он знал свое место и свою работу – отгонял чужих псов, душил крыс, но бомжей не трогал. Он позволял им копаться в контейнерах, и хотя, не был с ним запанибрата, но сочувствовал им, считая их очень близкими ему созданиями. Хотя, ухо надо было держать с ними востро, однажды пьяный бородач пытался об него тушить окурки. Трезор так зарычал и оскалил зубы, что больше того в окрестностях никто не видел…

Однажды ночью, когда он дремал на выброшенном старом диване, рядом с мусорным контейнером, его оглушили тяжелой дубинкой. Это спецбригада проводила новый рейд по очистке города от бродячих псов. Оглушили его профессионально. Он сразу издох, не почувствовав боли. Его тушку бросили в фургон, и отвезли в специальное учреждение по сжиганию мусора.

Когда дама с грустными глазами пришла на помойку кормить Трезора, то кроме бомжа, роющегося в контейнере и двух приблудившихся кошек, она никого не обнаружила. Трезор исчез, и никто не целовал ей руки, не радовался счастливо и бескорыстно ее приходу, виляя хвостом.

С исчезновением Трезора для нее сократилось в этом мире пространство бескорыстия. Она вновь почувствовала себя одинокой, и из ее глаз ее потекли слезы…

Если бы был бы жив Трезор, то он бы узнал, как его искал его бывший хозяин Федор на джипе. От него ушла жена к его боссу, захватив с собой Вадика. Федор вдруг остался один, со своим джипом. На фирме ему объявили о его сокращении. Он вдруг почувствовал лютое одиночество и вспомнил о ласковом Трезоре, который безудержно искренне радовался при его появлении. Он вдруг рванул искать собаку. Но так, и не нашел тот задворок среди столичных лабиринтов улиц. С тоски выпил еще полбутылки коньяка и спьяна, разбил левое крыло автомобиля о столб за поворотом.