Текст книги "Малое собрание сочинений (сборник)"

Парень. Все женщины – такие! Их не переделаешь! (Возгласы: «Ерунда!» «Правильно!»)

Дама в белом. Ты бы уж поумнее что-нибудь придумал…

Ерофеев. Гражданка! Я не выдумываю, а констатирую факт! А если даже я выдумываю, предположим, – так какого черта вы залились краской? Или просто потому, что румянец слишком идет к вашему белому крепдешиновому платью? (Неимоверный хохот.)

Парень (только что вошедший и серьезно воспринимавший конец дискуссии, старается заглушить смех). Прравильно, студент! Давно надо было бороться за чистоту нашей любви! А то современные…

Ерофеев. Да, конечно! Я всегда был поклонником чистоты! Если бы здесь, вот сейчас, какой-нибудь безрукий и безногий горбун вскарабкался на золотушную проститутку, я бы расцеловал их обоих!

4 апреля

1. «Тогда приходят к нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а твои ученики не постятся?»

«И сказал им Иисус:

…вино молодое вливают в новые мехи».

«Не думайте, что я пришел нарушить закон».

2. «Никто не может служить двум господам».

«Отдавайте кесарево – кесарю, а божие – богу».

3. «Блаженны нищие духом».

«Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».

4. «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей… Что бог сочетал, того человек не разлучает».

«Всякий, кто оставит… жену… ради имени моего… наследует жизнь вечную».

5. «Не мир пришел я принести, но меч».

«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божиими».

6. «Ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет».

«Вы от нижних, я – от вышних».

7. «И во всех народах прежде должно быть проповедано евангелие».

«На путь к язычникам не ходите».

8. «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником».

«Почитай отца своего и матерь свою».

9. «Царство мое не от мира сего».

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

10. «Не противься злому».

«Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».

11. «Что говорю вам в темноте, говорите при свете, и, что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях».

«Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилище и в синагогах своих будут бить вас».

5 апреля

Во мне еще слишком явственно вращается март. Правда, нет уже никаких надежд на благополучный исход стромынского конфликта. Да и заботы о нем умерли вместе с мартом. Что же касается перемен во внешнем, то их нет пока и, благодарение богу, никогда не будет. Все тихо.

6 апреля

«Знаете что, Ерофеев? Не знаю, чем вы меня заинтересовали конкретно, но вы человек слишком своеобразный. Да вы, наверное, и сами это чувствуете прекрасно. Единственное, что я вам посоветую, – оставьте это. Надеюсь, вы понимаете, о каком „этом“ я вам говорю… Будьте проще. Не думайте, что все они глупее вас и поэтому чем-то вам обязаны… Я не собираюсь делать вам комплименты, но все-таки могу заметить, что у вас проглядывают какие-то прекрасные задатки. Правда, они у вас опошлены и загрязнены чем-то чужим, не вашим, наносным. И все-таки для вас легко преодолимым… Не знаю, откуда у вас это наносное, – вероятно, просто кокетство… А оно вам не к лицу… Больше читайте… Для вас это самое главное. Кстати, я могла уже заметить, вы не относитесь к числу „поверхностно воспринимающих“ литературу… Больше читайте… у вас слишком скромная эрудиция… а каждая прочитанная вами книга возвысит вас на голову… Это не каждому дается… И все-таки, Ерофеев, – можете на меня обижаться, – вам еще слишком далеко до рабочей молодежи». Руднева.

6/IV–57 г.

7 апреля

Мне казалось, что я ухожу далеко и за мной никто не гонится.

И я действительно уходил далеко – и никто не гнался за мной.

Мне казалось, что что-то необыкновенно черное неожиданно меня остановило и заставило длительное время озираться вокруг.

На самом же деле я нисколько не озирался, озираться было некогда – на меня с неимоверной скоростью наезжал автомобиль новейшей марки…

На секунду я вынужден был уподобиться горным сернам. И в ту же «секунду» сообразил, что можно было вполне обойтись без уподоблений – черный дьявол без особого напряжения сделал отчаянный разворот, ласково обогнул меня и затормозил у здания германского посольства.

В первое мгновение я был слишком взволнован тем, что всеблагое Провидение (в который уже раз!) избавило меня от трагического исхода.

В следующее мгновение я вынужден был устыдиться себя самого и своей минутной (впрочем, даже не минутной, а секундной) трусости.

Затем встал в позу Наполеона и задумчиво посмотрел на посольский подъезд. То, что я увидел, наполнило меня до отказа мистическим трепетом. И чуть было вновь не заставило «уподобиться»…

«Посол, – промелькнуло у меня в голове и задрожало где-то в ногах, – посол!.. Может быть, даже чрезвычайный!.. Может быть, даже… ну, конечно, – раз чрезвычайный, значит и полномочный! Значит и то и другое вместе… И все это вместе… обогнуло меня!!..!!!! Меня!.. Обогнуло…»

«А кто – я? Кто?! – вопросил я себя и принял позу, среднюю между аристотелевской и сократовской. – Кто?! Не Поспелов? – нет! Не Даргомыжский? – нет! Тогда кто же – Беркли? Симонян? Заратустра? Жуков? – нет… Назым Хикмет? Нежданова? Прометей? Чернов? Рафаил? Микоян? Правый полусредний? Леонардо да Винчи? – опять же нет… Тогда кто же? Неужели – обыкновеннейший пуп?..»

«Гм… Пуп… – чудесно! Пусть будет – пуп! Пусть – обыкновеннейший!.. Но ведь… уступил мне дорогу посол агрессивной державы!.. А? Хе-хе-хе-хе! Уступил!!! Жалкие люди, – мысленно произнес я, оглядев с ног до головы встречных пешеходов и сменив аристотелевскую позу на позу постового милиционера, – нет, все-таки, до чего жалки эти существа и до чего же мелочны их волнения! Один оплакивает утраченную младость, другого укусила вошь, третьему не оплатили простой, четвертый разочаровался в запахе настурций, пятому разбили голову угольным перфоратором… Неужели бы и им уступил дорогу посольский экипаж?.. А?..»

«Нет, черт побери, им бы, конечно, не уступил дорогу посольский экипаж. Если даже рассудить здраво, так не только Чрезвычайный посол, но и зауряднейший смертный никогда не уступит дорогу человеку, которому всего-навсего разбили голову угольным перфоратором. Значит, есть во мне что-то божеское… Ну, не божеское, а что-то такое… неизмеримо более высокое, нежели полномочные представительства и международные конфликты… И это „что-то“ заставило даже Каина на мгновение стать гуманным!»

«Странное дело, – продолжал я, на этот раз обращаясь к встречным, – очень возможно, что и работники советского министерства, встретив посла на ковровой лестнице, почтительно отступали, расшаркивались и окрашивали лицо свое в улыбку раболепного смущения… а получали в награду снисходительное поплевывание и, ослепленные саксонской воинственной гордостию, заражались оборонческим страхом!»

«Очень возможно также, что страх этот породил в посольском мозгу „далеко идущие выводы“. И – кто знает! – может дула боннских орудий, направленные к сердцу освобожденной Польши, ждали только сигнала; а поводом к нему могло послужить малейшее выражение примирительно-восточной дрожи!.. А дальше… – вы понимаете, что дальше?! – миллионы искалеченных жизней, озера материнских слез, девочки с разбитыми черепами, заокеанский кал в усадьбе Льва Толстого и… все что угодно!»

Я разрыдался.

Слезы лились на тротуар, брызгали на продовольственные витрины. Перламутрово-чистые слезы… слезы человека, заронившего искру гуманности в зачерствелое сердце… слезы, избавившие от слез миллиарды материнских глаз.

Они, эти слезы, словно бы делали полноценными те миллионы человеческих жизней, которые, возможно, были бы искалечены. Они как будто бы склеивали разбитые черепа маленьких девочек и вымывали кал из усадьбы Льва Толстого. Они…

А эти люди не понимали меня. За минуту до того спасенные мною, они смеялись над моим умилением.

«Посмотрите… его чуть не раздавила машина… и он плачет… плачет, бедный… Ему было, наверное, так страшно…»

‹В дневнике, под датой 11 апреля несколько пустых страниц›

29 апреля

– Ерофеев! С вами разговаривает сержант милиции, а не девчонка!

– Ну и что же?

– Поэтому не стройте из себя дурачка!

– Помилуйте, товарищ сержант, где же это вы видели, чтобы кто-нибудь перед девчонкой строил из себя дурачка?

– Хе-хе-хе, Ерофеев, вы думаете, если я сержант милиции, так и не имею никакого дела с девчонками?

– Ну, так в таком случае перед вами не девчонка, поэтому стройте из себя не дурачка, а сержанта милиции.

(конец марта 1957 г.)

– Я смотрю, Ерофеев, ты младше меня всего на год, а ты сейчас находишься на таком этапе, на котором я был, наверное, года три или четыре назад. Ты увлекаешься стихами, а у меня это уже давно пройденный этап… Правда, я уж не так увлекался, как ты, – чтобы целыми днями только этим и заниматься…

– Знаете что, товарищ слесарь-водопроводчик, я тоже когда-то говорил глупости… но это у меня уже давно пройденный этап. Правда, я и раньше увлекался этим не так, как ты, – чтобы целыми днями только этим и заниматься…

(26 апреля 1957 г.)

– Это за что же меня, бедного, расстреливать?

– За то, что ты врах!

– Это почему же я врах, товарищ начальник?

– А это уж у тебя спрашивать не будут, Ерофеев. У нас слишком мало разговаривают с такими, как ты, которые нам мешают!

– Мешают?! Чему мешают, товарищ начальник!

– Чему?! Достижению нашей общей цели, Ерофеев, если это вам не известно!

– Ну, так как же мне быть, товарищ начальник… Вы просто цитируете Игнатия Лойолу, и мне становится не по себе… Вы знаете, кто такой был Игнатий Лойола?

– Не слышал.

– Это был, между прочим, один из прославленных сподвижников Владимира Ильича Ленина, талантливый марксист, о котором даже Плеханов отзывался довольно…

– Не слышал, не слышал. В «Кратком курсе» его не было. И фамилия какая-то…

– Да-а, он по происхождению испанец, по взглядам – интернационалист. Между прочим, дивную фразу произнес Игнатий Лойола на заре нашего века: «цель искупает средства»…

– Как раз для тебя эта фраза, Ерофеев… Для тебя и тебе подобных! Марксисты…

– Да, но почему – «тебе подобных», товарищ начальник? Во-первых, я слишком бесподобен… А во-вторых, вы знаете, кто такой был Игнатий Лойола?

– Нну… я же тебе говорю, что не слышал… И не важно, кто был…

– Игнатий Лойола был, между прочим, самым фанатичным из всех средневековых инквизиторов… это был «талантливый повар», даже Кальвин отзывался о нем…

– Так что, Ерофеев, я тебе советую все это прекратить, иначе…

– Да, и, между прочим, он был немножко похож на вас, товарищ начальник. И ходил в таких же очаровательных носках…

– Да-а?

– Угу. И, между прочим, его повесили. И, между прочим, когда он висел, то при этом очаровательно дергался…

– А вы думаете, я вас не понял, Ерофеев?

– Ну, это даже не важно, поняли вы или…

– Ты невоспитанная свинья, Ерофеев!

– И тем не менее он очаровательно дергался…

(29 апреля 1957 г.)

– Что это ты на меня исподлобья смотришь?

– А разве я исподлобья смотрю?

– Как на лютого врага…

– Нет, что вы, товарищ секретарь, у меня просто есть одна интересная привычка: на людей, которых я презираю, я смотрю прямо… ‹в глаза›; на людей, которых хоть немножко уважаю – сбоку…

– А ты сейчас на меня смотришь как-то и не так, и… не сбоку… а вполоборота…

– Ннну, я просто имею обыкновение смотреть так на людей, которые… недостойны презрения, но и уважения тоже недостойны… Я смотрю так на тех, которых умный человек считает умнее себя, а дурак – глупее себя…

– Каккой ты все-таки умный, Ерофеев!

– Нет, товарищ секретарь, я от рождения идиот.

(29 апреля 1957 г.)

30 апреля

Тридцать один – и восемнадцать!

1 мая

Давно уже я вошел в этот автобус.

Так давно, что даже не помню теперь, как встретили меня пассажиры… Наверное, никак не встретили: ведь входят и выходят так много, зачем же примечать каждого…

Они просто не хотели примечать; им мягко, тепло, – они даже не смотрят на выход, на «свой» выход. И не смотрят на тех, кто входит: для чего им смотреть на них, если им так уютно!..

Меня заинтересовало: если все-таки они скоро выйдут – для чего же сидеть? Они же выйдут на холод – так и заранее согреваться незачем! Они ведь и вошли, чтобы потом – выйти!.. Удивительные пассажиры!

Если бы я все это выражал вслух, меня бы не поняли… На меня бы оглянулись, зашикали: какое вам дело! Вечно это ругаются пассажиры, которым не хватило мягких сидений! Успокойтесь!.. успокойтесь…

Я это уже знаю заранее:…успокойтесь… какое вам дело…

Потому я внешне не восставал; просто – немножко смешно было: сидят – ну и бог с ними… а все-таки, для чего сидеть, если можно встать… или даже на пол лечь – это ведь гораздо умнее, лечь на пол и ковырять в носу… Сидеть – это и я умею, это каждый может – сидеть…

Я даже задумался: если бы вдруг освободилось сиденье, рядом со мной… – что тогда?.. Я ведь страшно люблю задумываться.

…Нет, конечно! Я ни за что не сел бы! Ведь рано или поздно все мы выйдем! И тот, кто сядет вместо меня, – тоже. Встанет и выйдет. К тому же…

Вот это уже самое главное: «к тому же» любая остановка может быть моей. Когда меня спрашивают:

– Гражданин, вы на следующей сходите?

Мне кажется, что меня дразнят. Стоит, мол, нарочно, чтобы мешать. Без билета… а ведь смотрит на всех так, как будто бы кто-то виноват, что ему приходится стоять… Не знает сам, куда едет… Удивительный пассажир!

Даже в голосе чувствуется злоба. Путается… Отошел бы в сторонку, что ли…

И я просто не могу их понять. Задевать безобидного – это же… Да и какое им дело! Разве я виноват, что меня втолкнули сюда! Они же сами видят, что мне не только что отойти в сторону – мне даже повернуться невозможно…

Я, может, для того и еду, чтобы понять: для чего же едут другие… И вообще: для чего входить туда, откуда есть выход…

6 мая

Грузчик второго строительного управления Ремонтно-строительного треста получает инструктаж в германском посольстве!

Прокламации под мартыновской юбкой!

Бомбы над кинотеатром «Пламя»!

Грузчик второго строительного управления Ремонтно-строительного треста требует конституционной монархии!

Начало стачечного движения за увеличение рабочего дня!

Шатобриан под подушкой бывшего комсомольца!

Евангелие на обеденном столе!

Служащие трестовской бухгалтерии вынуждены признать «Уголовный кодекс Союза ССР» значительной вехой в развитии пасторального жанра!

Советский грузчик в объятиях Тайницкой башни!

Предсмертные судороги подполковника Дробышева!

Коммунисты идут на компромисс!

7 мая

У меня расшатанные нервы.

Когда я встречаю на улице подозрительный взгляд, я, против своей воли, отвечаю тем же.

Если при мне оскорбляют человека, которому я признателен, мне вдруг становится так хорошо… В такие минуты я не замечаю подозрительных взглядов и смиренно потупляю голову…

А стоит мне отойти от оскорбителя, я поворачиваюсь и смотрю на него презрительно.

Он отвечает мне тем же.

8 мая

– Я тебя не понимаю… Или ты просто дурак, или ты человек, упавший с луны. Другого объяснения нет. Или, может, ты просто пьяный…

– Кстати, я совершенно трезв… Нальем?..

– Давай…

– Ттэк – не торопясь, начнем сначала… Во-первых, ты сказал: я тебя не понимаю, – ты, наверное, дурак… Но ведь не только умный не может понять дурака, а чаще как раз наоборот, дурак не может понять умного. Так что этот вопрос спорный, и мы его отодвинем…

– Давай говорить просто.

– Давай просто. Мне все равно.

– Кгхм… Ты любишь… Родину?

– Мдэс… Стоило ли, право, делать умное лицо и произносить «кгхм»…

– А все-таки…

– И «все-таки» не могу ответить… У меня, например, свое понятие «любить» и свое понятие «Родина»… Может быть, для меня выражение «любить» имеет то же значение, что для вас – «ненавидеть», – так что ни «да», ни «нет» вам не дадут ничего…

– Гм… Это я не понимаю… Мы же условились говорить просто…

– Так я и говорю просто. Проще – некуда…

– Предположим, для меня «любить Родину» это значит «желать ей блага»…

– Чудесно… Теперь представьте себе: я тоже говорю: желаю ей блага… Но для меня, может быть, благо – поголовное истребление всего населения нашей, извините, Родины… А для вас совсем другое… Для вас «желать» – значит «стремиться к достижению», а для меня – «отворачиваться» от того, что мне нравится…

– Ну, у тебя тогда нечеловеческие понятия обо всем…

– Ты хочешь сказать: «не мои»?

– Ну, раз «не человеческие», значит в том числе и «не мои»… Да и зачем придавать каждому слову свое значение, – возьми ты самое простое слово: «бежать»… Ведь ты же не придашь ему никакого своего значения…

– Нет, конечно… Потому что «бежать» не имеет никакого отношения к…, так сказать, духовной стороне человека… так же, как «солнце», «баклажан», «ЦК», «денатурат» и так далее… Эти вещи можно понимать, но не чувствовать… К тому же смысл всех этих понятий – неизменный и точно зафиксирован в словаре.

– Но ведь в словаре-то давно уже зафиксирован смысл и всех этих ваших… духовных слов… Возьмет любой человек словарь – и ему совершенно ясно, какое правильное значение имеет слово, ну хотя бы «желать»…

– Гм… В таком случае пусть этот ваш «любой человек» сначала справится в словаре, что такое «общепризнанное» и что такое «индивидуум»…

– Хе-хе-хе-хе… Остроумно, конечно… Но все-таки… у всех уже укоренилось издавна одно общее понятие «желать»… Я, например, лично первый раз встречаю человека, который еще пытается втискивать какое-то другое значение в это слово…

– Ну, тогда вы сами попутно справьтесь в словаре, что такое «укоренившееся» и что такое «искоренять»…

– Черт побери, неужели тебе еще не надоел «словарь»… Вот я еще чем хотел поинтересоваться… Ты говоришь, что у тебя свое собственное понятие о слове, например, «любить», «ненавидеть» и так далее… А вот ты почему-то путаешь эти понятия, пусть даже они будут и твои собственные… Ты вот говоришь, что «может быть, для меня любить – то же, что ненавидеть» и так далее…

– Ну, во-первых, я совсем не так выражался… И потом – что же здесь особенного? Ты никогда точно не определишь слова, которое выражает какую-нибудь «отрасль» твоего душевного. Каждое определение потребует у тебя слов, которые тоже нуждаются в определении… И в конце концов все окажется неопределенным и невыразимым… А то, что две неопределенные вещи путаются, – в этом нет ничего удивительного…

– Ну, так с таким же успехом могут путаться и все твои эти «обычные» слова, их тоже надо опре…

– А что ж, они и в самом деле путаются… Вот я, например, перечислил четыре совершенно обычных слова… У вас, наверное, путаются понятия «ЦК» и «солнце»… А у меня, например, «ЦК» и «баклажан»…

– Хе-хе-хе-хе…

– А что? – спутать их очень легко… И то и другое «невкусно без хлеба»; и то и другое немного дороже ливерной колбасы; притом обе эти вещи своей внешностью напоминают что-то такое…

– О-ах-ха-ха-ха!!

– Потом, – я, например, путаю «ЦК» с «денатуратом» – и то и другое имеет синеватый оттенок, затем – оба они существуют, могут существовать и сохранять свою целость только в твердой и надежной упаковке. Вы, вероятно, знаете, что это за «упаковка»… Далее – обе эти вещи распространяют смрадное благоухание… и, в довершение всего, при поднесении зажженной спички легко вспыхивают и «горят мутным коптящим пламенем»… А? Как вы думаете?

– Все это, конечно, очень хорошо… Но я-то, вообще, никак не думаю…

– Чудно, чудно… я всегда безумно любил людей, которые «никак не думают»…

– Да?! А может быть, вы, как всегда, втискиваете в слово «люблю» свое значение «ненавидеть»?.. Ха-ха-ха…

– Нет, почему… Я вынужден пока «втискивать» в это слово общепризнанный смысл… Я, как и все грузчики, слишком благоразумен…

– Что-о-о?!! Вы – грузчик!!!??

9 мая

Господь Бог цитирует Федора Тютчева!

Смотрите на небо!

Смотрите на небо!

Это – печать Всевышней нервозности!

Проверьте исправность громоотводов и захлопните чердачные окна!

10 мая

«Любит это она, когда в нее молоденькие влюбляются… Паренек-то этот все на нее и смотрит… А как сядет к нему, так он уж и стесняется… Сидят оба, какую-то чепуху несут, смеются…

Сгубит она его… Молоденький еще и не понимает в этом ничего… И не стыдно ей…»

Вера Алексеевна P. 10/V–57 г.

11 мая

Иногда припоминаются сентябри…

Кажется – как это ни странно, – что через полгода снова будет сентябрь…

И снова, как в сентябре, в памяти всплывет апрельская икона и запахнет октябрьским одеялом…

А теперь прошлогоднее исчезает…

По временам что-то недавнее повисает в воздухе…

Загорается лампа… При свете красного абажура от моста через Яузу ползет холодный туман… Озаряется сердитой улыбкой музыкантовская рожа… И окоченевший пьяный хватается за фонарный столб.

А потом барабанит дождь… И, привалившись к стене, побледневшая Лидия заплетает косы…

А паровоз гудит простуженным голосом, потом оседает, окоченевший, к подножию фонарного столба…

И шепчет, опустив голову в тарелку: «Дети мои… Дети мои…»

И гораздо отчетливее – во сне…

А наяву – на секунду, неясно, расплывчато…

Особенно когда приятно пахнет осенью…

А потом – холодом…

Удивительное ощущение!..

Словно бы 56-й год совершенно неожиданно упал мне на голову, разлетелся на куски апрелей и сентябрей…

И теперь звенит в голове…звенит…

12 мая

Блаженной памяти великолукская мученица предупреждала меня – и оказалась ясновидцем.

Значит, так суждено.

13 мая

Намедни, препровождая время в обществе Мар-ты-новой, неожиданно почувствовал в себе прилив остроумной животности.

Окидывая взором тыловую часть, находящуюся, впрочем, не слишком далеко от источника моих взоров, робко попытался доказать владелице необъятных бедер, что я – оригинал и у меня всегда бывает несколько странное желание «попытаться» объять необъятное.

Зардевшаяся Мартынова набросилась на меня с поцелуями и одновременно убедила меня, что мое желание «невыполнимо только теоретически».

Впрочем, дабы реабилитировать мою целомудренность, могу сказать, что не я обнимал необъятное, а необъятное обнимало меня.

14 мая

…Все издохнут! Как собаки издохнут! И памяти о них никакой не останется! Потому-то и бесятся все! Думают, что если они будут убивать да резать, так о них помнить будут! Все одно!..

…Ха-ха-ха-ха! А в сумасшедших домах! Ты видел?! – в сумасшедших домах! Что там творится! А-а?! Раньше хоть там умные люди сидели! Изобретали, читали, писали – да от этого и сходили с ума! А теперь – что? Теперь каждая сволочь падает на улице и ногами трясет! На Канат-ку ему, собаке, хочется, чтобы ни о чем не думать!..

…А все это ходят в бостонах! Красятся! Пудрятся! Духов на себя льют! Так это… двигают бровями! Глазки строят! Читают романы! Если есть кто-нибудь заразный, так на него косятся, боятся заразиться да издохнуть!.. А?! Хха-ха-ха! Боятся издохнуть!..

…Ты понимаешь, я точно такой же… И алкоголиков – всех! – за людей не считаю! Это уже не люди! Мы все издохнем! – Так надо брать все, что тебе нравится, пока ты жив! Я вот, к примеру, пью так просто! Нравится просто пить! Вот и пью!..

…Скверным делом ты занимаешься, малый! Никакой такой особенной психологии нет ни у кого из этих вот! И изучать нечего! Все люди как люди! Каждому человеку хочется выпить! А у них немножко поменьше воли, не могли воспитать в себе с детства волю! Любой человек в любую минуту с удовольствием бы выпил! А он просто сдерживает себя – таких вот и надо уважать! А не этих вот, которые стоят здесь целыми днями да харкают!..

…Я не понимаю, чего все жалуются на плохую жизнь! И еще говорят, что поэтому и пьют, что у них плохая жизнь! Я, например, думаю, что, наоборот, от хорошей жизни все и валяют дурака! Будь у них мало хлеба, так они бы не стали напиваться до дурости, а потом друг другу бить морды! И лучше будут жить – все равно пить будут, еще больше, чем сейчас. И морды…

 
…Ка-агда я пья-а-ан,
А пья-ан всегда-а-а я-а-а,
Больну-ую ду-у-у-у-ушу
Я во-о-одкой а-атважу-у…
 

…И я тебе скажу, почему война так действует на людей! Все-таки человек только в древности был зверем и все время двигался по гуманной линии. Сейчас нет ни виселиц, ни плах, ни гильотин! И гораздо гуманней был человек в этом году, скажем, чем двадцать или даже десять лет назад! А на войне – наоборот! На войне что ни год – то все бесчеловечнее делается это оружие… Поэтому между мирным и военным временем все больше делается пропасть! И она все больше и больше!.. Ее поэтому и боятся – те, которые пойдут…

 
…Мне-э-э ррро-оди-ну-у-у,
Мне-э-э ми-и-илу-ую-у,
Мне-э-а ми-и-илай да-айте взгля-ад…
 

…Хлопцы! Сынки! Осчастливьте старика! Я линию Маннергейма… брал с боем! Никогда не шутил с изменниками, а душу всю выкладывал, кровь…

…И поделом! Бабам не место в пивной! Раньше-то, посмотришь, и не видно нигде было, чтобы баба допьяна опивалась, а теперь чище мужиков! Рукавом утираются! И… голландского сыра не надо, а?!! Хя-хя-хя!!.

…За убийство – в тюрьму сажают, расстреливают! Недавно у нас одну посадили, за то что своего ребенка задушила, двухмесячного! По закону нельзя убивать ребенка! А аборты не запрещаются! Это что же получается – убивать ребенка в утробе матери – можно. А как вылез – уже нельзя, тюрьма! А что, если его задушить, пока он только еще голову просунул – это что? – карается по закону или нет?!

…Да здравствует великий наш наррод – стрроитель коммунистического отечества! И нашего великого завоевания от всех капиталистических попыток…

…Господа! Нюхайте кильку! Нюхайте кильку! Лучшее средство от горестей и заразных заболеваний!..

…Бывал и в Сталинграде, бывал и в Берлине. Наш брат Иван ленив, ленив… ну уж а если его разозлят, тогда спуску не жди! Что статуя в Берлине стоит, так это хорошо, просто так бы статую не поставили! А если рассудить – так незачем, вроде насмешки как будто… Да и нашего брата Ивана не за что винить, озверели, озлобились. Мы все в Берлин-то вступали с таким видом, как будто бы это саранча, которых всех надо уничтожить, всех немцев… Побили много, правда, баб прямо в подъездах ебли и сразу штыком в пузо… Да ничего не поделаешь, немцы тоже наших стариков убивали… Да ведь у них и цель-то была такая – всех истребить… А у нас ведь миссия освободительная… Немцев от немцев освобождали…

…С тех пор и трясутся руки. Ты, малый, не поймешь, это нервное состояние. А все равно никого не виню, ни государство, ни войну. Сам виноват, вот и исповедывался, как Мармеладов перед Раскольниковым. Хе-ххе-ххе! Какой я Мармеладов… Как ты – Раскольников… Хе-ххе… Бывший студент… Может, пойдешь убивать старух, а потом в обморок падать… Хе-ххе-хе… Не выйдет… Теперь уже не выйдет. Теперь старухам почет, пенсия. А молодым – все дороги открыты, и в пивную тоже…

…Я же вввам говорю, что не продавал! Не пррро-давал! Не смей хватать, паскуда! Вы у нас для порядка поставлены, а если человек честным трудом…

…Удивительные люди сидят у нас в правительстве! Как будто бы умные, а такие глупости иногда делают… Возьмите хотя эти обеды, банкеты! Все время раньше допускалась такая глупость: человек, который руководит, ест лучше и больше, чем те, которыми он руководит. Это так нелепо! Что даже и сейчас наши руководители больше всего любят эту привычку! Удивительно… Неужели они не чувствуют, до чего это глупо…

…Так что и жизни-то, по сути дела, нет никакой. Пьем – и все. А отчего пьем? На какие деньги пьем? – это, может, и дела никому нет… Может, это я кого-нибудь убил, да теперь вот его и пропиваю, может, я его и не убивал, а просто себя считаю убийцей… Я, может быть, сам девочку из огня вытаскивал, может, она горела и кричала, а я ее вытаскивал… А теперь и… ппропиваю ее… Тут… душа человеческая много знает… от этого обычно и…

…Объеддаются, сволочи! Крровушку народную пьют! Соревнуются… заокеанские империи кожу с наррода… А русский – душевно ссвободный человек! Хочу – пью… Хочу – плачу, хочу – в морр-ду… А у нас не так! У нас, у русских, – не так! Захотелось – иди, бери домой, все чинно, по-образованному…главное, чтоб шуму не было, чтоб никто не кричал… чтобы все – тихо, это самое главное…

…Прравильно! Прравильно!! Мы имеем полное право!..

…Даже ссать с третьего этажа запрещают. А в каком это законе написано, что ссать с третьего этажа нельзя…

…Думают, мол, помнить будут… А все одно…

15 мая

«Вы, видящие бедствия над вашими головами и под вашими ногами и справа и слева! Вечно вы будете загадкой для самих себя, пока не сделаетесь смиренными и радостными, как ребенок. Благо дано всем моим детям, но часто в своей слепоте они не видят его. В своем самодовольном легкомыслии они отворачиваются от моих даров и с плачем жалуются на то, что у них нет того, что Я дал им. Многие из них отрицают не только дары мои, но и Меня, Меня, источника всех благ.

Оставьте ваши невежественные мысли о счастье, о мудрости, оставьте все ваши желания, – тогда познаете Меня и, познавши Меня в себе, глядя из великого мира внутри себя на малый мир вне вас, вы будете благословлять все, что есть, и будете знать, что все хорошо и в вас и вне вас».

Криш. (12 ч. ночи)

16 мая

«Не нужно, ведь тебе же сорок лет… Ты поправишься… Это же ты просто заболела…»

«Доченька, не надо… Помнишь, ты покупала елки… Подходила к каждому ларьку, просила самую маленькую и красивую… А потом бросала… Я же тогда всех уговаривала: не надо смеяться… не надо смеяться…»

«Ты ведь знаешь, что болела тогда… Я же ведь тебя уберегла… а ты говорила, что я виновата… Плакала, говорила, что тебе стыдно… Помнишь?..»

«Ты ведь меня узнаешь?.. Не нужно так смотреть… Это оттого, что ты заболела… Помнишь, Венька к нам приходил… Ты выпила маленькую-маленькую рюмочку, а потом говорила, что тебе грустно… И все – какое-то тяжелое и грустное…»

«А Анна Андреевна вечно будет жить… Упокой, Господи, душу ее страдальческую… Она и сейчас тебя любит… Придет к тебе… А ты ведь тогда и смотреть так не будешь… Смеяться будешь… рассказывать… что ничего и не было… А просто заболела немного… И стало грустно… Да?»

«Узор будешь вышивать… и все поймешь… выздоровеешь… Все будет опять хорошо… как раньше…»

17 мая

– Вот ты говоришь: высшие цели… А ты не думаешь, что существуют умные люди – умные! – а они не понимают, что это значит! Не понимают! Не потому, что не могут! – Не хотят! Зачем мне издыхать ради высшей цели, если она меня не воодушевляет?!

– Иногда мне самому становится страшно! Представь себе – я ем! Ем, потому что знаю – если я не буду есть, я не смогу работать! Но если я не смогу работать, я вынужден буду не есть! Кажется – просто! Сомкнутое кольцо – и никакой цели! Понять это просто, а представить себе, прочувствовать – станет жутко! Ты говоришь – высшие цели? А зачем они! Серьезно, зачем?

– Встань в мое положение. С утра до пяти вечера ты выгружаешь из печи кирпич. Температура 40–50 градусов. Кирпич раскаленный. На улице, если ты даже урвешь полчаса на отдых, – жарко. Работаешь почти голый, глотаешь испарения горячего кирпича – и все время одно и то же: наклоняешься над кирпичом, берешь, грузишь на тележку, ее отвозят, моментально подвозят другую – у тебя уже кружится голова, грудь жжет, во всем теле ломота, ты еле держишься на ногах – и все равно: наклоняешься, берешь, грузишь, опять наклоняешься…