Текст книги "Из глубин"

Из глубин

 
Звезды синеют. Деревья качаются.
Вечер как вечер. Зима как зима.
Все прощено. Ничего не прощается.
Музыка. Тьма.
 
 
Все мы герои и все мы изменники,
Всем одинаково верим словам.
Что ж, дорогие мои современники,
Весело вам?
 

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ

 
О человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни явился, – ибо я знаю, что ты придешь, – я Кир, создавший персидскую державу. Не лишай же меня той горстки земли, которая покрывает мое тело.
 

Надпись на гробнице Кира в Персиде[5]5
  «Когда Александр узнал, что могила Кира разграблена, он велел казнить Поламаха, совершившего это преступление, хотя это был один из знатнейших граждан Пеллы. Прочтя же надгробную надпись, Александр приказал начертать ее также и по-гречески». Плутарх. Избранные жизнеописания.


[Закрыть]

ЧАСТЬ I
«ИМПЕРАТРИЦА»[6]6
  Высший аркан Таро «Императрица»/«Хозяйка» («L’Imperatrice»). Традиционно считается счастливой картой, предрекающей стабильность, гармонию, рост и процветание в самых разных областях; разумное соединение внешнего и внутреннего могущества, успехи в творчестве и делах сердечных. Некий процесс, связанный с вопрошающими, близок к успешному завершению, причем все происходит естественно, без напряжения. В обозримом будущем возможны как познание плотской любви, свадьба, прибавление в семействе, так и изменение отношений между партнерами, готовность оказать помощь, победу над эгоизмом. Иногда символизирует резкое расширение кругозора, смену поля деятельности, карьерный и профессиональный рост, обретение знаний, выход на новый качественный уровень.
  ПК (перевернутая карта) довольно часто остается благоприятной картой, но успех несколько отодвигается во времени. Возможны как служебные трудности, так и семейные неурядицы, упадок творческих сил, материальные затруднения. Одного стремления к действию недостаточно, необходимо ясное осознание цели и способов ее достижения. В отдельных случаях может обозначать женщину-деспота, к тому же неспособную адекватно оценивать свои действия и просчитывать их последствия. Нередко символизирует бесполезный и безрадостный труд (в том числе домашний), упущенные возможности, неудачные попытки улучшить свое положение, чрезмерную меркантильность, плотскую связь без любви, бесплодие, депрессию, отчаянье, отрицание интуиции и голоса совести; может указывать как на чью-то месть, так и на собственную готовность к мщению.


[Закрыть]

Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.

Франсуа де Ларошфуко

399 год К.С. 10-й день Осенних Волн

1

Валме проснулся сам, и ничего хорошего в этом не было. Ничего хорошего не было ни в запахе лаванды, исходившем от простынь, ни в сопевшем в углу рэе Кальперадо. Разобрать в кромешной тьме, который час, виконт не мог, но шести точно не было, иначе Герард, не хуже петуха чуявший, когда пора вопить, уже стоял бы над душой с бритвенным прибором.

Марсель зевнул и закрыл глаза, однако темней от этого не стало. Пожалуй, темней бы не стало, даже если б их кто-нибудь проглотил. А чего вы хотите – ночь, осень, дождь, и это не считая собственной глупости! Виконт лежал, слушал, как барабанит о подоконник не унимающийся ливень, и пытался понять, за какими кошками его понесло за Вороном, да еще таким аллюром. Куда было спешить, если в итоге они позорно застряли в омерзительном при всех своих достоинствах трактире? И это не говоря о том, что спасти Фердинанда всяко бы не вышло, Рокслея и так проучили, а где болтаются Алва с Луиджи, знал разве что Леворукий. Он же знал и то, чем заняться офицеру для особых поручений при особе после бегства оной особы, но по своей злокозненности не говорил.

Пытаться заснуть вновь было глупо, а будить Герарда – жаль, хотя это стало бы прекрасной шуткой: наследник Валмонов будит Герарда Арамону, тьфу ты, рэя Кальперадо! Рокэ не поверит… Ну и пусть не верит, лишь бы отыскался! Офицер без особы мрачно потянулся, нащупал ногой колючий коврик, встал и принялся натягивать дорожное платье. О свечах, зеркалах и камердинерах он вспомнил, лишь застегивая манжеты. Увы, знаменитый щеголь и сибарит безбожно опростился, и, похоже, навсегда. Путешествовать всего с двумя сопровождающими, и то приблудными! Отец удивится, но, пожалуй, одобрит.

Трактир, в котором так толком и не решившая, куда она все-таки едет, компания третий день слушала обнаглевший дождь, упорно соответствовал первому благоприятному впечатлению. Дверь открылась, не скрипнув, в общем коридорчике горел свет, с первого этажа тянуло чем-то вкусным, а на лестнице обнаружилась миловидная пышка в фартучке и чепце, даже не слишком заспанная.

– Доброй ночи, моя радость, – подмигнул толстушке виконт, унимая проснувшееся вместе с ним раздражение, – который час, не скажешь?

Радость захлопала темными глазками и тоненько хихикнула.

– Восемь с четвертью, сударь.

Восемь?! Выходит, он-таки проспал, хоть и не столь по́шло, как Герард. Мало того, он встал раньше обоих спутников, а это должно что-то… предвещать.

– Спасибо, – Валме ухватил служанку за круглый подбородок. – Как тебя зовут, ежевичинка моя?

– Лиза, – мурлыкнула девица и потупилась, явно ожидая продолжения столь блистательного знакомства.

– Отличное имя, – похвалил виконт, – но мне нужны шадди, горячая вода, завтрак на троих и лошади.

– Лошади? – явно расстроилась Лиза. – Сударь, все ж размыло… Не проехать.

– Что значит «всё»? – менторским тоном вопросил Валме, мгновенье назад не помышлявший бросать вызов небесам, однако те ниспослали знак. Проснуться раньше даже не Давенпорта – Герарда, и смиренно сидеть под мокнущей крышей? Немыслимо.

– Я, кажется, спросил, что значит «всё»? – дабы смягчить суровость, Марсель сделал над собой усилие и совершил то, чего, без сомнения, ожидала толстушка, а именно ущипнул ее за тугой бочок.

– Ну… Свиной овраг сейчас хуже реки… Право слово, сударь, потонуть можно.

– А не свиные овраги у вас есть?

Оказалось, нету, потому что всяко придется спускаться с холмов, а вода, чтоб ее, свинским образом течет вниз и устраивает лужи, озера и болота, в которых если не тонут, то вязнут. Вода осенью – это мокро, холодно и тоскливо, но виконт уже закусил удила. Если нельзя ехать вперед, можно поехать назад, а потом свернуть к Кот-Роти. Там добывают песок, а песок не раскисает.

– Сударь, – напомнила о себе служанка, – об эту пору завсегда льет.

– Вот видишь, Лиза, – поднял палец виконт, – дождь не прекратится, так что прекратимся мы, разве что… Мне нужно написать письмо. Письменные принадлежности у хозяина найдутся?

– А как же сударь, – девушка в который раз хихикнула, – они много пишут и встали уже… В голове-то все не удержать, с таким хозяйством-то! Одного овса сколько покупают…

– Есть головы, – не мог не уточнить Валме, – в которые помещается все, включая овес и мировую скорбь. Нет, я говорю не о себе.

2

Первый маршал великой Талигойи не обязан самолично чистить лошадей, но что делать, если жизнь стремительно превращается в пляску среди не то тухлых яиц, не то ядовитых змей? Тут сбежишь даже не на конюшню, на кладбище. Покойники ни о чем не просят и ничего не требуют, а выходцы… Живые бывают и отвратней, и опасней.

– Ну что? – тоскливо спросил герцог Эпинэ своего полумориска. – Что скажешь?

Дракко ответил коротким фырканьем и чувствительным тычком в плечо. Роберу почудилось, что в переводе с лошадиного это значит: «Хватит отмерять, пора отрезать».

– Уверен? – Рука герцога скользнула по огненной гриве, такой же, как у жеребца из видений. Дракко еще разок фыркнул и прихватил хозяина за ухо. Не больно, а в шутку. В отличие от маршала конь был в отменном настроении и желал одного – пробежаться.

– Успеешь, – одернул Эпинэ расшалившегося друга, – мы с тобой еще погуляем, а сейчас мне нужно еще кое к кому…

«Кое-кто» прижал уши, однако войти позволил. С визитами Робера Моро смирился, но больше не подпускал к себе никого. Даже тех, кого знал по прошлой жизни. Королевские конюхи, воспринявшие смену власти с философским спокойствием, обходили черного демона по стеночке. В их присутствии мориск не желал ни есть, ни пить, глядел зверем и норовил врезать любому, до кого удавалось дотянуться.

Конечно, управа бывает и на таких: жажда сломит любую лошадь, но Эпинэ наорал на умника, предложившего оставить строптивца без воды. Робер не мог предать Моро, ведь он был тенью клятвы, о которой знали лишь Повелитель Молний и Повелитель Ветров. По крайней мере, Роберу хотелось думать, что Алва знает. И герцог Эпинэ самолично таскал ведра, возился со скребницей и проминал осиротевшего жеребца, несмотря на ревность Дракко и скрытые ухмылки конюхов, вбивших в свои дурные головы, что некоторым приспичило прибрать к рукам чужого коня.

– Здравствуй. – Маршал Талигойи медленно протянул руку к лоснящейся шее. Моро не отшатнулся, но и не потянулся вперед, оставшись стоять, как стоял. Жили только глаза, да вбирали знакомый, но все равно чужой запах влажные ноздри. Гематитовая статуя из мертвого города, которая вдруг почти ожила.

– Есть будешь? – спросил Робер, он всегда спрашивал, хотя Моро никогда ничего не брал из рук. Не взял и сейчас. Эпинэ выждал пару минут – пусть очередной раз привыкнет к неизбежности – и, взявшись за недоуздок, велел приниматься за уборку. Мориск коротко и зло всхрапнул, превратившись на мгновенье в живую лошадь. Робер с радостью бы забрал сироту к себе, но жизнь Первого маршала Талигойи протекала где угодно, только не в родовом особняке. Оставить жеребца там означало обречь его на заточение в деннике, от чего даже лучшая лошадь за месяц выйдет из порядка[7]7
  Вышла из порядка (спец. термин) – лошадь стала вялой, потеряла аппетит, неохотно движется во время тренинга, снизила упитанность, стала хромать и т. д.


[Закрыть]. Эпинэ выбрал меньшее из зол и водворил подопечного в дворцовые конюшни. Альдо это не нравилось, Моро тоже.

– Монсеньор, осторожней!

Никола… Разыскал-таки! От некоторых удрать не проще, чем от судьбы.

– Ерунда, – Эпинэ скосил глаз на вновь окаменевшего мориска, – смерть от лошадиных копыт мне не грозит.

– Так то от лошадиных, – скривился южанин, – а эта зверюга впору разве что Леворукому.

– Ничего он мне не сделает. Что случилось? Ведь просил же…

– Велено к полудню проинспектировать городские казармы и доложить.

Раз «велено», значит, речь о его величестве Альдо Первом Ракане. Никола, хоть и прыгнул из отставных капитанов Талига в генералы Талигойи, благодетеля откровенно недолюбливал, вот и избегал называть по имени, не говоря уж о титулах. А Робер так же упрямо называл, поскольку считать Альдо другом мог уже с трудом. Когда-то это получалось само собой, но чем дальше, тем больше напоминало вранье.

Эпинэ угрюмо глянул на суетившихся конюхов, и те, не дожидаясь окрика, замахали вилами еще чаще. Казармы казармами, но не стоять же Моро целый день среди навоза. Никола промолчал, но Робер поймал довольный взгляд – маленький генерал откровенно радовался, что его «Монсеньор» не мчится, задравши хвост, исполнять приказ. Любопытно, что выбрал бы Карваль, окажись он между Альдо и Вороном? Между вроде бы старой дружбой и чем-то, что сам не знаешь, как назвать.

3

– Что происходит в городе? – Первый маршал Талига смотрит на встречающего его теньента. Вороной конь зло прижимает уши и долбит копытом плиты двора. Смуглые солдаты в беретах молчат и ждут. Чего?

– В городе волнения, – объясняет теньент Давенпорт. Он командует ночным караулом и знает, что творится в столице, то есть ему кажется, что знает. – Они охватили Нижний город…

– Тогда почему вы в казармах?

Почему? Чарльз не знает ответа, но он слышал, как полковник Ансел спорил с Мореном, а потом прошел к коменданту. Через десять минут Ансел вернулся и скучным голосом отчитал сержанта за дурно вычищенные мушкеты. Ворота закрыли, солдат погнали на плац. Гарнизон Олларии под несмолкающие колокольные вопли отрабатывал парадные повороты. До одури, до полного отупения.

Из-за стены тянуло дымом, орали взбудораженные птицы, по синему небу ползли черные полосы. Кто-то колотил в ворота, громко и отчаянно. Колотил и кричал, а они маршировали. Потом трубачи заиграли отбой, настало время ужина, и они отправились ужинать… Килеан-ур-Ломбах аккуратно резал ножом жареное мясо и говорил о диспуте в Нохе и о парадных алебардах нового образца, Морен отвечал, Ансел хмуро слушал, что делал он сам, Чарльз не помнил. Может, даже ел.

«Почему вы в казармах?» Бесстрастное лицо, ровный голос, белые парадные перья, а перчатки черные, походные. Чарльз Давенпорт первый раз видит Кэналлийского Ворона так близко. На Первом маршале Талига шикарный, с иголочки, мундир и белый плащ, из-за атласного плеча таращится встрепанный мальчишка в кирасе. Кирасы и на сопровождающих Ворона кэналлийцах, но сам герцог не унизился до забот о собственной шкуре.

– Господин комендант не счел нужным. – Килеан-ур-Ломбах – снулая рыбина, дурак, зануда, очень может быть, что подлец, но он старший. Старший, раздери его кошки! Что останется от армии, если наплевать на приказы? А что останется от совести, если выполнять все, что велят?

– Где он? – Небо за спиной Алвы отливает багровым, муторно и тревожно пахнет гарью.

– В своих апартаментах. – Господин комендант велел его не беспокоить, но говорить об этом нельзя. Истинная правда тоже бывает доносом.

– Прекрасно. – Равнодушный взгляд, ровный голос, и кто только сказал, что у южан все написано на лице? – Поднимайте людей, теньент. Приказ Первого маршала. Идемте, Ричард, поговорим с господином комендантом Олларии.

Ричард? Конечно же! Ворон взял в оруженосцы сына Эгмонта Окделла, и тот пошел. Год назад младший Рокслей от этой новости чуть с моста не свалился, теперь все привыкли.

Сын мятежника растерянно вертит головой. Откуда ему знать, где комендантские апартаменты? Чарльз хочет показать, но герцог отмахивается от помощи, как от уличной собачонки.

– Я знаю дорогу, теньент. – Белые перья и черные перчатки, безупречная вежливость. Крик или пощечина не унижают, унижает пренебрежение. Кто Алва такой, чтоб судить о других, судить и выносить приговор?! Корнет Окделл тоже задирает голову и крутит носом. Куда ворон, туда и воробей.

– Через полчаса гарнизон должен быть готов, – велит господин Первый маршал. – Одежда – парадная, кирасы и шлемы – боевые.

Хлопает дверь, это выскочили полковники. Оба. Кто им сказал? Караул вот он, здесь…

– Полковник Ансел, полковник Морен, прошу за мной, – Алве не до младших офицеров, начальству тем более, они уходят вчетвером, надо полагать, к Килеану.

Если б не Ансел с Мореном, Чарльз не удержался бы, ответил, и гори все закатным пламенем, но время упущено. Для слов, не для выстрела. Захоти кто всадить в Ворона пулю, это труда не составит…

Давно прошедшая ночь в Олларии не была сном, и памятью тоже не была, память хотя бы иногда замолкает, а оборванный разговор таскался за Чарльзом Давенпортом, как неотвязный сказочный пес – пинай, не пинай, не прогонишь. Оставалось либо попытаться уснуть, либо, наоборот, встать, но что делать среди ночи в придорожной гостинице? Вином и девицами запасаются с вечера, а разбудить Валме? Что он ему скажет? Что второй год держит в руке невидимый пистолет и думает – нет, не о том, чтоб выстрелить, о том, что не следует поворачиваться спиной к тем, кого оскорбляешь…

Отогнавшему жгучую память стуку теньент обрадовался несказанно, кто угодно, только б рассеялся валящий из прошлого, будто из трубы, горький дым. Давенпорт повернул ключ, и не подумав спросить, кого принесло, но это оказался Марсель, совершенно одетый и отчего-то с чернильным прибором.

– Ставлю вас в известность, – объявил он, переступая порог, – что сейчас будет шадди, через час завтрак, а еще через час я отбываю в Тронко, а рэй Кальперадо – в Фельп к маршалу Лэкдеми.

4

Глупо звякнули вилы. Конюхи закончили работу, и Робер кивнул – уходите. Здоровенные дядьки бочком скользнули за дверь, казалось, они боятся не столько Моро, сколько чего-то, чего сами не понимают. Иноходец тоже многого не понимал и еще большего боялся. Боялись многие – заливающие страх вином солдаты, ошалевшие от ужаса горожане, шарахающиеся от людей псы. Боялись и ждали то ли зимы, то ли беды, то ли того и другого.

– Никола, – окликнул Робер, предвкушая очередной неприятный разговор, – принесите воды. Я его держу.

Карваль без лишних слов приволок четыре ведра, вылил в каменную колоду и поспешно отступил. Робер выпустил недоуздок, Моро передернул ушами, но к воде не потянулся. Не хотел, чтобы видели его пьющим, сдавшимся, сломленным, людям бы такую гордость и такую верность! В последний миг Эпинэ сдержал желание растрепать смоляную гриву. Нет, Повелитель Молний не боялся, что конь его покалечит, просто это было чем-то, на что он не имел права. Все равно что лезть с любезностями к жене угодившего в беду друга… Может быть, потом, когда он расплатится с долгом, он и попробует приласкать Моро. С разрешения хозяина…

– Идемте, Никола. Что нового? Дождя нет?

Сейчас Карваль в сотый раз спросит, когда они вернутся в Эпинэ, и в сто первый услышит про присягу, хотя дело не в ней. Нельзя бросать столицу на милость обалдевшего от победы вертопраха и падальщиков, которых становится все больше

– Нет, Монсеньор, – лицо Карваля стало еще более жестким, – дождя нет. Пришлось повесить пятерых мародеров, на сей раз из полка Окделла. Бывшие люди Люра.

Пятерых поймали, а пять тысяч живут в свое удовольствие. Леворукий, ну как объяснить Альдо, что король в своей стране не завоеватель, а хозяин?! Грабят те, кто не надеется удержаться, но ведь сюзерен уверен, что пришел навсегда… И делает глупость за глупостью.

Конечно, можно махнуть на все рукой и удрать. Мятеж, ибо как еще назвать то, что случилось, захлебнется в своей и чужой крови, только они к этому времени будут далеко. Из Старой Эпинэ можно попробовать договориться с Савиньяками или хитрюгой Валмоном, а не выйдет – удрать в Алат к Матильде…

– Никола, я должен вам сказать раз и навсегда, что не уйду из Олларии. По крайней мере, пока не прекратятся грабежи.

А прекратятся они, когда «победителей» вышвырнут из столицы к кошачьей матери!

– Монсеньор! – Карваль резко остановился – борец за великую Эпинэ не мог на ходу говорить о том, что его волновало. – Монсеньор, я бы счел бесчестным бросить жителей столицы на произвол судьбы. Кроме нас их защитить некому, ублюдки северяне горазды только грабить и предавать.

У Никола во всем виноваты «ублюдки-северяне», хотя среди мародеров северян почти нет. Уроженцы Ноймаринен, Бергмарк, Южной Марагоны испокон веку шли в северные армии, а в принявшей сторону Альдо Резервной большинство составляли обитатели центральных графств, только для Никола все, что не юг, то север. Впрочем, для бергеров юг все, что не Торка.

– Карваль, – Робер взял маленького генерала под руку, – я намерен просить у его величества особых полномочий для себя и место коменданта Олларии для вас.

Никола в ответ уставился на свои сапоги, и Робера осенило, что бывший капитан Старой Эпинэ похож на молодого бычка, сильного, упорного и все равно в чем-то смешного.

– Я готов, – упрямец, усугубляя сходство, с шумом выдохнул, – но у вашего Ракана можно только требовать.

Требовать и вовсе бессмысленно, ведь его величество вообразил, что ему принадлежит весь мир. Сюзерена разуверит только армия фок Варзов в предместьях Олларии, да и то не сразу, но виноват не Альдо, а тот, кто начал, то есть герцог Эпинэ. Можно криком кричать, что ты не хотел, не собирался, не думал, толку-то? Это Создатель зрит намерения, люди живут проще: сделал – отвечай. Или беги, если у тебя нет совести.

– Нечего нам было забираться за Кольцо Эрнани, – не удержался Никола, – пусть бы сами выкарабкивались. Только раз зашли, нужно держаться и думать, как быть дальше.

– Да, – эхом откликнулся Иноходец, – нужно думать.

И не только думать, но и делать. Спасать город, горожан и тех солдат, которые просто выполняют приказы. И растерявшихся тоже надо спасать, и запутавшихся в чужих делах и делишках, а еще есть Багерлее, свора рвущихся выслужиться лизоблюдов и, как следствие, ворохи кляуз и жалоб в новой канцелярии. Когда сволочь жрет друг друга – не беда, но доносят и на непричастных, лишь бы наверху заметили… усердие и оценили.

5

Савиньяку Валме написал в комнате Давенпорта, но бриться в гостях, даже таких, было бы слишком, к тому же требовалось успокоить растрепыхавшегося Герарда. После пропажи маршала исчезновение офицера при особе производит удручающее впечатление, а Валме удручать не любил. Ключ виконт поворачивал с чувством некоторой вины, однако рэй упорно спал, и это переходило уже все границы. Ну, погоди же!

– Утро, сударь! – гаркнул виконт, срывая с сони перинку. Опозорившийся изверг с жалобным кукареканьем подскочил на своем тюфячке, и Марселю впервые за последние дни стало смешно.

– Простите, – юнец явно собрался провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь дощатый пол, – я не думал, что…

– И не думай, – перебил Валме, открывая ставни и впуская в комнатку что-то вроде рассвета. – По крайней мере до Мюлиса. Там наши пути разойдутся, ты отправишься в Фельп, отвезешь мое письмо маршалу Эмилю и расскажешь про столичные безобразия, если он еще не знает.

– Да, сударь, – печально моргнул рэй, – а вы?

– Наш с теньентом Давенпортом путь и далек, и долог, – ушел от прямого ответа Валме и принялся зажигать свечи, стараясь делать это на кэналлийский манер.

Что за кошки пихают его в спину, виконт сам не понимал: не все ли равно, доберутся они до Тронко днем раньше или четырьмя позже. Дядюшка Шантэри полагал спешку вредной для здоровья, герцог Фома во время прощальной аудиенции был слегка озабочен, не более того, а вот Марсель не находил себе места. Или, наоборот, нашел. Рядом с Вороном. Прицепился к Первому маршалу, а тот возьми да и умчись, ничего не сказав, главнокомандующий называется!

Без Алвы жизнь сразу же стала скучной, потому что спать, чесать языком, танцевать и ухаживать за хорошенькими женщинами приятно, когда есть дело, от которого можно увильнуть. Когда же дела нет, праздность теряет всякое очарование. Да, разумеется, причина в этом и только в этом, а предчувствия оставим девицам в розовом. Или в голубом. Что еще делать Елене с Юлией, как не предчувствовать и не шить туалеты к мистериям? Дочки Фомы были славненькими, но до Франчески Скварца им было далеко. Вот кому бы пошел наряд Элкимены! Розовая, нет, пурпурная туника, золотые сандалии, кованый пояс с шерлами… Этим стоило поделиться, и Марсель сочинил фельпской вдове длиннющее письмо. Сочинил, но не написал, потому что писать, не получая ответов, глупо, а Марсель не желал выглядеть дураком, тем более в столь прекрасных глазах… Глаза Эмиля Савиньяка наследника Валмонов не волновали, зато напомнить через него о себе было вполне удобно. Вежливость, не более того.

«Если увидишь вдову Скварца, – как мог небрежно приписал к, по счастью, еще не запечатанному посланию виконт, – засвидетельствуй ей мое неизменное восхищение и извинись за молчание. Есть дамы, которым можно присылать лишь совершенные стихи, а нынешние события если и располагают к поэзии, то исключительно к хулительной. Просить тебя позаботиться о подателе сего письма не буду, поскольку рэй Кальперадо вручается тебе согласно приказу Первого маршала Талига, коий ты, вне всякого сомнения, уже получил стараниями графа Шантэри, да пребудут с ним лучшие паштеты Ургота»…

– Ваша вода, сударь! – пропело от двери, возвращая расписавшегося виконта к осенней прозе. Давешняя красотка успела переодеться в платьице с разлапистыми малиновыми астрами – это было ужасно.

– Ставь на подоконник, – велел виконт, но, поймав взгляд Герарда, понял, что излишне краток. – Как тебя зовут, малиновка?

– Лиза, – хихикнула носительница астр, и Валме осенило, что имя он только что спрашивал.

– Помолись за нас, Лиза, – виконт вытащил из кармана несколько суанов и, заглаживая неловкость, сунул за низко вырезанный корсаж, – только не сейчас. Сейчас завтрак. Внизу.

Лиза, крутанув бедрами, исчезла, Марсель зевнул и потянулся к бритве. Без сомнения, красотка приняла забывчивость за шутку, уверившись, что, будь столь щедрый кавалер один, лежать бы ей в постельке, да не за серебро, а за золото. Смешно… Если б не Герард, он бы на эту пампушку второй раз и не глянул, но не выказывать же тревогу при младшем по званию. Вот и приходится изображать себя самого. Позавчерашнего!

Офицер для особых поручений при особе Первого маршала Талига поморщился и намылил щеку: как бы виконт Валме ни опростился, до бороды он не докатится. Валмоны не Люди Чести и не козлы.

– Сударь, – дернулся Герард, – вам помочь?

– Вот еще! – Проклятье, приучил людей к болтовне, теперь хочешь не хочешь, трещи, как сорока. – Бросал бы ты лакейские замашки. Тебя что, рэем сделали, чтоб ты тазы с водой таскал?

– Сударь…

– Сам ты сударь, – отмахнулся Марсель, пробуя пальцем бритву.

Рэй Кальперадо захлопал глазами и притих. Задумался, надо полагать. Парнишка за Алву в огонь прыгнет, не чихнет, но пока во что-то вроде огня прыгнул Рокэ. Один! А они, тапоны[8]8
  Слепое, похожее на крота животное, ведущее подземный образ жизни.


[Закрыть] эдакие, были рядом и ничего не поняли, пока письма не нашли. Ничего!

Вернулась Лиза. Хихикнула, сообщила, что кушать подано и «господин Даверпот» уже вышли к столу. Валме одобрительно кивнул, благо бритье позволяло обходиться без речей, и занялся своей изрядно осунувшейся физиономией. Вот так начнешь с желания гульнуть и прихвастнуть шикарным знакомством, а кончишь войной, которую не прекратишь, пока жив. Даже если тому, кто тебя в это втянул, ты не нужен, даже если вы больше не встретитесь.