Текст книги "Битва за Лукоморье. Книга 3"

Заранее продумывая разговор со Змеем, Огнегор ожидал, что речь в какой-то момент пойдет о том, что для колдуна важнее – время или средства. При торге условия сделки имеют большое значение, а хороший делец во всем выгоду ищет. Например, время можно потянуть, чтоб сберечь силы. Или, напротив, приложить усилия – и сократить время. Сейчас хозяин Бугры-горы должен был сделать выбор. С одной стороны, он мог ждать турхаудов еще полгода, ведь неизвестно, когда удастся определить точное расположение яроместа. С другой же – лучше, чтоб ордынцы под рукой были, так спокойней. Огнегор решил жертвовать средствами.

– Похоже, мы с тобой и в самом деле одинаково думаем, – чародей достал небольшой ларчик и, раскрыв его, показал содержимое Змею. – Загодя отыскал я у себя десяток амулетов особых, для отвода глаз. Если турхауды их на шею наденут да на кружки́ в центре нажмут, укроет их завеса невидимости: ни человек, ни зверь их нипочем не заметит и не учует.

– Полезные, – «близнецы» аж запыхтели от жадности. – Нам бы сотню-две таких… а то и тысячу…

– К сожалению, делать их невероятно сложно, – с грустью вздохнул Огнегор. – Мы, колдуны, не всесильны. Да и век этих амулетов недолог, через шесть дней после пробуждения испарятся их чары и станут они бесполезными безделушками.

Почти не соврал. Создавать подобные амулеты особого труда не составляло, но то, что эти колдовские вещицы быстро растрачивают заложенную в них волшбу, было чистой правдой.

– Так что главное, чтоб турхауды в дороге не задерживались, – закончил хозяин Бугры-горы, едва скрывая довольную улыбку.

Вот так средства сокращают время. Змей, похоже, подвоха не уловил, он радовался подарочкам, как дитя малое. Подвинув ларчик к себе поближе, произнес:

– А еще нам бы связь крепкую наладить, чтоб срочные вести передавать…

Огнегор неторопливо и картинно, будто трюк показывал, вытащил из-за широкого пояса небольшое зеркало:

– И про это я подумал, вот, приготовил тебе еще один подарок.

– Да ты прям чародей, – разом ухмыльнулись «близнецы».

– Не без того, – усмехнулся в ответ Огнегор. – Это особое зеркальце, парное. Одно у меня останется, другое – на, возьми. Как придет нужда, будем через него говорить. Держи у себя в палатах, отряди кого-нибудь за ним присматривать.

В сокровищнице Бугры-горы парных зеркал разных видов и размеров хватало, отдать одно союзнику – не велика потеря. Змай принял дар, покрутил в руках, разглядывая, и тут Огнегор сообразил, что у Горыныча нет ни карманов, ни сумы. В руках, то есть в лапах дары понесет? Как бы не раздавил ненароком или не выронил. Змай тем временем вытряхнул в горсть амулеты из ларца, приложил их к мощному предплечью, и… они исчезли, втянулись под чешуйчатую кожу. За амулетами последовало и зеркальце. Вот это да! Неплохие «карманы»!

– Отлично, отлично, – объявил довольный собой срединный «близнец», наверняка приметив, как округлились глаза у Огнегора. – Годные дары, полезные.

Повелитель Громовых Палат лишь торопливо отпил вина, скрывая смущение. Гость-то, оказывается, совсем не прост! То превращающиеся в плащи крылья и вживленный в тело камень, теперь вот это… а ведь колдун мнил себя знатоком по гадам Ужемирья… Что ж, век учись…

Огнегор не сомневался, что уже скоро отыграется. Главный-то подарочек впереди, он наверняка сильно удивит Змея Горыныча. И удивит неприятно.

Свет взаймы

Усадьба пылала. Пламя рвалось из окон палат, обдавало жаром, бросалось искрами, но стены и балки перекрытий еще держали. А на самом верху, на краю еще не охваченной огнем крыши, жались друг к другу двое. Худая старуха и мальчонка лет пяти. Дыма было немного, так что обреченных Алеша видел ясно, их видели все, сбежавшиеся на пожар, только видит око… Чтобы вытащить замешкавшихся бедолаг, нужно было пробежать меж чудовищных факелов, в которые превратились стерегущие подъезды к крыльцу вековые осокори [18]18
  Осокорь (тополь черный) – дерево, достигающее 30–35 м высоты и 1–2 м в диаметре ствола.


[Закрыть], высадить дверь, подняться наверняка уже занявшейся лестницей и вернуться, волоча за собой спасенных.

– Ой, горе-то какое! – заходилась воем простоволосая тетка в подоткнутой юбке. – Ой, горе горькое!

Рядом бессильно сжимал кулаки седой здоровяк и беззвучно роняла слезы молодка с опаленными косами. Осенняя сушь выпила ближайшие колодцы, превратив приусадебный пруд в ямину с потрескавшимся дном.

– Ой, горюшко… – завела свое тетка.

На нее зашикали, но Алеша больше не мог просто стоять. Вырвав из рук недотепы с перемазанной щекой свернутую в кольца веревку, богатырь быстро пошел, почти побежал вперед, выбросив из головы все мысли, кроме одной. Проскочить под сплетеньем полыхающих ветвей и добраться до крыльца. Дверь, даже такую, он вышибет, а дальше… будет дальше. На самом краю огненного желоба китежанин остановился. Не из страха, прикидывая, как ловчей броситься вперед, и тут за спиной простучали копыта.

«Садись! – ворвалось в голову. – Поскачем. Проскочим!»

Размышлять, что это тут за диво, было некогда. Схватившись за гриву, Алеша взлетел на спину неоседланного, явно сорвавшегося с привязи коня, огромного, золотистого, со словно бы закопченными ногами.

«Держись, – велел все тот же голос. – Крепче».

Буланый рванул с места в дикий галоп. Богатырь припал к вытянутой в струну шее, помня, что над головой сплетаются охваченные огнем сучья. Конем он не управлял, тот сам мчал к дому, сам замер в аршине от крыльца.

«Я прыгну. Высоко. А ты снимай. Этих там…»

– Лады, – бросил китежанин, прежде чем сообразил, что говорит, и понял, с кем.

Толкнувшись всеми четырьмя, черногривый взмыл вверх. Жаркой рыжей тряпкой мотнул возле глаз и ушел вниз огонь – и вот они, старуха с мальчонкой. Бабка не растерялась, не то швырнув, не то толкнув – внука? правнука? – в руки спасителю, Алеша обхватил показавшееся невесомым тельце, и они обрушились вниз.

– Давай назад! – крикнул богатырь. – Оставить надо!

Вновь над головой огненная сеть, ноги сжимают конские бока, по ушам лупит грохот копыт. Мальчишку Алеша постарался прикрыть собой, но на них так ничего и не свалилось. Проскочили! Навстречу выбежала давешняя молодка, протянула руки, закричала, почти завыла. Отдав добычу, богатырь оглянулся. Кровля все еще не занялась, и на ее краю по-прежнему чернела одинокая фигурка. Несколько минут, и конец. Душа уйдет к Белобогу, а от тела и угольков не останется. Да и то сказать, пожила бабка, всем бы так…

– Сможешь? – шепнул, склоняясь к взмыленной золотистой шее, Алеша. – Еще раз?

«Я смогу. Ты сумей!»

У них получилось! Второй прыжок вышел даже лучше первого, должно они с буланым свыклись. Китежанин сдернул старуху с края крыши, прижал к себе, как не всякую красавицу прижимают, но на обратном пути их наконец накрыло. Рухнул, перекрывая дорогу, здоровенный сук, огненными росчерками брызнули в стороны ветки поменьше, одна мазанула богатыря по шее, другая, пятипалая, вцепилась в лошадиную гриву худовым гребнем. Конский волос вспыхнул сразу, но буланый головы не потерял. С громовым ржаньем перемахнул предательский сук, понесся дальше. Негустая толпа шарахнулась в обе стороны, Алеша, прижимая к себе спасенную, спрыгнул на ходу, а конь, сбивая пламя, принялся кататься по иссохшей земле. Сбил и, похоже, даже не очень ожегся. Поднялся, тряхнул остатками гривы, победно заржал, и словно в ответ заголосила, бухнувшись спасителю в ноги, бабка, так и норовя обхватить запыленные сапоги. С ней тоже все было в порядке, а благодарностей, тем паче таких, будущий Охотник не выносил.

– Обошлось, и ладно, – китежанин поднял старуху на ноги и впихнул в объятья все той же молодки, явно намеревавшейся грохнуться на колени рядом со спасенной. – Удачи вам, люди добрые, а мне коня проведать надобно.

Буланый стоял на месте, настороженно косясь на идущего к нему богатыря. Если кто не видел, как они на пару дважды смерть обгоняли, за чужих бы принял.

– Спасибо тебе, друже, – Алеша провел рукой по сразу закопченной и запыленной шкуре. – Ты чей? Откуда? Звать-то как?

«Водовозные мы нынче, – раздался слышный лишь китежанину смешок. – Звать по-всякому. Худово отродье. Злыдень. Чума. Змей. Да, Скот Безрогий еще…»

– Буланко тебя звать, – прикрикнул Алеша, понимая, что отберет чудо-коня хоть бы и у самого князя. – Буланыш.

«Годится. А ты кто?»

– Алеша. Охотник китежский. Верней… буду скоро…

Если бы не пожар, они бы не встретились. Если бы не пожар, кто его знает, признали бы они друг друга, поняли бы… На пожаре, как и в бою, все выходит проще и быстрее. Некогда удивляться, не верить, сомневаться – надо делать дело.

Дивокони богатырские лишь с теми говорят, кого за хозяина признают. Тихоня-архивариус, получивший жеребца в счет старого долга, знать не знал, каким сокровищем владеет. Ненужного ему коня он сплавил тестю-водовозу, с которым у Буланко не сложилось. Избавиться от разбившего уже третью бочку буяна оба родича были радешеньки, тем паче что выкуп Алеша предложил честный. Ну и что, что истинной цены Буланко книжный червь не ведал, дальнюю дорогу с обмана не начинают.

О постылой бочке Буланыш забыл быстро и, казалось, навсегда, да только зарекаться нельзя ни от чего. Другое дело, что ни запереть ослепшего друга в конюшне, пусть и лучшей, ни дать ему с собой кончить Охотник не мог, тем паче беда приключилась по его вине. Нет бы прибить самозванца на месте да не мешкая ехать своей дорогой! Хотя ни один ведун не скажет, что бы тогда Зденка натворила. Одной босоркой или вештицей на Руси запросто могло стать больше, а сила у юной зверинщицы была…

«Нельзя с ведьмой сговариваться, – мерно шагавший лесной тропой Буланыш внезапно встал и топнул ногой. – Обещай, что не станешь».

– Ее бы сперва найти, ведьму эту, – пробурчал Охотник, разглядывая осеннее многоцветье.

Сивый лес на поверку оказался пестрым, прямо-таки расписным – красным, рыжим, желтым, багряным, лиловым с темной еловой прозеленью. Сквозь редеющие вершины ясными лоскутами проглядывала небесная синева, цеплялись коготками за кору непуганые и от того любопытные белки, стрекотали сплетницы-сороки. Пахло то грибами, то смолой, то отчего-то давно отошедшей малиной, пару раз вдали раздавался призывный олений клич: рогатые красавцы вовсю играли свадьбы. И все бы хорошо, только пресловутая Мирава ровно сгинула, хотя местные в один голос твердили: башня в лесу и впрямь стоит, и живет в ней колдунья-отшельница. Красотка – на диво, глянешь – голова закружится, только строга больно, хоть порой и помогает. Не всем, правда. Тех, кто несолоно хлебавши возвращается, не в пример больше. Платы вроде не просит, хотя кто знает, как оно на самом деле… Не за все деньгами берут, бывает – и чем подороже.

«Обещай, – вновь потребовал Буланко. – А то дальше не пойду».

– Душу в заклад не отдам, – заверил Охотник, – за дурное дело не возьмусь, а с прочим – поглядим. Только не похоже, что среди этакой красы Тьма угнездилась. Там, где слуги чернобоговы заводятся, лес если не гниет, то чахнет, а тут все как на дрожжах прет. Другое дело, что по этой чащобе если кто и шастает, то лешие.

«Куда едем?»

– Погоди, дай подумать.

Они кружили по Сивому лесу второй день, переходя с тропы на тропу, пили из ручьев, замирали, слушали. Буланко вбирал ноздрями лесные запахи, Алеша вглядывался в заросли, выискивая хоть какой-то намек на присутствие чародейки. Их никто не водил, не морочил, не запугивал, только башня, о которой твердили в округе, как сквозь землю провалилась. Молчали и китежанские наколки, хотя они могли просто не чуять угрозы. Охотник поморщился, и тут его осенило.

– Буланыш, – хмыкнул он, – а что это мы сюда ввалились – ни здрасьте, ни до свидания? Хозяина уважить надо, поздороваться, гостинчика поднести!

Нужное отыскалось в первом же кармане, будто ждало своего часа. Серебряная великоградская монета, непонятно откуда взявшийся девичий перстенек с синим камешком и припасенные для Буланко еще до беды леденцы – всё это, брошенное богатырской рукой, взметнулось над тропой пестрой стайкой и улетело в кусты на дальнем краю небольшой круглой полянки.

– Здравствуй, хозяин ласковый, – слова старого приветствия Алеша произносил раздельно и медленно, – мы не тати лихие, мы гости честны́е! Кланяемся тебе, как старшо́й родне! Прими наш гостинец, да не пугай нас, не балуй – порадуй! Убери с дороги зверя лютого, проведи тропами тайными, покажи места красивые, сделай видимым невидимое!

С духами, что домашними, что водяными, что лесными, китежанин всегда ладил, но такого прежде видеть не доводилось. С поляны будто покрывало сдернули, и грибов на ней открылось неисчислимо, на телеге не увезти! И все один к одному: крепкие, чистые, не мелочь, но и не старье трухлявое.

– Спасибо тебе, хозяин ласковый, – богатырь спрыгнул с не перестававшего принюхиваться Буланыша и земно поклонился, – только мы не за грибами явились. Ни ножей у нас при себе, ни корзин. Дозволь лучше тебя про путь-дорогу расспросить. Помоги сыскать то, что никак не находится…

* * *

Заветный жар-череп который день мирно спал на своей подставке. Тревожный багровый огонь почти погас, лишь в самой глубине глазниц что-то чуть заметно поблескивало красным. Раньше Веселина прикрывала смертоносное сокровище расшитым огненными язычками платком, потом привыкла. Ну, череп на палке, ну, в девичьей светлице – и что? Кому он мешает? Все равно здесь никого, кроме нее, не бывает.

Волшебница скользнула скучающим взглядом по разукрашенному серебристыми звездочками темно-синему потолку и уставилась в стену. Прихотливая белокаменная резьба под взглядом хозяйки начала сглаживаться, превращаясь в большое круглое зеркало. Девушка небрежно шевельнула рукой, и пальцы ощутили тепло древесины.

Мать любила хрустальные гребни, мачеха с дочками мечтали о заморских, черепаховых с золотом, яги хвалились и соблазняли костяными, а она предпочитала простенькие, березовые. Веселина неторопливо расплела косу и принялась разбирать темно-русые пряди. При желании молодая чародейка привела бы себя в порядок одним взмахом руки, но зачем торопиться, если делать все равно нечего, только ждать? Странная все же это штука – время. Кажется, три года – это много, а они пролетели, будто три дня. Думаешь, что месяц короток, а он тянется, тянется, тянется…

Девушка разжала пальцы, и переставший быть нужным гребешок тут же исчез, зато на колени легла синяя, шитая серебряными ивовыми листочками лента. Зеркало послушно отражало рождение косы, которой нельзя было не гордиться, только Веселина собой не любовалась никогда. Руки привычно и равнодушно затянули узел, сделавшее свое дело стекло потускнело, пошло озерной рябью и исчезло, осталась изукрашенная неповторимой резьбой стена.

Прихотливые завитки перетекали то в виноградные гроздья, то в волчьи лапы, то в беличьи хвосты. Понять, где кончается зверь и начинается лоза или лист, было непросто. Когда-то Веселине нравилось создавать из камня узоры и оживлять их, потом наскучило и это. Девушка начертила указательным пальцем в воздухе завитушку, и на голове не то собаки, не то льва возникли оленьи рога, потянулись, изгибаясь, расцвели причудливыми цветами, из сердцевин которых вылетели длиннохвостые хохлатые птицы. Получилось красиво и бессмысленно. Нахмурившись, волшебница смахнула со стены свое творенье, но разозлиться как следует не успела.

– Невежа явился, – не то прошептал, не то пропел тоненький, памятный с колыбели голосочек, – незваный-негаданный. Слов не слушает, воли хозяйской не чтит. Вели прогнать.

– Ох уж эти деревенские… – поморщилась чародейка, как ей думалось успешно отгородившаяся от местных увальней. – Ничего, постоит, потопчется да и пойдет, откуда пришел.

– Не деревенский это. Одет непонятно, сам высок, статен, лицом пригож. Чего надо, не говорит, страха не ведает, вежества не знает. Видать, боярин, а то и царевич, про красу про твою несказанную прознавший. Вели прогнать.

– Ты это уже говорила, – Веселина покосилась на словно бы прилипшую к стене соломенную куколку в алом сарафанчике. Благуша в последнее время повадилась подсматривать за привратниками, а за хозяйкой она подсматривала всегда и всегда же зудела, умудряясь сразу и льстить, и корить, и поучать. Получались какие-то комары в меду.

– Потому и говорила, что нечего ему тут делать, – назидательно пискнула куколка. – Ты и получше видывала!

– Может, и видывала, но и на этого посмотрю, – девушка привычно ухватила соломенную советчицу поперек туловища и сунула в поясной кошель. – А ну, привратнички, покажите-ка мне гостя незваного-непрошеного!

В ответ почти по-собачьи гавкнуло, и часть цветочного узора зашевелилась и начала раздуваться. Это не было зеркалом и тем более окном: на белом камне сперва возникло что-то вроде тех наплывов, что случаются на стволах старых лип, затем в нем прорезалось дупло, из которого на Веселину глянуло молодое мужское лицо. Большое и искаженное, как отражение в стеклянном шаре. Деревенским непонятный парень не был точно, но и на знатного жениха не походил: те и выглядят глупо, и расфуфырены, как павлины заморские, а за царевичами еще и слуги толпой таскаются. А, кого бы ни принесло, все лучше, чем глядеть в стену и ждать!

– Убери, – велела привратнику чародейка, – и отвечай: гость один? Засады не чуешь ли?

– Мы на страже, – пролаял все тот же голос. – Засады не чуем. Один он. Слов наших не слушает, уходить не желает, страха не ведает. Мы на стра…

– Замолкни, – бросила, поднимаясь, Веселина. Голос послушно смолк, зато Благушу так просто было не унять.

– Ярится, невежа, терпения нет совсем, – пискнула она. – Не выходи к нему. Не прост он.

– Так и я не проста, – волшебница усмехнулась, задержав взгляд на сверкнувшем красными искрами черепе, но брать его с собой все же не стала. – Отобьюсь, если что.

* * *

– Мы на страже! – в который раз гавкнула каменная собачья морда с вислыми ушами. – Ходу нет!

– Нет ходу! – подтвердила клювастая змеехвостая птица, резная сестра той, что Алеша две ночи назад поймал в лагере зверинщиков. – Назовись! Кто таков? Зачем пожаловал?

– Я вам не сорока, сорок раз одно и тоже талдычить, – не выдержал Охотник, пытаясь понять, где тут все же дверь и что лучше для начала разнести.

– Ты не сорока, – подтвердила вислоухая голова.

– Сорока с крыльями, – согласилась птица. – У меня крылья есть, у тебя нет. Ты не сорока, я не ты.

Ее длинный тонкий хвост оторвался от опоясывавшей башню орнаментной ленты, частью которой и были каменные зануды, стеганув по наполовину исписанной медной табличке.

– Коли дело пытаешь, – велела змеехвостка, – говори.

– Коротко, – уточнила песья пасть. – Кто таков? Откуда идешь? Чего надобно?

– Охотник я! – рявкнул китежанин, но все же ухватил себя под уздцы. – Из Китеж-града. Мираву-отшельницу ищу.

– Сказано, – лупнула глазами распростершая над табличкой крылья сова, и на горящей меди проступили буковки, в точности повторяя предыдущие записи. – Записано.

– Записано, – подхватила собака. – Мы на страже! Пускать не велено!

– Ходу нет! – кукарекнула птица. – Ступай восвояси. Мы доложим.

– Мы доложим, – посулила сова. – Приходи через семь дней.

– Приходи через семь дней. Будет ответ.

– Будет ответ. Мы доложим…

– Мы доложим. Ступай восвояси…

– Да чтоб вас! – в бешенстве заорал Алеша, не представляя, что ему делать дальше.

Леший в благодарность за уважение и гостинцы бросил им с Буланышем под ноги нужную тропку. Очень похоже, что без нее они так бы и бродили по лесу, раз за разом проходя мимо словно надевшей шапку-невидимку башни. Разглядев среди поредевших наконец ветвей что-то белое, Охотник воспрянул духом, однако найти жилище отшельницы оказалось проще, чем в него попасть.

Высадить отсутствующую дверь не по силам даже богатырю на пару с богатырским же конем – коня, впрочем, Алеша оставил подальше, на всякий случай. С испереживавшегося за хозяйскую душу Буланко сталось бы встрять в разговор с колдуньей, и богатырь уломал друга подождать у кстати подвернувшегося родничка, рядом с которым зеленела словно бы и не осенняя трава. Было это непросто, но к видневшейся за тремя одинокими соснами башне Алеша отправился один.

Чародейка обосновалась на пологом, понизу заросшем отцветшим шиповником холмике, переходящем в стиснутый со всей сторон чащобой луг. Выглядел он странно, хоть и не так, как сама башня, к которой вела узкая тропка, бравшая начало на засыпанной сухими иглами проплешине все у тех же сосен. Дальше никто, похоже, не забирался: трава на лугу высохла на корню и казалась нетронутой. Оставалось предположить, что обитатели стоявшей на опушке Сивого леса деревеньки поднимались к Мираве с другой стороны, там же должна была быть и дверь. Китежанин обогнул холм, цепляясь распашнем за колючки, пробрался сквозь усыпанные рыжими ягодами кусты и… уткнулся в стену – совершенно гладкую, без всякого намека на ход, хоть бы и тайный.

Обойдя загадочное сооружение, Алеша обнаружил, что у белоснежного, словно бы выросшего из земли дива не имелось ни окон, ни дверей. Просто цельная глыба с остроконечной, вроде бы медной крышей и почти без украшений на стенах – только на высоте человеческого роста всю постройку охватывала широкая полоса искусной каменной резьбы. Переплетающиеся цветочки-росточки не походили ни на руны, ни на другие известные китежанину колдовские знаки и вряд ли что-то означали, а вмурованная в стену ровно над тем местом, где полагалось быть двери, медная табличка не несла на себе ни единой буквы. От растерянности богатырь хлопнул по медяшке ладонью, и тут же каменные узоры над головой зашевелились и из цветов и растений соткалось что-то вроде вислоухой собаки, чьи широко расставленные лапы переходили в корни.

– Кто ты, чуж чуженинович? – пролаяла она. – Мы на страже! Зачем пожаловал?

Деревенские предупреждали, что башню охраняют волшебные стражи, на три голоса расспрашивая всякого гостя, зачем пожаловал, и обрадованный Алеша пустился в объяснения. Увы, обрадовался он, как оказалось, преждевременно. К псу в самом деле присоединилась еще пара резных птиц – змеехвостка и сова – и началось. Каменные привратники либо издевались, либо были совершенно бестолковыми: узнать у них, дома ли хозяйка, и то не вышло.

Троица стражей бубнила свои вопросы, богатырь, потихоньку зверея, отвечал, табличка покрывалась веселенькими лазоревыми буковками, но и только. По третьему разу Алеша заметил, что остаются лишь первые слова, и стал изъясняться предельно кратко. По десятому решил дождаться, когда худова медяшка сплошь исчезнет под записями. После этого что-то могло произойти, а могло и начаться по новой, однако вернуться к Буланко с пустыми руками богатырь не мог. Он слишком долго убеждал друга, что в Сивом лесу ждет помощь.

– Мы на страже! Ходу нет! – пошел на очередной заход каменный пес, устали он явно не знал.

– Мы на страже. Назовись! – не отставала от собаки змеехвостка. – Назовись! Кто таков? Зачем пожаловал?

– Охотник я, китежский, – устало произнес Алеша, потирая лоб. – Мираву-отшельницу ищу.

– Зачем тебе Мирава? – стройная женская фигура отделилась от стены, очертив рукой нечто вроде круга, и каменные привратники разом смолкли.

Слегка одуревший от пустых расспросов китежанин ошалело уставился на невесть откуда взявшуюся красотку.

– Как найду, так и отвечу, – не подумав, брякнул он.

Незнакомка, судя по одинокой перекинутой на грудь косе незамужняя, удивленно раскрыла глаза. Глаза красивые, васильковые, да и сама ладная, не отнять. Ни на ведьму, ни на волшебницу не похожа, боярышня и боярышня, может, даже княжна. Правда, такие без нянюшек да подруженек шагу не ступят, а тут – глушь лесная… да и балаболы каменные сразу подчинились…

К взявшейся из ниоткуда собеседнице Охотник шагнул словно бы из любопытства, на самом деле пытаясь разглядеть, что та прицепила к поясу. Оказалось, шелковый кисет, из которого высовывалась потрепанная куколка в красном сарафанчике. Обычная, соломенная, в такие детишки малые играют, только вот на округлой головке темные глазки влажно поблескивают… живые!

Больше никаких сомнений: волшебница, причем не из последних. Нашел.

– Ты и есть Мирава-отшельница, – твердо произнес Охотник.

– Тебе виднее, – задрала бровь «боярышня». Издевается, что ли? Ну да чародейка, что возьмешь…

– Не до шуток мне, красавица, – какие уж тут шутки! – Дело у меня неотложное.

– И какое же? – нахмурилась синеглазка. – Говори толком, чего тебе надобно?

С китежанскими чародеями Алеша ладил отлично, с красными девицами в последнее время выходило не очень, правда, девицы попадались со странностями: мертвячка, поленица, зверинщица, теперь вот волшебница и в придачу отшельница, только деваться-то некуда.

– Лады! – решился богатырь – В общем, тут такое вышло… Конь у меня ослеп, помощь нужна.

– Другого купи, – равнодушно посоветовала Мирава. – Или сведи, все дешевле обойдется.

– За ценой не постою, называй!

* * *

Странный он был, этот китежанин. Не помнила Веселина, чтобы на нее смотрели, словно бы не видя ни темно-русой косы, ни синих, как васильки во ржи, глаз, ни румяных губ, но этому гостю до красы неодолимой дела не было. Взглядом скользнул, усмехнулся – и ну допросы устраивать. Да, красавицей признал, да и кто бы не признал, но замуж сходу не зовет, целоваться – и то не лезет… Сколько лет о таком мечталось, а как нагрянуло, стало обидно.

– Говори, – холодно велела отшельница, – сколько тебе за помощь не жаль.

– А ты с делом справишься? – прищурился гость. – Прости, увериться хочу.

– Ну и я хочу, – хмыкнула, давя досаду, чародейка. – Чем, кстати, докажешь, что Охотник?

– А по одежке не видно?

– По одежке не встречаю.

В его серо-голубых глазах мелькнуло что-то… уважение? Удивление? Улыбнулся широко, головой качнул, будто сам себе не веря:

– И то верно. Доказать могу этим.

Знак китежанский она, само собой, узнала сразу. Его не подделаешь, разве что за дело примется совсем уж великий чародей, да и то наверняка промашку даст.

– Вижу, – протянула и прежде не сомневавшаяся в словах гостя Веселина. – Ну что, Охотник, пойдем, поговорим?

Небрежный взмах руки, и резные стражи теряют свое обличье, вместо них изгибаются по камню резные, усыпанные сразу цветами и плодами ветви, образуя высокую арку, в которой проступает дверь со слюдяным зарешеченным окошечком. Отданный шепотом приказ, и дверь распахивается, позволяя видеть внутренность башни – светящиеся, как в ясный полдень, стены, витую лесенку, лазоревый ковер на полу, цветущие деревца в кадках у стен.

Недовольно возится в своей сумке куколка – боится, как бы ее «дочка» неразумная об осторожности не позабыла. Мол, таких, как этот сероглазый, только пусти, сразу лезть-приставать начнут. Только что с нее, тряпичной да соломенной, взять? Глядеть – глядит, а не видит. Кровь у гостя от страсти не кипит, не нужна ему хозяйкина краса, за другим явился.

– Что не входишь, китежанин? Неужели боишься?

– Некогда мне гостевать, конь ждет, худо ему. Давай здесь поговорим. Какова твоя цена, отшельница?

– Сперва ответь, чего не пожалеешь.

– Душу не отдам, дело свое не брошу, об остальном сговоримся. Чего просишь?

– Коня для начала покажи, – решила Веселина. – Возьмусь – назову цену, нет – не обессудь.

– Сюда привести или до опушки дойдешь?

– Дойду, не калечная, – девушка незаметно поправила пояс с мешочком, успокаивая разволновавшуюся советчицу. – Ступай первым, да смотри, не оглядывайся, худо будет.

Охотник рванул под горку так, что чародейке пришлось за ним чуть ли не бежать. Приказ не оглядываться она многим отдавала, да исполнить его так никто и не смог. Много их было – молодых и старых, умных и дурных, воинов, купцов, пахарей, скоморохов… Случались и волшебники, только не спасало их ни слово данное, ни ум, ни колдовство. Так и норовили оглянуться, задержаться, коснуться если не руки, то платья. Морок их и тот не брал, хоть уродиной прикидывайся, хоть старухой, без толку. Правда, и забывали быстро – с глаз долой, из сердца вон. Зато пока рядом – с башни прыгнуть готовы, лишь мигни; в дверь выгонишь – в окно полезут… потому и нет у нее теперь окон.

– Как звать-то тебя? – крикнула в широкую спину Веселина, загадывая, обернется или нет.

– Алеша, – бросил на бегу китежанин. Экий неразговорчивый, ну и она помолчит, сколько той дороги-то.

Коня Алеша оставил у самой опушки за прибрежным ивняком; воды и травы там хватало, но могучий длинногривый красавец не пил и не пасся. Стоял неподвижно, вытянув шею, вбирая темными ноздрями принесенные ветром запахи. Чуть поодаль, у кромки кустов лежали вьюки и сбруя. Прежде чем идти за помощью, Алеша друга расседлал, но треножить не стал, хотя куда слепой уйдет?

– Вот он, Буланко, – соизволил объяснить китежанин. – Ты, Мирава, постой здесь, я его придержу.

Ответа он не ждал, и Веселина не ответила. Чудной гость, и день чудной выдался. Хорошо бы и впрямь помочь напоследок удалось.

Исполнять чужие просьбы чародейке давно надоело, да и от людей она подустала, но этот был каким-то особенным. Веселина стояла, придерживая настырную ивовую ветку, что так и норовила сунуться в лицо, наблюдая за встречей коня и человека. Буланый ткнулся мордой в хозяйское плечо, Охотник откинул шелковистую челку, погладил светлую звездочку на конском лбу, что-то сказал. Жеребец передернул ушами, замер.

– Шла бы ты домой, – зазудела, пользуясь случаем, Благуша. – Шалый он, ишь как зыркает. Как есть бабник!

– Мне-то что? – раздраженно хмыкнула чародейка.

Может, китежанин и впрямь был бабником, но сейчас его занимал лишь ослепший конь. Потрепав жеребца по шее, Охотник слегка толкнул его плечом, вынуждая повернуться, и они бок о бок двинулись к роднику. Со стороны нипочем не скажешь, что один другого ведет. Ждать Веселина не стала, поправила кисет и пошла навстречу. Легкий ветер играл с желтыми листьями, небо наискось пересекал птичий клин, наливалось алым вечернее солнце, и что-то было не так. Что именно, хозяйка башни не понимала, просто стало любопытно и немного тревожно.

* * *

От яги Марфы толку наверняка было бы больше, чем от этой «боярышни», но и на том спасибо. Силы чародейской у Миравы довольно, без силы с такой башней не управиться, а что до умения… Алеша мог лишь надеяться, что лесная затворница окажется толковой.

– Вот он, Буланко мой, – Охотник остановился в шаге от чародейки. – Что дальше?

– Дальше ты будешь его держать, – равнодушно велела Мирава. – Как пойму, в чем дело, так и скажу.

– Лады, – Алеша поудобнее перехватил уздечку под самым мундштуком. В Буланко он не сомневался, но «боярышня» опытной лошадницей не казалась – как бы не испугалась, если жеребец дернется. Это поленицы любого коня на скаку остановить способны, а тут богатырской силой и не пахло…