Текст книги "Лекции по истории средних веков"

Другими словами: приблизительная величина участка, который должен получить гот, определялась заранее его личным семейным положением; а которое именно из приблизительно равных имений известного класса он получит – это определялось жребием.

3. Гот получал ⅔, римлянин удерживал ⅓, на большее никто не мог иметь притязаний, если только ему не было что-либо доставлено королевской щедростью. Последняя оговорка может быть объяснена двояко; либо короли сначала при первом полунасильственном занятии брали у отдельных землевладельцев и давали своим готам и более ⅔; либо имелось в виду то, что хотя от римского хозяина (hospes) и нельзя было брать более ⅔, но король мог дать и сверх того из казенных фискальных имуществ.

4. Видно, что бывали случаи, когда готы, нарушая законные права, брали и более ⅔. Вторая из приведенных выше статей «Antiqua» предвидит тот случай, когда гот должен будет возвратить хозяину, то есть римлянину, его терцию; в следующих статьях содержатся постановления, показывающие, что реституция несправедливо захваченных третей была делом обыкновенным. Из других статей видно, что тяжб и споров по поводу раздела было немало и это длилось довольно долго; что были случаи притворных отчуждений своих земель римскими провинциями во вред готам, то есть делалось так, что в виду угрожающего раздела римлянин совершал фиктивную продажу своего имения другому лицу, которое почему бы то ни было считалось обеспеченным от неприятной обязанности делиться с варварами; не подлежит сомнению что лиц, в пользу которых допускались изъятия было не мало.

5. Леса и пастбища могли оставаться не отгороженными в совместном владении гота и римлянина; но если бы гот или римлянин вздумал разработать под запашку часть лесного пространства, то другая сторона не должна была тому препятствовать, под условием только, чтобы и ей предоставлено было в отдельную собственность соответствующее количество земли, находящейся под лесом.

Вот условия при которых вестготы разместились среди романизированного населения южной Галлии. Время должно было мало-помалу сгладить противоположности и заставить забыть неприятности, которые, конечно, были весьма чувствительны римским землевладельцам при том, что все-таки их было меньшинство; громадная масса колонов и рабов нисколько не страдавших от раздела латифундий на мелкие хозяйства, напротив, быть может выиграли. Припомним страшную тяжесть римской податной системы, заставляющую несчастных куриалов бежать в леса и даже лишать себя жизни, вызывающую в Галлии непрерывный ряд крестьянских восстаний в продолжение IV века. Тогда нам станет ясно, почему сыновья Паулина Пелльского предпочитали готское господство римскому; мы поймем, почему, как выражается один из современников, римская масса (plebs) только того и желала, чтобы пришли варвары.

Но все-таки пропасть, отделявшая варваров от образованного галло-римлянина, не могла вдруг исчезнуть. Гордость утонченно образованного галло-римского вельможи оскорблялась господством и даже присутствием людей, которые уже самой своей внешностью производили неприятное впечатление. Поселившись под благословенным небом южной Франции, готы все еще продолжали носить свои меховые одежды. Аполлинарий Сидоний с отвращением говорит о неумеренности в пище и питье этих людей северного происхождения. Описывая народную сходку варваров, он не забыл упомянуть о грязных полотняных рубахах, которые прикрывали худощавые тела собравшихся стариков; он не пропустил и странной обуви из лошадиной шкуры, бедным ремнем привязанной под коленом и едва прикрывающей ногу. Закон, изданный Валентинианом и Валентом в 375 году, запрещавший смешанные браки римлян и варваров, был принят сначала в вестготское законодательство (Lex Romana Visigothorum), а затем отменен в продолжение всего Толедского периода.

На это, впрочем, была не только политическая, но и церковная причина, а именно различие вероисповеданий. Сближение и слияние народностей могло совершиться только в пользу высшей цивилизации, притом самый способ расселения готов – не сплошной массой, а вперемешку с римскими землевладельцами и земледельцами – не благоприятствовал проявлению германской самобытности. Признаки романизации появляются очень рано. Король Еврих уже был окружен римскими учеными и риторами; они были его главными советниками. Законы вестготские – не только те, которые назначались для римлян, но и специально для вестготов (Варварская правда) – с самого начала изданы были на латинском языке. Арианское вероисповедание не могло быть порукой неприкосновенности народной самобытности у вестготов, оно стало источником слабости для государства, так как наиболее сильный и могущественный класс римского населения – католическое духовенство – никогда не мог искренно примириться с господством еретиков.

Перейдем теперь к обозрению судеб другого значительного германского племени – бургундов.³⁰

Нам известно, что бургунды пришли в движение вслед за аллеманнами. Когда аллеманны прорвались за Чертову стену, бургунды заняли их место, следовательно, в начале V века поселились в области рек Майна и Рейна, в нынешней Баварии и Вюртемберге. По свидетельству Орозия и Иеронима, в 406 и 407 годах они участвовали в нашествии на Галлию, но не утвердились в ней и только в 413 году получили право селиться там. Павел Диакон, написавший свое сочинение гораздо позднее, говорит, что первое Бургундское королевство (так называемое Вормское) было разрушено Аттилой при нашествии на Галлию в 451 году. По всей вероятности, Павел смешивает его с Аэцием, который нанес несколько поражений бургундам. В сущности, источником для Павла Диакона была хроника Проспера Аквитанского.

Бургунды заняли так называемую верхнюю ближайшую Германию (Germania prima super Rhenum), то есть часть Галлии, граничившую с Рейном. Император Гонорий, ввиду весьма дружественных отношений с бургундами, хотел иметь в них оплот против напора других варваров, и бургунды вступили на галло-римскую почву не как завоеватели, а как федераты. Их отношения с римлянами были устроены, конечно, на основании hospitalitatis. Вормс (civitas Vongionum) стал центральным местопребыванием конунгов и столицей царства. Майнц и Шпейер также входили в состав их территории, но Страсбург им не принадлежал.

При этом переселении или вскоре после него бургунды приняли христианство. Орозий, писавший около 417 года, говорит, что они были «Christian! omnes modo facti catholica fide».

Это было первое королевство Бургундское, так называемое Вормское, которое вскоре было разрушено. Судя по отрывочным сведениям, сохранившимся у Проспера Аквитанского, Кассиодора и других авторов, бургунды, стремившиеся расширить свои владения вверх по Рейну, по направлению к Триру и Мецу, два раза потерпели поражение от римских полководцев: в первый раз в 435 году от Аэция, второй раз в 436 году с согласия Аэция. В хрониках говорится, что король Гундихар подвергся нападению гуннов, вероятно, находившихся в римской службе. Сам он был убит, а Бургундское, или Рейнское, королевство разрушено.

Бургунды, если верить современным источникам, были почти совершенно истреблены; незначительная часть уцелевших после катастрофы получили шесть лет спустя область для поселения, называвшуюся Сабаудией (ныне Савойю). «Савойя дается остаткам бургундов с тем, чтобы они разделили ее с туземцами», – замечают хроники под 477 годом (Проспер Аквитанский). Заправлял этим делом тот же Аэций, следовательно, поселение совершилось в интересах Рима; видимо, военные и иные соображения указывали на эту именно землю.

Под предводительством двух братьев, королей Альперика и Гундиоха (437–473), бургунды поселились в отведенной им земле. Хроника указывает на то, что бургундам отвели земли по договору.

Разделение земли в Сабаудии, вероятно, было произведено тотчас по пришествии бургундов. Тогдашняя Савойя была обширнее нынешней, и в пределы ее входила часть Швейцарии с городом Женевой, который и был первоначально столицей Бургундского государства. Один из позднейших писателей – Фредегарий (писал около половины VII века) – сообщает нам и цифру этих варваров; он говорит, что было 80 000, призванных римлянами с правого берега Рейна, где они до тех пор жили. Правда, что Фредегарий писатель не особенно достоверный; в данном случае он допускает явный анахронизм, относя это событие к 373 году, но все-таки в его показании можно предполагать верную основу. Другие сообщения Фредегария вполне соответствуют действительным обстоятельствам бургундского поселения: они пришли по приглашению римлян, привели своих жен и детей. Область, данная бургундам, была достаточно обширна, о главном городе ее – Женеве – упоминал еще Юлий Цезарь. Но варвары не удовольствовались Савойей и подобно вестготам обнаруживали стремление завладеть большей территорией. Стремясь на запад, они шли навстречу вестготам, завоевавшим земли до нижнего течения Луары, и заняли города Лион, Виенну и другие; Марсель тоже некоторое время был в их руках. Лион стал новой столицей царства.³¹

Особенно важное расширение Бургундской территории произошло около 456 года, после того как они, в союзе с вестготами и в пользу Римской империи, совершили поход в Испанию и затем вернулись домой.

Припомним здесь в кратких чертах этот эпизод. В народном собрании вестготов в Тулузе, живо описанном у Аполлинария Сидония, по предложению конунга вестготов Теодериха II был провозглашен императором римским Авит, тесть Сидония, один из наиболее видных представителей галло-римской родовитой аристократии. Он был прислан в Галлию убийцей императора Валентиниана III, известным Максимом. Узурпатор Максим думал, что человек, пользовавшийся в Галлии большой известностью и авторитетом, всего скорее может привести в порядок дела этой провинции и успокоит начавшееся там движение варваров. Но на призыв Авита к миру и согласию Теодерих Вестготский ответил, что он будет другом Рима, но под одним условием. Упомянув о своем римском воспитании и о влиянии сочинений Вергилия на смягчение скифских нравов, Теодерих объявил, что он сохранит мир и загладит грех своего деда, Алариха I, на памяти которого лежит пятном взятие Рима (410 год), но только в том случае, если Авит примет имя Августа. Благодаря такому странному вмешательству и почину варварского конунга, Авит действительно стал императором³² и нашел большое сочувствие и поддержку как среди местной галло-римской аристократии, так и среди варваров. По его призыву вестготы и бургунды совершили поход в Испанию для восстановления там римской власти и для обуздания свевов. Между тем в Риме были недовольны императором, который опирался на чуждые Италии элементы; в столице произошло как бы народное восстание, причем толпа требовала удаления галльских войск из Рима; но главным двигателем переворота оказался тот же варвар – из свевов – Рикимер (Recimer, Ricimer), начальник наемных германских дружин. Он низверг Авита, дал ему вместо императорского трона епископскую кафедру и провозгласил своего избранника.

Между тем вестготы и бургунды вернулись из похода и, конечно, были крайне недовольны низвержением Авита, на которого могли смотреть как на своего избранника; недовольна была и галло-римская аристократия.

Вот в этот момент и последовало движение бургундов на запад, в собственно Галлию, к Лиону и Виенне. Очевидно, что при знакомстве с обстоятельствами, которые мы сейчас припомнили, получает особенное значение заметка, находящаяся в хронике под 456–457 годами, в которой как будто бы слышится намек на то, что бургунды появились в Галлии даже с согласия местной аристократии, хотя она и должна была поделиться с ними землей. На этом дело не остановилось. Бургунды стали распространять свою власть и заняли ту часть теперешней Франции, где находится город Безансон и позднейшая французская провинция Бургонь. Так область за областью ускользали из рук римлян, переходили к варварам.

Обратимся теперь к вопросу о том, как устроились бургунды на галльской почве по отношению к галло-римлянам и как разделили землю между собой. Когда мы говорили о законодательстве вестготов, то сказали, что у них был признан так называемый принцип личности права; то же можно сказать и относительно бургундов. Уже о Хильперихе, носившем сан римского патриция, прежде чем он достиг королевского достоинства в Бургундском королевстве, говорится, что он издал особое законодательство.

Но при этом нужно думать только о специальных и временных законах, которыми он вместе со своим братом Гундиохом, также римским magister militum, определял юридическое положение прежнего Савойского населения к германским поселенцам, распространившимся по всей стране. Эти постановления совершенно потеряны для нас, и следы их в законодательных памятниках, до нас дошедших, пожалуй, могут быть угадываемы, но не могут быть указаны. Зато до нас дошла полная «Бургундская правда» (Lex Burgundionum).

Она обязана своим происхождением знаменитому сыну Гундиоха – Гундобальду (473–516)³³ и оттого носит название «Liber legum Gundobaldi» или просто «Lex Gundobada». Первоначальная редакция этого законодательства относится к 480–490 годам; вскоре последовала вторая, когда Гундобальд сделался государем и другой части Бургундской земли (удела Годегизела), причем статьи первой редакции слились с местными постановлениями вновь приобретенной части и к ним прибавлены постановления сейма в Amberieux.³⁴ Третья редакция была произведена при Сигизмунде (516–523). Несмотря на все позднейшие переработки, «Бургундская правда» в основных элементах все-таки остается делом рук короля Гундобальда и служит красноречивым свидетельством его высокого государственного ума и благородных стремлений – водворить справедливость в правительстве, неподкупность среди чиновников, основать силу и прочность королевской власти на расположении подданных. Один из церковных писателей IX века, Абогард Лионский, высказал особое негодование против этого законодательства, так как он думал, что нечестивыми постановлениями еретика Гундобальда был введен принцип судебных поединков.

Но нам известно, что учреждение это было весьма древним у германцев; новость составляет разве только то, что в «Бургундской правде» допускается поле или бой (certamen) как средство улики против клятвопреступных свидетелей или соприсяжников в судебном процессе. За этим исключением, как уже сказано, законы Гундобальда проникнуты довольно гуманным духом.³⁵ В них прежде всего выражалось желание облегчить сближение варваров с римлянами. Так, например, закон о гостеприимстве гласит: «Если кто-либо, путешествуя по своим делам, прибудет в дом бургунда и попросит у него гостеприимства, а тот укажет ему дом римлянина, и если это можно будет доказать, то пусть бургунд заплатит 3 солида тому, чей дом он указал, и 3 солида пени».

Аполлинарий Сидоний в своих сочинениях сообщает некоторые черты, показывающие, что известная доля добродушия лежала вообще в народном характере бургундов и находила свое выражение в их отношениях к римскому населению. Следует заметить, что «Бургундская правда» имела силу не только в делах между бургундами, но и в тех случаях, когда возникали тяжбы между варваром и римлянином. Тем не менее, согласно с принципом личности права, законодатель счел нужным обещать римлянам сохранение их особых законов. Соответственно с тем вскоре последовало издание «Lex Romana Burgundionum» – компиляции из кодекса Феодосия и других римских источников, предназначенной специально для местного галло-римского населения.

Относительно раздела земли в «Lex Gundobada» находятся следующие постановления: «В то время как народ наш получил треть рабов, две трети земель, нами было издано такое постановление, чтобы тот, кто уже ранее по милости нашей или наших родителей получил поле с рабами, не требовал снова ни трети рабов, ни двух третей земли в том месте, где ему отведен постой hospitalitas fuerat delegata. Тем не менее мы узнали, что многие, не помня об угрожающей им опасности, преступили нашу заповедь; поэтому необходимо, чтобы издаваемое теперь в виде постоянного закона постановление обуздало притязательных своевольников и доставило врачество (помощь) и должную безопасность пострадавшим. Итак, мы повелеваем, что все те, которые уже были наделены от нашей щедрости полями и рабами и, несмотря на то, уличаются в захвате земель у своих хозяев (hospites), обязаны без замедления воротить несправедливо присвоенное».

Из этой статьи видно, что и у бургундов принципом дележа земли была терциация (трети), что они брали ⅔ земель, что были злоупотребления, состоявшие в том, что люди, получившие один раз надел, этим не довольствовались и сумели захватить новые земли… По законам мы отмечаем также новые притязания фараманнов (то есть глав бургундских семей – фамилий) по отношению к лесам. Смысл постановления заключается в том, что если бургунд захочет распахать часть леса, находящегося прежде в совместном владении обеих сторон (варвара и римлянина), то он должен первоначально разделиться с римлянином и уступить половину леса ему в отдельную собственность.

На основании постановлений «Lex Gundobada» один из новейших ученых-юристов полагает, что земля была сначала разделена бургундами пополам с туземцами, а затем варвары взяли ⅔ земли; но гораздо более вероятно, что с самого начала в Савойе бургунды получили ⅔ земли, ⅓ рабов и половинное пользование лесами. Деление в Сабаудии было первым делением, второе же происходило в то время, когда они были расселены в Галлии после завоевания земли на реке Роне и было произведено не по новому способу, а по той же системе третей; можно признать и третье деление земли после новых территориальных приобретений. Одним словом, если было несколько последовательных дележей, то они отличались один от другого не способом деления, а только географическим положением местности, подвергавшейся операции раздела; земля была разделена два или три раза, но не в одном месте, а на разных территориях. При системе раздела с отдельными римскими собственниками бургунды точно так, как и вестготы, очевидно, не получили для себя отдельной территории, а должны были разместиться в разных пунктах, посреди романизированного населения. Бургундские участки пересекались и перемешивались везде с галло-римскими, имея вид квадратов на шахматной доске. Отсюда вытекали такие следствия, что общинный быт германцев не мог удержаться; германская община или марка должна была подвергнуться разложению, и вместо общинного владения землей получила преобладание римская система личной и безусловной собственности.

Бургунды, попав в область, населенную романизированными подданными Римской империи, должны были и сами романизироваться, что и случилось на самом деле. В настоящее время области южной Франции и Швейцарии, где жило некогда это немецкое племя, не сохранили почти ничего немецкого и носят вполне французский характер. Процесс этот начался тотчас же после поселения бургундов на римской почве.

Итак, как вестготы, так и бургунды не могли сохранить своей германской особенности: им суждено было раствориться в романской массе. Очевидно, что для прочности Бургундского государства, а может быть и для народного блага, было желательно, чтобы неизбежный процесс совершился как можно скорее, чтобы скорее уничтожилось всякое различие между бургундом и римлянином Галлии; но и здесь на пути к мирному слиянию стояло одно большое препятствие – разница вероисповеданий. Бургунды, вероятно вследствие соседства с готами, сделались арианами. Таким образом, в Бургундском государстве существовали две церкви: католическая и арианская. При тогдашнем настроении умов вопросы религиозные обладали наибольшей способностью волновать людей; ясное дело, что борьба между духовенством той и другой церкви была неизбежна. Католическое духовенство, во главе которого стояли 25 епископов, находящихся в каждом значительном городе, было несравненно сильнее нравственными и даже материальными средствами борьбы. Оно обладало большой силой организации, унаследованной от времен Римской империи и цивилизации, находилось в постоянных сношениях с духовенством остальной Галлии, а также Испании и, что еще важнее, Рима. В отношении к последнему даже начинало проявляться некоторое начало подчинения.

Спор между двумя епископами южной Галлии, Арелатским и Виеннским о правах митрополичьих, о примате в Галлии послужил поводом к тому, чтобы кафедры обращались в Рим за его разрешением. Когда Гиларий (Hilarius) Арелатский³⁶ не захотел покориться и признать обязанность папского приговора, то поплатился за это тем, что у него было отнято уже дарованное ему преимущество перед Виеннским епископом. Спор затягивался; папы решали то так, то иначе, не стеснялись отменять постановления своих предшественников, и все-таки оба наиболее могущественные представители Галло-Бургундской церкви признавали высший авторитет Рима. Не говоря о том, что посредничество было иногда не лишним уже в виду самоуправных действий иерархов, в роде Гилария, низлагавшего епископов с кафедры вооруженной силой; связь с Римом и римским престолом поддерживала в католическом духовенстве сознание общности интересов, расширяла кругозор и т. п. То же самое значение имели большие соборы всего галльского духовенства, которые продолжали собираться во второй половине V века и только к началу VI века прекратились и были заменены ежегодными частными соборами только бургундского духовенства. Помимо более широких связей и лучшей организации, католическое духовенство было и гораздо образованнее арианского. Точно так же, как в Африке, оно восполняло свои ряды из среды местной аристократии; весьма часто епископская кафедра была только венцом и завершением служебной светской карьеры. Обладая большим образованием и опытностью в делах, католические епископы даже в арианских королевских дворах становились приближенными, руководителями в иностранных сношениях, в дипломатической переписке, которая велась, конечно, на латинском языке. Сверх того, в-третьих, католическое духовенство обладало в Бургундии, как и вообще в Галлии, значительными материальными средствами и умело пользоваться ими наиболее целесообразно. Среди всеобщих бедствий оно являлось утешителем, выкупало пленных, вновь строило церкви и так далее.

В противоположность тому, в арианских церквах отмечают следующие черты. У них есть наклонность превращаться в областную церковь (Lander Kirche) в каждом отдельном государстве, без общей связи с другими, притом с тем ограничением, что каждая арианская церковь должна была терпеть возле себя другую, то есть католическую. Силой прозелитизма арианская церковь не отличалась, хотя, вопреки показаниям пристрастных католических писателей, которые говорят об обращении в католичество массы народа, были и обратные переходы из католичества в арианство. Важно то наблюдение, что между отдельными церквами арианскими не было солидарности. Мы знаем, правда, что арианские конунги вандалов в Африке прибегали к системе возмездия в отношении к римским (восточным) императорам; но нигде не видим, чтобы когда-либо являлась положительная идея о союзе между всеми арианами – бургундами, вестготами, остготами, вандалами.

Внутренняя слабость Бургундского государства, обусловливаемая церковным раздвоением, обнаружилась с особенной ясностью в ту критическую минуту, когда в соседстве появился варварский мир, принявший католичество и тем самым привлекший к себе все симпатии галлоримского населения, находившегося под властью арианских конунгов. После крещения Хлодвига (406 год) Авит Вьеннский, наиболее видный из бургундских католических епископов, уже обращается к нему с письмами, в которых говорит, что его успехи составляют утешение не для одних только его подданных. «Ты сражаешься, а мы побеждаем» (Collectio ер. Migne, t. LIX, р. 327). Но это оказывается сомнительным. Хлодвиг занял угрожающую позицию по отношению к Гундобальду. В ту затруднительную минуту и был поднят в Бургундском королевстве, понятно со своей стороны, вопрос о единстве и спокойствии церквей. Двор короля сделался ареной горячей борьбы: одна партия хотела обратить его в католичество, другая партия стояла за национальную религию. Требовали диспута. Положение Гундобальда было весьма тяжелое.

Никогда единство и согласие всех подданных не было более желательно, чем теперь, но каким путем можно было его достигнуть? Между тем католические епископы собрались в 499 году на свой собор в городе Лионе и сейчас же отправили к королю депутацию. Во главе ее стоял епископ Авит, который обратился к Гундобальду с такой речью: «Если король желает мира Церкви, то мы готовы доказать истину своего исповедания неопровержимыми доводами». Это значило, что они требуют состязания о вере. Королю казалось опасным возбуждать религиозные споры и будить страсти в данный момент. Он говорит: «Если ваша вера истинная, то почему ваши епископы (тут особенно разумелся Ремигий Реймский) не останавливают короля франков, который объявил мне войну и соединился с моими врагами на мою гибель.³⁷ Желать чужого владения, жаждать крови народов – это не есть вера. Пусть он докажет свою веру своими делами». – «Мы не знаем, – отвечали ему епископы, – по какой причине Хлодвиг делает то, в чем вы его обвиняете; но Писание учит нас, что государства разрушаются вследствие отпадения от Божественного закона и что против врагов Божьих являются со всех сторон враги земли. Обратитесь со своим народом к истинному Божественному закону, и вы будете иметь мир внутри вашего государства». – «Но разве я не признаю Божественного закона, – возражал король, – потому только, что я не исповедую Божественного закона, но в Священном Писании читается, что Бог – один, а не многие» (Bouquet. Schiptores rerum Gallicarum et Francicarum. IV. 100).

Епископы не отвечали прямо на вопрос и требовали диспута в присутствии всего народа. Король допустил диспут, который, понятно, ни к чему не привел и оставил обе стороны при прежних обстоятельствах.