Текст книги "Из глубин"

IV
Талиг. Поместье Лаик

9-й день месяца Зимних Молний 391 года круга Скал

Меня начинают забавлять гонки моих головастиков, а ведь бега и петушиные бои при всем их различии вызывают лишь отвращение. Лошадей понукают наездники, петухами движет их природа. Если исходить из этого, то в унарском соперничестве больше петушиного. Разумному человеку не пристало участвовать в чем-либо подобном, но кто сказал, что наши дворяне, даже освоившие начала стихосложения, разумны?

До пресловутого Фабианова дня остается чуть больше двух месяцев, однако трое последних и шестеро первых очевидны уже давно. Я не поленился расспросить нашего любителя чужих родословных о фаворитах. Первым с большим отрывом идет Винченцо, при всей своей наглости и непоседливости довольно сносно соображающий. Семейство Фажетти, к которому принадлежит сей чернявый молодчик, помешано на смертоубийстве и состоит в родстве сразу с Рафиано и Савиньяками, о талантах которых я устал слушать. Порой мне хочется заполучить в свои руки представителя этого докучливого рода и загнать в угол вопросами о гальтарской поэзии, в которой они якобы разбираются. Впрочем, на фоне мясной скотины олени и впрямь выигрывают. В моем классе Винченцо заметно опережает прочих, что вызывает презабавную ярость идущего вторым Филиппа.

Шлих часто вспоминает, что Оскар, старший брат Филиппа, тоже выказал себя честолюбцем. В выпускном поединке он уступил очередному родичу нынешнего Первого маршала, и, кажется, заслуженно, после чего устроил достойное пародии на Дидериха представление. Чтобы научиться проигрывать, нужно понять и принять истинную цену себе и другим, иначе рискуешь оказаться смешным, что и произошло. Оскар топал ногами и клялся во всем превзойти своего победителя, стать маршалом и чуть ли не добиться любви тогдашней королевской невесты. Пока Филипп ведет себя разумней брата, впрочем, он еще окончательно не проиграл.

Третьим – да, всего лишь третьим, что вызывает у меня законную радость, – идет племянник всесильного мракобеса. Домашние менторы, несомненно, старались, однако талант и даже гений садовника не превратит придорожник в померанец. Что до главного дворянского умения, то, по словам наших фехтовальщиков, унар Анри никогда не превзойдет ни унара Винченцо, ни унара Филиппа, ни унара Германа, правда последний в классных комнатах ему не соперник. Бергеру придется удовлетвориться четвертым местом, а пятым, видимо, станет унар Этьен. Он не настолько плох в фехтовании, чтобы это перевесило невежество Арнульфа, еще одного бергера, идущего благодаря своим бычьим статям шестым.

Из призовой шестерки Этьен вызывает наименьшее отторжение. Он не нагл, по-своему вдумчив, а в его стихах при всей их слабости ощущается тяга к природе и уединенной жизни. Насколько мне известно, этот молодой человек не собирается ни вступать в армию, ни болтаться при дворе. Если бы выбор «лучшего из фабианцев» зависел от меня… Хотя, о чем это я? Лучших в Лаик быть не может, речь идет разве что о наименее бесполезном и вредоносном. Таковым, вне всякого сомнения, является Этьен, однако первым будет Винченцо. Он собирается в Торку под крыло к воинственному дяде, и я могу лишь пожелать там обоим и остаться до конца времен.

****

1-й день месяца Весенних Скал 391 года круга Скал

«О неизбежность, семь раз ты посмеешься над смертным, но на восьмой раз он посмеется над тобой!» Винченцо не станет первым из фабианцев, он не станет вообще никаким. Вчера унары, как и положено знатным бездельникам, отправились в столицу проматывать отобранные у арендаторов деньги, и наш бравый фаворит умудрился ввязаться в трактирную драку и повредить плечо. Сперва это казалось простым ушибом, однако утром Винченцо не смог выполнить простейших гимнастических упражнений, и ментор отослал его к врачу. В кои-то веки заполучивший пациента Робсон возрадовался, взялся за дело и обнаружил вывих с разрывом связок, что исключает нагрузку на поврежденную руку, самое малое, до лета. Винченцо пробовал спорить, упирая на то, что может драться левой, но Дюваль не стал даже слушать, а ментор Арамона объяснил мне, что победа над увечным унижает и не может быть засчитана. Удивительное лицемерие, ведь в жизни у нас только и делают, что побеждают тех, кто не в состоянии дать отпор. Винченцо, по его словам, мог, но это право у него отобрали.

Головастиков сие происшествие взволновало и по большей части расстроило, поскольку Филиппа в Лаик терпят с трудом. Я бы, пожалуй, согласился с мнением юнцов, не имей унар Анри столь отталкивающего дядюшку, что это перевесит любые личные качества любого Дорака. В целом же истина о том, что все познается в сравнении, была очередной раз подтверждена – Винченцо при всей своей развязности производит менее отталкивающее впечатление, чем Филипп. Животные резвость и безмозглость предпочтительней высокомерия некоторых двуногих, все достоинства которых сосредоточены в их происхождении.

Раздосадованы, кажется, все. Мало того, поползли слухи о том, что драку подстроили. Кто-то вспомнил, как Винченцо делился своими планами, кто-то добавил, что Филипп вернулся раньше других, а благодаря моим урокам и Дидериху про алиби в Лаик слышали даже бергеры. Разумеется, не могли пройти мимо столь знаменательного события и менторы. С пристрастием расспросившие Винченцо фехтовальщики полагают и драку, и повреждения случайностью, врач с ними согласен, Дюваль, кажется, тоже. Мне по большей части безразлично, но чужое единодушие всегда будит сомнения. С другой стороны, единодушия-то как раз и нет – унары придерживаются иного мнения, чем начальство, и это хорошо. Филипп, несомненно, победит и на всю жизнь обретет дурную репутацию. Мерзавцу никогда не доказать, что его успех был заслуженным, и все, что ему останется, это хвататься за шпагу. Его ли убьют или же убьет он, это в любом случае несколько уменьшит пожирающую Талиг волчью стаю, что не может не радовать.

****

16-й день месяца Весенних Ветров 391 года круга Скал

Чем ближе Фабианов столп, тем сильней кипят страсти. Сегодня Дюваль подписал бумагу, запамятовал ее название, где расписано, кто с кем дерется в выпускных боях. Как мне объяснил Арамона, хотя я его об этом отнюдь не просил, расписание составляют так, чтобы в конце встретились сильнейшие. Обычно унаров сводят между собой каким-то хитрым образом, после чего делят на два стада, в первое отбирают шестнадцать лучших, во второе – всех остальных, но в этот раз после, как здесь выражаются, вылета Винченцо осталось тридцать три бойца. Это шестнадцать пар и один, которому недостает соперника. Одиночку определит жребий из числа восьми слабейших, и еще один жребий укажет его соперника из числа четырех худших победителей. Внезапно обративший свои взоры на землю Кваретти был этим откровенно недоволен, и один из фехтовальщиков посоветовал ему убить лишнего во имя торжества математики. Надо ли говорить, что эта глупость вызвала всеобщий смех и повторялась на все лады, пока слабейший предсказуемо не проиграл худшему. В итоге у нас осталось шестнадцать пар, которые через три дня начинают ловить хвост славы, но сперва унарам предстоят испытания по логическим и описательным наукам. Здесь сюрпризов ждать не приходится, разве что будет занятно наблюдать за присутствующим на экзамене Дювалем, который так и не осилил ни единой драмы Иссерциала.

****

19-й день месяца Весенних Ветров 391 года круга Скал

Вот и конец ничего не значащего представления. «Места в Лаик называет шпага». Мне это объяснили еще до знакомства с одноглазым капитаном, и все равно подобное отношение к наукам и искусствам унижает. Человека от животного отличают разум и чувства, но в Талиге во главу угла ставится даже не кровь, которая может быть лакейской у герцога и герцогской у ментора, а признанные королем родословные. Эдакие подобия племенных книг, которые ведут заводчики собак. Хорошо, допустим, но ведь собаки умеют любить, они бывают сообразительны, их преданность вошла в пословицу, им, в конце концов, посвящено немало прекрасных строк. Казалось бы, именно эти качества до`лжно ценить и в себе подобных, но нет. В Лаик важней всего зубы и способность пустить их в ход, что ж, да будет так.

Признаться, накануне первого дня испытаний у меня мелькнула шальная мысль превратить здешний фарс в настоящий экзамен. Я даже подготовил с дюжину вопросов помимо тех, что так любил задавать прилежным, но туповатым студентам Сэц-Георг, но потом понял всю бессмысленность своей затеи. Имей испытания по описательным наукам вес, я бы, само собой, рискнул, но они не более чем пряжка на нелепом сапоге с белым отворотом. Шлих с Кваретти ограничились самыми пустыми вопросами, мне оставалось лишь последовать их примеру, и я последовал. Все прошло безупречно и уныло, если не считать Дюваля, который внезапно заинтересовался гальтарской балладой, которую я выбрал для разбора. Я чуть было не заподозрил кривого капитана в поэтическом чутье, но все разъяснилось быстро и просто. Дюваль усомнился в правильности действий героя, который, видите ли, ошибся со способом атаки. Можно подумать, что для поэта главное достоверность! Хотя готов признать, что излишняя возвышенность порой неуместна. Уподобление женщин ангелам, а королей небожителям пошло и унизительно, да и любовь как таковая не стоит всего того шума, который из-за нее поднимают.

****

23-й день месяца Весенних Ветров 391 года круга Скал

Еще вчера все было так нестерпимо предсказуемо, что я с трудом заставил себя отправиться в фехтовальный зал. Смотреть на торжество мерзости отвратительно, а именно это при любом исходе подразумевал поединок Филиппа и Анри. Не обещала приятных сюрпризов и вторая, тоже угаданная еще до начала соревнований пара. Добравшийся до предпоследнего дня Этьен неминуемо должен был уступить тупице Герману. Присутствовать при этом мне по понятным причинам не хотелось, однако единственным способом уклониться, не оскорбив при этом начальство, было сказаться больным. Именно так поступают здоровые люди, однако я с детства слаб грудью, к тому же у людей, владеющих словом, возникает определенная связь между сказанным и случившимся. В юности я несколько раз лгал об обострении моей врожденной болезни, и всякий раз меня настигал приступ. Объяснения этому я не имею, однако отсутствие знаний о природе того или иного предмета не равняется отсутствию самого предмета. Я встал, надел почитающееся здесь парадным уродливое платье, в урочный час занял положенное мне место и неожиданно был вознагражден.

Объявили, что Филипп захворал и не может драться. Казалось бы, чего радоваться, ведь победителем оказывается Анри, а заболевший, хоть и теряет вожделенное место, спасает свою репутацию. Я не высказал свою мысль вслух, за меня это сделал привыкший на конюшнях к откровенности берейтор. Дюваль его оборвал и велел врачу проведать больного.

Мы остались ждать. Все молчали, и я бы не сказал, что это молчание было приятным. Лаик – странное место, оно навевает дурные мысли, особенно в ненастную погоду; неудивительно, что здесь время от времени появляются призраки. Большинство сущностей такого рода одиноки и проявляются более или менее регулярно, но Лаик располагает к уродствам и излишествам, отсюда и процессия призраков. И все же я хочу ее увидеть, возможно, это мне позволит перешагнуть через требования Лахузы к введению в повествования потустороннего. Считается, что магическое допустимо, когда необходимо раскрыть тайну или же подчеркнуть положение героев, но не хватит ли слепо следовать дряхлым правилам? Лахуза велик, настолько велик, что проторенным им путем послушно идут больше тысячи лет, но когда-то должен же родиться некто, способный видеть больше и дальше.

Я размышлял об этом, одновременно разглядывая унаров, которые явно были взволнованы. Еще вчера они не сомневались, что избиением Винченцо Филипп обеспечил себе победу, и вот он болен, но почему? Кто-то решил исправить несправедливость или честолюбец понял, что его ждет не слава, а судьба изгоя, и догадался разыграть болезнь? Или он для вящей достоверности принял яд?

Робсон вернулся довольно быстро и не скрывая усмешки. Все оказалось комедией, причем довольно-таки дурного толка. В ближайшее время у Филиппа будет прекрасный цвет лица, но следующие два дня он не должен отходить от интимной комнаты дальше, чем на несколько шагов. Нашелся и яд, вернее, наоборот, пропал. Опознав заваренный чрезмерно крепко нарианский лист, врач догадался проверить свои запасы и обнаружил пропажу, превратив тем самым Филиппа в героя столь любимых нашими дворянами похабных анекдотов.

Признаться, я полагал, что судьбоносный поединок перенесут, и недооценил тупоумие лаикских заправил. Список унаров должен быть представлен в геренцию не позднее первого дня Весенних Волн. Отойти от этой традиции можно разве что с разрешения Первого маршала, каковой прибудет в столицу лишь к главному действу. В теории капитан Лаик мог обратиться на высочайшее имя, на практике он струсил и объявил, что в завтрашнем поединке унар Анри встретится с победителем пары Герман – Этьен. В том, что бергер с легкостью одолеет племянника кардинала, сомнений не было. Варваров не обучают астрономии и стихосложению, но владеть оружием они умеют. Я порадовался грядущей победе быка над крысой и поторопился.

Унар Герман был полон дворянской и военной спеси, как сказочный горшок – гороховой похлебки. Вытащив шпагу, он бухнулся на одно колено перед капитаном и заявил, что не станет драться, так как при любом исходе общий расклад не будет справедливым. Эта, в общем-то, глупая выходка тем не менее встретила полное понимание, и Герман с разрешения Дюваля присоединился к теперь уже двоим переместившимся с первых мест на последние. Скромность, достойная первых эсператистов, и она же гордыня, которой позавидовал бы сам Ринальди Ракан!

Завтра нас ждет поединок Анри и Этьена, и его исход очевиден. Первым среди фабианцев будет племянник временщика, что и требовалось доказать. Теперь можно не сомневаться, что Винченцо избили отнюдь не случайно. Что до Филиппа, то можно гадать, убрали его чужими руками или объяснили, что лучше сойти с круга. Мерзавцам неважно, каким образом достигнут результат, главное, что он достигнут. Ну а Герман просто глуп и потому предсказуем, в его выходке можно было не сомневаться, а если бы он все-таки дрался? О, тогда в Лаик вспомнили б о науках и устроили переэкзаменовку, в которой наследник Дораков шутя победил бы торского дикаря.

Лаик свято следует заветам Оллара и живет вековыми традициями. Лаик живет подлостью.

24-й день месяца Весенних Ветров – 1-й день месяца Весенних Волн 391 года круга Скал

Некоторые вещи неприятны, но, чтобы приготовить рагу, нужно умертвить животное и разделать тушу. Разумеется, я осознаю, что рагу можно съесть, не будучи ни забойщиком, ни мясником, ни поваром, для этого достаточно иметь немного денег, но что делать творцу и сьентифику, который создает свое «блюдо» из жизни? Душевные порывы и размышления приходится объяснять через действие, следовательно, нужно иметь понятие о множестве отталкивающих вещей. Возможно, когда-нибудь разум человеческий очистится, и публика утратит интерес к беготне с картонными мечами и животным страстям, но в наше время без них не обойтись. Любовную сцену, имея талант, сочинить нетрудно, ведь в натуре так называемые чувства бледней, чем на подмостках, к тому же интимную жизнь принято скрывать. Никто не встанет и не заявит, что Иссерциал или Дидерих ничего не смыслит в поцелуях и объятиях, напротив. Сколько скотских интрижек было прикрыто великими строками, сколько безмозглых животных освящают свою похоть с помощью чужого гения! Вот если бы то же можно было отнести к поединкам, коих в полноценной драме, согласно Лахузе, предполагается не менее двух. Но нет, здесь-то и следует ждать неприятностей! Любой ничего не смыслящий в искусстве, но привыкший махать железом глупец всегда готов выискивать ошибки, а то и заявлять, что пьеса или баллада никуда не годятся, потому что кто-то кого-то не так убивает. Говорить с таким вот Дювалем, который из всего им увиденного заметил лишь некий оружейный выкрутас, бесполезно, а долдонить он может долго и громко. Единственный выход – разобраться в способах смертоубийства и расписать их так, чтобы было не к чему придраться, однако это проще сказать, чем сделать.

Обладавший военным опытом Веннен, возмужав, одумался и отошел от воспевания кровопролития. Зрелый гений подобного и впрямь не приемлет, но Веннен был поэтом, а я тяготею к прозе и трагедии. И если мне приходится платить за мое им служение годами менторства, я должен извлечь из этого хоть какую-то пользу. Да, мне будет неприятно наблюдать торжество наследника Дораков, но я запомню, а затем и запишу все в мельчайших подробностях.

Согласно Лахузе, первый бой герой проигрывает, а в последнем побеждает, пусть даже и ценой жизни. Этьен отнюдь не герой, но сегодня он станет его подобием, эдакой портновской куклой, на которую я буду примерять создаваемое «платье». После вчерашнего происшествия развязка предопределена, унар Анри займет вожделенное первое место, но и я соберу свой урожай. Иного утешения в нашем королевстве подлости и невежества не найти.

В фехтовальном зале я появился одним из последних. Помимо унаров и фехтовальщиков здесь собрались все менторы за исключением равнодушного ко всему, кроме звезд, Кваретти. Зато подобное событие никак не могло обойтись без аспида, и оно не обошлось. У дальней стены жались слуги, возле окна вовсю размахивали руками художник с берейтором, а в нише возле двери расположился захвативший самую удобную скамью врач. Я подумал было присоединиться к нему: обычно общество Робсона меня более или менее устраивает, но сегодня требовался кто-то более сведущий. И таковой незамедлительно нашелся в лице Арамоны, так что пьяные откровения я слушал не зря. Пучеглазый ментор с явным пренебрежением наблюдал за жестикулирующей парочкой. Кажется, он почувствовал мой взгляд, потому что сразу же подошел. Дальнейшее я буду описывать так, словно бы все происходит прямо сейчас, и по возможности подробно. Я не собираюсь ограничиваться одной драмой и могу не опасаться, что работа окажется лишней.

Просить Арамону о помощи не потребовалось, ибо он вместо приветствия предложил свои услуги: хотите, мол, разобраться, раньше ведь не видели? Я неопределенно пожал плечами, и фехтовальщик ожидаемо воспринял этот жест как приглашение к разговору, после чего с видом многоопытного знатока пустился в объяснения.

– Схватки идут на время, – толстяк со значительным видом кивнул в сторону чудовищных песочных часов с гербом Олларов, – дается десять минут. Кто, ха, нанес больше ударов, тот и победил.

Слабоумным я не являюсь, и подобные вещи мне объяснять не нужно. Я сразу же перевел разговор на сегодняшний поединок, выказав подозрение, что он является решающим. Ответ полностью подтвердил мои вчерашние выводы.

– Ха, – развеселился мой собеседник, – по правилам да, решающий, но, хе-хе, все решили вчера. С помощью, хе-хе, нарианского листа. Унар Этьен унару Анри и в подметки не годится, это я вам точно говорю как их ментор. Тут как бы «ранней смерти» не случилось.

– Простите? – на этот раз я в самом деле не понял. – Смерти? Вы о чем?

– Сейчас объясню. – Казалось, самодовольство сделало и так огромного Арамону еще больше. – Видите ли… Мы, конечно, прилагаем, хе-хе, усилия, чтобы умения унаров в обращении с оружием выравнивались, но бывает, за уши и то не дотянешь, уж больно разница велика! Бои получаются ну совершенно неравными. И смотреть нет смысла, и, хе-хе, сострадание к… гм… слабакам проявлять надобно. В общем, если один обгонит другого на десять ударов, поединок заканчивают, не глядя на часы. Вот это и называется «ранняя смерть». Поняли?

Не понять было сложно, но для меня «ранняя смерть» и впрямь явилась новостью, так что свою благодарность толстяк заслужил.

– Да, – слегка поклонился я, – конечно, ваши объяснения все прояснили. Значит, вы полагаете, унар Анри сейчас добудет себе первое место? Причем без особых усилий?

– Ха, – ментор топнул ножищей, – еще бы! Его в Дораке лучше учили… да он просто чаще шпагу в руках держал. Это ж нам, кто разбирается, сразу видно, да и повезло красавчику! С Филиппом он бы мог и не справиться, про Винченцо и говорить нечего, а ведь и он не предел! Видели б вы его родичей, я, если что, про Савиньяков. Готовые мастера клинка пришли! Я… мы здесь так, чуть-чуть подправили и готово, любого нашинкуют.

Слушать про Савиньяков мне изрядно надоело, к тому же их тут не было, и я спросил про Этьена. Там ничего хорошего не ожидалось.

– Унар Этьен… – Арамона свел рыжеватые брови, явно подбирая слова, понятные ментору описательных наук. – Ну, он старательный, не отнять, но опыта не хватает, да и сам слабоват. Шпага – дело сложное, тут все важно, да хоть длина рук! Анри выше и его рука длиннее. Ну все, смотрите, начинается!

Оба унара со шпагами в руках уже стояли в центре зала в причудливых, неестественных позах. Ярмарочные акробаты, да и только! То, что они ждут команды Дюваля, я догадался сам за мгновенье до того, как она прозвучала.

– Бой! – Бойцы шагнули навстречу друг другу, порадовав зрителей «музыкальным» лязгом своих шпаг. Анри сразу пошел вперед, тесня соперника, тот начал пятиться. Боится грозного вида кардинальского племянника? Или на самом деле слабее? Вопреки утверждениям Арамоны, особой разницы между унарами я не видел, но результат говорил сам за себя.

– Вот, первый удар за Анри… – не преминул взяться за объяснения мой фехтовальщик, – длина руки, мэтр, как я и говорил… отбил и тут же достал… О, и сразу же второе очко! Видели этот круговой финт? Простенько, ни один опытный боец… вроде меня, не купится, но здесь сработало. Сейчас дело пойдет.

Не знаю, шло ли дело, но песок сыпался исправно, а наши дуэлянты столь же исправно топотали по служившим здесь полом черно-белым плиткам и стучали шпагами. Все происходило слишком быстро для моего понимания, но возгласы судившего бой Дюваля отмечали лишь успехи наследника Дораков. Арамона в фехтовании и впрямь разбирался, ход событий, во всяком случае, он предсказал верно. Три – ноль. Четыре – ноль. А, вот и первая неожиданность! Что там вытворил со своей железкой унар Этьен, я не разглядел, но его соперник отскочил назад, а вокруг зашумели. Возглас капитана подтвердил успех Этьена: «Четыре – один».

– Ха, – прозвучало под ухом, – совсем внимание потерял, щенок. Простейший отвод и прямой укол – а он зевает. Вот такое, мэтр, шпага не любит, нет, не любит. Слабый там противник или вовсе полудохлый, неважно. Я им все время твержу: «Не сметь распускаться. Ни на миг. Чтобы умереть, много времени не нужно», ха-ха.

Получив щелчок по самолюбию, Сильвестров племянник собрался и вновь пошел вперед. «Слабак» Этьен тоже решил себя показать. Его движения ускорились, сам он перестал пятиться, а шпага заметалась во все стороны. Бойцы едва не столкнувшись, закружились по плиткам, словно в танце, и, наконец, расцепились, причем оба морщились от боли. Анри крутил плечом, Этьен потирал левый бок, а Дюваль громогласно объявил: «Пять – два»

– Надо же! – Арамона, кажется, был доволен. – Не хочет сдаваться, паршивец! Ну, «ранней смерти» уже не будет, времени не хватит.

Я глянул на часы, песка оставалось меньше трети. Что ж, проигрыш выходит не позорным, это вполне можно использовать. Подобрать подходящий повод для поединка, и использовать.

– Бой! – возвестил Дюваль, и низкопробное развлечение возобновилось. Песок вытекал, оба унара старательно махали и стучали своим железом, но судя по капитанскому молчанию – впустую. Я разглядел, что Анри гримасничает и, кажется, злится, а вот его противник лицом просто закаменел. Отвлекаться и спрашивать, что все это значит, я не хотел, а Арамона, похоже, увлекся и очень некстати замолчал.

Еще немного мельтешения и лязга…

– Пять – три!

– Ха, – отмер над ухом толстый дурень, – этот малек иногда вспоминает, чему его тут учили! Поймал темп и уколол под руку. Ну, Анри сейчас совсем разозлится. Это он когда от сильных пропускает, не бесится, а от кого послабей – терпеть не может. Ба! Ну, мэтр, и чудеса! Второй раз одно и то же… Пять – четыре. Неплохо!

То ли Дорак оказался гораздо глупей, чем думали менторы, то ли, наоборот, изощренно умен, и просто не смог поверить, что его попытаются столь примитивно обмануть – два раза подряд поймать на один и тот же трюк. Результат в любом случае был налицо. И это аристократы – «мастера клинка», которых учат чуть ли не с пеленок!

Времени оставалось всего ничего. Племянничку оставалось просто его потянуть, и вот она, победа! Или у дворян проволочки не в цене? А унар Этьен взял и пошел вперед, тесня именитого соперника.

– Господин Арамона, что же теперь?

– Пять-четыре и осталось совсем чуток! Этьен не хочет проигрывать, хоть сил-то нет почти, вон как дышит. А Дорак кругами пошел, пропустить боится, разгильдяй, и момент караулит, весь как змея сжался… Время ж вышло почти… Ох ты ж, де… воля Создателева! Попал!

Унары вновь едва не столкнулись, как дерущиеся воробьи, замерли на мгновение, уперевшись друг в друга взглядами, и разошлись, причем злой и растерянный вид Анри со всей красноречивостью показал, что попал не он.

«Пять – пять. Время поединка вышло!»

– Получается, ничья? – обрушился я на Арамону, – И как же положено поступать в таких случаях? И вообще, что случилось?

– М-да уж, мэтр, интересно повернулось, – немедленно откликнулся тот. – Анри вроде бы Этьена и подловил на ложной атаке, да сам в выпаде промахнулся. По руке-то, помните, как получил? Раньше? В этом-то и дело, медленно ударил, а Этьен и уйти успел, и сам достал. Наудачу ведь колол, умник, но ведь попал! Да уж, драться надо до конца, я это всегда говорю. Последние силенки отдай, но дерись! Тогда и повезти может, вот как сейчас. А что дальше, хе-хе, капитан решит, тут его власть. Либо время добавит, либо до первого удара.

Капитан молчал, взмокшие бойцы громко дышали открытыми ртами, растрепавшиеся волосы липли ко лбам, зрелище красотой явно не блистало.

Насколько я мог понять, Этьен устал значительно сильнее пожиравшего его взглядом соперника. Что бы ни выбрал Дюваль, если бой устроят прямо сейчас, а его устроят, все старания Этьена окажутся напрасными, и казавшийся в этот миг мне особенно мерзким Дорак все равно получит свое первое место. Умом я понимал, что Этьен немногим лучше Анри и меня их дела не касаются, но возникшее чувство сопричастности не давало рассуждать здраво. Завись от меня хоть что-нибудь, я бы отдал победу слабейшему, который сумел продержаться.

– Первого в Лаик называет шпага, – хмуро напомнил присутствующим Дюваль, – но сегодня она этого сделать не смогла. К тому же болезнь унаров Винченцо и Филиппа и отказ унара Германа от боя обесценивают победу, кто бы ее ни одержал. Завтра утром унар Анри и унар Этьен в моем кабинете в присутствии отца Эразма ответят на вопросы… по словесности. Пускай первого назовет слово.

Ночь с 24-го дня Весенних Ветров на 1-й день месяца

Весенних Волн 391 года круга Скал

Иногда себя нужно проверять, иногда это получается само собой. Я никогда не жаловался на память, но, перечитав свой отчет о приснопамятном поединке, был приятно удивлен. Мне удалось запомнить и передать даже те нюансы, которые я до конца все же не понял. Так одаренные музыканты записывают песни на чужом языке, они не знают слов, но им довольно мелодии. Мне пришло в голову сравнить то, что у меня получилось, с одним из эпизодов «Тени чудовища», и я принялся переводить свои заметки на гальтарику, заодно придавая им должный ритм.

Работа меня увлекла, к тому же она позволяла не думать о завтрашнем испытании. Положение, в котором я оказался по милости испугавшегося очевидного решения Дюваля, было непростым. Исходя из той тупой справедливости, к которой чаще всего прибегают, мне следовало бы узаконить очевидное. Анри заметно сильней как фехтовальщик и достаточно натаскан в науках. В отсутствие Винченцо, за которым стояли пресловутые Савиньяки, и струсившего Филиппа он неминуемо становился первым. С другой стороны, победа на пределе возможностей имеет большую ценность, а о том, что ничья для слабейшего – это та же победа, знали уже в Гальтарах. Мог бы Этьен немедленно повторить свой успех, если б ему предоставили такую возможность? Арамона считает, что нет, но Арамона при всех своих фехтовальных умениях предельно глуп. Для него главное длина рук и сила мускулов, однако сила духа не менее важна, а достижения горячат и влекут дальше и дальше.

Дювалю следовало заставить претендентов продолжить поединок до первого укола. Воодушевленный случившимся Этьен, призвав на помощь волю, вполне мог победить, и эта победа была бы бесспорной. Зато результат перенесенного на утро испытания в любом случае подвергнут сомнению, тем паче, что свидетелей, кроме самих участников и Дюваля с Эразмом, не будет. Капитан Лаик в описательных науках разбирается хуже, чем я в фехтовании. Клирик не может не быть предвзятым, к тому же ждать от собутыльника Арамоны познаний в изящной словесности не приходится. При таких свидетелях победу Анри кто-нибудь обязательно объяснит моим угодничеством. В победе же Этьена увидят крамолу, а Сильвестр, как и подобает временщику, мстителен и злопамятен.

Конечно, окажись на кону то, что мне по-настоящему дорого, я бы без колебаний пошел и против кардинала, и против короны, но главное в моей жизни еще не создано. Сколько лет я потеряю, если буду вынужден оставить Лаик с ее библиотекой и поселиться у Николь? С наукой тогда придется расстаться, мою диссертацию, как бы хороша она ни была, подхалимы в мантиях отвергнут.

Все разговоры и обещания, которыми меня напоследок потчевал Дюмени, будут забыты. Из подающего надежды ученика Сэц-Георга и наставника аристократов я превращусь в бунтовщика, лишившего наследника Дораков законной победы. И, что самое смешное, победа унара Анри в самом деле законна и справедлива, хоть и вызывает отторжение. Племянник Дорака силен, самоуверен, самовлюблен, наверняка подл и, если устранение Филиппа дело его рук, хитер. Именно такие и становятся «лучшими из фабианцев». Покажите мне хотя бы одного, чья человеческая суть была бы иной! Рамиро Вешатель, свихнувшийся от жестокости Рене Эпинэ, нынешний Алва, перерезавший в чужом доме два десятка человек и застреливший собственного командующего – вот они, «лучшие из фабианцев». Да и был ли в здешней конюшне хотя бы один достойный?