Текст книги "Покушение"

– Это ты, Анна? – вглядываясь в сумрак лестничной площадки, спросил он, пытаясь стянуть на голой груди, покрытой рубцами давних шрамов, расползавшиеся в стороны полы халата. – Кто это с тобой?

– Я привезла гостя, – входя в слабо освещенную прихожую крошечной квартирки, ответила женщина.

Хозяин провел их в узкую, похожую на пенал комнату и зажег свет.

– Даниэль? – Как слепой, протянув руки, он кончиками пальцев провел по лицу Ривса.

– Что они сделали с тобой? – прижимая худое тело Португальца к груди, простонал Ривс.

– Тише! – хозяин закрыл ему рот грязной ладонью. – Могут услышать соседи. Ты бежал?

– Так получилось, – понизив голос, ответил Даниэль. – Они тебя пытали, да?

Португалец отстранился и вытер мокрое от слез лицо руками. Сгорбившись, прошаркал к продавленному креслу в углу, жестом предложив нежданным гостям присесть на тахту.

– Что теперь говорить об этом? – поджав ноги в рваных туфлях, пробормотал он. – Многое осталось в прошлом. Меня оставили в покое только благодаря тому, что я симулировал помутнение рассудка.

– У тебя сохранилась скрипка моего отца? – опускаясь на тахту рядом с Анной, поинтересовался Ривс.

– Скрипка? – лицо Португальца неожиданно оживилось, глаза заблестели. Он потер сухие ладошки, похожие на скрюченные птичьи лапки, и, подмигнув Даниэлю, растянул в улыбке темные губы. – У меня есть еще кое-что, не хуже!

Вскочив с кресла, он метнулся к шкафу, открыл дверцы и, небрежно выбрасывая старое тряпье, начал рыться в нем, бормоча себе под нос:

– Скрипка… Прекрасно… Я так и думал…

Наконец он выпрямился и подал Ривсу скрипичный футляр, обтянутый облезшей черной кожей:

– Бери, инструмент в полном порядке.

Приняв из его рук футляр, Даниэль открыл замки и чуть приподнял крышку, но тут же захлопнул ее.

– Как ты себя чувствуешь, Португалец?

– Так меня звали в военном колледже, – осклабил в улыбке щербатый рот хозяин, – а теперь от прежнего Португальца остались только воспоминания. Ты знаешь, что нас предал Колар?

– Он предал всю страну, – мрачно прервал его Ривс. – Мне не на кого здесь положиться, кроме тебя.

– Анна тоже с нами? – опять устроившийся в кресле хозяин бросил быстрый взгляд на спутницу Даниэля.

– Даже если он попытается прогнать меня, ему это больше не удастся, – обнимая Ривса, ответила она.

Португалец ненадолго задумался, обгрызая ногти и строя гримасы, а Ривс не мог оторвать глаз от шрамов – чем его пытали: огнем, каленым железом или прикладывали к его груди открытые клетки с голодными, озверевшими крысами?

– Я не мог один, – словно оправдываясь, сморщился хозяин. – Понимаешь, не мог!

– Понимаю, – заверил Даниэль и, повернувшись к Анне, попросил: – Оставь нас, пожалуйста, наедине.

– Да, свари кофе, – кивнул Португалец. – Кажется, на кухне осталось немного.

Выходя, Анна услышала, как хозяин грустно сказал Ривсу, что у него в жизни уже не осталось ничего, чем стоило бы дорожить…

Когда она вернулась, неся на подносе кофейник, чашки и скромные бутерброды, Португалец сидел, запрокинув голову и, блаженно улыбаясь, смотрел в потолок, посасывая дешевую сигарету, а Даниэль расхаживал из угла в угол тесной комнатушки. Помогая Анне расставить на колченогом столике приборы, он легонько коснулся ее руки:

– Ты действительно решила остаться?

– Да.

– Вам не следует шататься по городу, – подал голос из своего угла Португалец. – Переночуйте у меня, тем более – завтра рано вставать. Я устроюсь на кухне или в прихожей…

***

Хон бегло просматривал сценарий церемониала принятия полковником Коларом присяги – выезд из резиденции на открытом автомобиле, приветствия народа, прибытие ко дворцу Верховного суда, почетный караул, опять приветствия, подношения цветов, речь…

«Откуда такая нездоровая тяга к почестям, – нервно выхватывая из стаканчика письменного прибора красный фломастер, разозлился Джеймс, – только лишняя потеря времени и никому ненужные формальности».

Сняв с фломастера колпачок, он решительно вычеркнул открытый автомобиль, приветствия народа и подношения цветов. Черт с ним, караул пусть остается, а речь произнесет потом, после принятия присяги. И в ней – нужные заявления и обращение за помощью!

Конечно, с рассветом, который уже недалек, наступит день долгожданного триумфа Колара, но ничего – обойдется без приветствий и цветов. Впереди множество других дней, когда он сможет сколько угодно позировать перед объективами теле– и фотокамер, принимать цветы и благосклонно кивать в ответ на радостные вопли насильно согнанного к обочинам дорог населения, якобы выражающего искреннюю радость при лицезрении пекущегося об его благосостоянии диктатора. Еще успеет налюбоваться на собственные портреты, развешенные на всех улицах, площадях, в каждом кабинете присутственных мест и контор, напечатанные на первых полосах газет; еще наслушается славословий в собственный адрес и издаст якобы написанные им книги, навыступается с длинными пустыми речами, напринимается парадов по праздникам, совершит не один вояж за рубеж в окружении многочисленной родни.

Потерпит одно утро и без фальшивых шумных восторгов…

***

Когда Ривс проснулся, за окном светало. В первый момент ему показалось, что он видит странный сон – лежащую рядом обнаженную Анну, старую мебель приюта Португальца, пыльные шторы на единственном окошке узкой комнатушки, истертые циновки на полу, стоящий около шкафа черный скрипичный футляр…

Повернув голову, он встретился взглядом с широко открытыми глазами Анны. Проведя узкой, горячей ладонью по широкой груди Даниэля, она прижалась головой к его плечу и тихо спросила:

– Нас убьют?

Протянув руку, он нащупал лежавшую на стуле пачку сигарет, закурил, выпустив дым в низкий потолок, и почувствовал, что хочет есть, пожалуй, впервые за долгие годы, проведенные в тюрьме. Скоро совсем рассветет, надо вставать и готовиться встречать наступающий день.

– Ты боишься? – Даниэль легко пощекотал ухо доверчиво прижавшейся к нему женщины.

– Нет, – немного помедлив, ответила она и, подумав, добавила: – Теперь уже нет…

В прихожей завозился проснувшийся Португалец. Закашлялся и, шаркая ногами, поплелся к раковине на кухне – выплевывать остатки отбитых военной контрразведкой легких. Где-то далеко закричал муэдзин, призывая правоверных на молитву, или это у кого-то из многочисленных соседей включен приемник, чтобы не проспать время утреннего намаза?

Поднявшись, позавтракали холодной жареной рыбой и овощами. Выпили немного темного, терпкого вина и по чашечке кофе. Ни о чем не говорили.

Португалец переоделся в поношенный костюм и светлую сорочку; уйдя на кухню, долго возился там, гремя какими-то жестянками. Потом вытащил тяжелую канистру и, спустившись во двор, залил бензин в бак малолитражки Анны, спрятав канистру с оставшимся горючим в багажник.

Вернувшись, он взял обшарпанный чемоданчик и, посмотрев на проверявшего пистолет Ривса и сидевшую в кресле Анну, просто сказал:

– Я готов. Пора.

Даниэль подошел к нему и обнял, потом обнял Анну. Постояли минутку и, так и не сказав друг другу ни слова, спустились к машине. Ривс лег на заднее сиденье, Анна села за руль, а рядом с ней устроился Португалец.

Через несколько минут малолитражка остановилась во дворе многоэтажной конторы туристической компании. Прежде чем выйти, Португалец пожал им руки и с извиняющейся улыбкой сказал:

– Я не могу дать вам больше пяти минут.

– Помню, – засунув пистолет за пояс брюк и взяв скрипичный футляр, ответил Даниэль.

Анна осталась ждать в машине, а Ривс и Португалец пошли к дверям черного хода. Открыв их ключом Анны, Португалец отключил охранную сигнализацию и прошаркал к парадным дверям. Проверив, хорошо ли они заперты изнутри, наклонился к глазку, осматривая нишу подъезда и улицу.

– Солдаты, – обернувшись, бросил он стоявшему около лифта Даниэлю. – Может быть, ей лучше уехать?

– Она не послушает, – входя в кабину лифта, ответил Ривс и нажал кнопку.

На последнем этаже он прошел длинным коридором и открыл дверь знакомого кабинета. Включив маленький телевизор на столе секретарши, достал из кармана похожее на циркуль приспособление, с присоской на одной из металлических ножек.

– Кортеж автомобилей уже приближается к улицам, ведущим к зданию Верховного суда. Почетный караул и корреспонденты готовятся встречать полковника Колара, который через несколько минут прибудет, чтобы принять присягу и стать новым главой государства… – скороговоркой трещал с экрана диктор с прилизанными волосами, блестевшими в лучах софитов студии.

Щурясь от дыма зажатой в углу рта сигареты, Даниэль подошел к окну и, примерившись, прилепил присоску к стеклу. Отведя в сторону вторую ножку «циркуля», он сделал несколько пробных движений, потом опустил ее, плотно прижав пальцами, и плавно повел, описывая круг. Раздался легкий скрежет – инструмент разрезал оконное стекло, делая в нем правильное круглое отверстие. Молодец Португалец, он не зря долго ждал, и, когда пришло время, у него нашлось все необходимое.

Потянув за ножку с присоской, Ривс вынул вырезанное стекло и бросил его в корзинку для бумаг. В комнате сразу повеяло свежестью, легкий сквозняк отклонил в сторону ленточку сигаретного дыма, слышнее стал шум улицы.

– Наступает исторический момент, – захлебывался словами диктор на экране телевизора, – кортеж приближается ко дворцу Верховного суда. Сейчас мы увидим церемонию торжественной встречи. Почетный караул построен, оркестр готовится играть марш. Какое ликование на улицах!..

Усмехнувшись, Даниэль открыл крышку скрипичного футляра. На малиновой бархатной подкладке тускло блеснула вороненая сталь. Потушив сигарету, Ривс вынул из футляра и разложил перед собой на столе части сделанной на заказ в Бельгии винтовки с оптическим прицелом; точными, скупыми движениями привычного к оружию человека собрал винтовку и, примериваясь, приложил к плечу приклад с гуттаперчевой прокладкой.

Слабо щелкнул, вставая на место, оптический прицел. Протерев его линзу кусочком мягкой замши, Даниэль открыл затвор – отлично смазанный, он мягко отошел назад, жадно ожидая, пока в него вставят обойму с остроголовыми разрывными пулями, зажатыми в тускло-желтых гильзах с красными полосками ободков.

Дослав патрон в ствол, он подошел к окну и посмотрел в прицел – оптика словно бросила ближе к глазам ступени здания Верховного суда, строй застывшего в ожидании прибытия Колара почетного караула, толпу корреспондентов, тонкие ножки микрофонов, установленных на верхней площадке лестницы и поднявшего руки дирижера военного оркестра. Крестик прицела пополз по спине дирижера, скользнул по ступеням и остановился на микрофонах.

Прикрыв глаза, чтобы глаза немного отдохнули, Даниэль положил ствол винтовки на край вырезанного в стекле отверстия – ждать осталось совсем недолго, из-за поворота уже показался кортеж…

***

Подскочивший адъютант распахнул дверцу, и полковник Колар, привычно придержав затянутой в тонкую белую перчатку рукой фуражку с высокой тульей, вышел из лимузина, старательно сохраняя на лице доброжелательно-величественное выражение, заранее тщательно отрепетированное перед зеркалом.

Ударили литавры оркестра. Печатая шаг, подошел начальник почетного караула с обнаженной саблей в руке. Защелкали затворы фотокамер, выпуская слепящие вспышки блицев; застыли, вытянувшись в струнку, стоящие на ступеньках лестницы здания Верховного суда гвардейцы, с пышными султанами на касках. Захлопнув дверцу лимузина, привычно занял место на шаг позади патрона адъютант – молоденький лейтенант, недавно выпущенный из военного колледжа и еще не переболевший бонапартизмом.

Скосив глаза, Колар с неудовольствием отметил, что среди собравшихся не видно представителей духовенства – промашка, надо было бы и их притащить сюда, но забыли за недостатком времени, а сейчас поздно исправлять оплошность.

Приняв рапорт начальника почетного караула, полковник Колар обошел строй, держа руку под козырек. Сказав несколько приветственных слов собравшимся, он начал медленно, сохраняя достоинство, подниматься по ступеням, покрытым ковром. Сзади, отстав на шаг, следовал адъютант, держа под мышкой сафьяновую папку с текстом присяги, обращения к народу и правительствам дружественных стран. За ним шли остальные, приглашенные участвовать в церемонии. Верховный судья ждал полковника в актовом зале…

Сидя у телевизора на своей вилле, Джеймс Хон устало потер ладонями измятое бессонной ночью лицо и, повернувшись к Лесли, попросил:

– Плесните мне на два пальца виски… Нет, разбавлять не нужно. Хочется взбодриться. Как только закончится эта комедия, у нас опять будет много работы. Флот вышел?

– Да, сэр, – подавая ему стакан, ответил Лесли. – В шесть утра они выбрали якоря и легли на курс к нашим берегам.

– Отлично, – сделав добрый глоток, блаженно зажмурился Хон…

Прижавшись щекой к прохладному дереву приклада, Ривс начал шептать молитву, прося деву Марию простить ему грех. Крестик прицела медленно наплыл на голову Колара и остановился чуть пониже пуговицы на фуражке. Задержав дыхание, Даниэль начал выбирать пальцем свободный ход спускового крючка…

Открыв чемодан, Португалец встал перед ним на колени и достал нечто тяжелое, завернутое в промасленные тряпки. Развернув их, извлек короткоствольный автомат, вставил в него рожок и передернул затвор. Повесив автомат за плечо, он порылся в чемодане и вытащил несколько гранат. Аккуратно вставил в них запалы и, подойдя к запертым дверям парадного, прислушался…

Слушая приемник, Анна примяла в пепельнице сигарету и, включив зажигание, развернула малолитражку для выезда со двора.

Адъютант не успел понять, что произошло – в лицо ему вдруг брызнуло теплое и студенистое, неприятно потекшее по шее, а полковник Колар, словно споткнувшись, рухнул на ступени, разбросав в стороны затянутые в белоснежные перчатки руки и натужно сипя.

Покатилась свалившаяся с его головы фуражка, дернулись ноги, обутые в коричневые лаковые штиблеты, дернулись некрасиво, показывая светло-оливковые носки и не тронутые загаром, поросшие темными волосами ноги под брюками с кантом. На губах полковника выступила кровавая пена, а под пробитой головой быстро натекала темная лужа. И только увидев ее, адъютант понял, что в лицо ему брызнуло мозгами диктатора, выбитыми разрывной пулей.

Бросив винтовку, Даниэль опрометью кинулся вон из кабинета. Скорее к лифту, скорее!

Влетев в кабину, он нажал кнопку первого этажа, приплясывая от нетерпения – как медленно он спускается: сейчас и те немногие секунды, за время которых скоростной лифт падает вниз, кажутся чуть ли не вечностью. Выскочив из кабины, он увидел Португальца, занявшего с автоматом в руках позицию у дверей. На улице уже слышалось урчание моторов и топот множества ног, обутых в тяжелые солдатские ботинки.

– Удача? – крикнул Португалец и, увидев, что Даниэль показал ему большой палец, махнул рукой. – Уходите! Они сейчас будут здесь.

Через минуту в дверь застучали приклады. Подняв автомат, Португалец полоснул очередью. За дверями послышались крики и стоны.

Не теряя времени, он отскочил в сторону и спрятался за выступом стены вестибюля. Грохнул взрыв и двери рухнули. Вскинув оружие, Португалец дал еще одну длинную очередь и бросил гранату. Солдат смело с крыльца.

Оглянувшись, он увидел, что малолитражка с Анной и Ривсом выехала со двора и быстро покатила по узкой улочке, ведущей в трущобы.

У парадного раздался рев бронетранспортера и бухнули очереди крупнокалиберного пулемета. Оглохший, отплевывающийся от набившейся в рот пыли Португалец сменил рожок в автомате и осторожно выглянул. Ясно, что долго ему не продержаться, но он обещал Даниэлю и Анне дать пять минут.

Бронетранспортер подогнали к самому крыльцу, и, прячась за ним, солдаты перестраивались для атаки. С другой стороны здания тоже урчали моторы и слышался топот.

«Вовремя они уехали», – выдергивая чеку из гранаты, подумал Португалец.

Хлопнула дверь черного хода и он метнул туда гранату, зная, что, кроме наемников из корпуса Колара, врываться сейчас в здание туристической фирмы больше некому. Другую гранату он бросил к дверям парадного входа, заметив, как, проползая под днищем бронетранспортера, в вестибюль пытаются просочиться автоматчики.

Ухнули взрывы, повисла в воздухе пыль, секанули по стенам осколки, кроша мраморную облицовку, снова затрещали автоматы, а раненный в бок Португалец отполз в угол, кусая губы от жуткой боли и сожалея, что не оставил ни одной гранаты для себя.

Солдат он встретил очередью в упор и, стреляя, кричал что-то бессвязное, яростное, ненавидящее. Получив в ответ десятки пуль, насквозь прошивших тощее тело, в котором уже едва держалась жизнь, подогреваемая только жаждой мести, он выронил из ослабевших рук автомат и затих, сжавшись в маленький комочек.

Подошедший к нему офицер с удивлением увидел на лице убитого застывшую улыбку…

***

– Куда ты гонишь? – тревожно оглядываясь, спросил Ривс.

– Домой, – сворачивая на очередную узкую улочку трущобного квартала, откликнулась Анна.

– Туда нельзя! Я же стрелял из твоего кабинета! Им потребуется всего несколько минут, чтобы узнать это. И к Португальцу нельзя…

Анна притормозила и остановила машину. Откинувшись на спинку сиденья, она несколько секунд смотрела прямо перед собой, а потом зарыдала, закрыв лицо ладонями:

– Что же нам делать, Дэн, что?

– Из города не выбраться. – Он погладил вздрагивавшее плечо Анны. – Перестань, сейчас не время плакать. Через полчаса, самое большее через час, номер твоей машины и твои фотографии будут на каждом полицейском посту. Понимаешь? Если сейчас они ищут только меня, то скоро будут искать нас обоих!

Вытерев платком лицо, Анна небрежно бросила его рядом с собой и, включив мотор, медленно поехала вперед, наугад выбирая глухие улочки и страшась за любым поворотом увидеть бронетранспортер и солдат с автоматами.

– Знаешь, где музей этнографии? – после раздумья спросил Ривс. – Поехали туда. Остановишься со стороны сада.

Это была хоть какая-то определенность. Не зная, что задумал Даниэль, Анна тем не менее послушно выполнила его просьбу.

Ривс включил приемник и напряженно слушал, как диктор рассказывал о покушении на полковника Колара и собравшемся на внеочередное заседание военном комитете национального спасения. В конце сообщения диктор заявил, что Колар жив, но находится в тяжелом состоянии.

– Ты промахнулся? – побледнела Анна.

– Он лжет, – закуривая очередную сигарету, откликнулся Ривс. – Просто они боятся сказать правду, чтобы наемники не начали разбегаться, и сейчас грызутся на заседании, вырывая власть из горла друг друга, чтобы самим стать Коларами. А потом заявят, что, умирая, тот завещал передать дело спасения нации в надежные руки своего друга генерала такого-то или полковника такого-то…

Остановились в переулке, одна сторона которого была образована оградой музейного сада, а по другую тянулись здания контор и магазинов. Переулок казался вымершим, хотя из окон доносились транслируемые по радио и телевидению речи. Зато на тротуарах ни души.

Поправив засунутый за пояс брюк пистолет, Ривс посоветовал Анне взять все из машины, поскольку ее придется бросить здесь.

– Хотя, – он потер лоб, раздумывая, – мы лучше поступим так: я отгоню ее подальше и вернусь, а ты жди меня в саду. Давай, я помогу перелезть через ограду.

– Нет, – Анна отрицательно помотала головой. – Только вместе.

– Опасно оставлять здесь автомобиль, – бурчал Ривс, когда они уже шли между деревьев, – полиция может заметить его и накрыть нас.

– Куда мы идем? – Каблуки туфель Анны проваливались в мягкую податливую землю, и она поминутно спотыкалась.

– Я здесь был ночью, – помогая ей идти, объяснил Даниэль.

Дойдя до угла музейного здания, он осторожно выглянул и тут же отпрянул – у бокового входа стоял полицейский автомобиль. Почему он здесь, неужели надеждам найти убежище у старика смотрителя и прячущегося здесь Латура суждено оказаться пустыми?

Выглянув еще раз, Ривс убедился, что полицейская машина пуста. Оставив Анну за углом и приказав ей никуда не уходить до его возвращения, он вытащил пистолет и, крадучись, пробрался к окну комнаты смотрителя музея. Приподнявшись на цыпочки, заглянул в него – хозяин стоял посреди комнаты, закрыв лицо руками, а Латур сидел на стуле в наручниках. В комнате шуровали двое полицейских, переворачивая все вверх дном, а третий курил у двери, прислонившись плечом к косяку и лениво наблюдая за работой коллег.

Итак, их трое, а он один. Но на его стороне внезапность и бесстрашие обреченного. Вперед!

Стараясь ступать как можно тише, Даниэль подошел к дверям и, неожиданно распахнув их, ударил стоявшего у косяка полицейского рукоятью пистолета по голове. Тот рухнул.

– Руки! – направив ствол на орудовавших в комнате ищеек, приказал Ривс.

Один из полицейских дернулся, пытаясь достать оружие. Грохнул выстрел, и он упал, получив пулю в грудь. Второй послушно поднял руки и трясущимися губами залепетал:

– Мы по приказу…

– Лицом к стене! – перешагивая через стонавшего полицейского, валявшегося у дверей, велел Даниэль. – Где ключ от наручников?

– Там, – полицейский кивнул на убитого. – У него.

– Скорее! – Ривс подтолкнул старика смотрителя. Тот обшарил карманы убитого и, вытащив ключ, снял с Латура браслеты.

– Надень их на этого, – показал на стоявшего у стены Даниэль.

Забрав оружие полицейских и убедившись, что у них нет с собой рации, они выскочили из комнаты.

Бледная Анна, слышавшая выстрел, ждала их за углом. Подхватив ее на руки, Ривс первым побежал через сад, торопясь туда, где осталась малолитражка. Латур и старик смотритель едва поспевали за ним.

– Гони к парку, – усадив Анну на заднее сиденье, приказал запыхавшийся Даниэль севшему за руль Латуру.

– Что ты задумал? – выруливая на проезжую часть, спросил тот.

– У нас нет иного выхода, кроме как опять спуститься под землю, – ответил бывший офицер. – Наверху они нас достанут, где бы мы ни прятались. Вы слушали радио? Где Вторая армия?

– В одном переходе от столицы, – ответил старик смотритель.

– Только бы не нарваться на патруль, – прибавив скорость, процедил сквозь зубы Латур.

Бросив машину в квартале от парка, они пересекли улицу и перелезли через ограду. Каблуки на туфлях Анны отлетели и платье порвалось на подоле, старик смотритель мучился от одышки, а Латур вытирал градом катившийся с лица пот, но Ривс торопил, не давая им ни секунды отдыха, пока не отыскали крышку люка колодца, из которого вчера вечером вылезли беглецы.

Первым под землю спустился Латур, следом за ним старик и Анна. Задвигая над собой крышку люка, Даниэль бросил взгляд на ограду парка – по улице шла колонна войск, направлявшаяся к югу, навстречу Второй армии Аль-Аккада.

Грохнула тяжелая крышка, отрезая их от света дня. Ноздри защекотал уже знакомый запах пыли подземелья, вспыхнул огонек зажигалки бывшего депутата.

– Куда теперь? Или останемся здесь?

– Я думаю, надо вернуться на склады, – предложил Ривс. – Там нас не будут искать, а в случае опасности опять спрячемся в подземных галереях.

– Пошли, – сделав первый шаг, вздохнул Латур. – Все равно у нас нет иного выхода…

***

Пожилой джентльмен знаком приказал вошедшему в кабинет секретарю подойти ближе к столу и ткнул пальцем в папку, лежащую поверх других бумаг:

– Возьмите. Я хочу, чтобы это сегодня же было опубликовано в газетах.

Секретарь сделал шаг вперед и взял папку, но шеф еще не отпустил его. Полуприкрыв глаза, он думал о том, что Джеймс Хон и Кристофер Филд прекрасно начали разыгрывать партию, закрутив интригу с ловко устроенным побегом заключенных. Всеобщее внимание было отвлечено побегом, террористами, телерепортажами, а тем временем совершился военный переворот. Да, начали хорошо, но заканчивать приходится ему, и совсем не так, как хотелось бы закончить. Но карты сданы, и остается только постараться не остаться без взяток. Джентльмен открыл глаза:

– Там материалы о психическом заболевании некоего Хона, которого проныра Коннори обвинил в подготовке и осуществлении покушения на демократию в известной вам стране. Кстати, приглядитесь к этому Коннори, – перебирая покрытыми коричневыми старческими пятнами пальцами старомодную цепочку золотых часов на жилете, скривил губы джентльмен. – Пусть он пишет для моих газет. Предложите. Если откажется, удвойте, утройте ставку. Эта лошадь должна стоять в моей конюшне.

Секретарь понимающе кивнул и сделал пометку в блокноте, одним росчерком пера нарисовав непонятную закорючку.

– Так, что еще? – продолжая играть цепочкой, проскрипел джентльмен. – Да, не желательно, чтобы он развивал эту тему. Пусть пишет о зулусах или малайцах, о Китае и Советах, но… Вы поняли? Покупайте его на корню… Кстати, флот остановлен?

– Военные сообщили, что радиограмма дана, сэр, – почтительно склонил голову секретарь.

– Убытки, – пожевал губами джентльмен, потянувшись за сигарой. – Срочно дайте еще одну, на счет Филда. Он стал часто промахиваться, и если не Коннори, то другой докопается до его связи с Хоном. А я не хочу, чтобы газеты трепали их имена, – обрезая кончик сигары, брюзгливо заметил он.

Некоторое время лысый джентльмен занимался сигарой, раскуривая ее от большой настольной зажигалки, обтянутой лаковой кожей крокодила, убитого лично джентльменом полсотни лет назад на охоте в Африке. Секретарь терпеливо ждал, по опыту зная, что сказано далеко не все.

Наконец сигара раскурена, джентльмен довольно осмотрел ее со всех сторон и, сунув в рот, пробубнил:

– Есть ли в этой проклятой стране надежные люди?

– Да, сэр, – ответил секретарь. – У спецслужб там отличные ребята. Хон даже не подозревает, что они ни на минуту не оставляли его своим вниманием.

– Тогда пусть позаботятся о нем, – выдохнув клуб дыма, сердито велел джентльмен. – И приглядитесь к Аль-Аккаду. Видимо, теперь нам придется иметь дело с ним. Не тяните…

***

Адмирал вглядывался через сильную оптику в силуэты боевых кораблей, ложившихся на новый курс, – отличная работа команд, отличная, чего никак нельзя сказать о политиках, вечно шарахающихся из стороны в сторону.

Рядом, сохраняя почтительное молчание, застыл командир флагмана в низко надвинутой на лоб форменной фуражке с золотыми ветвями на козырьке. Опустив бинокль, адмирал увидел, как по трапу быстро взбегает радист, зажав в руке листок радиограммы. Черт побери, опять там что-то приключилось?

– Узнайте, в чем дело, – приказал адмирал командиру флагмана, и тот пошел принять полученную радиограмму.

– Указана цель, сэр, – подавая командующему эскадрой радиограмму, чуть улыбнулся он.

Быстро пробежав глазами расшифрованный текст, адмирал слегка поморщился:

– Радиограмму не учитывать по журналам. Уточните координаты цели и передайте мой приказ авиации…

Через несколько минут с палубы идущего в строю кораблей авианосца, поднялись несколько вертолетов «кобра» и взяли курс в сторону берега, быстро оставив позади уходившую в открытое море эскадру…

***

Хон сидел у телевизора, мутными глазами глядя на экран – поток демонстрантов обтекал бронетранспортеры, с безучастно сидевшими на них солдатами в пятнистых комбинезонах. Камера выхватила крупным планом злое лицо одного из офицеров, который быстро закрылся рукой, заметив, что на него направлен объектив.

Не глядя, Джеймс взял бутылку и плеснул в стакан спиртного – провал, полный провал! Эти болваны после гибели Колара – такой неожиданной и глупой – начали грызться за власть, а тем временем Вторая армия подошла вплотную к столице. Придется выждать и начать все сначала.

Хлопнула дверь – и в комнату вошел человек в светлом костюме.

– А, это вы, – чуть повернул голову Хон. – Полюбуйся, что творится.

Человек в светлом костюме не ответил. Вынув из кармана пистолет, он поднял его и выстрелил в затылок Джеймса. Упал стакан с виски и спиртное растеклось, смешиваясь с кровью…

– Господин Хон покончил с собой, – выйдя из кабинета, сообщил человек в светлом костюме ожидавшему его в коридоре Лесли. Тот понимающе кивнул:

– Вы уезжаете?

– Да, но ненадолго…

Когда на виллу «Джулия» прибыли представители посольства, их встретил Лесли, одетый в строгий темный костюм. Вежливо выслушав сообщение, что Хон оказался психически ненормальным и должен быть изолирован от общества, он скорбно опустил глаза:

– К сожалению, слишком поздно, господа. В припадке депрессии Джеймс Хон покончил с собой…

***

Развернувшись над построенной в скалах виллой, командир звена вертолетов передал по рации условный сигнал: «вижу цель». Выпустив тепловые ракеты, должные принять на себя возможный ответный удар с земли, он включил систему помех, забивающих сигналы электроники противовоздушной обороны, и бросил «кобру» в пике. Дал по цели залп и отошел, уступая место для атаки другим машинам.

Внизу выросли черные султаны разрывов, рванулось ввысь багровое пламя, а «кобры», вертя смертельную карусель, делали заход за заходом, сравнивая с землей горную обитель Кристофера Филда вместе с ее хозяином и прочими обитателями.

Приказ адмирала гласил – боеприпасов не жалеть!..

Когда внизу остались только раскаленные, дымящиеся камни и ничего живого, «кобры» легли на обратный курс и вскоре растворились в голубой дымке, висевшей над морем…

***

Утром следующего дня занявшим предместье столицы передовым постам Второй армии генерала Аль-Аккада сдались четверо беглецов – трое мужчин и одна женщина в порванном на подоле платье и туфлях со сломанными каблуками…