Текст книги "Жизнь лишь одна. Повесть о миссионерской выносливости"

Уроки, которым Леон был так прилежно посвящен, утомляли мальчика. Живой и подвижный, он ощущал потребность хотя бы в малой доле свободы. Монотонность сидения в душном классе иногда удручала его. Слишком мало времени оставалось для того, чтобы «подышать свободно», как говорили его соученики. Праздники тоже не были похожи на каникулы. Богослужения в синагоге с монотонными, нараспев, длинными молитвами требовали много времени. Единственным, что доставляло удовольствие, была праздничная пища, приготовленная ласковыми руками матери Леона и принимаемая в тесном семейном кругу. Но между едой и долгими службами в синагоге по субботам были еще другие религиозные праздники и занятия, вроде заучивания наизусть Псалмов, изучения «Пирке Авод»[9]9
  «Пирке Авод» – талмудический трактат с изречениями раввинов II–IV вв.


[Закрыть] и Песни Песней, а также обязательного и довольно частого посещения родственников.

Однажды что-то случилось с учителем, и занятия прекратились на весь остаток дня. Вместе с другими, такими же живыми, как он, мальчиками Леон решил использовать свободное время на шалости. В числе разных игр, в которые они обычно играли, была игра, называемая «лошадиные гонки». Трое ребят взялись за руки и помчались по улице наперегонки с тремя другими ребятами, но по пути, со всего разгона, налетели на старушку, сбив ее с ног и поранив. Об этом неприятном происшествии было доложено директору школы. В острастку другим, учитель назначил суровое наказание Леону как зачинщику-проказнику. Его переодели в «гусара», закатили одежду до плеч, как солдатский мешок, а на голову надели шапку из картона. В таком виде он должен был пройти «сквозь строй», а его соученики «не щадили розги». Правда, потом и они получили свою порцию наказания.

Детство Леона не было светлым и радостным. У него совсем не оставалось времени для беззаботных игр и развлечений, свойственных нееврейским мальчикам его возраста. С самого раннего детства бремя раввинского закона легло на его тщедушные плечики. «Не радуйся, Израиль, до восторга, как другие народы…» – эти слова из книги пророка Осии (9:1) относились и к детям. Поэтому Леона воспитывали «в страхе Господнем», но не в смысле благоговения перед Ним, а именно в боязни Его.

Подготовительные занятия по еврейскому языку продвигались с огромной быстротой. Первый этап был пройден Леоном в рекордный срок, и он научился бегло читать по-еврейски. Он был переведен на высший курс и стал студентом Святой Торы (Пятикнижия Моисеева). Леон считался смышленым учеником, с хорошо развитыми умственными способностями, так что на этом уровне он избежал ударов учительской плетки.

Изучение Священного Писания начиналось не с первой его книги, Бытия, а с третьей книги – Левит (Тора Коханим). Сперва Леон должен был познакомился со служением священников, каким оно было когда-то во святилище. Родители радостно ожидали начала этого курса, да и сам Леон был доволен собой. В его честь был устроен домашний праздник – с приглашением друзей и преподнесением подарков за прошлые успехи. Похвала и поощрение стимулировали гордость в сердце «героя» дня и усиливали его рвение в дальнейшем состязании с мальчиками средней школы.

Теперь Леон должен был проводить в школе все часы, с самого раннего утра и до позднего вечера. Еду ему приносили или присылали прямо в школу. Для вечерних часов родители снабжали учителей свечами, которые в то время были сальными, что в общем-то было выгодно усталым мальчикам. Они всеми силами старались укоротить срок их горения. Иногда ребята подсыпали в них немного песку вокруг фитиля, и свеча начинала капать.

Учителя были особенно строги в своих требованиях к Леону в области заучивания наизусть. Зубрежке, казалось, не было конца. «Никто не знает, что может случиться с нашим народом в окружении врагов, – говорили учителя. – Нам опять могут запретить изучение священных книг, как уже не раз бывало в прошлом, так что необходимо заучивать их наизусть, чтобы Израиль не забыл Божий Закон». Воспоминания о первых годах учебы, о холодных и даже морозных днях, долгих зимних вечерах с бураном за окном на обледенелых улицах, навсегда остались в памяти Леона.

Отец Леона, Елеазар, был очень строгим к себе и аскетичным, что у еврейских священников считалось признаком благочестия. В жизни своего первенца он не терпел упущений, на которые другие родители могли бы не обратить внимания. Елеазар всегда подчеркивал важность уважения к себе, говоря: «Никогда не забывай, чей ты сын, и того высокого призвания, которому ты себя посвятил». Такие постоянные напоминания были не всегда приятными, но предупредительными мерами, и в будущем Леон не раз оценил строгость своего отца.

Мать Леона, Гали, в противовес отцу, была мягкой, снисходительной и ласковой к своему любимцу. Когда отец бывал слишком строг, она, с огромным тактом, выступала в роли ангела-хранителя своего малыша, и это успокаивало и утешало Леона. Влияние матери было очень сильным в жизни мальчика. Она помогала ему во всем, чтобы он глубоко познал духовные истины Священного Писания.

После Леона в семье родились еще пятеро детей – три мальчика и две девочки, но один мальчик умер очень рано.

Курение заразительно среди еврейской молодежи всех классов. Они учились этому от своих отцов и дедов и даже от учителей и раввинов, которые курили не только дома, но и в синагогах. В раввинских семинариях студенты видели, как деканы курили папиросы или трубки. И даже знаменитые цадики занимались тем же. Не удивительно, что еврейский мальчик рано становился рабом этой гнусной привычки.

Леон тоже соблазнился начать курить, потому что хотел стать «взрослым мужчиной». Товарищи по школе внушали ему, что он не будет «мужчиной», пока не начнет курить. Он завидовал ребятам, которые быстро научились втягивать дым в легкие, а потом выпускать его через ноздри или рот, да еще кольцами! Но как только он сам впервые попробовал сделать то же самое, он позеленел, и его ужасно затошнило. Отбросив сигарету подальше от себя, Леон никогда больше во всю свою жизнь не прикасался к табаку.

Глава 2
Больше обязанностей, опасений и вопросов

Важной вехой на пути Леона был день, когда он в тринадцать лет, как все другие еврейские мальчики, стал «сыном заповедей» и начал сам исполнять свой религиозный долг и обязанности. Обрезание, которому подвергаются все еврейские мальчики, дарует им только привилегию вступления в завет Авраама, в который Бог вступил с патриархом задолго до появления Закона.

Поскольку обязанности по отношению к Божиим заповедям весьма важны, Леону пришлось пройти соответствующую подготовку, чтобы, закончив курс наставлений, он сам мог признать авторитет Святой Торы. Тринадцатилетний возраст, установленный раввинами как возраст духовной зрелости[10]10
  Возраст правомочности, физической зрелости и религиозной ответственности в 13 лет и один день устанавливается в талмудическом трактате «Пирке Авот» (5:21).


[Закрыть], соответствует числу статей (13) в религиозном кредо, красноречиво выраженном Даниилом Бен Иудой в поэме «Ягдал». Эта поэма была переложена в нескольких вариантах на музыку и сделалась одним из благороднейших гимнов в литургии синагог.

Став «Бар Мицва» (сыном заповедей), Леон получил филактерии для надевания каждое утро перед утренней молитвой. Филактерии свидетельствовали о том, что он «привязан» к Закону. Вступив в синагогу, Леон был включен в миньян, т. е. стал участником молитвенного собрания, в котором никогда не должно было быть менее десяти человек. Раввины объясняли это число тем, что когда Авраам умолял Бога о пощаде Содома, в нем должны были быть хотя бы десять праведников (Быт. 18:32). Основываясь на этом месте Писания, еврейские общины поддерживают десять старцев для постоянного присутствия в синагоге.

Библия ничего не говорит о филактериях, но раввины, подчеркивая букву Второзакония 6:8, истолковали ее по-своему: «И навяжи их (слова) в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими», что просто значило: «Помни Божий Закон постоянно и поступай по нему». Для воплощения своего толкования раввины изобрели две малюсенькие коробочки (2х4 кв. дюйма), сделанные из кожи чистого животного. Коробочки делятся внутри на четыре пазухи, в которые кладутся четыре текста Писания: Втор. 6:4–7; 11:13–21; Исх. 13:2-10, 11–16. Поскольку другой почтенный раввин – Яков Бен Меир (Там) – посоветовал поместить места Писания в обратном порядке, раввины надевают обе коробочки.

Написанные на пергаменте софером (писцом), эти тексты Писания запечатываются в пазухах коробочек, и рядовой еврей даже не знает их содержания. Коробочки привязываются кожаными ремнями по одной на лоб и предплечье левой руки, ближе к сердцу. Та, что на лбу, носит первую букву «Шин» – от «Шаддай» (Всемогущий). Узел ремней «Ретсуа», которым прикрепляются филактерии, делается в виде двух других букв тех же атрибутов Бога. Ремень, которым семь раз обвязывается левая рука, символизирует слова из Книги Второзакония: «…А вы, прилепившиеся Господу, Богу вашему, живы все доныне» (4:4). Тот же ремень обматывается три раза вокруг среднего пальца, причем каждый раз нараспев повторяются слова: «И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии» (Осия 2:19).

Когда Леон стал «Бар Мицва» (сыном заповедей), его позвали читать Тору в первую же субботу, что считалось огромной честью. Перед началом чтения он произнес благословение: «Благословен Ты, Боже, за то, что избрал нас из других народов и дал нам заповеди. Благословен Ты, наш Бог и Даятель истинной Торы». В конце чтения он произнес другое благословение: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, давший нам истинную Тору, и насадивший среди нас вечную жизнь».

При полученных привилегиях, Леон вполне сознавал всю ответственность перед Богом и народом. Грехи, за которые до этого отвечал его отец, теперь зачитывались ему. Навсегда незабываемыми остались слова отца, произнесенные перед развернутой Торой: «Благодарю Тебя, Боже, за то, что Ты освободил меня от ответственности за грехи моего сына». После этих слов отца Леон произнес молитву: «Боже мой и моих отцов, в этот торжественный, священный день, отмечающий мой переход из отрочества в мужество, я смиренно поднимаю свой взор к Тебе и заявляю со всей искренностью и правдивостью, что отныне буду соблюдать Твои заповеди и понесу полную ответственность за свои поступки в отношении Тебя. В раннем младенчестве я был введен в Твой завет с Израилем, а сегодня я снова вступаю в члены Твоего избранного собрания, как его активный и ответственный участник, чтобы всегда и перед всем народом провозглашать Твое святое имя».

Этот день праздновался особенным образом в кругу родных и друзей. Снова Леона осыпали подарками за его талмудическую речь, так называемую «Дераша». Речи некоторых раввинов на этом празднике подчеркивали важность религиозной зрелости, и торжественность такой ответственности еще больше отягощала сердце юного Леона. Он прекрасно знал, что помимо 613 библейских заповедей (мицвот), содержащихся в Торе, по подсчетам раввинов, были еще бесчисленные раввинские предписания и постановления, которые тоже нужно было строго и тщательно соблюдать, потому что они ставились даже выше заповедей Торы. Тяжкое бремя, возложенное на плечи Леона, может быть вполне оценено и понято только теми, кто сам принадлежал к священническому роду. Жить по предписанным стандартам было просто невозможно. Даже молитва, хотя и считалась насущно важной, тоже была бременем. В будние дни нужно было обязательно трижды в день, утром, в обед и вечером, читать длинные молитвы из молитвенников. Но еще длиннее были молитвы в субботу и в праздники, не говоря уже о торжественных периодах покаяния, так называемых «Ямим Нороим», включавших Рош Хашана и Йом Кипур (Новый год и День Искупления). Будучи религиозным евреем, Леон благоговейно повторял ежедневно свое кредо с исповеданием веры в пришествие Избавителя Мессии: «Верую полною верою в пришествие Мессии. Если Он и замедлит, я, тем не менее, буду ежедневно ожидать Его пришествия».

Помимо ежедневных молитв, Леон был обязан чтить Бога сотнями благословений в день, произнося так называемые «Меах Брахот». Короткое благословение он должен был знать наизусть про запас, чтобы быть готовым к любому случаю. Для питья воды и принятия в пищу какого-нибудь фрукта было два разных благословения. Также и для обычных и необычных, приятных и неприятных случаев жизни, при громе и молнии, буре или несчастье, были разные благословения. Молитва считалась заменой жертвоприношения, которого ни один еврей не мог приносить вне святилища. Поэтому вместо жертвы он говорил: «Да будет слово уст моих приемлемым для Тебя, наш Бог, будто я действительно принес всесожжение, жертву за грех». Это было основано на словах пророка Осии: «Возьмите с собою молитвенные слова и обратитесь к Господу, говорите Ему: отними всякое беззаконие и прими во благо, и мы принесем жертву уст наших» (14:3).

Леон Исаак относился очень серьезно к ежедневным молитвам (Йецер ха-Рах), в которых подчеркивал исповедание грехов и злых наклонностей, бия себя в грудь и выразительно произнося каждый написанный грех, хотя бы он даже никогда не совершал его. Единственным светлым пятном во всем этом религиозном упражнении и повторении молитв были места Писания, которые говорили о пришествии Мессии, восстановлении Иерусалима и Храма, возвращении на Святую Землю.

Леон любил петь песни Сиона и повторять «Шемонэ Эсрэ» (восемнадцать благословений): «Воструби великой трубою о нашем избавлении и освобождении. Подними знамя для сбора нас из изгнания. Собери нас со всех концов земли и приведи в нашу землю; возврати в город, город Иерусалим, для жизни нас в нем, как Ты обещал. Отстрой его в наши дни, как вечное строение, и утверди престол Давида, раба Твоего. Ускорь расцвет потомка Давида, Раба Твоего, и да будет рог Его возвышен Твоим спасением, потому что мы взываем к Твоему спасению весь день и надеемся на избавление».

Однако все эти религиозные обряды и молитвы не приносили Леону удовлетворения. Большинство из них вызывали сожаление, покаяние, плач над разрушением святилища и удалением из него божественного присутствия из-за грехов народа. Сильное впечатление производили на Леона ночные молитвы-вопли отца: «Горе мне, потому что Храм наш опустошен и Святая Тора сожжена со святилищем. Горе мне из-за убиения праведных мучеников, из-за того, что Его великое имя и святые заповеди были в поношении. Горе мне ради страданий во всех поколениях, ради поражения благочестивых отцов и матерей, пророков и праведников, тех, кто в раю. Горе мне из-за страданий Мессии, потому что наши грехи причинили их и наши преступления отодвинули время искупления нашего. Наши беззакония удерживают от нас благо. Горе детям, которых прогнали от отцовского стола. Хотя прошли века со времени разрушения Храма, я считаю, что это было в мои дни».

Как постановили раввины ещё в древности, ученики обязаны были посвящать треть своего времени изучению Мишны (самого раннего раввинского комментария), вторую треть времени – изучению Гемары, включая Галаху и Аггаду, и одну треть времени – изучению Священного Писания. Эта литература настолько обширна и глубока, что раввины называют ее «Ям ха-Талмуд» (океан Талмуда)[11]11
  Талмуд (евр. «изучение») – свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма, сложившихся в IV в. до Р.Х. – V в. по Р.Х. Составные части Талмуда: Мишна (от евр. «повторять») – собрание устного Закона, включающее различные тексты (Мидраши, Галаху и Аггаду); Гемара (евр. «завершение») – свод дискуссий по проблемам Мишны, публикуемый как комментарий к ней в изданиях Талмуда.


[Закрыть].

Леон был брошен в этот бушующий океан, чтобы в будущем стать эрудированным раввином, наставленным во всех строгих правилах и ритуалах. Естественно, что все эти занятия проходили на языках оригиналов: изучение Священного Писания – на древнееврейском, Таргумов – на арамейском, а Талмуда – на иврите III–IV вв.

Учившие Леона Талмуду были очень ревностны, и мальчику было нелегко удовлетворить их требования. Каждую субботу после обеда отец экзаменовал сына, а в его отсутствии – какой-нибудь назначенный заместитель. Леон должен был правильно отвечать на все их нарочито замысловатые вопросы. Пронизывающее око честолюбивых учителей следило за каждой процедурой во время этих испытаний, и горе тому ученику, который на чем-нибудь спотыкался.

Один такой экзамен Леон запомнил на всю жизнь. Ему пришлось предстать перед старым и очень известным раввином Шмуэлем. Тот просто забыл, что перед ним стоит, по сути, ещё мальчишка, и ожидал от него ответов на все свои вопросы. Учитель, в чьем присутствии велся экзамен, чувствовал себя униженным, потому что ученик не оправдал ожиданий. На следующей неделе он возложил еще более тяжелое бремя на плечи Леона.

Для того, чтобы буквально исполнить слова из Писания: «Рассуждай о нем (о Законе) день и ночь», – Леон должен был начинать свои занятия еще на заре, когда ночь и день сливались в одно целое. Леон договаривался с ночными сторожами, прося будить его еще до рассвета, но, чтобы не беспокоить родителей, придумал трюк: сторож тянул за веревочку, один конец которой был привязан к большому пальцу ноги Леона, а другой вел наружу, за окно дома. Этот метод срабатывал, и Леон мог тихонько покидать дом и не опаздывать на свои занятия.

В своем рассеянии далеко от родной земли еврей не обладает средствами соблюдения заповедей, как это предписано в Законе. С тех пор, как был разрушен Храм, простые люди впали в полную зависимость от раввинов и их толкований Священного Писания. От данного Моисею божественного Закона осталась только оболочка, но и та была начинена раввинскими суевериями. О таком почитании Господь сказал через пророка Исаию: «…Сердце же его далеко отстоит от Меня, и благоговение их предо Мною есть изучение заповедей человеческих…» (Ис. 29:13). Об этом жалком духовном состоянии сожалел и другой пророк: «…Два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды» (Иер. 2:13).

Вместо Божией праведности, укоренились самоправедность, предания и суеверия, и вместо божественной истины, любви к Богу и благоговения перед Ним – рабство и страх перед Богом, перед смертью и жизнью. В результате появился страх перед мертвецами и всякого рода духами. Суеверия преобладают по сей день, главным образом, среди раввинских ортодоксальных евреев.

Эти страхи и опасения обуревают умом и сердцем человека, особенно вечером и ночью. Синагоги вызывают сердечный трепет у многих, кто проходит мимо них в полночь или в предрассветные часы. Множество рассказов о духах и привидениях связаны именно с синагогами, словно души умерших, которые при жизни пренебрегали своей религиозной жизнью, собираются здесь по ночам на молитвенные собрания, для исполнения обрядов и церемоний. Суеверное поверье гласит, что в случае, если число этих мертвецов не достигнет десяти, нужного числа для общей молитвы и чтения свитков Торы, они могут причинить внезапную смерть прохожему – просто ради того, чтобы получить нужное число душ в своем собрании. Это особенно угрожает будущему раввину, чье присутствие незаменимо при чтении свитка перед собравшимися духами. Поэтому молодой Леон всегда с трепетом проходил мимо синагоги в ночные часы. Для предохранения мальчика от возможного убийства дед посоветовал ему применять на пути домой кабалистическую формулу и повторять Псалмы (91 и 106:13–14). Другим видом защиты, по совету того же деда, был застекленный пятисторонний фонарь с нарисованной на каждом стекле звездой Давида.

Укоренившись в раввинской науке, Леон мог позволить себе, наконец, заняться светским образованием. Умственные способности и прилежание помогали ему идти в раввинской школе в ногу с остальным классом не только по религиозным предметам. Он успешно усваивал и другие науки. Леон любил географию, историю и физику, был весьма увлечен иностранными языками. Естественно, такие занятия требовали жертв, нужно было отказываться от чего-то другого, особенно от драгоценного сна, и так уже сокращенного до минимума. Слова «упорный труд» стали девизом Леона.

Раввины прекрасно знали, почему они запрещали задавать некоторые вопросы на библейские темы. Чем больше еврей старался исполнить церемониальный закон, предписанный в Ветхом Завете, тем больше возникало у него вопросов и трудностей, тем меньше было духовного удовлетворения. Церемониальные суррогаты истины становились в их жизни все более бессмысленными и пустыми. Ревность по Богу, желание угодить Ему умножением количества молитв, постов, добрых дел и многими другими путями оставляли душу голодной, ее жажда не могла быть утолена. Вся еврейская религия основана на прошлой славе и совершенно лишена того, что могло бы облегчить душевные муки сегодня. Религиозные евреи были лишены сути своей мессианской надежды.

«Почему евреи должны страдать как нация? Не должны ли праведные цадики и хасиды быть исключены из общего страдания? Наш народ, в своем большинстве, по сравнению с периодом пророков и Храма, более верен Богу, чем когда-либо раньше. Теперь в Израиле нет идолопоклонства. Почему же нынешнее рассеяние длится дольше, чем все прежние?» – примерно так думал Леон. Все эти вопросы мучили его. Он не находил на них ответов ни у раввинов, ни у отца, ни в доступной ему раввинской литературе. Причину такого длительного рассеяния раввины объясняли так: «Мы согрешили против Бога, и Он ждет, пока мы станем лучшими евреями». Это часто повторялось в общей молитве, «Унипней халусину», во время торжественных праздников Нового года (Рош Хашана) и Дня Искупления (Судного дня – Йом Кипур).

Однажды друг Леона по семинарии, некто Б., открыл ему свою тайну, что он читает труды «Кури», «Мор Иерохим» и другие философские книги, которые открыли ему глаза на разные аспекты религии и дали больше удовлетворения душе. Он пригласил Леона присоединиться к нему и предложил вместе изучать книги пророков.

С одной стороны, можно было понять, почему столпы ортодоксального еврейства требовали сторониться упомянутых книг, которые они за «иной характер» называли «Сфорим Хитцоним» (вредные Писания). Но Леон не мог понять, почему нужно было пренебрегать также пророческими книгами. Он знал об указе не размышлять над ними, потому что «они притягивают», к чему раввин Соломон бен Итцхак Раши прибавил слово «минут» – еврейскую аббревиатуру, означавшую, что такие рассуждения влекут к принятию веры в Иисуса из Назарета. Однако Леон пока ещё не знал, что именно в них притягивает, и если книги пророков – часть Божьего Слова, то он был обязан познакомиться с ними поближе.

Зная о благочестивом и благодушном характере своего друга и его глубоком знании Талмуда, Леон, в конце концов, присоединился к занятиям с ним, и перед юношами открылся необъятный простор для мысли. Вскоре Леон втянулся в пророческие книги и их мессианские предсказания, которые наводнили его голову массой новых вопросов.