Текст книги "Ходила младёшенька по борочку"

Глава 13

Николка, как ни старался, но догнать Любашу так и не смог. Пока он нашёл извозчика да сговорился с ним, время было уже упущено. И хотя возница постоянно погонял лошадей, ни одной коляски впереди они не видели. Парень внимательно глядел по сторонам, на душе было тревожно. Уж больно эта Сима его настращала, что Любушке грозит большая беда, и он переживал за девицу. У первого же постоялого двора остановились. Он бросился узнать, не ночует ли тут Любаша. Но такой постоялицы не оказалось. Николка поговорил с ямщиками, которых там нашёл, с трактирщиком и его помощником и выяснил, что был тут какой-то господин, хотел остановиться на ночлег и даже узнавал, чем тут можно отужинать. И девка чернявая сидела у него в повозке. Но пока доктор всё разведывал, девица-то тем временем и сбежала. Барин на кучера набросился, что не стерёг девку. А тот ему отвечал, что его не стражником нанимали. Кинулись они искать беглянку, кто-то сказал, что видел, как она к монашке в коляску запрыгнула. Вот и погнали следом за ней. А больше никто ничего не знал. Николка долго колесил по заводу в надежде найти Любашу, внимательно всматривался в каждую женскую фигуру, но всё тщетно. Её и след простыл. Вроде бы и хорошо это, что Люба сбежала от доктора, только не попадёт ли она в другую беду? А, может, то была и не Любаша вовсе? Возница убедил его, что лучше остаться тут на ночлег, а утром двинуться дальше. Так и сделали.

Люба в это время уже спала на полатях в чужой избе, а рядом с ней мирно посапывала сестра Макария и чему-то улыбалась во сне. Матушка Феофания расположилась в отдельной горнице, а хозяйка, худощавая подвижная старуха со сморщенным лицом, улеглась на печи. Возница в избу идти отказался, он устроился на свежем сене в большой телеге, которая стояла во дворе у старухи.

Утром бабка налила им парного молока, порезала домашний калач и выставила на стол деревянную миску с творогом. Помолясь, гости потрапезничали и стали собираться в путь. Дорога предстояла дальняя, а потому постарались выехать пораньше. Неспешно просыпающийся завод провожал их, глядя вслед закрытыми ставнями изб. Проехали вдоль пруда, перекрестились на купола красивого храма, отразившегося в тихой воде.

– Ишь, диковинка-то демидовская, так и стоит, наклонясь! – проговорила матушка Феофания, кивнув на башню, возвышающуюся возле храма.

Любаша с интересом засмотрелась на неё. Из рассказов Василки она знала, что есть в Невьянском заводе такая башня, которая словно к земле клонится, но вчера даже и не вспомнила об этом. До того ли ей было? Сейчас же она с интересом разглядывала это диковинное строение. Многоярусная башня и впрямь была наклонена на один бок, рождая у путников ощущение, что толкни её – она тут же и повалится.

– Ну, слава Богу, покидаем это раскольничье гнездо, – проговорила монахиня, ещё раз перекрестясь, – тут ведь, куда ни плюнь – кругом староверы. Привечали их Демидовы-то, потому как народ они работящий и непьющий. А кому хорошие работники не нужны? Эх, кабы не ересь их кержацкая… Но ничего, настанет однажды такое время, когда все они к единоверию придут.

Она вздохнула и задумалась о чём-то своём.

Вскоре выехали в поле, потом дорога пошла лесом. Любаша смотрела по сторонам. Теперь, когда тревоги остались позади, она могла спокойно любоваться окрестностями. Под защитой матушки Феофании девица чувствовала себя в безопасности. Неожиданно их обогнала какая-то повозка и остановилась впереди. Из неё выскочил мужчина. Он встал на дороге и широко раскинул руки. Любаша вздрогнула, решив в первый момент, что это доктор её настиг. Возница громко выругался и остановил лошадей. Монашки перекрестились.

– Люба! Наконец я тебя сыскал! С тобой ничего не случилось? – торопливо заговорил Николка, подскочив к коляске.

Любаша удивлённо смотрела на него, не понимая, откуда он тут взялся.

– Всё хорошо, – растерянно пробормотала она. – Зачем ты искал-то меня? Али дома чего стряслось?

– Да нет, у Беловых тоже всё хорошо, страдуют1414
  Страду́ют – занимаются заготовкой сена.


[Закрыть], Маруся там гостит, я заходил к ним давеча, передавал твои поклоны. Они обрадовались, бабы даже плакали от радости, потеряли ведь они тебя. И у Василки тоже всё наладилось, Лизавета поправилась.

Вести из родного дома порадовали её, но не внесли ясности.

– А чего ж ты тогда тут-то? Откуда взялся? – недоумевала Любаша.

– Серафима сказала, что ты в беде, так я вот… выручать… – слегка растерялся парень, видя, что с девицей и в самом деле всё в порядке, и понимая всю нелепость своего появления здесь.

– Не надо меня выручать, – улыбнулась Люба, – в Екатеринбург я еду.

– Я это… я тоже… туда, – смутился он. – Тогда ладно. Доброго пути вам!

– И тебе доброго пути, Николка! Авось, свидимся ещё! – улыбнулась ему Любаша.

Парень вернулся к своей повозке, досадуя на себя. Как же глупо получилось-то! И чего он так перепугался? Всё у Любаши хорошо. Ей и дела нет до его тревог. Ох, уж эта Серафима!

Люба оглянулась на садящегося в свою коляску парня и задумалась, осмысливая произошедшее. С чего это вдруг Николка бросился вызволять её из беды? Странно. И Сима тоже хороша! Учудила! Защитника следом послала! Опять же, не сбеги вчера Любаша от доктора, и помощь Николкина могла бы быть кстати. Если бы он успел.

Голос монахини вырвал её из раздумий:

– А каких же Беловых ты будешь, девица? Не тех ли, что постоялый двор держат на Верхотурском направлении?

– Да, – удивлённо проговорила Любаша, – а Вы у нас бывали, матушка?

– Бывала. Давно, правда. А что там с Василием-то вашим? Женат уже? В свой завод вернулся?

– Женат, из Екатеринбурга невесту привёз. Сын у них растёт. Дед питерский звал его к себе, но он захотел домой, на родину.

– Нашёл его дед-то, значит? Хорошо. Только родина-то у Василия в другом месте, не в вашем заводе он родился. Это я его к вам привезла. Теперь-то это уже не тайна.

Любаша знала, что с прошлым Василки связана какая-то загадочная история1515
  Эта история описана в романе «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан»


[Закрыть], и что в ней замешаны монашки. И вот, поди ж ты! Как тесен мир! Она попросила матушку Феофанию рассказать ей эту историю, и та предалась воспоминаниям. Любушка с сестрой Макарией увлечённо слушали её. А что может быть лучше в дальнем путешествии, чем захватывающий рассказ попутчика?

Потом настал черёд Любаши рассказывать о себе. Монахиню заинтересовало, как такое могло случиться, что Любаша покинула свой дом. И Люба начала повествование с того момента, когда она гостила у коконьки, не назвав лишь причину, по которой её туда отправили.

– Да, девица, – проговорила матушка Феофания, – все беды твои происходят от мужеского интереса. А тому виной красота твоя. Ох, погубит она тебя!

Любаша лишь плечами пожала. А что тут скажешь?

– Замуж тебе надо выходить, иначе погибель тебе будет через этот интерес, – сделала вывод монахиня. – Жених-то есть?

– Обещался один свататься по осени, – отвечала Любаша, – да только я-то за него не хочу.

– А родители твои чего ж? Не неволят?

– Нет, тятенька сказал, что против моей воли не отдаст, только если сама захочу.

– А разве нет такого, кто люб тебе? – не унималась попутчица.

Любушка смешалась. Не скажет же она, что есть, да не про её честь. Что женат он уже и вполне счастлив.

– Пока нет, – ответила она.

– А этот, твой защитник, чем не жених?

– Николка? – удивилась Любаша. Никогда она об этом и не думала. Какой он жених? Он же Василков друг!

– Ну да, Николка. Неспроста ведь он за тобой мчался? Спасать от беды спешил! Ой, неспроста!

Люба задумалась. И, правда, почему он решил ей помочь?

– Только вот я диву даюсь, – продолжала Феофания, – каких же ты кровей-то будешь? Не похожа ты на Беловых, мила дочь. Мать-то у тебя не цыганка часом?

– Нет, маменька русская, это отец был цыган, – слегка растерялась Любочка. Ничего не укроется от этой монашки.

– Видать, и тут тоже какая-то давняя история, не иначе! Может, поведаешь нам?

И пришлось Любаше рассказать всё, что знала девица о своём настоящем отце, которого она, хоть и смутно, но помнила. И о прежней кочевой жизни, что сохранилась в обрывках её детских воспоминаний, и о море, манящем её из прошлого. Из рассказов бабушки Натальи Люба знала, что матушка её без родительского благословения из дому сбежала – так сильно полюбила своего цыгана, что ничем её удержать не смогли. А ещё о том, как все её оплакивали, считая погибшей, но она потом вернулась.

– Вот за эти её грехи ты теперь и расплачиваешься! – сделала вывод монахиня, когда Люба завершила свой рассказ. – И не будет тебе покою от этих сластолюбцев, пока мужа себе не выберешь. За мужем-то оно, как за стеной. А не выйдешь замуж – непременно в какую-нибудь историю попадёшь, и тогда прямая тебе дорога в монастырь, погубят они тебя, греховодники! – продолжала матушка. – Лишь у Господа нашего найдёшь ты успокоение от всех этих мирских бед. Вон у сестры Макарии спроси, как нашла она утешение своей душе, решив Богу себя посвятить. Она пока ещё послушница, но уже стоит на верном пути. Теперь Господь спасает её и направляет.

Сестра Макария скромно потупила глаза.

– Расскажи-ка, сестра, девице, к чему мужской-то интерес приводит, – настаивала Феофания, – спасай её заблудшую душу, пока не поздно.

Любушка видела, что Макария не очень-то склонна ворошить своё прошлое, но подчинилась воле старшей. История её была проста и печальна. Рано осиротев, они с сестрой жили в Верх-Исетском заводе. Изба, доставшаяся им от родителей, была хоть и крепкой, но всё равно требовала мужских рук. А тут как раз и помощник объявился. За сестрой, которая была старше Макарии на три года, стал соседский парень ухаживать да по хозяйству помогать – то дров наколет, то приколотит чего, а весной с огородом поможет. С мужицкой-то помощью, оно и полегче стало. А вскоре он совсем к ним перебрался, женившись на сестре. Потом у них и сыночек народился. Такой был ревун, что никакого спасу. Уж и к бабке его носили, от сглазу заговаривали, а толку никакого – ревьмя ревёт день и ночь. Сестра извелась с ним вся. Вот бабка и сказала, что надо кочергу1616
  Кочерга – щетинка на теле младенца.


[Закрыть] выводить, тогда ребёнок успокоится. Протопили баньку, позвали ту старуху. Она принесла с собой тесто и давай его катать по распаренному тельцу малыша, говоря, что сейчас болезнь эту из него вытянет. А к тесту тому и в самом деле какие-то волоски прилипают, да такие жёсткие, будто настоящая щетина. Подивились сёстры этому, а бабка дело своё знает, руками ловко двигает да что-то наговаривает себе под нос. Вот она всё закончила, помыла малыша и завернула его в одеяло. Они с сестрой ушли в избу, а Макария осталась ополоснуться. Только она разделась, тут к ней в баньку сестрин муж и заскочил. Испугалась она, кричать принялась, а он рот-то ей зажал, а сам что-то нашёптывает, да на полок её заваливает. В это время дверь отворилась, и вошла сестра. Младенец-то спокойно уснул после бабкиного леченья, она и решила тоже ополоснуться. Ой, как она лютовала тогда! Отхлестала по щекам и сестру, и мужа. А муж-то возьми да и скажи, что не виноват он, что Макария сама его зазвала, спинку, мол, потереть просила. Та пыталась оправдаться, но всё тщетно. Так и осталась сидеть в бане, когда они ушли. Горько она плакала, не зная, что ей делать. В дом пойти она не могла, а деваться ей больше некуда. Вот и удумала она тогда руки на себя наложить. Нашла какую-то верёвочку да в предбаннике и повесилась. Очнулась уже в избе на лавке. Сестра вовремя подоспела, вынула её из верёвки да в чувство привела. После той истории не могла она больше дома оставаться, решила в монастырь уйти. С той поры и живёт там послушницей, к постригу готовится.

Любашу потрясла эта история, она по себе знала, как горько бывает, когда близкие люди тебе не верят. Интересно, матушка всё ещё считает её виноватой в Лизаветиной беде? И что же всё-таки случилось с Василковой женой? Сама ли она отравилась тогда или тут тоже чей-то злой умысел? Любушка вдруг почувствовала, как сильно отдалилась она от привычной заводской жизни, от дорогих ей людей – слишком много всего с ней самой приключилось в последние дни. Она как будто резко повзрослела за время своих скитаний. Теперь даже прежнее её чувство к Василке стало казаться ей не более чем детской привязанностью.

Глава 14

На закате подъехали к Екатеринбургу. Слегка утомлённая дорогой, Люба задремала, а когда открыла глаза, с удивлением огляделась по сторонам. После заставы, которую миновали путники, потянулись ветхие избушки окраинных улиц, постепенно они сменились богатыми домами. Повсюду блестели купола церквей, позолоченные закатным солнцем, сновали повозки, шагали люди. Всё тут было чужим, непривычным и совершенно иным, нежели в её далёком посёлке. И даже Тагильский завод, к которому она уже начала было привыкать, показался ей теперь почти родным и близким. А этот, совершенно незнакомый, пугал и завораживал одновременно. Любаша растерялась – как же она найдёт тут свою родню? Словно прочитав её мысли, матушка Феофания сказала:

– Мы тебя высадим возле тёткиного дома, на Уктусской улице. Я помню, где она живёт. Пришлось в своё время справки навести, когда Василий-то тут учился. Я ж за него в ответе перед Всевышним, коль такое участие приняла в его судьбе, а потому всю жизнь не выпускала его из виду. Все годы молилась о нём. Слава Господу, сложилась жизнь у парня. Теперь я за него спокойна.

Любаша молча кивнула.

Вскоре возница остановился возле кирпичного двухэтажного дома. Прощаясь, Любаша ещё раз искренне поблагодарила матушку за спасение и помощь.

– А ты приходи ко мне, девица, коли нужда появится, – ответила ей монахиня. – Сыскать меня нетрудно – Ново-Тихвинский монастырь подле Щепной площади. Отсюда рукой подать.

Любушка смотрела на бесцветное, сухонькое лицо монашки, которое на протяжении всего пути было почти отрешённым. Теперь же во взгляде старухи читалось такое тепло и понимание, что девице невольно захотелось обнять её на прощанье, но Люба лишь сдержанно кивнула. Сестра Макария пожелала ей доброго здравия, и в голосе послушницы прозвучало что-то едва уловимое, похожее на сожаление. Любаша тепло улыбнулась ей и направилась к дому.

– Ну, какая из неё монашка? – подумала Люба.– В этой девице столько жизни!

Повозка тронулась, Любушка ещё раз обернулась и помахала вслед своим неожиданным попутчицам.

Остановившись у ворот, Любаша слегка оробела – как-то её примут тут? Но деваться всё равно некуда, и она настойчиво постучала. Открыл ей Степан, Василков дружок. Любаша совсем забыла, что он служит у тётки Нюры. Да и он не сразу узнал девицу, ведь со времени Василковой свадьбы они не виделись, а Люба за эти годы очень повзрослела. Когда парень наконец-то понял, кто перед ним стоит, сильно удивился и проводил гостью в дом. А уж как удивилась тётушка Нюра! Даже испугалась, не случилось ли в их семье чего страшного, коли Люба одна отправилась в дальнюю дорогу. Когда девица поведала ей о своих приключениях, та всплеснула руками и заговорила:

– Надо срочно известить Ивана, что ты у нас! Небось, они там обыскались тебя.

Дома у Беловых и в самом деле все были в полном недоумении и тревоге – Любушка пропала в очередной раз. Именно в этот час, когда Люба добралась до тётки, Иван вернулся из Тагильского завода, куда отправился ещё на заре, и пересказывал семье привезённые новости. Он без особого труда отыскал дом доктора Иноземцева, но самого доктора дома не оказалось. Кучер, выводивший из ворот тройку коней, запряжённых в красивую коляску, сказал ему об этом. Иван хотел, было, разузнать у него, тут ли живёт Любаша, но в это время появилась хозяйка, и он обратился к барыне с вопросом о своей дочери.

– Нет здесь вашей Любы! – резко ответила та, садясь в коляску. – Сбежала она! Отплатила за мою доброту чёрной неблагодарностью!

И она подала кучеру знак трогать, а Иван так и остался стоять на дороге в полном недоумении. В это время за ворота выглянула высокая пышнотелая девка и поманила его к себе. Оказалось, что это горничная Серафима. Она-то и поведала Ивану историю Любаши, да ещё и про Николку сказала, которого она вслед за Любой вчера отправила. Весть о Николке немного успокаивала, всё-таки свой человек, авось, поможет несчастной. А подробности похищения Любушки из Лайского завода привели всех в ужас. Как же такое возможно, чтоб их девчонку выкрали какие-то негодяи?

– Бедная моя доченька! – запричитала Тюша. – И зачем только я тебя из дому-то отправила?! Ох, на погибель верную! Да что же тебе не везёт-то так? За что тебе всё это, девочка моя?

– Успокойся, Тюша! – прикрикнула на неё свекровь. – Дай дослушать Ивана!

Маруся подошла к невестке и обняла её. Тюша притихла, а Анфиса обратилась к сыну:

– Ты говоришь, она тех злодеев встретила и бежала от них?

– Ну да! – ответил Иван. – Перепугалась сильно. А доктор вызвался ей помочь. Только Сима сказала, что доктору-то нельзя доверять, потому и послала следом Николку.

– А Николка-то как там оказался? – недоумевала Анфиса.

– Не знаю, – растерялся Иван. – Я и сам не понял. Только знаю, что доктор вернулся сегодня утром и был сильно злой. Потом поехал на службу в госпиталь. Сима говорит, что жена ему скандал учинила, а тот оправдывался, дескать, просто помочь хотел несчастной, спасал её, а она, неблагодарная, в Невьянском заводе от него сбежала. Жена его бранила, кричала, что спасать – дело полиции, а он, мол, только и знает, что за юбками волочиться.

– С Николкой сбежала-то? – робко спросила Тюша.

– А кто ж его знает? – развёл руки Иван.

Повисло молчание. Каждый осмысливал услышанное. Иван смекнул, что надо бы вызнать, где сейчас Николка, и отправил к Танюшке сына Стёпку, чтоб спросил, не вернулся ли тот. Парнишка с готовностью бросился исполнять.

Вдруг заговорил Прохор:

– Ты говоришь, она в Екатеринбург поехала?

– Серафима так сказала, мол, доктор её туда хотел отвезти, – ответил Иван.

– Стало быть, надо Нюре отписать, может, она к ним явится.

– Да она ж там никогда не бывала! Как она их найдёт-то? – возразила Тюша.– Ой, сгинет ни за грош моя кровиночка!

– Она у нас девка толковая, – заявил Прохор, – захочет – найдёт!

– А захочет ли? – нервно проговорила Тюша.

И опять наступила тишина.

– Нету Николки! – закричал прибежавший Стёпка. – Как уехал, больше не вертался!

– Поеду-ка я к Нюре! – твёрдо сказал Иван.– Узнаю, как там. Авось, Павел поможет мне Любушку сыскать, пока она не сгинула совсем, у него связи всё-таки. Жатву без меня начнёте. На чугунке я скоро обернусь. Завтра с утра и отправлюсь!

Все согласно закивали.

– Может, и мне с тобой поехать? – проговорила молчавшая доселе Маруся. – Заодно и Егора проведаю да погляжу, как у него дела идут.

– Поезжай, Маруся, – подхватила Тюша. – И мне спокойнее будет, коли не один он в пути-то. А за ребятишками твоими мы с маменькой приглядим, не переживай за них.

На том и порешили. Иван с Марусей пошли собираться в дорогу, остальные занялись привычными ежевечерними делами. Только своенравная судьба распорядилась иначе и порушила все их планы.

Уже стемнело, когда прибежала заплаканная Матрёна с худой вестью.

– Беда, Анфиса Игнатьевна! Ой, беда! – причитала она. – Василий Прохорыч помирает, забили его, ироды окаянные! Едва живенького домой принесли.

– Не вой! – прикрикнула на неё побледневшая Анфиса. – Говори толком, чего там приключилось?

Та вмиг замолчала. Потом, всхлипывая, продолжила:

– Приходил посыльный, вызвал хозяина в цех, мол, какая-то там авария приключилась. Василий-то Прохорыч собрался да и ушёл. Темнело уже. Хозяйка Филю спать уложила и села с пяльцами, мужа ожидаючи. А вскоре сосед приходит, в ворота стучит. Говорит, что собаки его сильно лаяли, вот он и вышел с фонарём, да и увидал Василия Прохорыча в канаве за забором, избитого. И ещё видел он, как убегает кто-то по заулку.

– Собирайся, мать, я коня запрягать пошёл! – скомандовал Прохор побледневшей Анфисе и направился во двор.

Маруся пошла к Ивану, надо отложить поездку. Старший брат тут же вызвался ехать с родителями. Маруся с Тюшей вышли за ворота, провожая их. Новость всех потрясла. Каждый молча переваривал её.

– Пойдём, Маруся, помолимся за здравие Василки, – скорбно проговорила Тюша, закрывая ворота, и они разошлись по своим избам, где неугомонная детвора в тревоге дожидалась своих матушек.

Когда Прохор остановил лошадь у Василкиного дома, он очень удивился тому, что все окна светились, будто тут был какой-то праздник. Свечи горели повсюду. Кроме доктора, который сидел у постели сына, в доме они увидели и двух полицейских. Заплаканная Лизавета хлопотала возле мужа, едва пришедшего в сознание. Она клала ему на лицо компрессы, осторожно протирала ссадины и периодически нежно гладила его по руке. Несчастный слабо улыбнулся при виде отца и матери. Любовь и тревога в их глазах словно придали ему силы, и он даже сумел ответить на вопросы полицейского. Анфиса смотрела на лицо сына в багровых разводах и из последних сил держалась, чтоб не разрыдаться. Губы его распухли, один глаз заплыл, а бровь над ним рассечена. Речь давалась Василке с трудом, и он отвечал на вопросы больше жестами или движением глаз. Постепенно прояснилась общая картина происшествия. Он не видел, кто напал на него, но понял, что в руке у этого человека было что-то тяжёлое, скорее всего, камень, если судить по звуку, с которым он потом упал на землю. Мужик неожиданно возник за спиной, едва Василий отошёл от своего дома, причём появился совершенно бесшумно. Первый удар пришёлся бедолаге по плечу, так как в последний миг он каким-то образом почуял опасность и слегка увернулся, иначе тот пробил бы ему голову. Разозлившись, нападавший стал колотить его, что есть мочи, а Василий, насколько мог, отбивался. Потом он был оттеснён к канаве, оступился и упал. И быть бы ему там забитым до смерти, кабы не сосед, который неожиданно спугнул супостата.

Потом опросили Лизавету, и подошёл черёд прислуги. Матрёна ничего вразумительного не могла сказать. Приходил, мол, какой-то посыльный с завода, да и только. С самим Василием он разговаривать не стал, якобы спешил сильно, передал лишь, чтобы он скорей являлся, ждут его, дескать. Описать его она тоже не смогла. Вроде, молодой, безбородый, картуз надвинут на глаза, толком она его и не разглядела. Рубаха на нём тёмная да жилетка коричневая. Кабы знала, чем всё обернётся, так смотрела бы во все глаза. Она тут же всхлипнула и запричитала:

– Да что же это такое, только хозяйка оправилась после сильного отравления, только жизнь в доме наладилась, так новая беда!

Полицейский тут же ухватился за это и стал выспрашивать, как и когда приключилась история с хозяйкой. Матрёна начала вспоминать недавние события. Всё подробно обсказала. Как торговец рыбой ходил по домам и предлагал её, нахваливая, как она эту рыбу купила и приготовила, как хозяин в тот вечер задержался на работе, и Лизавета Фёдоровна первой попробовала блюдо. На вопрос о продавце Матрёна слегка стушевалась, потом сказала, что не запомнила его.

– У кого ты купила ту рыбу? – свирепо повторил вопрос полицейский. – Я же вижу, что ты его знаешь! А может, ты его сообщница? Вот посажу сейчас в кутузку, там ты мигом всё вспомнишь!

Тут служанка испугалась не на шутку и созналась, что это был её знакомый. Он когда-то, как и она, служил в доме господина Денисьева. Вернее, он появился там недавно, вместе с его молодой женой. Та привела с собой своих слуг, а вскоре выгнала некоторых мужниных, давно служивших в этом доме, в том числе и Матрёну. Зовут его Архипом, а больше она о нём ничего не знает, кроме того, что хозяйка теперь и его выгнала, а потому он и подался в новые края, сказывал, что фортуну искать.

– Ну, и искал бы свою фортуну где-нибудь в другом месте! – выпалил блюститель порядка. – Кругом прииски золотые да платиновые – Исовской, Лайский, Невьянский, где, как не там везенья искать? На Шумихе вон мужики песок моют, слиточки находят. А он рыбой торгует в поисках удачи! Не нравится мне это. А не он ли вчера посыльным-то приходил?

– Нет-нет! Посыльный был моложе, да и не похож совсем! – поспешила заверить его Матрёна.

Анфиса горько вздохнула:

– Чуяло моё сердце, что через господина Денисьева только беды нам выпадут.

Тут же пришлось объяснять, кто таков этот господин и какое отношение он имеет к потерпевшему.

– Дед, значится? Богатый? – почесал в голове полицейский. – И завещание, я полагаю, на господина Белова Василия Прохоровича написано?

Все кивнули, начиная понимать, куда он клонит.

– А жив ли дед-то? – усомнился вдруг полицейский. – Запрос надо делать в Санкт-Петербург. Похоже, у нашей истории именно оттуда ноги-то растут. Думается мне, что это молодая жена его (или вдова, не приведи Господи!) спешит наследство к рукам прибрать. Надо полагать, что и рыбка для Василия Прохоровича предназначалась, да затея сорвалась, вместо него супруга пострадала. А так бы вся семья могла погибнуть – и ни одного наследника!

Анфиса вздрогнула при этих словах, с ужасом глядя на полицейского. Тот замолчал, явно довольный своей смекалкой.

– А от деда давно вестей не было… Пожалуй, с Рождества, – проговорила Лизавета. – Неужто с ним чего случилось?

– Боюсь, что именно так, – ответил блюститель порядка.