Текст книги "Жизнь лишь одна. Повесть о миссионерской выносливости"

Один из учителей Леона по нерелигиозным предметам нашел в нем интересного собеседника и стал его другом. Все чаще и чаще он говорил с ним о современных идеях, о более полезном будущем, чем профессия ортодоксального раввина. Правда, он так и не посоветовал Леону ничего конкретного. Когда учитель уехал, с первой почтой от него пришла странная книжка на еврейском языке, в красивом переплете. В приложенной записке учитель советовал Леону тайно прочитать книгу и никому не говорить о том, что он ее читал. Никаких других объяснений не давалось.

Книжка называлась «Брит Хадаша» – Новый Завет. Для Леона он оказался действительно новым. Прочитав первую страницу, он недоумевал о секретности, о которой предупреждал его учитель, не понимая, для чего нужна была такая осторожность. Слова «Авраам родил Исаака и Исаак родил Иакова» были старой, знакомой с детства историей. Решив, что его друг-учитель разыгрывает его, подсунув ему религиозную книгу, Леон пошел к своему другу Б. и показал Новый Завет ему. Тому книга тоже показалась загадкой, и он оставил ее без внимания. В те дни настоящее имя Христа евреи не произносили вслух, о Нем не упоминали в раввинской литературе. В отдельных брошюрах Его иногда называли Ишу, но чаще всего употребляли более кощунственное слово – Толи (повешенный). Новый Завет никогда не распространялся среди евреев, и поэтому понятно, почему ни название книги, ни ее начало ничего им не говорили.

Любопытство Леона к новой книге и совету хранить ее в секрете возрастали с каждым днем. Новый Завет стал своего рода «запретным плодом». Однажды, когда открыв его, Леон углубился в чтение, его внимание привлекли слова из пятой главы Послания апостола Павла к римлянам, странные слова, поразившие его, как удар молнии: оправдание верою, мир с Богом, доступ к благодати, радость, надежда, слава. Сделав это открытие, Леон помчался стремглав к своему другу Б. Совместное чтение восьмой главы Послания к римлянам открыло перед ними новый, неведомый мир и вызвало бурю противоречий в душе. Всё это звучало совсем по-другому, не так, как талмудическое учение раввинов!

Внезапно Леон понял, почему с этой книгой обращались с такой осторожностью, и решил уделить один час в неделю для ее изучения, это было обычно поздно вечером. Из седьмой главы он узнал, что автор обращается к тем, кто изучал и знал Тору, к тем, кому она известна на еврейском языке, потому что он писал: «…Ибо говорю знающим закон…» (Римл. 7:1).

Вскоре по городку поползли слухи, что самая ужасная книга «о Толи» ходит по рукам среди раввинской молодежи. Старший раввин издал указ для провозглашения во всех синагогах и талмудических школах; он требовал немедленно выдать ему опасную книгу, которую он назвал «Трейфе Поссул». Леон догадывался, что речь идет о его книге, но не понимал, каким образом раввины узнали о ней. Так как название книги не упоминалось в указе и никаких других признаков ее не было названо, Леон ожидал дальнейшего развития событий. Однако проходили дни, и никто не откликался на воззвание. Тогда старший раввин добавил, что он уверен: те, кто будут читать эту книгу, впадут в «шмад» (слово, которым называли обманщиков и язычников).

Весь город повергся в панику. Раввин требовал принести к нему все «Сфирим Китсоним» (книги, не имеющие применения у раввинов). Некоторые родители, не разбираясь в этом вопросе, приносили ему раввинские и другие школьные книги, но той книги, которую он искал, среди них не оказалось. Когда раввина спросили, откуда он узнал о том, что книга есть среди молодежи, он ответил, что получил письмо о том, что самая опасная книга, которой пользуются мешамудим (отступники от веры, предатели), была прислана одному из юношей общины, но он не знал в точности, как называется книга и кому она была прислана.

Теперь Леон и его друг Б. не сомневались: книга, которую искал раввин и весь городок, была у них в руках. Отдать ее раввину было не так-то просто, потому что это было бы равносильно добровольной отдаче себя на всеобщий позор. Уничтожить книгу – означало бы нагнетание паники, охватившей многих жителей, а отослать ее раввину по почте было бы трусостью. Раввин пригрозил, что если «заклятая книга» не будет сдана ему, гнев Божий посетит всю общину, погибнут беременные женщины, молодые матери и дети. «Я не успокоюсь до тех пор, – заявил он, – пока книга не будет уничтожена на моих глазах!» Матери плакали, отцы пребывали в растерянности, а возмущению ревностных раввинов и старейшин общины не было предела, поэтому Леон и его друг решили отнести книгу раввину и рассказать ему, каким образом она попала в их руки. В своё оправдание юноши могли сказать, что почитали её «лишь немножко».

Однако исполнив это намерение, Леон и его друг попали в еще большую беду. Им не дали шанса объясниться и оправдаться. Раввин в ярости приказал немедленно швырнуть книгу в огонь, не позволив никому прикоснуться к ней, дабы не оскверниться. Книгу бросили в пламя под чтение слов из Второзакония: «…И так истреби зло из среды себя» (13:5). Друг Леона попытался спасти красивую обложку книги, хотел вырвать несколько страниц из нее, но прислужник раввина дал ему звонкую затрещину, и книга полетела в огонь. Об уничтожении книги было немедленно объявлено во всех синагогах, но волнение продолжалось, потому что владельцы книги, Леон и его друг, все еще оставались членами общины. Против них поднялась неописуемая буря гонений, которая долго не стихала.

Несмотря на большое уважение к родителям Леона, голосованием собрания было решено исключить его из Штебель – специального зала для богослужений благочестивых хасидов, членами которого были Леон и его отец. Совершенный Леоном грех позором ложился на все общество. Никто их тех, кто помог бы Леону в любом другом случае, не решился заступиться за юношу теперь, хотя все любили его. И тут произошло нечто неожиданное. В одну из суббот, когда община собралась на богослужение, в синагогу пришла группа молодых евреев из другой общины и потребовала отмены наказания, заявив: «Мы не уйдем отсюда и не позволим вам развернуть свиток Торы для чтения до тех пор, пока вы не восстановите членство сыну Елеазара, священника». Лидер группы, человек влиятельный, добился успеха в этом деле, и членство Леона было восстановлено. Отец и сын могли опять быть вместе в синагоге и специальном зале для хасидов. Тем не менее, более ревностные знатоки раввинской науки продолжали выступать против Леона и его друга, оба должны были терпеть унижения, упреки и гонения.

Упавший на семью позор причинил немало страданий матери Леона, которая, несмотря ни на что, осталась преданной своему первенцу, сыну ее надежды, что для него было огромным утешением. К великому удивлению Леона, обличение отца оказалось не таким строгим, как он ожидал. Отец отнесся весьма мудро и благосклонно к эпизоду с книгой и не придавал ему слишком большого значения. Леон был благодарен отцу за такое отношение к своему поступку.

Возмущение и протест Елеазара были направлены против тех, кто посмел унизить его, отца, несправедливым осуждением сына. Ради его безопасности, отец решил переехать в другой город. Перевозя всю семью, он не только спасал Леона от гонений, но и устраивал новое гнездо для всех своих домочадцев. На новом месте Леону было легче продолжить свои раввинские и светские занятия. Те успехи, которых он до сих пор достиг, подстегивали его на большие и ускоренные достижения в области образования, но зоркость отца, следившего за всеми его общениями, казалось ему иногда излишне строгой. Теперь отец хотел знать всех товарищей и коллег сына в городе. Это было похоже на недоверие и возмущало Леона.

У отца были причины не доверять своему первенцу. Леон тайно переписывался со своим другом Б., от которого он узнал, что тот, получив раввинский диплом, решил не принимать места в какой-либо общине, потому что этот шаг противоречил его нынешним взглядам. Леон понял, что интерес его друга к «запрещенной книге» был больше, чем простым любопытством.

Среди студентов раввинской школы в городе В. был исключительно талантливый юноша по имени Самуил, сын уважаемых родителей, а возрастом чуть старше Леона. Интеллигентный юноша, Самуил мыслил более прогрессивно, чем было известно о нем в его кругах. Леон нашел в нем друга по сердцу своему и получил полное одобрение отца. Оба юноши любили игру на скрипке и часто играли вместе, но только в совместных занятиях обнаружилось, что взгляды Самуила близки к взглядам покинутого Леоном в родном городе товарища, проводившего немало времени за изучением «других вещей». Это обстоятельство еще больше сблизило молодых людей.

Однажды разговор зашёл о книгах, и Леон коснулся своего знакомства с «уникальной книгой», на что Самуил ответил, что у него тоже есть «очень редкая книга». Любопытство Леона было возбуждено, и он начал просить товарища показать ему свою книгу. Долгое время Самуил не поддавался уговорам Леона, но однажды все же согласился принести книгу на их следующую прогулку в лесу. Приподняв полу пальто, Самуил позволил Леону бегло взглянуть на нее, но этого было достаточно. Леон сразу же узнал «Брит Хадаша». Выражение лица Леона выдало его знакомство с Новым Заветом, и оба товарища рассказали друг другу, каким образом они познакомились с этой книгой. Рассказ Леона произвел большое впечатление на Самуила, но тот факт, что книга снова была перед ним, вызвал трепет в сердце Леона, и он задрожал от страха. Леон чувствовал, что в его жизни происходит нечто, над чем он не имеет никакого контроля, нечто роковое…

Еще более волнующим был рассказ Самуила о том, как он получил свой Новый Завет. Его знакомый встретился в поезде с одним евреем. В разговоре обнаружилось, что этот еврей верит в Него, в Того, кого в общине называли Толи. И не просто верит в Него, но верит, что Он и есть Мессия Израиля! В дальнейшем разговоре этот попутчик приводил такие доводы и верные доказательства из пророческих книг, что знакомый Самуила, будучи весьма религиозным и сведущим в раввинистическом богословии человеком, настолько сильно заинтересовался этим предметом и изучением запретной книги, что веривший в Толи спутник подарил ему Новый Завет. Он начал сравнивать ее с Библией, мессианскими обетованиями, историей и убедился, что этот попутчик представил ему истину.

Своими новыми убеждениями знакомый Самуила поделился с юношей, говоря, что «евреи совершили роковую ошибку, отвергнув Того, Кто был обещанным Мессией, по имени Иешуа, Которого ревностные вожди народа из зависти предали в руки язычников, которые распяли Его на кресте как преступника, и таким образом Он сделался Толи (повешенным)». При этих словах на глазах Самуила выступили слезы. Он остановился, но потом с новым сильным чувством рассказал о дальнейшей судьбе своего знакомого: «Заметив перемену в сыне, отец прозревшего еврея начал жестоко преследовать его. Он пытался уничтожить книгу, а сын всеми силами защищал ее. Но в конце концов книга была порвана, осталась без обложки. Взяв то, что от нее осталось, мой знакомый бежал из дому, и никто не знал, где он. Через несколько месяцев я получил от него письмо из Англии и пакет, в котором была эта книга. В письме, помимо другого, говорилось: „Я очень дорожу этой книгой. Она открыла мне духовные очи и помогла найти моего Спасителя! Посылаю ее тебе“».

Самуил попросил Леона не упоминать больше об этой книге. Он дорожил ею как реликвией и подарком от друга, но хранил ее втайне. Несмотря на то, что он был хорошо знаком с ее содержанием, оно не коснулось его сердца, как можно было предположить.

Леону очень хотелось почитать Новый Завет, потому что то, что он когда-то прочитал в Послании к римлянам, вызвало в нем желание узнать больше. Однако Леон нигде не мог достать эту книгу. В то время, о котором идёт речь, работа еврейских христианских миссий, особенно в Российской империи, находилась только в зародыше.

Постепенно новый свет начал проливаться на жизнь Леона. Из переписки со своим другом Б. он узнал больше о причинах, почему тот решил отказаться от карьеры раввина. Это встревожило Леона, но не изменило направления его занятий, он продолжал раввинское обучение, хотя в своем окружении видел много разочарованных студентов, сожалевших о напрасно потраченном времени.

Самуил познакомил его с группой маскилим (приверженцами движения еврейского просвещения «Хаскала»)[12]12
  «Хаскала» (евр. «просвещение»), отсюда – маскил, маскилим («просвещенный», «просвещенные») – еврейское идейно-просветительское, культурное, литературное и общественное течение, возникшее в Европе во второй половине XVIII в. «Хаскала» стала провозвестницей всех течений еврейской национальной мысли в последующие два столетия.


[Закрыть] и с «Ховевей Цион»[13]13
  «Ховевей Цион» (евр. «любящие Сион») – просионистское движение, образованное в 1884 г. из ряда разрозненных групп (в основном, из России). Движение проложило путь между ранними спонтанными идеями возвращения к Сиону (в духовном смысле) и политическим сионизмом (Т. Герцль).


[Закрыть]. Несмотря на то, что их занятия были довольно безобидными, просветительными, направленными на возрождение еврейского языка и репатриацию еврейского народа на Святую Землю их отцов, оппозиция со стороны ревностных раввинов-фанатиков была повсеместной. Раввины изо всех сил старались искоренить это молодое движение.

Президентом этого общества был некто П., врач и крупный ученый, и таким же был д-р Б., его секретарь. Членами общества были серьезные интеллектуалы, в том числе молодёжь. Общество содержало просветительский центр с бесплатными высшими курсами для еврейских студентов – чтобы подготовить их к учебе в университете. Такая возможность учиться для молодых евреев в тогдашней России имела огромное значение, они страдали от государственных ограничений, налагаемых на всех евреев. Знание Леоном иностранных языков было радушно встречено в этом обществе, и он вскоре вошел в редколлегию газеты «Заря», печатавшейся с помощью гектографа.

Воодушевленный президентом общества и другими членами группы, Леон начал готовиться к карьере фармацевта. Он убедился, что от раввинской карьеры ему следует отказаться, хотя для него она была многообещающей. Это решение встревожило и разочаровало родителей Леона и других его родственников и друзей. После неприятных споров в семье Леону пришлось покинуть родной дом.

Самым подходящим местом для достижения новых целей Леона была Варшава, столица Польши, находившейся тогда под властью Российской империи. Польша пользовалась некоторыми автономными привилегиями, и ограничения для евреев были здесь значительно слабее, чем в России. Только тут евреям разрешалось селиться большими общинами, в Польше им предоставлялась возможность получать свободные профессии в местных университетах.

Покинув родную семью, отказавшись от домашнего уюта, Леон пришел к выводу, что свободная жизнь вовсе не легка. Однако предусмотрительность и добрые советы друзей помогли ему пройти эту фазу своей жизни довольно безболезненно. Ему посоветовали взять курс бухгалтерии в деловом училище, что помогло ему, после обретения некоторой доли умения, зарабатывать достаточно средств на пропитание и кров. И все же Леону нужно было приспосабливаться к новым условиям и непривычной среде. Правила и ограничения на новом месте тормозили его занятия, и вообще, вся эта борьба за существование оказалась труднее, чем он ожидал.

Глава 3
Божье расположение

Поговорка «человек предполагает, а Бог располагает» неоднократно подтверждалась в жизни Леона. После того, как планы в области раввинской карьеры рухнули, причем явно с помощью Божьего вмешательства, это же вмешательство, не менее явно, сыграло важную роль в его будущих планах. Не узнавая и не понимая Божьего водительства, Леон дважды соприкоснулся с Новым Заветом, но ему хотелось отбросить и забыть пережитое, он решительно направился к новым целям.

Однажды в комнату, которую Леон снимал у знакомых евреев, вошел сын хозяина и взволнованно рассказал ему о том, что он только что увидел на улице: «Какой-то еврей распространял трактаты и книги на еврейском языке и идиш, и это ужасно возмутило всех, живущих вокруг евреев. Улица усыпана разорванными трактатами и книгами, а сам книгоноша едва унес ноги после грубого нападения!» Леону очень захотелось самому увидеть, что творится на улице, потому что это было явно нечто необыкновенное. Почему нужно нападать на еврея только за то, что он распространяет литературу на еврейском и идиш? Зачем нужно уничтожать его литературу? Тут Леон сообразил, что это событие может представить огромный интерес для него. Он помчался на место происшествия. По пути встретил раскрасневшегося еврея с помятыми и порванными трактатами в руках. Леон спросил его, видел ли он все происшедшее на площади. Тот ответил: «Да, я видел это и сам принял участие в изгнании мешамуда! Теперь он никогда больше не посмеет раздавать свои книги».

Придя на площадь, Леон увидел там евреев, возмущенно обсуждавших происшедшее, а вокруг все еще валялись обрывки литературы. Леон осторожно поднял несколько листовок. Они были написаны на идиш, и Леон был разочарован, потому что он больше интересовался еврейской литературой. Идиш считался жаргоном простонародья. Отбросив эти первые листки, он поднял другие и нашел на одном из них печать с адресом, где можно было заказать литературу на разных языках.

Несмотря на внутреннюю тревогу при воспоминании о последствиях первого знакомства с «запретной книгой», Леона тянуло пойти по указанному адресу. Стараясь быть осторожным, он, как евангельский Никодим (Иоан. 3 гл.), пошел туда под вечер. Дверь ему открыл приветливый человек, пригласил войти, несколько раз повторив еврейское приветствие: «Шалом алейхем!»

Адрес был правильным, но, глядя на типичного еврея с черной бородой, Леон с удивлением спросил его, где он может купить «Брит Хадаша». «Вы можете получить ее здесь», – ответил мужчина и начал задавать гостю вопросы, пытаясь побольше узнать о нем. Он хотел выяснить, почему Леона интересует именно эта книга. Стоя перед этим человеком, как на раскаленных углях, юноша пытался избежать разговора. Он спешил получить книгу и поскорее уйти, но господин Зильберштейн, хозяин дома, не торопился завернуть и передать книгу Леону. Последовавшие вопросы на какую-то тему вызвали раздражение и горячий спор.

Господин Зильберштейн хотел знать, был ли Леон на площади, когда евреи напали на него. Отвечая на этот вопрос, Леон поинтересовался, почему тот раздает литературу, заведомо зная, что она будет уничтожена фанатиками. С грустью в голосе Зильберштейн ответил: «Если бы только наш народ знал, что он попирает ногами сокровище, уничтожает Слово Жизни, люди бы никогда этого не делали! В духовной слепоте они отвергли Мессию, о Котором говорится в этих книгах. Я пускаю хлеб свой по водам, и он в свое время принесет плод».

Леон был поражен, когда Зильберштейн, несмотря на то, что его прогнали и побили, сказал о евреях: «наш народ». Он привел текст из Евангелия, в котором Мессия проявляет сострадание к Своему рассеянному народу, заблудшим овцам дома Израилева, и добавил: «Господь Иисус велел нам любить врагов и молиться за ненавидящих нас без причины».

Искренность свидетельства Зильберштейна произвела сильное впечатление на Леона. Впервые в жизни он стоял лицом к лицу с евреем, который верил в Иисуса как в Мессию и проповедовал Его учение открыто и бесстрашно. Это было слишком для Леона, и он считал своим долгом возразить этому человеку. Талмудская схоластика, совокупно с современными знаниями и взглядами, была оружием Леона против Зильберштейна, но тот смело пользовался обоюдоострым мечом Божьего Слова, цитируя одно за другим тексты из Священного Писания. С каждой минутой Леон умышленно накалял обмен мнениями, а Зильберштейн проявлял исключительное терпение и понимание выдвигаемых Леоном аргументов. Однако цитаты из Нового Завета о покрывале Моисея на глазах и сердцах евреев (2 Кор. 3:13–17) и цитаты из Торы только подлили масла в огонь, и Леон снова попросил Зильберштейна дать ему желаемую книгу, чтобы поскорее уйти из дома, в котором ему стало слишком жарко.

Зильберштейн объяснил Леону, что ему нечего бояться, потому что если даже кто-нибудь придет, это будет либо такой же ищущий человек, как он, либо тайный верующий в Мессию, каковых в городе немало. Последнее утверждение удивило Леона, но он ничего не сказал, быстро распрощался с Зильберштейном и буквально побежал домой, спрятав запретную книгу под пальто.

Свидетельство Танаха[14]14
  Танах – название Ветхого Завета по первым буквам входящих в него текстов: Тора, Небиим (Пророки), Ктувим (Писания). В русском языке устоялось именно такое прочтение.


[Закрыть], всей еврейской Библии, которую Зильберштейн называл «удостоверительными документами, подтверждающими мессианство Иисуса из Назарета», было действительно поразительным. Хотя Леон почти наизусть знал все приведенные цитаты и еще множество других текстов, ему никогда не приходило в голову, что они относятся к Иисусу. Он не мог видеть связи между ожидаемым Мессией Израиля и христианским Иисусом других народов. Для него это стало самым ужасным камнем преткновения и толкало его на новые споры с этим человеком, которого он считал обманщиком, впавшим в ересь, т. е. нешоме.

Леон чувствовал, что оспорить доводы этого человека – его священный долг, и считал бы великой победой, если бы ему удалось возвратить его в еврейскую веру. Но каждый раз цитаты Зильберштейна и простые доводы на основании Священного Писания только еще больше тревожили разум Леона и усиливали его внутреннюю борьбу.

Прошло несколько недель, и Леон опять пошел к Зильберштейну. Они продолжили прежний спор, начатый во время прошлого посещения. Заметив, что Зильберштейн не очень силен в раввинских и философских аргументах, Леон усложнил спор применением цитат из Ветхого Завета, смешивая их с софистикой и уловками раввинских толкований. Со временем Зильберштейн привязался к своему противнику и приглашал его к себе как можно чаще. Леон, со своей стороны, хотя и был очень занят, заинтересовался беседами со своим оппонентом, хотя и не слишком внимал его объяснениям. Когда свет истины относительно Мессии начал просвещать ум Леона, это вызвало обратный эффект и очень глубокую реакцию, больше прежнего усугубившую внутреннюю борьбу в его душе. «Это не может быть правдой, – говорил он себе, – если Иисус – Мессия, тогда весь еврейский народ находится в затруднительном положении, потому что отверг Его. И тогда все потеряно и надеяться больше не на что…» Леон вдруг понял текст из Плача Иеремии, примененный апостолом Павлом в Деяниях апостолов (17:25) к Иисусу из Назарета как Мессии: «Дыхание жизни нашей, помазанник Господень, пойман в ямы их, тот, о котором мы говорили: под тенью его будем жить среди народов» (Плач Иеремии 4:20).

Мысли о судьбе своего народа, который он беззаветно любил, угнетали Леона. Зная, с какой тоской и нетерпением евреи ожидают своего Мессию, он не мог себе представить, что в истории Израиля могло быть время, когда этот народ отверг Того, Кого так ожидал! Ведь Христос мог доказать им, что Он – обещанный Мессия, и тем самым удовлетворить их ожидания и тоску. Невольно в сознании Леона возникла та же мысль, которую апостол Павел выразил в одном из своих посланий: «…Мы проповедуем…премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (1 Кор. 2:7–8). Павел сказал в синагоге в Антиохии: «…Жители Иерусалима и начальники их, не узнавши Его и осудивши, исполнили слова пророческие, читаемые каждую субботу…» (Деян. 13:27). Леон был готов отказаться от всего этого как от относящегося к прошлому. Если отвержение Христа было народной ошибкой, тогда ее уже нельзя исправить.

Прошло несколько недель. Леон перестал ходить к Зильберштейну, хотя тот настойчиво приглашал его на беседы. Что-то сильно тревожило и пугало Леона, и предчувствие приближения чего-то необъяснимо нового и важного не покидало его ни днем, ни ночью.