Текст книги "Провинциальный фотограф"

Маленькое деревянное здание станционного вокзальчика находилось на высоком фундаменте из белого камня – казалось, ничего не изменилось за годы, прошедшие с той поры, когда Кривцов был здесь в последний раз. Изучив расписание, Владимир отметил, что многие поезда отменены – видимо, пути забиты военными перевозками.

Так, ходит ли еще «Багдадский»? Хотя, зачем ему экспресс? Все равно он здесь не останавливается. Поищем чего-нибудь попроще: надо ехать тихо, скромно, незаметненько, ничем не выделяясь из обычных пассажиров. Шмыгнуть мышкой, и в норку.

Ага, вот, кажется, именно то, что нужно – ночной поезд до Белграда. Делает здесь остановку на три минуты, следует по боковой ветке мимо Будапешта, в составе вагоны первого, второго и третьего класса. Пожалуй, лучше всего отправиться на нем – до вечера будет время отдохнуть, а билет стоит взять в первый класс: удобно, меньше подозрения и удастся вздремнуть дорогой.

Купив билеты, фотограф вернулся в гостиницу. Марта успела переодеться в дорожное платье, изменила прическу и слегка загримировала лицо. Ее глаза теперь казались больше, линия рта удлинилась, а обувь на низком, удобном каблуке, скрадывала рост.

– Ну как? – спросила она.

– Отлично, – заваливаясь на кровать, похвалил Владимир. – Неплохо бы еще перекрасить волосы, но это долго, а вечером мы отправляемся дальше. Вас без меня никто не беспокоил?

– В этой глуши? – фыркнула Марта.

– Полиция есть везде, – назидательно заметил Кривцов, – даже в словацкой провинции. Неужели вы полагаете, что нас не ищут?

– Нас? Скорее меня.

– Не считайте их глупцами. Сейчас наше спасение в быстроте перемещений и постоянной смене транспорта. Поэтому мы сошли с баржи. Мы с вами, милая фройляйн, теперь как нитка с иголкой, пока не доберемся до места. Отдыхайте, впереди ночь на колесах…

На станцию отправились в сумерках, предварительно плотно поужинав все в той же корчме. Остановившись на секунду под фонарем на перроне, Кривцов сунул Марте билет:

– Держите, предъявите проводнику.

– Открещиваетесь? – ехидно заметила она.

– Не городите ерунды! По паспортам мы с вами не муж и жена. И вообще, в вагоне лучше сделать вид, что мы не знакомы. Так надо.

– Слушаюсь, господин Карл, – она сделала издевательский книксен.

– Перестаньте паясничать, – отвернулся фотограф. – Кажется, идет поезд.

За станционными постройками метнулось по полотну железной дороги пятно света, явственно стал слышен грохот приближающегося состава. Вот мимо прошел паровоз, обдав их запахом разогретого металла, смазки и отработанного пара, промелькнули тендер и почтовый вагон, медленно поплыли, все замедляя и замедляя ход, пассажирские вагоны. Ударил колокол.

Кривцов подсадил Марту на подножку вагона, галантно подал ей чемоданчик. Влез сам, прошел следом за ней по коридору в купе. Едва успели пристроить вещички на багажную полку, как вагон качнуло, лязгнули буфера и поезд тронулся.

Появился пожилой проводник, проверил билеты и, пожелав доброго пути, ушел дальше, смутной тенью мелькнув за стеклом двери купе.

«Интересно, он сообщит сведения о новых пассажирах на узловой станции, или в составе едут сотрудники полиции? – усевшись напротив Марты, подумал фотограф. – Неужели не дадут спокойно доехать? М-да, знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил».

Марта взяла оставленную кем-то из пассажиров газету и развернула ее, а Кривцов прикрыл глаза. Вагон покачивало, постукивали колеса на стыках, за темным окном иногда проносился огненный рой искр из трубы паровоза. Над кромкой дальнего, казавшегося совершенно черным леса, медленно поднималась бледная луна. Спать не хотелось, но больше делать нечего – только ехать и ждать, ждать и ехать, ехать…

Открыв глаза, Владимир обнаружил, что поезд замедляет ход: значит, он все же задремал? За окном видны огоньки домов, редкие фонари, потом выплыло здание вокзала с ярко освещенными окнами. Станция? Сколько здесь будут стоять?

Хлопнули двери тамбура, послышались голоса, топот сапог. Владимир напрягся – наверное, узловая и сейчас начнется проверка документов? Так и есть, проверка. Ну, без паники! Паспорта абсолютно надежны, сидящую напротив женщину ты не знаешь и вообще тебе все равно, будут проверять или нет. Как Марта, держится?

Женщина отложила газету. Кривцов заметил, как в ее глазах метнулся страх и вздрогнули пальцы, смяв бумагу.

– Спокойнее, – почти не разжимая губ, тихо сказал он. – Возьмите себя в руки. Я здесь, рядом.

– Умирать все равно каждому придется в одиночку, – дрожащими губами ответила она и полезла в сумочку за пудреницей.

В коридоре появился венгерский жандарм – рослый, с большими усами на красном лице, в аккуратно отутюженной форме. Распахнув дверь купе, он вскинул руку к козырьку:

– Предъявите паспорта, господа. Проверка документов.

Рядом с жандармом топтался железнодорожник, недавно пожелавший им доброго пути, а за спиной стража порядка маячил еще один человек – цепкий взгляд, неприметное лицо, неброская одежда. Больше всех не понравился Кривцову именно он.

– Прошу! – Владимир подал свой паспорт. Бросил взгляд на Марту. Женщина пудрилась, глядя в маленькое зеркальце. Молодец!

Большая веснушчатая рука жандарма взяла документ. Открыв паспорт, он остановил свой пристальный взгляд на первой странице:

– Господин Карл Чабелка?

– Чавелка, если угодно господину жандарму, – вежливо поправил его Кривцов.

– Вы хорошо говорите на венгерском, – снисходительно усмехнулся страж порядка, держа паспорт так, чтобы стоящий за его спиной человек с цепким взглядом мог свободно прочесть записи в документе.

На Владимира словно повеяло холодком надвигающейся опасности. Сделав вид, что он польщен похвалой, Кривцов улыбнулся:

– Я коммерсант. Нельзя вести дела, не зная языка своих клиентов.

– Конечно, конечно, – согласно закивал жандарм, но паспорт вернул только после того, как стоявший за его спиной человек отвернулся, давая понять, что все прочел.

– Ваш паспорт? – жандарм требовательно протянул руку к Марте.

– Сейчас, одну минуту.

Она начала рыться в сумочке, доставая то флакончик духов, то зеркальце, то еще какую-то женскую ерунду. За окном ударил колокол.

– Ваш паспорт? – теряя терпение, повторил жандарм.

– Пожалуйста, – Марта протянула ему документ.

Кривцов затаил дыхание. Конечно, она как по нотам разыграла задержку, но проверяющие могут не сойти при отправлении, а поехать дальше, обходя вагон за вагоном. Сейчас все зависит от человека с цепким взглядом, через плечо жандарма внимательно изучающего паспорт пассажирки. Именно он принимает решения, а усатый рослый болван в красивой форме – только ширма, за которой ему удобно прятаться.

– Счастливого пути! – жандарм вернул паспорт и закрыл дверь купе.

Марта откинулась на спинку сиденья и провела языком по верхней губе, слизывая выступившие мелкие капельки пота.. За окном вновь ударил колокол, вагон качнуло. Поехали.

– Спрячьте документ, – напомнил фотограф. – Он еще пригодится.

Ланкаш истерично рассмеялась и начала засовывать паспорт в сумочку, потом бросила ее и закрыла лицо ладонями.

– Ну, ну, – Кривцов легонько похлопал ее по круглому, обтянутому подолом платья колену. – Встряхнитесь.

– Я бы сейчас выпила, – призналась Марта.

– Когда доберемся, тогда и выпьем, – пообещал фотограф. – Посидите, я взгляну, убрались они или нет..

Открыв дверь, он выглянул в узкий коридор. Пусто, другие купе закрыты. Постояв, Владимир медленно пошел в конец вагона, скользя взглядом по лицам пассажиров за стеклянными перегородками стенок. Полная дама с детьми, священник, мирно дремавший чиновник в форме почтового ведомства, юноша, старуха…

В последнем купе около двери устроился средних лет господин в темном костюме. Быстро взглянув на Кривцова, он равнодушно отвернулся, но сердце у фотографа нехорошо екнуло – неужели шпик? Развернувшись, Владимир побрел обратно, уже догадываясь, но все еще не желая верить, что в последнем купе в другом конце вагона он увидит такую же постную рожу полицейского соглядатая.

Однако действительность превзошла его ожидания – там сидел тот самый человек с цепким взглядом, прятавшийся за спиной жандарма во время проверки документов. Невольно отшатнувшись, как от удара, Кривцов заставил себя пройти мимо и открыть дверь тамбура. На тормозной площадке курил жандарм, вопросительно уставившийся на фотографа.

Пробормотав что-то насчет куда-то запропастившегося проводника, Владимир быстро ретировался. Сомнений нет – они опознали Марту! Как? По приметам, словесному портрету или фотографии – теперь значения не имеет. Могли остановить баржу и вытрясти данные из шкипера, могли… Да что сейчас об этом рассуждать? Надо придумать, как уйти из клетки на колесах, в которую превратился вагон. Попавшись вместе с Мартой, он погубит не только ее, но и себя. Впрочем, не мешает все проверить еще раз – бывают же в жизни страшные и случайные совпадения? Вдруг и здесь?

– Я сейчас выйду в коридор, – наклонившись к женщине, шепнул фотограф. – Потом выходите вы, пройдетесь и возвращаетесь в купе.

– В чем дело? – на ее щеках выступили пятна лихорадочного румянца. – Что произошло? Да отвечайте же!

– Тихо! – он приложил палец к губам. – Пока ничего не случилось. Очередная проверка. Делайте, что вам велят!

В коридоре Владимир прислонился спиной к стенке вагона. Вокруг никого, только чуть приоткрыта дверь соседнего купе, где ехал священник.

Вот и Марта. А это что такое? Боже правый, неужто их успели обложить так плотно?

Дверь последнего купе распахнулась и в коридор вышел субъект в очках, делая вид, что раскуривает трубку. Вот как, на помощь одному соглядатаю уже подтянулся второй. В противоположном конце вагона караулят жандарм и тот, с цепким взглядом. Будут тянуть до станции, а там предложат сойти? Ей одной или им обоим?

– Идите в купе, – велел фотограф Марте, и та послушно ушла, видимо, почувствовав по его тону, что дело действительно принимает серьезный оборот.

Буквально через минуту исчез субъект с трубкой. Надо полагать, более всего их интересует Ланкаш, а не ее спутник? Что же, это тоже можно использовать.

Вернувшись в купе, Кривцов задернул занавеску на стекле двери и погасил свет.

– Что вы делаете? – встревожилась Марта.

– Помолчите, – оборвал ее фотограф. – Лучше помогите открыть окно.

Когда рама сдвинулась и образовалась приличная щель, Кривцов высунулся, стараясь определить, где они едут и далеко ли до станции. Но вокруг темнота, только ярко светились окна состава, отбрасывая блики света на деревья и камни на откосе полотна дороги. А далеко на краю неба, за зубчатым краешком не то леса, не то отрогов гор, уже угадывалась серенькая, пока чуть заметная полоска. Светает? Да, близилось утро. Вот бы еще знать, кончилась уже территория Венгрии или нет? Все-таки они выехали вечером, поезд ходко гонит почти всю ночь, отстучав колесами приличное количество верст. Но кто ответит?

Сзади его нетерпеливо дергала за пиджак Марта. Обернувшись, он увидел блестевшие в сумраке глаза женщины:

– Что? Скажите ради Бога!

– Они вас узнали, – не стал больше скрывать Владимир. А колеса продолжали мерно отсчитывать стыки, словно тикали неумолимые часы, приближающие время неизбежной развязки.

– У нас один выход, прыгать, – снимая с полок саквояж и ее чемоданчик, буднично сказал Кривцов. – Вылезать в окно и прыгать. Иначе они возьмут вас на первой же станции. И меня тоже.

Марта сжалась в комок, не в силах произнести ни слова. Свежий ночной ветерок влетал в купе через приоткрытое окно, шевеля занавески. Прокричал паровоз, ход поезда чуть замедлился. Фотограф снова кинулся к окну, высунулся. Почему поезд пошел медленнее? Кажется, паровоз поворачивает? Да, видно, из его трубы летят искры – наверное, состав втягивался на поворот и впереди мост или тоннель, а там всегда охрана и прыгать будет поздно. Если рисковать, то сейчас!

– Готовы? – спросил он у Марты. – Когда повисните, отталкивайтесь и прыгайте вперед, по ходу поезда. Главное, не бояться! Слышите? Они не успеют нас заметить и остановить состав. Давайте руку!

– Нет, – отшатнулась она, – я не смогу!

– Прекратите, – он схватил ее в охапку, подтащил к окну, подсадил и начал силой выпихивать, временами чувствуя, как его обдает жаркой волной от прикосновений к ее упругому телу, налитому молодой женской силой.

Вот она уже повисла, держась за раму окна, потом слабо вскрикнула и ее пальцы, судорожно вцепившиеся в деревянную планку, закрывавшую стекло, разжались.

Не теряя времени, Кривцов быстро выбросил в темноту вещи и ногами вперед вылез наружу. Вагон нещадно мотало, впереди виднелась голова состава, идущего по широкой дуге поворота железнодорожных путей. Встречный ветер слепил глаза, выжимая слезы, и Владимир подумал о том, что же пришлось испытать его спутнице, когда он буквально выкинул ее под откос. Но выбирать не приходилось.

На секунду ему показалось, что за занавеской, прикрывавшей стекло двери купе, мелькнула неясная тень. Однако присматриваться не имело смысла – поезд все дальше и дальше уносил его от того места, где спрыгнула Марта. И Кривцов, оттолкнувшись от стенки вагона, полетел в темноту…

* * *

Приземлился он достаточно удачно – не попалось ни камней, ни колючих кустов. Только порвал на коленях брюки и ободрал ладонь, пропахав на брюхе землю под откосом железнодорожного полотна. Но это мелочи, если ничего не сломал, не вывихнул и не растянул, прыгая в темноте из вагона быстро идущего поезда.

Поднявшись, Владимир поглядел вслед уходившему составу – на последнем вагоне горели красные огоньки, а освещенные окна поворачивавшего поезда словно проглатывала темнота, гася их одно за другим. И паровоза не видно.

«Тоннель», – понял Кривцов. Вовремя они соскочили, очень вовремя. Теперь, если даже заметят их отсутствие, состав нельзя остановить.

Надо было искать Марту, и фотограф пошел вдоль рельсов, легонько посвистывая, в надежде, что она вот-вот откликнется. Боже, только бы оказалась цела и могла идти, поскольку сейчас спасение зависит от быстроты ног и способности правильно ориентироваться в незнакомой местности. Пока не рассвело, нужно подальше убраться от железной дороги и потеряться для возможной погони. Ну, где же Марта?

С другой стороны полотна темнели заросли, за ними начинался редкий лес, а дальше чернели скалы. Где-то за полем, раскинувшимся по левую руку от фотографа, мерцали огоньки небольшого селения, но путь туда беглецам заказан, если только они не желали попасть в руки полиции или жандармов.

Вскоре Кривцов наткнулся на чемоданчик – он торчал из неглубокой канавы кювета. Походив кругами, Владимир поискал свой саквояж и обнаружил его среди кустарника. Искать трость не имело смысла – разве найдешь палку в темноте? Но где же Марта? Решив, что здесь не слишком-то людное место, Кривцов, приложив ладони рупором ко рту, громко крикнул:

– Ау! Где вы?

Прислушался. Кажется, она отвечает? Или это обманывает слух шорох листьев под легким ветерком? Подхватив вещи, он прошел еще сотню шагов, поглядывая по сторонам: вдруг Ланкаш потеряла сознание от удара о землю? Снова покричал.

Ответом была тишина. Владимир встревожился – куда она подевалась? Неужто попала под колеса и, безжалостно изжевав тело, реборды колесных пар откинули его в другом месте, а он здесь проплутает до света, пока не отыщет то, что осталось от молодой женщины? Кошмарная перспектива. Но и ее нельзя сбрасывать со счетов. В данной ситуации может случиться всякое и надо готовиться к любым неожиданностям, даже не самого приятного свойства. Нет, не хочется даже думать о таком, лучше увидеть эту взбалмошную дамочку живой и невредимой.

Марту он обнаружил сидящей под кустом. Растрепанная, в порванном на плече платье, она мелко дрожала от сырой прохлады и пережитого страха. Опустившись перед ней на колени, Кривцов потрогал ее плечи. Руки целы. Провел ладонями по бокам, чтобы узнать, как ребра, потом решительно задрал юбку и начал ощупывать туго обтянутые шелковыми чулками ноги. Она не сопротивлялась и, как ни странно, он больше не испытывал никакого волнения, прикасаясь к ее стройным ножкам. Его сейчас занимало только выяснение способности Ланкаш двигаться, ходить, прыгать, карабкаться на кручи косогоров. На счастье, ее ноги тоже не повреждены. Если не считать порванных чулок, разодранного платья и нескольких мелких ссадин, она легко отделалась, сиганув из окна вагона на ходу поезда.

Сев рядом, Владимир достал сигару и закурил. Марта поправила юбку и хрипло спросила:

– Что теперь?

– Покурю и пойдем, – фотограф сплюнул прилипшую к губе крошку табака.

– Пешком до Румынии? – передернула плечами женщина.

– На поезд нам больше нельзя, – покосился на нее Кривцов. – И здесь наверняка начнут искать.

– Я видела там огни, – Марта слабо шевельнула рукой, – может быть, попробуем добраться до жилья?

– Вставайте, – забросив в кусты окурок, поднялся Владимир. – В деревню нам тоже хода нет.

– Боже! Так куда же мы?

– На ту сторону полотна, в лес.

Он подал ей руку, помогая встать. Взял вещи и пошел вперед. Марта, тяжело вздыхая, обреченно поплелась следом.

Перебравшись через рельсы, Кривцов определил, где восток – там вожделенная Румыния, им идти в том направлении, пусть даже через горы и реки. Ничего, сейчас поскорее прочь отсюда, а потом удастся что-нибудь придумать. Как говорится, Бог не без милости, а свет не без добрых людей. Тем более, под рубашкой у него надет матерчатый пояс с деньгами, а еще есть мешочек с золотыми монетами. Где не помогут крупные купюры, откроет путь благородный металл. Или его хитрость и спрятанное под мышкой оружие. Надо только твердо верить в удачу!

Отыскав едва приметную тропинку среди кустов, он повел Марту к темневшим скалам. Тропинка петляла среди деревьев, забираясь все круче и круче. Из-под подошв осыпались мелкие камешки, женщина часто останавливалась, прижимала руку к груди и переводила дыхание, но он не давал ей задерживаться – небо уже заметно посветлело: скоро взойдет солнце.

Рассвет застал их на вершине маленького перевала. С одной стороны внизу ниткой тянулась железная дорога, а с другой начинались поросшие лесом отроги гор без малейшего признака близкого жилья человека. Бросив последний взгляд назад, Кривцов начал спускаться по тропке, слыша за спиной учащенное дыхание Марты. Да, они оба устали, но отдыхать рано, надо идти и идти вперед.

Только достаточно углубившись в лес, он наконец решился сделать короткий привал. Женщина повалилась на траву, усыпанную прошлогодней, порыжелой хвоей и блаженно вытянувшись, закрыла глаза. Владимир устроился рядом. Уставившись в небо, видневшееся в промежутках между кронами деревьев, он подумал, что у них нет ни капли воды, нет никакой пищи, а блуждание по горам и лесам быстро отнимает силы, которые совершенно нечем восстановить.

Словно подслушав его мысли, Марта открыла глаза:

– Я хочу есть.

– Придется потерпеть, сударыня. Могу предложить только глоток коньяка из моей заветной фляжечки. Да и то, стоило бы поберечь спиртное на непредвиденный случай. Вздремните и отправимся дальше.

Он ожидал, что женщина, по свойственной ей привычке, начнет язвить, но она ничего не ответила, положила голову на ладонь и отвернулась: усталость и бессонная ночь брали свое.

Через два часа поднялись и снова пошли, упрямо пробираясь к востоку и потихоньку поднимаясь все выше и выше в горы. У быстрого веселого ручейка, бежавшего по камням, они напились и умылись, промыли царапины и продолжили путь, ощущая в желудках тяжелую, тянущую голодную пустоту. Солнце незаметно перевалило за полдень, на небосклоне появились лохматые тучки и фотограф озабоченно поглядывал на них, боясь, что к вечеру может натянуть дождя. Куда тогда им прятаться, под дерево? А если ливанет так, что разом промочит до нитки? Конечно, у него есть спички, но много ли толку от сырых сучьев и не выдаст ли их костер? Сплошные проблемы.

– Давайте немного передохнем.

Кривцов оглянулся. Марта села в тени старой липы, прислонившись спиной к корявому стволу. Похоже, она действительно совершенно выдохлась и пока не наберется сил, ни за что не стронется с места. Сейчас бы похлебать горячего супчика, как в той словацкой харчевне.

Сглотнув набежавшую голодную слюну, Владимир снял шляпу и вытер платком взмокший лоб – парит, точно пойдет дождь. Если не к вечеру, то ночью наверняка. Пожалуй, когда на дороге попадется селение или хижина пастухов, надо пойти к людям, купить провизии и расспросить, в каких местах они очутились. Естественно, пойдет он один, а Марта подождет в лесу. Так надежнее.

Неожиданно его внимание привлекли до боли знакомые звуки – где-то неподалеку, переступая копытами по мягкой земле и легонько позванивая уздой, паслась лошадь!

Подняв голову, Кривцов прислушался. Да, он не мог ошибиться! Все его детство и юность, проведенные в казачьей станицей служба в кавалерийских частях приучили ухо сразу же безошибочно распознавать любой звук, свидетельствующий о том, что рядом находится лошадь. Но откуда ей тут взяться?

– Кто там ходит? – испуганно вздрогнув, спросила Марта. Значит, она тоже услышала и ему не почудилось?

– Я посмотрю, – фотограф крадучись направился к кустам, откуда доносилось позвякивание и фырканье.

Осторожно раздвинув ветви, он увидел чалую кобылу под седлом. Настороженно кося влажным фиолетовым глазом, она щипала траву, волоча за собой поводья. Седло съехало на бок, одно стремя оборвано, на шерсти животного видны засохшие темные пятна. Кровь всадника? Лошадь не крестьянская, а строевая, кавалерийская, приученная ходить под седлом. Но где ее хозяин? Может быть, лучше убраться отсюда пока не поздно?

С другой стороны – лошадь это прекрасно! Просто подарок. судьбы. Поймать ее, поглядеть, что лежит в седельных сумках, сесть верхом, посадить перед собой женщину и скакать вперед. До вечера вполне можно успеть отмахать верст десять – пятнадцать. Решившись, Кривцов начал потихоньку выходить на полянку, чмокая губами и протягивая руку, стараясь приманить лошадку и схватить ее за узду. Эх, сейчас бы хоть кусочек хлеба!

Кобыла настороженно подняла голову и на мгновенье застыла. В этот момент Владимир прыгнул вперед и упал на поводья. Лошадь рванулась, но поздно – он уже успел намотать на руку повод и привычным приемом бывалого наездника заставил кобылку завертеться на месте и замереть.

– Ну, ну, не балуй, – похлопывая ее по грязной, давно не знавшей скребницы шее, приговаривал Кривцов. – Ишь, норовистая.

Едва он дотронулся до луки седла, как кобыла опять затанцевала, сильно рванув повод. «Спина сбита», – понял фотограф. Надо снять седло и поглядеть. Привязав поводья к ветке кустарника, он распустил подпругу и снял седло, опустив его на землю. Но тут, словно испугавшись чего-то, лошадь снова рванулась, оборвала повод и умчалась в лес, вызвав долго не умолкавший птичий гвалт.

– А, чтоб тебя! – не сумев скрыть досады, сплюнул Владимир. Однако, делать нечего: второй раз поймать кобылку вряд ли удастся. И он занялся седлом.

На нем тоже виднелись засохшие пятна крови – сильно побуревшие, старые, видно всадника спешили не один день назад. Само седло австрийского образца, потертое, далеко не новенькое. В одной сумке нашлось немного сухарей и маленький полотняный мешочек с крупной серой солью, завернутый в широкое солдатское полотенце с неясным черным штампом армейского имущества. В другой оказалась пара новых байковых портянок и несколько обойм винтовочных патронов. Взяв сухари и соль, Кривцов забросил седло подальше в куста и вернулся к ожидавшей его Марте.

– Вот и обед, – отсыпав большую часть сухарей в ее подставленные ладони, невесело усмехнулся он. – Ешьте и пойдем.

– Там был конь? – хрустя сухарем, полуутвердительно спросила женщина. – Вы его отпустили? Зачем?

– Убежал, – отправляя в рот оставшиеся крошки, нехотя признался Владимир.

– Откуда здесь конь?

– Это я сам хотел бы узнать. В сумке нашлись сухари и патроны, а седло было в крови. Вряд ли кобыла бродит здесь со времени боев, поэтому лучше нам не задерживаться…

Дождь начался в сумерках. Сначала робко упали первые, совсем мелкие капли, больше похожие на принесенную ветром водяную пыль, потом по листьям стукнули тяжелые, как волчья дробь, небесные слезы, а там пошло сеять, разом наполнив лес монотонным шорохом. Моментально стало темнее, потянуло зябким холодом, тихо скользнувшим между стволов деревьев.

Усталые путники заторопились, словно надеялись вот-вот отыскать теплое, сухое убежище. Но вскоре ноги начали осклизаться на сырой траве и Владимиру страстно захотелось бросить вещи, изрядно надоевшие ему за целый день блуканий по горному лесу. Тем более, наверху уже вовсю громыхало, а дождь припустил сильнее. Марта вынула из своего чемоданчика широкий платок, накинула его на плечи, тщетно надеясь уберечься от дождя. И тут черное небо пронзила первая молния.

При ее вспышке Кривцов вдруг заметил нечто странно знакомое, на миг выхваченное светом из темноты обступавших их зарослей. Он даже помотал головой, убеждая себя, что такого просто не может быть! Откуда тут взяться большому кресту, какие любят ставить на обочинах дорог в Польше или Белоруссии? Ведь здесь либо Венгрия, либо Сербия.

Впрочем, везде живут христиане. Кто запретит верующим воздвигнуть у дороги распятие? Значит, рядом проложена дорога?

Оставив Марту под деревом, он почти побежал туда, где стоял крест. Если ему не померещилось, то…

Ему не померещилось. Крест оказался именно там, где он увидел его при свете вспышки молнии. Но каков этот крест! На прибитой поперек сломанного, высохшего дерева балке, был распят человек!

Пораженный увиденным, фотограф остолбенел. Потом медленно подошел ближе, пытаясь получше разглядеть страшное сооружение. Да, на импровизированном кресте висел человек – давно мертвый, уже поклеванный птицами, но казненный кем-то с первобытной жестокостью. Руки и ноги несчастного привязали крепкими веревками, а ладони и ступни босых ног прибили большими плотницкими гвоздями.

– Боже правый! – перекрестился Кривцов и, подгоняемый хлеставшими струями дождя, кинулся к оставленной им женщине. Схватил ее за руку, потащил в сторону: скорее подальше от этого страшного места!

Неожиданно лес расступился, почва под ногами стала меньше хлюпать и, при очередной вспышке молнии, Владимир увидел дом из белого камня под высокой крышей. Усадьбу окружал сложенный из таких же камней забор. Марта тоже увидела строение и пошла быстрее.

«Была не была, – решился Владимир. – Надо забиваться под крышу, иначе вконец простудимся».

Вскоре под ноги подвернулась каменистая тропка, петлявшая между кустов и упорно карабкавшаяся наверх холма, туда, где стоял дом. Но прошло еще с полчаса, прежде чем они очутились около каменной ограды.

– Предоставьте объясняться с хозяевами мне, – обернувшись, предупредил Кривцов. Ланкаш в ответ молча показала ему на сорванную с петель калитку.

Владимир посмотрел на окна, прикрытые ставнями – сквозь их щели не пробивалось ни лучика света. И сорванная калитка. Похоже, хозяев нет дома?

Постучав в дверь и не услышав ответа, он толкнул ее и вошел в темную комнату первого этажа, осторожно прислушиваясь – не раздастся ли подозрительный шорох или звук взводимого курка? Но было тихо, только шелестел дождь, да уныло поскрипывала распахнутая дверь.

Поставив на пол вещи, фотограф зажег спичку и поднял ее над головой, освещая помещение. В углу лестница на второй этаж, кругом грязь, валяется пара сломанных стульев, стоит пыльный колченогий стол и чернеет давно потухший очаг. В противоположной стене еще одна дверь. Он открыл ее.

Снова все то же запустение, свален какой-то хлам в углу, под ногами битые горшки, куча прелой соломы и еще дверь, за которой оказался выход во двор, к каменному сараю у ограды. За оградой раскинулось поле или луг – не разобрать в кромешной темноте, – а дальше начинался все тот же лес.

– Пошли выше, – подув на обожженные пальцы, предложил Кривцов и первым начал подниматься по лестнице.

На втором этаже оказалось чище. В комнате стояли скамья и крепкий стол из толстых дубовых плах, а в стене было устроено некое подобие камина. В смежном помещении нашлась широкая кровать с набитым старым сеном матрасом.

– Останемся тут, – закончив осмотр, решил Владимир. – Погляжу, что в сарае и обследую погреб, а вы пока располагайтесь.

Вернулся он с большой охапкой сена, бросил его на пол, спустившись вниз, принес стулья. Вскоре в очаге запылал огонь, осветив красноватым светом каменные стены. Марта тут же устроилась поближе к камину, протянув к пламени озябшие руки, а фотограф отправился осматривать подвал.

Пока он ходил, Ланкаш успела переодеться в сухое и протирала тряпочкой маленький дамский пистолетик – никелированную игрушку с отделанной перламутром рукояткой.

– Что это? – поставив на стол небольшой бочонок и положив рядом с ним комок темной, копченой брынзы, с иронией поинтересовался Кривцов.

– А вы не видите? – с деланным удивлением ответила Марта.

– Дайте сюда, – требовательно протянул он руку.

– Нет, господин Карл. И не вздумайте настаивать.

– Ну хорошо, – не желая ссориться, нехотя уступил Владимир. – Спрячьте подальше, чтобы никто не видел. И не доставайте больше.

– Но вы же не видели? – усмехнулась она. – Хотя мы все время вместе. Вы что-то нашли поесть? О, брынза, копченая брынза! А в бочонке?

– Похоже, осталось немного вина. Мне тоже надо переодеться, – взяв свои вещи, он ушел в смежную комнату.

Сняв одежду, фотограф с кислым выражением лица осмотрел промокший пояс с деньгами. Придется просушить. И, наверное, следует по примеру Марты вычистить оружие. Переодевшись, он вышел к сидевшей у огня женщине и поставил поближе к очагу мокрые ботинки, аккуратно разложив рядом с ними деньги.

– Оказывается, вы состоятельный человек, – глядя на них, улыбнулась Ланкаш.

– Это залог нашего прибытия в Румынию, – вытаскивая из бочонка пробку, откликнулся Кривцов. – Кажется вино не прокисло. Выпьете? После такой прогулки не вредно.

– Чем вы озабочены? – проницательно спросила женщина. – Говорите, все равно мы как нитка с иголкой.

– Похоже, сюда кто-то время от времени наведывается, – помолчав, признался фотограф. – Я нашел почти новенькую гильзу от винтовочного патрона, а в сарае несколько дней назад стояли лошади.

– Как вы узнали? – недоверчиво прищурилась она.

– Помет, или, если хотите, навоз, – пожал плечами Владимир. – Его никто даже не подумал убрать.

О жутком распятии в лесу он решил умолчать. Без того достаточно поводов для весьма невеселых размышлений. Он тщетно надеялся найти хотя бы клочок газеты или обрывок письма, хоть какую-то бумажку со словами, чтобы определить – на каком они языке?! Но не нашел.