Текст книги "Лекции по истории средних веков"

Продолжающиеся переселения германцев из прежних мест их оседлости заставляют нас возвратиться к готам, которых мы оставили в степных равнинах южной России, рассмотреть некоторые явления и факты из их жизни и проследить их дальнейшие движения на запад.

Поселившись в южной России, готы не составили одного сплошного обширного государства, а разделились Днестром, как мы видим, на две ветви – Тервингов и Грейтунгов, так что царство Германариха Остготского, о котором всегда упоминается в сочинениях о древнейшем периоде русской истории, по всей вероятности, не было так могущественно, как говорит Иордан (по Иордану, царство Германариха простиралось от Черного моря до Балтийского и даже до Белого, потом от Карпат до Волги и устьев Дона – Iordan. Get. § 120). Надо полагать, что Германарих был конунгом одного племени и, может быть, имел под своей властью соседние славянские и финские племена (Иордан упоминает о подвластных готам племенах vasina, merens и другие, о которых можно предполагать, что это финские племена весь и меря – Iordan. Get. § 116).

Как уже известно, готы делали морские набеги, грабили берега Черного моря и доходили в Малой Азии до Каппадокии. Походы имели для готов особо важное значение еще в том отношении, что они познакомили их с христианством. Пленники, взятые во время набегов, открыли победителям новую веру и даже, до некоторой степени, явились миссионерами среди варваров-язычников.

К одной из таких пленных христианских фамилий принадлежал и знаменитый просветитель готов – Ульфила (Вульфила). Сократ, Созомен, Филосторгий (Philost. Hist. eccl. II, 5) и другие писатели прямо и определенно говорят, что он был каппадокийский грек. Во всяком случае, из Каппадокии вывезен был дед или прадед его (в 267 году), а сам Ульфила (Wulfila, немецкое vulfs – Wolf) родился в 311 году уже на готской почве (ум. 383 г.).

В нынешнем столетии немецким ученым Waitz’oм в одной из библиотек случайно открыт небольшой отрывок, где ученик Ульфилы Авксентий, епископ Доростольский (Силистрийский), сообщает о нем довольно точные и определенные сведения и передает даже «Исповедание веры Ульфилы».⁵ Родившийся в пределах южной России, между Днестром Днепром, Ульфила по вероисповеданию был арианец. Зная готский язык, он изучил также латинский и греческий, задумав еще в ранней юности дело, исполнению которого посвятил всю свою жизнь.

Еще в юности Ульфила сопровождал одного готского епископа на Никейский собор (Socrat. Hist. eccl. Lib. II, 41; Sozom. Hist. eccl. Lib. IV, 24), но по молодости сам он не мог иметь там влияния. Впоследствии он отправился в Константинополь и поступил в духовное звание чтеца-анагноста. Около 341 года его посвятили в епископы; Ульфила воротился на родину и там принялся за дело, которое давно задумал.

Во время проповеди у готов Ульфила подготовлял помощников и продолжателей своего дела, одним из них был Авксентий. Обращенные готы почитали Ульфилу, который был предан исполнению своей пастырской миссии. Проповедник Авдиан-аскет основал несколько монастырей на землях готов.

Составив с помощью греческого языка алфавит для готов, Ульфила познакомил их с искусством письменности и сам перевел на готский язык Святое Писание, за исключением только книг Царств.⁶

Любопытна причина, вследствие которой Ульфила в своем переводе пропустил книги Царств: он полагал, что для готов, воинственных и беспокойных, описание войн, которыми наполнены эти книги, будет положительно вредно (Philost. Hist. eccl. Lib. II, 5).

Своими переводами и изобретением готской азбуки[59]59
  В основание готской азбуки Ульфилой был положен греческий и латинский алфавиты; из греческого он взял большинство буквенных знаков.


[Закрыть] Ульфила положил начало самобытному народному развитию готов. Если готы, переселившись на римскую почву, дольше других сохранили свою самостоятельность, то этим они обязаны именно той опоре, которую находили в собственном вероучении, в святых книгах, переведенных на их родной язык.

Благодаря этому же обстоятельству арианизм на долгое время сделался национальной религией первоначальной Германии, его исповедовали не только готы, но и бургунды, вандалы и другие народы.

Итак, германцы, с одной стороны, вырастали приобретением самостоятельности, с другой – в ней же, религиозной автономии, лежит причина того, что государства их были непрочны на римской почве: они были в антагонизме с православными галло-римлянами, территории которых заняли, и это естественно ослабляло их. Ульфила долго проповедовал в стране готов и нашел множество последователей. Во время гонения, воздвигнутого на христиан вождем готов-тервингов – Атанарихом, мы уже не находим Ульфилы в Готии.⁷ Он не дождался перехода готов за Дунай и при начале гонения ушел из южной России. Со своими близкими людьми он нашел убежище около города Nicopolis – Никополь на Истре.⁸ Император Констанций, сам арианин, принял Ульфилу весьма ласково и позволил ему поселиться здесь, даже называл его «Моисеем своего народа».⁹ Готы, пришедшие с ним, отказались совершенно от своей воинственности и долго оставались на новом месте поселения. В пределах Римской империи Ульфила продолжал действовать совершенно так же, как и на своей родине; до самой смерти он был высоко уважаем императором. Перед своей кончиной он был им приглашен для умиротворения распри между последователями арианского исповедания и приверженцами какой-то новой секты, основанной одним готским еретиком.

Гонение это описано в почти современном и любопытном житии святого Саввы Готского;¹⁰ там говорится между прочим, что Атанарих ездил по Готии, возя с собой идолов, и принуждал христиан к языческим жертвоприношениям и что многие христиане пострадали. Об идоле (истукане) писал и Созомен (Hist. eccl. Lib. VI, 37).

Деятельность Ульфилы имеет огромное историческое значение.

Ульфилы уже не было, когда готы, под давлением азиатских народов, должны были двинуться на Запад, оставив свои жилища на Днестре и Днепре. Толчок к переселению их дали гунны – народы римского или туранского корня, движение которых было совершенно сходно с движением аваров и других варваров, вышедших из Средней Азии.

Гунны вначале произвели страшный натиск на аланов (или яссов), область которых они разорили, многих умертвили, а оставшихся принудили вступить в союз. Ободренные успехом, они бросились с величайшей храбростью на огромные и богатые владения Германариха, конунга, уважаемого всеми соседями за великую храбрость (Amm. Marc. XXXI. 3, 1). Германарих погиб в борьбе с гуннами, которые потом начали теснить и вестготов (тервингов).¹¹ Последние под предводительством Фритигерна и Атанариха заняли берег Дуная и послали к императору Валенту просить о принятии их на римскую землю, обещая при этом жить мирно и покойно и в случае необходимости выставлять вспомогательные отряды (Ibid. XXXI. 4, 1).

Слух о появлении нового варварского племени уже дошел до римлян, когда послы явились в Антиохию. Просьба подверглась долгому обсуждению ввиду необыкновенной многочисленности их; между тем льстецы восхваляли счастье императора, к которому без всяких забот с его стороны сами шли рекруты, с помощью которых войска станут непобедимыми. Теперь возможно будет вместо набора требовать с провинциалов деньги и государственная казна наполнится богатством (Amm. Marc. XXXI. 4, 2–4).

Осенью 376 года явилась необозримая масса их на Дунае (700 или 900 тысяч). «Едва только пришло позволение готам перейти реку и поселиться во Фракии, как началась переправа, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью, – говорит Аммиан Марцеллин, – на лодках, челноках и выдолбленных стволах деревьев переплывали они на римский берег. Река, которая и всегда представляла здесь большие трудности для переправы, теперь еще переполнилась от дождей, оттого многие, не будучи в силах совладеть с течением, потонули» (Ibid. 4, 5; см. Eunapius Sard. I. fr. 48, место довольно испорченное).¹²

Во время этого переселения обнаружилась главная язва римской империи – испорченность и взяточничество высших чиновников. Лупицин, comes per Thracias и «Dux» Максим с их бесстыдным корыстолюбием, по словам Аммиана Марцеллина, были причиной всего зла.

Когда решено было позволить готам поселиться на римской земле, вместе с тем постановлено было, в видах предупреждения опасности, перевезти сначала женщин и детей в виде заложников, а потом уже обезоруженных варваров. Но готы между тем говорили, что лучше расстанутся с жизнью, чем с оружием, и что непременное желание сохранить оружие подало повод упомянутым чиновникам брать с них взятки и вопреки условию разрешать им за деньги сохранять оружие при себе. Кроме того, варвары после переправы терпели недостаток в съестных припасах, хотя император приказал отпускать вождям их – Фритигерну и Алавиву провиант; недостаток провианта подал бесчестным чиновникам, как говорит Аммиан Марцеллин, повод заключить самые отвратительные сделки. Они продавали готам собак как съестной товар, меняли их на рабов, требуя одного раба за 10 фунтов мяса. Готы должны были расстаться со всеми своими драгоценностями и наконец, когда голод усилился, продавали за пищу сыновей, жен и сестер своих в рабство римлянам; этой участи не избегли даже дети знатнейших варваров.

Раздражение готов против бессовестных притеснений достигло высшей степени и выразилось, наконец, открытым мятежом по следующему поводу. Лупицин пригласил Фритигерна и Алавива на пир в Марцианополь, но не велел пускать в город никого из готов, для чего к воротам поставлена была даже стража. Голодающие готы стали просить позволения войти в город, чтобы купить себе хлеба, но так как их не пускали, вскоре между ними и городскими жителями возникла ссора, превратившаяся в кровопролитную драку. Часовые были убиты. Лупицин, услышав об этом и будучи разгорячен вином, выпитым в большом количестве, велел перебить часть готской дружины, стоявшей перед его жилищем как почетная стража и как охрана готских вождей, головы же выбросить за стены к их родичам – готам. За стенами произошел страшный шум и смятение; дикие угрозы раздавались со стороны готов, думавших, что конунгов римляне удерживают силой. Тогда Фритигерн обнаружил замечательную находчивость: боясь, чтобы его вместе с другими действительно не захватили как заложников, он сказал, что римляне подвергнут себя страшной опасности, если не отпустят вождей, чтобы успокоить готов, думающих, что начальники их убиты. Это предостережение подействовало, Фритигерна и всех готов выпустили; с восторгом принятые своими, они удалились поспешно и начали возбуждать повсюду готов к восстанию и мщению. (Подробности обо всем можно найти у Аммиана Марцеллина XXXI. 5, 5–9.)

Почти одновременно с этим явился и другой повод к войне. В Адрианополе стоял отряд готов, состоявших на римской службе; император Валент приказал отряду идти за Геллеспонт, в Малую Азию (376 г.). Сначала готы отнеслись к этому равнодушно, они согласны были идти, лишь бы им дали жалованье, провиант и два дня отдыха. Но городские власти попортили все дело, собрана была целая толпа мастеровых, оружейников и черни, которая стала грозить отряду нападением, если они не уйдут немедленно; даже пущено было несколько стрел. Тогда варвары пришли в ярость.

В следующем году сам Фритигерн явился под стенами Адрианополя; но, видя неумелость своих людей и непривычку их к правильной осаде, посоветовал «не вести войну со стенами и лучше обратиться на открытую страну, где может быть гораздо менее труда и гораздо более добычи». Во время этого обнаружилась и другая сторона опасного положения Римской империи: целые массы рабов, по словам Аммиана Марцеллина, перебегали к варварам, указывали им на лучшие места, на земли, изобиловавшие запасами (Amm. Marc. XXXI. 6).

Даже недовольные крестьяне-римляне предпочитали грабить вместе с варварами, чем подвергаться грабежу. За вестготами последовали остготы, как это показывают имена вождей; к ним присоединились гунны и аланы, тайфалы тоже восстали.

«Ни одно место, – говорит Аммиан Марцеллин, – если только оно не было совершенно необитаемо или непроходимо, не было пощажено ими. Не разбирая ни пола, ни возраста, убивали и жгли они все; младенцев отрывали они от груди матерей, убивали мужей на глазах у жен и взрослых детей через трупы родителей увлекали в рабство» (Amm. Marc, ibid.).

С горестью, пишет Аммиан Марцеллин, узнал император Валент обо всем этом и тотчас же отправил против них двух военачальников с войсками, которые отчасти оттеснили готов в балканские горы и разбили их мелкие отряды.

В то же время, когда на Балканском полуострове свирепствовали толпы готов, привлекая на свою сторону большие отряды римского войска, состоявшие из варваров, в Галлии, наиболее значительной провинции империи, происходил целый ряд восстаний так называемых багаудов.

Между тем против готов выступил из Константинополя сам император Валент. Вначале он был обрадован благоприятным ходом дел, но вскоре принужден был разочароваться во всех своих успехах. Император западной части империи – Грациан – спешил на помощь войску, находившемуся при Адрианополе. Религиозный антагонизм помешал успешному для римского народа окончанию войны: арианин Валент ни под каким видом не хотел дожидаться Грациана единственно потому, что тот придерживался Никейского вероисповедания, и без помощи его вступил в битву с неприятелем. (Правда, по Фемистию не видно прямых указаний на необходимые военные действия – сражения и битвы. Победа тогда состояла в успехе императора – хорошего политика. «Какова была бы польза, – спрашивает Фемистий, – если бы император наполнил Фракию трупами готов? Теперь они превратили мечи в плуги. Гораздо лучше, если Фракия будет теперь ими самими возделываться».) Как известно, сражение вблизи Адрианополя (378 год) окончилось полным поражением римского войска и гибелью Валента.

Война с варварами продолжалась и вскоре стала причиной возвышения Феодосия, который жил до тех пор в уединении. По смерти Валента правитель Западной Римской империи, Грациан, призвал его в соправители и он, вместо Валента, сделался императором восточной половины империи. На Феодосия прежде всего падала задача окончить борьбу с вестготами. Война продолжалась с переменным успехом еще несколько лет. Феодосий при помощи союзных варваров, отчасти того же самого готского происхождения, успел истребить по частям несколько готских шаек, опустошавших Фракию и грозивших Солуни и даже Константинополю. В 382 году он обрадовал столицу известием, что со страшным противником римского народа заключил мир и союз. Несмотря на победы и умелое обращение Феодосия с готами, мир, заключенный им, был весьма непрочен (Ranke. Ill, 168, 170).¹³

По условию договора они остались в пределах Римской империи (именно во Фракии) как федераты, но им не было отведено какой-либо определенной территории для поселения, где бы они могли усесться целыми массами; напротив, отдельные небольшие отряды готов были размещены в разных местах Балканского полуострова. Отчасти они получили, быть может, земельные наделы, в большинстве же случаев остались без земли и получали аннону, то есть хлебные запасы из императорских магазинов, не занимаясь земледелием (Ranke. Ill, 176). Готы, по своему обычаю, пришли на римскую территорию целыми семьями, а потому и для поселения их требовалось бы обширное пространство.

Тем не менее, несмотря на неудобство поселения, они оставались спокойными на своих местах все время царствования Феодосия. Этот последний сначала колебался, какой образ действия избрать относительно варваров, но потом примирился с ними, убедившись, что уже поздно думать об уничтожении германского элемента в римских владениях. Феодосий ясно понимал, что присутствие германцев мешает правильному развитию страны, но в то же время видел, что нет никакой возможности искоренить зло. Он даже сделал важную уступку готам, дозволив им в самой столице отправление богослужения в их арианских церквах и арианскими священниками. Число варварских войск в Константинополе было так велико, что город имел почти готский вид и римляне считали себя пленниками.

Восточная часть империи была наводнена готами, легионы наполнены ими; они приобрели могущественное влияние при дворе; даже в области моды высокие сапоги вместо сандалий и готское платье, готские длинные волосы, готская меховая одежда торжествовали над цивилизованными обычаями, пока не явились указы, прекратившие это поклонение лучшей части общества варварским обычаям. Феодосий опирался на готов в борьбе с узурпатором Максимом (Ranke. S. 190, 191).¹⁴ Максим нашел себе первоначально поддержку в легионах Британии, которые, говорят, были раздражены предпочтением, которое Грациан оказывал варварам, принимая их на службу. Он успел овладеть Галлией. В борьбе с ним Грациан был убит в Лионской провинции (383 год). Некоторое время на Западе правил Евгений, признанный Валентинианом II в Италии и самим Феодосием. Как удивлялись провинциалы, когда Феодосий явился с войском, состоявшим из готов, обученных на римской службе и исполнявших ее правильно. Победа осталась за Феодосием.¹⁵

Но как общественное мнение людей мыслящих и образованных, так и настроение толпы было все-таки крайне враждебно пришлым варварам. Это выражается на тысячу ладов во всех современных сочинениях. «Чего никогда не было, теперь случилось, – жалуется Иоанн Златоуст. – Варвары оставляют свое отечество, свободно разгуливают в наших областях, проходя многие мили, все сжигая и предавая грабежу; и затем они забывают, что им следовало бы воротиться домой. Они как будто водили хоровод, а не войну – они смеются над всеми нами». Современный, для позднейших времен великий авторитет медицинской науки – Гален объяснил, что для всех годятся его наставления, но только не для германцев, это «звери», и при том «совсем не благородные, а низшего разбора». Для ритора Фемистия ненавистно до последней степени само имя – «скифы», которое тогда, по преимуществу, означало «готы». Народное раздражение местного населения сказывалось в таких сценах, какими сопровождались известные события в Марцианополе и Адрианополе. Знаменитое восстание в Салониках, за которое Феодосий отплатил жестоким кровопролитием, направлено было прежде всего против распоряжения гота Ботериха. Философ Синезий описывает нам одну уличную схватку константинопольского населения с наемниками, и его сочувствие вполне на стороне толпы. Нужно прибавить, что этот последний писатель наиболее ясно сознавал опасность, грозившую империи от наводнения страны варварами. Он прямо говорит: «В империи теперь два начала: Ормазд и Ахриман – добро, которое борется со злом».

Итак, со стороны римлян и греков мы видим безграничное презрение или бессильную досаду.

Готы со своей стороны платили римлянам. Поведение варваров, размещенных военным постоем в разных местах, и прежде не всегда отличалось кротостью и добродушием; теперь жалоб туземного населения больше, и они основательнее прежних.

Император Феодосий все время своего царствования умел держать варваров в относительном покое, но не то видим мы во время правления его двух сыновей – Аркадия и Гонория, когда империя была разделена на две части. Начались новые и страшные восстания готов.

Уже в течение некоторого времени вестготы мечтали воссоздать свою особую национальность, восстановить государство, которое они составляли во время своего пребывания на берегах Дона и Днепра.

Для осуществления этих планов готам нужно было избрать особого конунга, и они подняли на щит воинственного Алариха Балта.¹⁶ Смуты возобновились в пределах Римской империи. Готы подступили к самому Константинополю, но не разрушили его, уступая просьбам жителей и благодаря многочисленным подаркам; они вторглись в Аттику, сожгли Коринф, разрушили Афины, осаждали Фивы и разорили Пелопоннес.¹⁷

Вскоре Аларих сделался настолько могущественным, что услугами его стали пользоваться как Аркадий, так и Гонорий, и следствием такой политики римских императоров был ряд вторжений вестготов в Италию. Первое из них относится к 401 году; в ноябре этого года Аларих перешел границу Италии и осадил Аквилею; не сумев взять укрепленного города, он двинулся далее на запад. Командующий армией у Гонория – вандал Стилихон (Stilico) не располагал достаточными силами, чтобы немедленно выйти ему навстречу. Он велел укреплять стены Рима, вызвал легионы из Британии, где они защищали римлян от пиктов и скоттов, и даже Рейнскую армию, поручив охрану границы франкам. Сам он между тем отправился через Альпы в Рецию и Норик и переговорами успел склонить к поступлению на римскую службу многих варваров. Он спустился оттуда в Италию перед наступлением весны, когда Аларих угрожал Милану, который был местопребыванием западного императора Гонория. Сражение произошло при Поллентии (Pollentia) 6 апреля 402 года, в день Пасхи. За эту победу христианские писатели обвиняют Стилихона, считая его образ действий постыдным и оскорбительным для святого дня. «В сражении мы победили, – восклицает Орозий, – но этой же победой мы были сами побеждены»; готы утверждали, что победа оставалась за ними. (Oros. VII. 37, 2).

Но, несмотря на все нападки христиан, победа Стилихона имела важное значение для Италии; Стилихон оградил пределы Западной Римской империи от нашествия варваров, и вся опасность обрушилась на восточную ее часть. Аларих вывел свои войска в Иллирию и долгое время стоял около города Диррахиума (ныне Дураццо, слав. Драч).

Итак, вестготы оставили на некоторое время в покое Италию. Но в 404 и 405 годах она испытала нашествие Радагайса (Rhadagaisus, Радигер). Об этом нападении варваров мы имеем весьма темные сведения. Сам Радагайс был остгот; нужно думать, что к этому же племени принадлежала главная масса его ополчения, хотя тут могла быть и примесь всех других варварских народцев, толпившихся на среднем Дунае и Тиссе, где уже только номинально держалась римская власть. Орозий писал, что готов у Радагайса более 200 000 (Oros. VII. 37,4)).

Панический страх овладел Италией при приближении Радагайса, который без труда разбил пограничную военную стражу и начал опустошать верхнюю Италию; разоряя села, он успел взять и несколько городов. В самом Риме страх был так велик, что началось даже некоторое религиозное движение; язычники возводили всю вину за бедствие на христиан и, доказывая бессилие их Бога, успели поколебать веру многих. Среди общей паники Стилихон долго не мог собрать достаточного количества войск для отражения варваров; посреди хлопот и приготовлений миновал 404 год. Наконец, после долгих усилий остготы в 405 году¹⁸ были разбиты. Стилихон застал их при осаде Флоренции и принудил к отступлению. Масса варваров распалась на части, которые действовали самостоятельно; одни из них были уничтожены Стилихоном, других он запер в отрогах Апеннинских гор при Фезуле (Фиезоле) и голодом принудил к сдаче. При этом было взято 12 000 пленников, которых поселили в Малой Азии, составив там особую колонию оптиматов. Кроме того, огромная масса готов была продана на рынках, увеличив собой число рабов.

После кровопролитных сражений 405–406 гг. Италия оставалась некоторое время в покое, но зато в 406 году сильно пострадала наиболее значительная из западных провинций – Галлия, так как в пределы ее вторглись толпы свевов, аланов и вандалов. В устранение распространенных недоразумений нужно заметить, что это вторжение варваров в 406 году¹⁹ с предыдущим нашествием Радагайса не имело никакой связи. Главную роль играли тут, по-видимому, вандалы. Они пришли из Паннонии, где и после продолжает жить другая, главная масса этого народа. Побудительной причиной движения вовсе не было желание добыть себе новую землю для поселения, так как и в Паннонии было довольно простора; это был только разбойничий набег, задуманный в обширных размерах. К вандалам присоединилась большая толпа аланов, последовавшая за готами и бродившая между устьями Днестра и Дуная. Свевы составляли наименее значительный контингент и, по-видимому, присоединились к прочим только уже на Рейне, вблизи которого сами они обитали. Общего вождя нашествие не имело, и связь между отдельными отрядами была весьма слабая. Когда толпы свевов, вандалов, аланов направились в пределы Галлии, она была совершенно беззащитна, так как Стилихон вывел оттуда римские легионы и в ней осталось лишь мирное галло-римское население. Обязанность охранять римскую границу была возложена по договору на франков и других варваров (даже аланов под предводительством Гоара). Франки действительно попытались заградить доступ в пределы империи своим варварским соплеменникам. Перевес был сначала у франков, но явившееся подкрепление вандалов изменило положение дел, и пограничная защита была прорвана. В продолжение трех лет варвары разоряли Галлию; даже отдаленная Аквитания не была безопасной, так как римляне не держали гарнизонов внутри страны и защищали только границы. Среди смятения и хаоса перешли через Рейн и другие варвары. Аллеманны, бургунды и франки окончательно утвердились на левом берегу Рейна. Страсбург, Шпейер, Вормс, Майнц, Реймс, Амьен, Аррас и другие города были взяты приступом и разграблены. Правда, еще долго удерживалось в них римское население, потому что германцы не селились в городах. Большим облегчением для Галлии стало то, что вандалы, аланы и свевы в 409 году захватили проход в Пиренеях и спустились в Испанию, до сих пор неприкосновенную; они долго еще будут хозяйничать там, пока вестготы не водворят настоящий порядок. Попытка, сделанная несколькими богатыми земледельцами, состоявшими в родстве с домом императора Феодосия, остановить варваров в Пиренеях, для чего они вооружали своих колонов и рабов, имела значение только в том отношении, что указывает нам на проблеск энергии в среде римских магнатов, на остаток живой социальной силы.

Вслед за тем в 408, 409 и 410 годах страшный для Рима вождь готов Аларих появился снова в Италии, которая теперь уже не имела своего главного защитника – Стилихона.²⁰ Он, как говорят,[60]60
  «Нельзя видеть одну придворную интригу в том, что среди приближенных Гонория поднялась оппозиция против Стилихона, которому приписывали намерение доставить сыну, еще язычнику, высшее достоинство империи. Именно тогда получили известие о смерти Аркадия, последовавшей 1 мая 410 года, причем он оставил малолетнего сына. Распространился слух, что Стилихон отправился на Восток и там провозглашен был императором. Слухи иногда действуют так же, как факты. Под влиянием евнуха Олимпия, занимавшего положение, близкое к Гонорию, и руководствующегося религиозными мотивами, последовало возмущение в императорском лагере» (Ранке, III, 235–236).


[Закрыть] пал жертвой «придворной интриги, прикрывавшейся патриотическим негодованием». Знать видела в нем «чужеземца», обвиняла великого варвара в изменнических связях с Аларихом, в замыслах посадить на римский престол своего сына. Но смертью своей Стилихон доказал свою невинность и преданность Риму; если бы захотел, он мог бы найти себе опору в варварских элементах армии, но он сам отказался от защиты, которая предлагалась ему соплеменниками, не захотел спасать себя мятежом или бунтом. Реакция наставшая после его убийства, сопровождалась страшным кровопролитием, которое коснулось не одних только варваров.

Олимпий, глава интриги, погубившей Стилихона, старался придать делу вид, будто он борется как патриот, будто он стремится очистить Италию от варваров. Лживость этих заявлений, рассчитанных на господствующее неудовольствие коренного итальянского населения против чуждых пришельцев, доказывается уже тем, что не давалось пощады и римлянам, подозреваемым в привязанности к Стилихону, и что, с другой стороны, снова принимались на службу толпы гуннов и все тех же готов. Разнузданные страсти солдатчины выразились в кровавой бойне, которую учинили римские легионеры; со страшной яростью бросились они на жен и детей, принадлежавших федератам, то есть союзным готам, и оставленных ими в местах расквартирования. В разных городах и селах Италии произведена была ужасающая резня. Вследствие этого 30 000 вооруженных союзных варваров поднялись и ушли к Алариху. Тот же не упустил воспользоваться благоприятным случаем и провозгласил себя мстителем за Стилихона. Он призвал к себе своего родственника Атаульфа (Atavulfus – немецкое имя, из которого образовалось ром. Адольф), стоявшего с частью готского племени в верхней Паннонии (между Дунаем и Савой), и пошел на Италию. Почти нигде он не встречал сопротивления.

Восторжествовавшая мнимо национальная партия занималась тогда преследованиями и пытками приверженцев Стилихона, все еще не истребленных окончательно. Аларих на этот раз не остановился в верхней Италии, но появился в виду «вечного города», со времени Ганнибала ни видавшего врагов перед своими стенами. В 408 году он осадил город. Сестра императора Плацидия (Placidia) находилась в Риме. Вместе с сенатом она нашла необходимым устранить Серену, жену Стилихона, племянницу императора Феодосия; они боялись, чтобы она из мести не предала Рим Алариху, и потому приказали ее убить. Вестготы между тем расположились перед всеми городскими воротами и прервали с юга сообщение города с Остией, так что подвоз съестных припасов по Тибру прекратился. Теперь римляне увидели, что враг серьезно замышляет овладеть городом, и решились упорно защищаться. Они надеялись на выручку из Равенны, в крепких стенах которой Гонорий засел со своими советниками; но день проходил за днем, а желанная помощь не являлась. Чтобы беречь запасы продуктов, уменьшили вдвое порционы, но нужда скоро заставила ограничиться только одной третью порции. Недостаток возрастал все более, и вследствие голода начался мор. Много жителей умерло, и трупы лежали на улицах, так как не могли быть преданы погребению в обычном месте – перед городскими воротами; они заражали воздух и усиливали действие повальной болезни. В это время вдовствующая императрица, жена Грациана – Лета (Laeta) прославила себя благотворительностью; на основании привилегии, данной Феодосием, она получала от фиска известное количество съестных припасов; теперь она делила его между голодающим населением. Но нужда возрастала все более и более, и жители доведены были до необходимости питаться человеческим мясом. Тогда граждане решили заключить справедливую сделку с Аларихом или же в последний раз испытать свое счастье и показать доблесть в бою для этого они стали заниматься военными приготовлениями, привыкли к оружию и уже не боялись более войны и сражений.

Послы, отправленные к Алариху, прибыли в его лагерь. Вестготский конунг выслушал их сообщение. Когда они заметили, что римский народ упражняется в обращении с оружием и в отчаянии не отступит перед открытой борьбой, Аларих насмешливо воскликнул: «Чем гуще трава, тем лучше косить». Он знал римлян и, в частности, жителей «вечного города» и очень хорошо понимал, как мало нужно было бояться их знатной храбрости. Тем не менее Аларих вступил в переговоры. Условия, предъявленные им, были сначала чудовищны: он требовал выдачи всего золота и серебра, всех драгоценностей и всех рабов варварского происхождения.