Текст книги "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан"

Глава 3

Назавтра дед Степан отправился на рынок со своими корзинами. Василко вызвался ему помогать. Собрали корзины в две вязанки: одну, побольше, закинул за плечо дед, вторую – внук. Так и пошли вдвоём – старый да малый. Мать велела дочерям пойти в галантерейную лавку, прикупить ниток да иголок. Хоть приданое и давно шьётся-вышивается, да теперь надо с новыми усилиями за работу приниматься, поспешать, чтоб к осени сундуки полны были.

– Да поглядите там мануфактуру! – наказывала она сёстрам, – нет ли красной материи на сарафан, нето придётся ехать за ней куда-нибудь. И тесьму тоже гляньте, и широкую, и узкую.

– Может, не стоит пока торопиться с сарафаном? – робко спросила Нюра.

Предстоящее сватовство пугало её, не хотелось ничего слышать ни о нём, ни о связанных с ним хлопотах.

– Нет уж, лучше загодя приготовить, летом некогда будет рукодельем заниматься, – ответила мать, – я ведь не велю вам купить, а только присмотреть, выбирать я сама буду.

Так уж заведено, что после свадьбы молодуха должна ходить в красном сарафане до той самой поры, пока не разрешится первенцем. А уж потом можно и юбки с блузами носить, что стало теперь очень распространено. Молодайки надевают по несколько юбок сразу, как Лукерья, например. Чем больше нижних юбок – тем богаче семья, это все знают. Но Нюра не могла сейчас думать о нарядах, как, впрочем, и ни о чём другом. Мысль о том, что скоро закончится её беззаботная девичья жизнь, пугала. Кабы за Алёшу её выдавали, так она бы радовалась этому, птичкой бы порхала, ждала бы с нетерпением счастливого часа. А тут чужой дядька, немногим моложе отца. Есть, отчего кручиниться. Сёстры молча шагали в лавку, обходя остатки весеннего слежавшегося снега и грязные лужи. Марусе было так жаль сестру, что она вдруг сказала:

– А хочешь, я попрошу тятеньку, чтоб он меня вместо тебя выдал?

– Да что хоть ты такое говоришь-то!? – всплеснула руками Нюра и повернулась к ней.

Как же прекрасна была сестрица в своём порыве выручить её из беды! Руки сжались в кулаки, щёки разрумянились, а широко распахнутые карие глаза горели решимостью. Сёстры, хоть и были внешне очень похожи, но различались цветом волос и глаз. Маруся была и лицом смуглее, и коса её была тёмно-русой, в отличие от светлой Нюриной. Но главное её отличие было в более вольнолюбивом, решительном характере. Маруся схватила Нюру за руку и воскликнула:

– А что, я же всё равно ни в кого не влюблена! Зато тебя спасу!

– Глупая ты, Марусенька! Не за этого, так за другого меня тятенька отдаст, только не за Алёшу, он ведь сирота, гол как сокол! Сама же говорила, что отцу это не понравится. А ты ещё встретишь своего суженого. Может, хоть у тебя всё сладится по любви, – возразила она сестре.

Девушки уже купили всё, что хотели, когда отворилась дверь, и в лавку вошёл Алексей.

– Мне Васятка сказал, что вы тут, вот я и поспешил вас застать, – сказал он после приветствия, – мы с ним на рынке встретились.

Глаза Нюры осветились радостью, сердце учащенно забилось. Он специально шёл сюда, чтоб увидеться с ней! Все вместе они вышли на улицу.

– Брат твой сказывал мне, что замуж тебя хотят выдать, – обратился к Нюре Алексей, в глазах его застыла тревога. – Я хочу пойти к твоему отцу, в ноги кланяться, просить не отдавать тебя. Мне ведь без тебя жизни нет. Как же могу я выпустить из рук своё счастье?

– Как бы хуже не вышло, Алёша. Тятенька у нас крутого нрава. Если что не по нём – не перешибёшь! – тихонько возразила Нюра.

– Так ведь надо хоть попытаться! Чем чёрт не шутит! Неужель мы с тобой сами от своего счастья откажемся? Или я тебе совсем не люб?

– Люб, конечно! – воскликнула Нюра и тут же покраснела от своей смелости, опустила глаза.

Сердце её заныло от недоброго предчувствия.

– Может, всё-таки не стоит к отцу идти? – робко спросила она.

– Стоит, Нюра! – уверенно сказал Алексей, как отрубил.

– Боюсь, отец только сильней упрется. И что тогда? – умоляюще посмотрела она в его глаза.

– Тогда я выкраду тебя!

Она только ахнула и опустила глаза. Маруся взяла сестру за руку и потянула за собой.

– Так я сегодня буду у вас! Ждите! – крикнул вслед Алексей.

И он сдержал своё слово. Разговор с Прохором Степановичем состоялся во дворе, и Нюра знала о нём лишь со слов братца, который всегда вертелся рядом с отцом или дедом.

– Тятенька посмеивался над Алёшкой, – рассказывал Василко, – сказал, вот когда у него будет дом, в который он сможет молодку привести, пусть тогда и свататься приходит. А Алёшка сказал, что пойдёт к старателям под Шумиху, золото мыть, что к осени у него будет и дом, и деньги. А тятенька ему, мол, ждать не обещаю, посватают – отдам! Алёшка в ответ: «Вы родную дочь погубить хотите, она меня любит!» А отец: «Как любит, так и разлюбит!»

По мере его рассказа Нюра все больше мрачнела. Со страхом ждала, когда тятенька в избу воротится.

Прохор зашёл в дом и крикнул жене:

– Девок больше ни на какие гулянья не пускать! Хватит, набегались! Пусть дома сидят, рукодельничают! Ишь, соплюхи, кавалеров себе завели! Не хватало нам этих голодранцев! Еще, чего доброго, в подоле принесут, осрамят на весь завод! Вот замуж отдадим, пусть им мужья волю и дают! А у меня чтоб из дому ни ногой! Любовь у них! Мать твою так!

Нюра сидела на лавке, втянув голову в плечи и опустив глаза. Василко – рядом с ней. Маруся норовисто фыркнула и загремела посудой, готовясь подавать к ужину. Лукерья ушла к себе за занавеску и тихо всхлипывала там о своём. Ивана, как всегда, не было дома.

Вечером Анфиса вполголоса увещевала мужа:

– Ну, и чего ты разошёлся? Какая собака тебя укусила? Или забыл, как сам был молодым?

Они сидели на своей кровати за деревянной заборкой, которая отделяла их угол в избе, и тихо разговаривали.

– Вспомни, как ты меня отвоёвывал у других ухажёров, как старался отцу моему доказать, что я за тобой не пропаду, – продолжала жена.

– Так я ж тебя любил! – возразил ей Прохор.

– А твоя любовь не такая, как у других? Особенная какая-то? И Нюру любят, и, может, не меньше, чем ты меня когда-то. Чего ж гневаться-то? Дело молодое. Дочери у нас красавицы, в них грех не влюбиться.

– Страшно за них, Фисушка, – вдруг совершенно растерянно произнёс он и обнял жену. – Хочется для них лучшей доли. Мудрая ты у меня, понимающая. Не зря я за тебя бился когда-то!

– Мы с тобой тогда оба молодыми были, у нас и разницы-то всего шесть годков. А Нюру ты хочешь старику отдать.

– Да какой он старик! – возразил ей муж. – Мне сорок восемь, и я еще ого-го! А он и того моложе!

– Но у них разница в возрасте лет двадцать будет! Это немало!

– Зато будет жить наша Нюра, как у Христа за пазухой. Жених обещал беречь её, не обижать недобрым словом.

Послышались нетвердые шаги Ивана, потом шёпот Лукерьи. Слов было не разобрать, но понятно, что она ему выговаривает, плачет.

– Опять сынок в кабаке был, – со вздохом вымолвила Анфиса.

Прохор молчал. Она продолжала:

– Говорят, он на кладбище часто бывает.

– Понятное дело – сын у него там. Непросто ему сейчас, – выдавил Прохор.

– А когда ему было просто? Когда ты его силой на Лукерье жениться заставил? Или когда Алёнку хоронили? А ведь он её любил. Да и теперь, наверно, любит. Мертвых-то порой сильнее любят, чем живых. Мёртвые-то, Проша, уже не дадут повода в себе разочароваться. Да и первая любовь она такая, она жить спокойно не даёт. Люди говорят, Ваня часто ходит на её могилку. Загубили мы парню жизнь, ой, загубили, Проша.

– Да не каркай ты, мать, еще неизвестно, как бы он с этой Алёнкой жил. Всё наладится, вот увидишь!

– Ну, дай Бог!

А на полатях в это время шепталась молодёжь.

– Нюр, а ты, если за того дядьку замуж выйдешь, ты от нас уедешь? – спросил Василко.

– Придётся уехать, – со вздохом ответила сестра.

Маруся в это время с силой ткнула братца в бок и погрозила кулаком, мол, сестре и так тошнёхонько, ещё он тут с глупыми вопросами.

– А как же мы без тебя останемся? – не унимался он.

– А вот так и останемся! – рявкнула Маруся. – Спи давай, не приставай к сестре!

– А нельзя что ли всем вместе жить? Иван вон тоже женатый, а живёт с нами! – недоумевал малец.

– Нельзя, Василёк, – Нюра протянула руку и погладила братца по голове. – Мужчина всегда жену в свой дом приводит, или в родительский. Так заведено.

– А Екатеринбург – это далеко?

– Далеко, братец, – вздохнула Нюра.– Но ты будешь приезжать ко мне в гости.

Она только сейчас вдруг осознала, что замужество разлучит её не только с Алексеем, но и с родной семьёй. И ей стало страшно. Как же она будет жить одна в чужом доме, в чужом городе?

Тут отец цыкнул на них, и дом погрузился в тишину. Каждый лежал и думал о своём. Вскоре дыхание Васятки стало ровным, он всё более погружался в сон. Засопела и Маруся. Только Нюра никак не могла заснуть, погружённая в свои печальные думы. Перед глазами стояло лицо Алёшеньки. Как же он сегодня смотрел на неё! Глаза, всегда такие озорные, тревожно помрачнели, брови хмуро сдвинулись. Губы сомкнулись в упрямую складку. Нюра смотрела на него с замиранием сердца. До чего же он хорош, её сокол! Крупные русые кудри выбились из-под картуза. Ей вдруг так захотелось прикоснуться к ним, провести рукой по непослушным завиткам, что она даже сама испугалась такого смелого желания. Сейчас, вспомнив об этом, она невольно улыбнулась. Мысль унеслась во вчерашний счастливый вечер на фоне песен и хороводов. И лицо Алексея было совсем другим: глубоко посаженные серые глаза в обрамлении чёрных ресниц светились радостью, губы, не переставая, расплывались в счастливой улыбке, и даже ямочка на его подбородке была тоже какой-то весёлой.

Тут мысль её перескочила на вчерашнего гостя. Она толком и не запомнила его лица. Неужели ей и впрямь предстоит стать его женой? И она будет называть по имени этого чужого мужчину, который ей в отцы годится? И ей придётся делить с ним постель, рожать ему детей? Нет, она к этому не готова! Только одному человеку смогла бы она отдать всю себя без остаточка. Только с ним поделила бы свою жизнь, каждый свой день, каждый час, каждую минуточку. И делала бы это с радостью.

Но как же ей теперь-то быть? Может, рассказать всё маменьке? Поможет ли она? Поговорит ли с отцом? Нюра знала, что мать никогда вслух не оспаривала его решений. Но нередко слышала, как они что-то обсуждают вместе перед сном, тихонько, чтоб не мешать засыпать детям. Видела, что отец, при всей его горячности, как будто остывает под спокойным взглядом матери. Он уважает её и нередко считается с её мнением. Вспомнилось вдруг, как прошлой зимой матушка заболела. Отец места себе не находил. Загнав Буянку, мчался за городским доктором, когда местный фельдшер развёл руками. Скакал в аптечную лавку за микстурой, на пасеку за свежим мёдом. Как они все тогда испугались! И тут до неё дошло: а ведь отец по-прежнему любит мать! Может быть, не так, как в молодости, как-то по-другому. Но он без неё не мыслит своей жизни. Они, полюбив друг друга много лет назад, по-прежнему счастливы вместе, несмотря на разлады, которые порой и промеж ними случаются. Он женился на той, которую любил! А Нюру готов отдать первому встречному! Как же так? Горючие слёзы полились из глаз, закапали на подушку.

Нюра встала, накинула шубейку и тихонько вышла на крыльцо. В конуре зашевелился Полкан, загремела цепь. Луна освещала двор, ларь с овсом, телегу с торчащими вверх оглоблями и плетеный короб, наполненный сеном. Неслышно открылась дверь, сзади подошла мать, обняла Нюру и стала нежно гладить её по голове. Так они и стояли, опираясь на перила и согревая друг друга своим теплом.

Глава 4

Последние дни апреля стояли хмурыми. Хмуро было и на душе у Нюры. Алёша пропал, никакой весточки от него нет, и она не знает, подался ли он к старателям или опять к углежогам уехал. Отец ходит смурной, на Нюру совсем не глядит, а она боится подступать к нему с разговорами и усердно хлопочет по хозяйству, чтоб не оставалось времени на тоску-печаль. Вышла в огород с помойным ведром, вдохнула весенний воздух и огляделась по сторонам. Чёрные гряды совсем очистились от снега, только на меже да возле баньки еще видны его остатки. На крыше нового скворечника, сделанного Василкой, сидит парочка скворцов. Постояла немного, полюбовалась птицами, послушала их заливистые трели. «Вот и у них любовь, – подумалось Нюре. – Как же им хорошо: они вольны любить без всяких запретов. Никаких вам сватов, никакого приданого и красного сарафана». Вздохнула, выплеснула ведро на навозную кучу и пошла обратно. Навстречу с крыльца спешит встревоженная мать, в руке ведро с тёплой водой, от которого идёт пар, и чистая тряпица. На удивлённый взгляд дочери только махнула рукой – ступай, мол, не до тебя сейчас.

– Зорька телится, – пояснила ей Маруся, когда Нюра вошла в дом, – чего-то там у неё не заладилось, она ж первотёлок. Помогают они ей, телёнка вытягивают.

Нюра встревожилась за красавицу Зорьку. Вроде и привычное это дело, но всегда тревожное. Чёрная комолая корова кличке Ночка, Зорькина мать, отелилась еще до Масленицы, произведя на свет милую тёлочку с белым пятнышком на лбу, похожим на звёздочку. Её так и назвали – Звёздочка. Теперь вот пеструшке Зорьке время подоспело. Хоть бы всё обошлось.

Сёстры сели за пяльцы в напряжённом ожидании. Воскресный день, в доме стоит тишина. Иван с Лукерьей с утра запрягли Буянку и отправились в соседний завод, пройтись по лавкам. Надо купить Лушке сапожки. Мать заказала им разной мануфактуры да лакомств каких-нибудь. Отец велел присмотреть новую борону к посевной. В доме пусто. Василко с утра в малуху к деду убежал, корзинку там плетёт. Сёстры то и дело поглядывают на дверь, ждут, когда мать с доброй вестью войдёт. О том, что весть может быть и недоброй, стараются не думать.

И надо же такому случиться, что именно в это время пожаловал важный гость! К воротам подкатила красивая лёгкая повозка, а из неё вышел Павел Иванович. Нюра враз побледнела. Она знала, что когда-то он должен приехать, но день не был оговорён, да и – чего уж греха таить – она очень надеялась, что он про неё забудет. Мало ли невест в большом городе! Ан не забыл!

– Сиди тут! – решительно приказала ей младшая сестра. – А я выйду, встречу гостя.

По пути Маруся кликнула Василку, чтоб он помог на дворе с лошадью. Он знает, что надо делать, не раз подсоблял старшим встречать гостей. Потом распахнула широкие ворота для повозки, поприветствовала Павла Ивановича и пригласила его в дом. Возница подал небольшой дорожный сундучок, изготовленный из кожи и окованный по бокам железом, и Павел Иванович, легко подхватив его, направился за Марусей.

Пока гость снимал дорожный плащ, девушка пристально разглядывала его. Роста он не сильно высокого, но и маленьким не назовёшь. В меру строен для своего возраста. Не толст и не худощав. Одет в серый сюртук, который он небрежно расстегнул, под ним виднеется жилет из той же материи. Поверх стоячего воротничка белоснежной рубашки повязан мягкий шёлковый платок черного цвета. Да он ещё и щёголь! Маруся прежде видела Павла Ивановича только в форменном мундире служащего, и потому его сегодняшний вид её очень удивил. Она предложила гостю сесть и попросила немного подождать, пока освободятся родители. Сама же тем временем налила ему чаю. Гость поинтересовался, как поживают девицы, здоровы ли родители. Маруся скромно отвечала на его вопросы.

Вскоре послышались голоса отца и матери, на крыльце раздались шаги. Маруся выскользнула узнать, как там дела. К счастью, Зорька благополучно разрешилась бычком, таким же чёрно-пёстрым, как и она сама. Первый порыв сестёр броситься в хлев и посмотреть был тут же пресечён отцом.

– Нечего смотреть, дайте ему оклематься! Сырой ещё!

И девицы вернулись к рукоделию.

Отец быстро привёл себя в порядок и пошёл в горницу к гостю. Мать захлопотала у печи, вынимая оттуда небольшой чугунок с томившимся в нём мясом, другой, побольше, со щами да глиняный горшочек с кашей. А Маруся шепнула сестре:

– Жених-то у тебя баской55
  Баско́й – красивый, симпатичный (диал.)


[Закрыть] оказался! Нарядный такой, не чета нашим парням!

Нюра промолчала. Разве может кто-нибудь сравниться с её Алёшенькой?

– Мань, спустись-ка в голбец66
  Го́лбец – подполье в доме (диал.)


[Закрыть], достань сметану да маслице, – скомандовала матушка.

Маруся нехотя поднялась

– А ты, Нюра, пойди в ле′дник, – продолжала мать, хлопоча у стола, – там две куры забитые лежат, неси их в избу, к вечеру приготовлю. Крышку-то осторожно подымай, она тяжёлая, смотри, на ноги не урони.

Нюра отправилась во двор. Там, рядом с амбаром, была небольшая клетушка, используемая для хранения продуктов в теплую пору. В ней вырыта глубокая яма, которую в конце зимы заполняют льдом, нарубленным на реке. Здесь в тёплое время года хранятся продукты.

– Ой, Нюра, он такой! …Такой! – продолжала Маруся, прибежавшая на подмогу.

– Какой такой? – проворчала сестра. – Держи-ка крышку, чтоб мне на голову не упала.

– Барин! Ей Богу, барин!

– Вот и иди сама за него, раз он так тебе понравился! Барыней станешь! – буркнула Нюра.

– А я бы, может, и пошла! Но тятенька не позволит. Нельзя старшей сестре дорогу перебегать, примета плохая. Ты же знаешь – коли младшая первой замуж выйдет, то старшая навек в девках останется.

– А по мне бы, так лучше в девках, чем за нелюбимым мужем, – печально проговорила Нюра.

Стали собирать на стол.

– Ты чего за деревянные плошки ухватилась? – заворчала мать на Нюру. – Гость-то наш, поди, и не едал из таких никогда. Сервиз кузнецовский доставай! Он с позапрошлогодней ярманки новёхонький стоит, своего часу ждет. Нельзя нам в грязь лицом ударить. А ты, Маня, скатерть вышитую вынь из сундука, негоже нам такого гостя по-простому принимать. Да сарафаны-то поменяйте, новые наденьте, которые к Пасхе шили! Нечего срамиться перед людьми.

Вскоре на столе непривычно поблёскивали фарфоровые тарелки, румянились пироги с грибами да шаньги77
  Ша́ньги – так на Урале и в Сибири называют ватрушки


[Закрыть] с творогом, ещё утром испеченные матерью. А хозяйские дочери в новых сарафанах хлопотали возле стола

Отец кликнул Нюру в горницу. Она робко вошла, слегка поклонилась гостю.

Павел Иванович внимательно оглядел её, словно оценивал. Потом протянул ей небольшую бархатную коробочку с просьбой принять от него этот подарок. Нюра поблагодарила, взяла коробочку в руки, да так и замерла с ней, не решаясь открыть.

– Что ж ты не желаешь взглянуть на мой подарок, Аннушка?

Дрожащими руками открыла она коробочку и увидела красивый серебряный набор с малахитом, серьги и кольцо. Никогда ещё Нюра не получала таких подарков. Серьги были чудо как хороши, да и колечко тоже. Только вот то, простенькое, подаренное Алёшей, было ей куда дороже этого недешёвого подарка. Павел Иванович попросил её примерить украшения.

– Сейчас это самый модный камень, – с гордостью произнёс он, – и не только у нас, даже в Европе.

А какая ей разница – модный ли камень, не модный ли! Неужто она на него свою любовь променяет?! Но отказать гостю она не посмела и надела украшения. Так и вышла в них к семье, и очень удивила этим сестру, глаза которой загорелись восторгом.

А тут как раз подоспели к обеду Иван с Лукерьей, и все пошли к столу. Кликнули и деда с Василкой. Маруся глянула на старшего брата, он как будто посвежел лицом, да и Лушкины глаза

словно светились. Вроде, и не радостью, а каким-то тёплым внутренним светом. Давно она такой не была. Ну, и слава Богу, всё налаживается.

После первой рюмки клюквенной наливочки натянутость, нависшая над столом, начала понемногу рассеиваться. Пошли разговоры о дорогах, о погоде, о видах на урожай. Отобедав и выйдя из-за стола, гость поблагодарил хозяйку и одарил всех, не забыв никого. Василко получил деревянную дудочку, дед Степан – рубаху-косоворотку, Анфиса, Лукерья и Маруся – по яркому павловскому платку, а Прохор с Иваном – по диковинному складному ножу, каких они еще никогда не видали.

Затем отец с гостем опять беседовали, уединившись, и Нюра была рада, что её не трогают. Она терялась перед Павлом Ивановичем, не знала, как ступить, что сказать. Всё в ней замирало от страха. Да ещё это колечко с малахитом жгло палец, на который совсем недавно девушка надевала более ценный для неё подарок. Вечером было объявлено, что с этого времени Нюра считается невестой Павла Ивановича. Вот так просто, без всяких там сватов, без принятого в народе «у вас товар, у нас купец». К тому же, Нюриного согласия никто и не спрашивал. Всем было ясно, какую высокую честь оказали семье.

Наутро гость откланялся, и Нюра облегченно вздохнула. Отец сообщил, что на Троицу они приглашены к жениху в гости. Как раз закончат с посевной, и будет небольшой роздых перед сенокосом. Нюра огорчилась. Она-то тешила себя надеждой, что хоть на Троицу свидится с Алёшей. Уж как она любила этот праздник, ей нравилось завивать венки на берёзке, петь песни и водить хороводы. Жаль, отец нынче не отпустит её из дому. Но в церковь-то он ей не запретит ходить! Может, хоть там с милым повстречается.

– Ты представляешь, сестрица, будешь жить, как барыня, в большом красивом доме, – рассуждала Маруся. – Да еще, наверное, с прислугой. Жених-то твой один живет, значит, у него кухарка должна быть, да и другие слуги тоже. Может, тебе и впрямь повезло, только ты этого еще не уразумела?

– Ой, страшно мне, Марусенька! – отвечала ей Нюра. – Он ведь человек другого круга. Ума не приложу, зачем я ему нужна? Непонятно всё это, потому и страшно.

– Тятенька сказал ведь, что ему нужна девушка скромная, без капризов. Может, у него первая жена была слишком привередливая?

– Кабы жил он где-то недалеко, пусть даже в соседнем заводе, мы бы все равно что-то о нём знали, – продолжала высказывать свои тревоги Нюра. – Какие-то слухи, сплетни до нас дошли бы.

– А ты, как поедешь к нему в гости, будь внимательна, присматривайся ко всему, со слугами поговори, может, чего и прояснишь, – наставляла сестру Маруся. – И всё запоминай, потом мне расскажешь! Вот бы меня взяли с собой! Я бы там все поразузнала. Это так интересно! Слушай, сестрица, а давай тятеньку поспрошаем, они же долго беседовали, он должен много знать о твоём женихе.

– Нет, я боюсь с ним говорить. Он и так на меня сильно сердит, – возразила Нюра.

– Ну, хочешь, я попробую? – не унималась Маруся.

– Ты лучше расскажи мне, о чем гость с тобой говорил, пока тятенька не пришёл?

– Ну, он спрашивал про здоровье, про дела. Ещё про то, чем мы с тобой занимаемся, какие книжки читаем. А я сказала, что Библию читаем, а так у нас в доме и книжек-то больше нет, окромя как про какого-то милорда, которую тятенька в прошлом годе с ярмарки привёз. Он засмеялся, мол, неужто мы Матвея Комарова читаем? Да не читаем мы его, прочли разок, ну и лежит, что с него толку? Некогда нам читать, работы много. Он пообещал, что привезет книги в следующий раз.

– Он образованный, умный, и зачем я ему такая? – опять недоумённо произнесла Нюра.

– Вот выйдешь за него и узнаешь, зачем! – отрезала Маруся.