Текст книги "Зона отчуждения"

А нас, Богдана Хмельницкого, гетмана твоего царского величества Запорожского, и все Войско Запорожское, и весь народ православный росийский да укрепит и утвердит неотступных в той же вере, которую твоему царскому величеству учинили есмя. И не буди нам, что лукаво мыслити и ковати злобу каковую.

Точию молим тебе, великого государя нашего твое царское величество: изволь нам права, привилея, свободы и все добра отческие и праотческие, з веков от князей благочестивых и от королев наданые, утвердити и своими грамотами государскими укрепити навеки. И послов наших и тех гонцов наших скоро к нам с тем всем, не задержав, отпустить, дабы мы, Богдан Хмельницкий гетман Войска твоего царского величества Запорожского, тое неизреченную государскую милость твоего царского величества всему Войску Запорожскому и всему миру християнскому росийскому объявили, и обвеселили их, и утвердили, и в вере, твоему царскому величеству учиненой, непоколебимых учинили. Аще бо их твое царское величество не обвеселит и не пожалует тем всем, учнут что дурного мыслити, по прелести Радивиловой. Но мы, Богдан Хмельницкий гетман Войска твоего царского величества Запорожский, все Войско твоего царского величества Запорожское и весь мир християнский росийский утверждаем и укрепляем надеждою неизреченное милости государское твоего царского величества и никак усумневатися не велим.

А что еще учнут тые врази наши неразумливые и ковати будут, в тот час подлинно известим твоему царскому величеству. Ныне они рать совокупляют на 3 части: в Плускиреве, в Полочном и в Литовской земле. И мы о сем слышачи, готову быти всему войску велели есмя. А твое царское величество повели донскому войску на море не йти и готову быти, да егда отступят нас татаре и ляхом похотят помогати, ино бы им з Дону и з Днепра замещать. Аще ли татаре с нами пребудут в дружбе добро, ино бы казаком донским в помощь нам быти, но по милости своей неисповедимой Бог милостивый да исправит. А мы на вышнего десницу и на крепкую руку твоего царского величества надеемся и себе в обычныя премногия щедроты твоего царского величества обычно вметаем.

С Чигирина 21-го марта року Божияго 1654-го.

A под тем припись: тебе, великому государю нашему твоему царскому величеству, прямые и верные слуги и подданные, Богдан Хмельницкий, гетман с Войском вашего царского величества Запорожским.

Ответ:

27 марта 1654 г.

Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович веса Великия и Малыя Росии самодержец, пожаловали есмя наших царского величества подданных Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и писаря Ивана Выговского, и судей войсковых, и полковников, и ясаулов, и сотников, и все Войско Запорожское, что в нынешнем во 162-м году как по милости божий учинились под нашею государскою высокою рукою он, гетман Богдан Хмельницкой, и все Войско Запорожское и веру нам, великому государю, и нашим государским детем, и наследником на вечное подданство учинили. И в марте месяце присылали к нам, великому государю к нашему царскому величеству, он, гетман Богдан Хмельницкой, и все Войско Запорожское посланников своих Самойла Богданова, судью войскового, да Павла Тетерю, полковника переяславского. А в листу своем к нам, великому государю к нашему царскому величеству, гетман писал, и посланники ево били челом, чтоб нам, великому государю, его, гетмана Богдана Хмельницкого, и все Войско Запорожское пожаловати велети прежние их права и вольности войсковые, как издавна бывали при великих князьях руских и при королех польских, что суживались и вольности свои имели в добрах и в судах, и чтоб в те их войсковые суды нихто не вступался, но от своих бы старших судились, подтвердити. И прежних бы их прав, каковы даны духовного и мирского чину людем от великих князей руских и от королей польских, не нарушить, и на те б их права дати нашу государскую жаловальную грамоту, за нашею государскою печатью. И чтоб число Войска Запорожского списковое учинить 60 000, а было б то число всегда полно. А будет судом Божиим смерть случитца гетману, и нам бы, великому государю, поболить Войску Запорожскому по прежнему обычаю самим меж себя гетмана обирати. А кого оберут, и про то нам, великому государю, объявляти. {А что на булаву гетманскую дано староство Чигиринское со всеми принадлежностями, тому б и ныне мы, великий государь, пожаловали велели при булаве быть}. Именей казацких и земель, которые имеют для пожитку, чтоб у них отнимать не велеть. Так же бы и вдов после казаков осталых дети повольности имели, как деды и отцы их. Послы, которые издавна приходят к Войску Запорожскому из чюжих земель, чтоб гетману и Войску Запорожскому, которые будут з добрым делом, тех бы принимати поволить, а только б что имело быть противно нашему царскому величеству, о том бы извещал нам, великому государю.

И мы, великий государь наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и все наше царского величества Войско Запорожское пожаловали велели им быти под нашею царского величества высокою рукою по прежним их правам и привилиям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских, и тех их прав и вольностей нарушивати ничем не велели, и судитись им велели от своих старших по своим прежним правам, {а наши царского величества бояря и воеводы в те их войсковые суды вступатись не будут}. А число Войска Запорожского указали есмя, по их же челобитью, учинить спискового 60 000, всегда полное. А буде судом божиим смерть случитца гетману, и мы, великий государь, поволили Войску Запорожскому обирати гетмана по прежним их обычаем самим меж себя. А кого гетмана оберут, и о том писати к нам, великому государю, да тому ж новообранному гетману на подданство и на верность, веру нам, великому государю, учинити, при ком мы, великий государь, укажем, {а при булаве гетманской староству Чигиринскому со всеми его приналежностями, которые преж сего при нем были, указали есмя быти попрежнему}. Также и именей казатцких и земель, которые они имеют для пожитку, отнимати у них и вдов после казаков осталых у детей не велели, а быти им за ними попрежнему. (А буде ис которых пограничных государств учнут приходить в Войско Запорожское к гетману к Богдану Хмельницкому послы о добрых делех, и мы, великий государь, тех послов гетману принимать и отпускать повалили. А ис которых государств, и о каких делех те послы присланы, и с чем отпущены будут, и гетману о том о всем писати к нам, великому государю, вскоре. А буде которые послы от кого присланы будут с каким противным к нам, великому государю, делом, и тех послов в Войске задерживать и писать об них к нам, великому государю, вскоре ж, а без нашего царского величества указу назад их не отпускать. А с турским салтаном и с польским королем без нашего царского величества указу ссылки не держать}. И по нашему царского величества жалованью нашим царского величества подданным Богдану Хмельницкому, гетману Войска Запорожского, и всему нашему царского величества Войску Запорожскому быти под нашею царского величества высокою рукою по своим прежним правам и правилиям и по всем статьям, которые писаны выше сего. И нам, великому государю, и сыну нашему, государю царевичю князю Алексею Алексеевичю, и наследником нашим служити, и прямити, и всякого добра хотети, и на наших государских неприятелей, где наше государское повеленье будет, ходити, и с ними битись, и во всем быти в нашей государской воле и послушанье навеки.

О которых о иных статьях нам, великому государю нашему царскому величеству, те вышеимянованные посланники, Самойло и Павел, имянем Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и всего нашего царского величества Войска Запорожского били челом и подали нашим царского величества ближним бояром, боярину и наместнику казанскому князю Алексею Никитичю Трубетцкому, боярину и наместнику тверскому Василью Васильевичю Бутурлину, окольничему и наместнику коширскому Петру Петровичю Головину, думному диаку Алмазу Иванову, статьи, и мы, великий государь, тех статей выслушали милостиво. И что на которую статью наше царского величества изволенье, и то велели подписать под теми же статьями. Да те статьи с нашим царского величества указом велели дать тем же посланником, Самойлу и Павлу. И хотим его, гетмана Богдана Хмельницкого, и все Войско Запорожское держать в нашем царского величества милостивом жалованье и в призренье, и им бы на нашу государскую милость быть надежным.

Дана ся наша царского величества жаловальная грамота за нашею государственною печатью в нашем царствующем граде Москве лета от создания миру 7162-го месяца марта 27-го дня.

И вслед за тем:

ГРАМОТА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА БОГДАНУ ХМЕЛЬНИЦКОМУ

С ПОДТВЕРЖДЕНИЕМ ВСЕХ ПРАВ И ВОЛЬНОСТЕЙ ВОЙСКА ЗАПОРОЖСКОГО

12 апреля 1654 г.

Божиею милостию от великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича веса Великия и Малыя Росии самодержца нашего царского величества Войска Запорожского гетману Богдану Хмельницкому и всему Войску Запорожскому наше царского величества милостивое слово.

Нынешнем во 162-м году апреля в 7 день писали к нам, великому государю к нашему царскому величеству, ты, гетман Богдан Хмельницкой, и все Войско Запорожское з гонцом своим с Филоном Горкушею, чтоб нам, великому государю, вас пожаловать, права, и привилия, и свободы, и все добра отческие и праотческие, из веков от князей благочестивых и от королей наданые, утвердити и нашими государскими грамотами укрепите навеки. И гонца б вашего велеть отпустить к вам не задержав, чтоб вы, гетман Богдан Хмельнитцкий, тое нашу государскую милость нашего царского величества Войску Запорожскому и всему миру христианскому объявили, и обвеседили их, и утвердили, и в вере, нашему царскому величеству учиненой, непоколебимых учинили.

И мы, великий государь наше царское величество, по прежнему твоему и всего Войска Запорожского челобитью на то милостиво изволили прежние ваши права, и привилия, и свободы, и добра утвердити и нашими государскими грамотами укрепити велели. И те наши царского величества грамоты за нашими государственными печатьми послали к вам с посланники вашими, с судьею с Самойлом Богдановым, с полковником с Павлом Тетерею с товарыщи. И хотим то наше царского величества милостивое жалованье по нашим жаловальным грамотам на ваши права, и привилия, и свободы, и добра содержати навеки крепко и нерушимо, безо всякого пременения.

И тебе б, гетману Богдану Хмельницкому, будучи в нашей государской милости, нам, великому государю, служить, и прямить, и всякого добра хотеть во всем. Потому как по непорочной Христове заповеди нам, великому государю, и нашим государским детем и наследником обещался еси и полковников бы еси, и сотников, и всю чернь утверждал, чтоб и они нам, великому государю, служили правдою. А от нас, великого государя, опричь нашей государской милости и вольностей их, тягости им никакие ни в чем отнюдь не будет, и они б в том на нашу государскую милость были надежны безо всякого сумнения. А на польского короля и сенаторей, его злые душепагубные прелести не прельщались, потому что и наперед сего им от королей польских и от сенаторей, опричь неволи и гонения, благоденствия николи не бывало, хотя они в чом и присягают, а всегда на той правде не стоят, а ищут всякого зла. А мы, великий государь наше царское величество, вас, православных християн, во всякой нашей государской милости содержати хотим.

Писан в государствия нашего дворе в царствующем граде Москве лета от создания миру 7162-го месяца апреля 12-го дня.

8.

Своим студентам на лекциях Николай предпочитал давать больше информации документального характера, зная, что самим им будет лень искать эти документы, а слушать на экзаменах «беллетристику», как он называл ответы студентов, пытающихся общими словами пространно описывать исторический материал, который он внедрял в их головы в течение учебного года, ему было невыносимо. Он перебивал пустую риторику и требовал: «Факты, факты. История – наука точная. Вот вы хорошо помните когда родились? Год, месяц, день… Это ваше личное историческое событие, но в мире случались и более великие события, если их оценивать с точки зрения мировой истории, так почему же вы пренебрегаете этими знаниями?» Хотя, он понимал – почему, и что глупо пытаться научить человека, который этого не хочет, но такова уж специфика его профессии – передавать знания. Он был убежден, что понимание прошлого может быть полезным, чтобы не совершать те же ошибки, но жизнь со временем скорректировала это его убеждение, и события, происходящие сейчас на его малой родине (как говорили когда-то), доказывали совершенно противоположное: человечество забывает свои ошибки или перестает их считать таковыми, возведя в ранг героизма предательства и убийства. Каждому поколению кажется, что они идут по нехоженому пути, такие необыкновенные, новые и непобедимые. Но на лекциях он обходился без комментариев такого рода, зная по личному опыту собственной жизни – по своим детям, что это неблагодарный труд – менять направление вектора. Как говорил его сын: «мы так заточены». Да, они были «заточены» по-другому, и ошибка его заключалась в том, что он, как отец, преувеличивал свое значение в жизни своих детей: Игоря, Насти. Что уж тогда говорить о студентах, которые частенько «забивали» на историю, а потом, когда в его руках оказывалась зачетка и занесенная, как меч над ней, ручка, он видел эти глаза: то несчастные, то наглые, то просительные, то испуганные, но равнодушные – никогда. Человек – животное эгоистичное, и с этим ничего поделать нельзя, – думал он в этот момент, выставляя оценку. Да разве в оценке дело? Он был искренне рад, когда ему удавалось хоть в ком-то вызвать интерес к теме. Тогда в нем просыпался актер, и он, воодушевленный и, словно, слегка приподнятый над землей, чувствовал себя оракулом, летописцем Иеремией… Но такое случалось не часто. Обычно он испытывал скуку, замечая мышиную возню студентов с мобильниками, айпадами и прочей атрибутикой современного человека, которая уводила мысли в сторону и вела за собой. Правда, были, были люди, и он верил и почти знал, что история для них – судьба.

– Скажите, пожалуйста, Николай Дмитриевич, а почему Тарас Шевченко – великий украинский писатель? Ведь он только стихи писал на этом языке, а проза, дневники написаны им по-русски.

– Если быть абсолютно точным, то следует сказать, что сам Шевченко себя считал православным малороссиянином. А Иван Франко и Леся Украинка (Косач-Квитко) были русином и русинкой. Кстати, на самом деле она все свои произведения подписывала как «Леся с украины», а не «Леся Украинка», (именно так – с маленькой буквы), потому что украиной тогда называлась окраина Австро-Венгрии, впрочем, сама поэтесса всю жизнь жила в другом месте. Вам известно, что такой народ русинов, говорящий на русском языке, до сих пор живет в Закарпатье? А Иван Яковлевич Франко – писатель, поэт, деятель социалистического движения в королевстве Галиции и Лодомерии (Австро-Венгерской Империи), который в 1915 году был даже выдвинут на получение Нобелевской премии, но преждевременная смерть помешала этому, вот что писал о тех, кто считает нынче его украинским писателем:

«Не люблю українців… Так мало поміж ними знайшов я характерів, а так багато дрібничковості, тісної заскорузлості, дволичності і пихи, що справді не знаю за що мав би я їх любити… Чи може, маю любити Україну як расу, ту расу обважнілу, розгнуздану, сентиментальну, позбавлену гарту і сили волі, так мало здібну до політичного життя на власному смітнику, таку плодючу на перевертнів найрізнороднішого сорту».

Перевод:

«Не люблю украинцев… Так мало между ними нашел характеров, а так много мелочности, тесной заскорузлости, двуличия и гонора, что действительно не знаю за что должен я их любить… Может, должен любить Украину как расу, ту расу отяжелевшую, разнузданную, сентиментальную, лишенную закалки и силы воли, так мало способную к политической жизни со своим помойным руководством, такую плодовитую на оборотней самого разнородного сорта…» (нужно сказать, что в новейшей истории периода создания незалежной Украины, в его известном предисловие «Дещо про себе самого» («Кое-что о себе самом», изданном в 1897 году), слово «украинец» было заменено на «русин» и соответственно все высказывания приобретали уже нужный для идеологов национализма смысл. Но в таком случае текст входит в противоречие с другим высказыванием писателя: «Ни один умный человек, у которого есть хоть капля политического здравого смысла, не мог даже в самой буйной фантазии рисовать себе возможность отделить и отгородить украинскую землю от России». Также невозможно не заметить и эту запись в его дневнике: «Меня сегодня кровно образили (оскорбили – польск.) меня обозвали украинцем, хоть все знают, что я – Русин». Почему это его оскорбило? Дело в том, что в то время украинцами называли себя только те, кто отрекся от православной веры и перешел в греко-католическую (в униаты). Получается, что поэт был обижен как человек православный, из чего следует, что «украинец» для писателя это – не национальность, а принадлежность к определенной религии, что многое объясняет в сегодняшнем гражданском противостоянии, ведь именно на Западной Украине распространено униатство, а на Восточной стороне – православие. Название Малороссия было устоявшимся названием и тогда, и даже сто лет назад украинская диаспора в Америке называла себя малороссами: The Little Russian Nat’l Union of America.

Но отойдем от истории к философии: мой любимый философ Григорий Сковорода говорил о себе: «я босоногий русский философ». Поэтому я не понимаю, кто вам мешает считать, например, Шевченко, русским писателем? Тот факт, что на Украине Гоголя называют Мыкола Гоголь, а у нас Николай Васильевич Гоголь не делает его менее талантливым и тем более – менее русским писателем.

После лекции, когда в аудитории уже никого не было, к нему подошла студентка и выпалила прямо в лицо эти слова:

– Я не верю, что на Украине нет российской армии! Вчера мне позвонила бабушка из Запорожья и сказала, что не хочет нас с мамой больше знать, и чтобы мы никогда не звонили ей.

Девушка расплакалась. Как он мог утешить ее, если не удавалось успокоить даже самого себя?

– Наберись терпения, – сказал Николай, – время всё расставит по местам. Ты и мама твоя ни в чем не виноваты. Слышишь? – ни в чем. И с бабушкой вы потом помиритесь, но позже…

Она смотрела на него, и он видел, что не верит.

Тогда Николай еще не знал, что председатель Верховной Рады на днях сам сказал в Киеве, а СМИ передали, что спецслужбы Украины неоднократно дезинформировали власти страны о якобы планирующихся Москвой войсковых вторжениях: «Где-то по 10 раз в месяц наши спецслужбы сообщали, что время военного нападения со стороны России определено – обычно это было в 3–4 утра, и мы сидели в боевой готовности на командном пункте, а остатки армии готовились к открытой войне с восточным соседом». Эти готовились несколько месяцев и до сих пор делают вид, что готовятся, а украинские СМИ уже давно утверждают об идущей войне с Россией, обделывая мозги народу. А на официальном портале Верховной рады черным по белому написано: «Проект Закона об обеспечении прав и свобод граждан на временно оккупированной территории Украины», 1207-VII от 15.04.2014, 4 сессия VII созыва. То есть, они уже сами себя убедили в том, что мы оккупанты. И вот что по этому поводу может думать русский человек: «Я – русский оккупант. У меня профессия такая. Так сложилось исторически. Я оккупировал Сибирь. Теперь там добывают нефть, газ, алюминий и ещё кучу всего полезного. Теперь там города, в которых стоят многоэтажные дома, детские сады, горячая вода и больницы. Теперь там нельзя продавать женщин за вязанку соболиных шкурок, как это было до русских. Я оккупировал Прибалтику. Построил там заводы и электростанции, вместо их смешных хуторов. Прибалтика делала высококлассную радиотехнику и автомобили, славилась духами и бальзамами. Меня попросили оттуда уйти. Теперь там добывают шпроты, а большая часть трудоспособного населения чистит евроунитазы. Я оккупировал Среднюю Азию. Построил там каналы, заводы, космодромы, больницы и стадионы. Там строили космические ракеты и самолёты, нефтегазовое и химическое оборудование, добывали медь, нефть и золото, выращивали пшеницу и хлопок для всей страны. Меня попросили оттуда уйти. Теперь там добывают американские кредиты, выращивают коноплю и опийный мак, а половина трудоспособного населения уехала работать дворниками или на стройках бывших оккупантов. Я оккупировал Украину. И там я тоже построил заводы и электростанции, мосты и фабрики, шахты и университеты. Украина делала авиационные двигатели, корабли, танки и автомобили. Меня попросили оттуда уйти. Теперь там производят майданы в товарных количествах. А больше там нихера не производят, но уверены в том, что Европа их ждёт с распростёртыми объятиями.

Я агрессор и кровожадный урод (по вашей версии). Бойтесь. Это я 300 лет жил под монголо-татарами, но где теперь те монголо-татары? Это я сжёг Москву, чтобы не отдать ее Наполеону Бонапарту, но чем закончил Бонапарт? Это я сидел в окопе у Волоколамска, в Сталинграде, и горел в танке под Курском, понимая, что немцев удержать невероятно трудно, почти невозможно, но по-другому просто никак, где сегодня те немцы, где их Гитлер? Я был, есть и буду русским оккупантом – мне чужого не надо, но своё я никогда и никому не отдам. Мне не нужна ваша лицемерная «свобода» – свобода от того, чтобы быть человеком. Чтобы быть человеком, мне не нужны ваши извращения, пороки, обман и бесконечная жадность. У меня другие интересы. Русскому человеку больше интересен космос, образование, медицина, наука и развитие творческих способностей каждого человека. Русскому человеку нравится созидать. Вежливо предупреждаю в последний раз: не вставайте у меня на пути – я строю мир, я люблю мир, но воевать я умею лучше всех. С уважением, русский оккупант».

Первое, что должен сделать новый президент Украины, если хочет хоть какого-то подобия отношений с нами, пытаясь сейчас усидеть сразу на двух стульях и окучивать одновременно Европу и Россию, так вначале: признаться перед своим народом и перед всем миром в том, что всё это время его СМИ занимались в эфире брехней, говоря по-украински, и сделали всё невозможное для того, чтобы клиническая русофобия победила в этой отдельно взятой стране, – думал теперь Николай.

А тогда что мог он сказать той девочке, требующей его жестко, с обидой на весь мир:

– Вы мне правду скажите!

– Правда в том, что мы никому не хотим зла, – сказал он ей. И еще, если не веришь в Бога, то верь хотя бы истории: она всё запоминает…

Какую историческую правду мог он рассказать своим студентам? И что есть – эта самая правда, если на Украине в школах востока и юга, где когда-то он учился, теперь даже нет такого предмета «русский язык», а великая русская литература, которую читают и которой восхищаются во всем мире, там преподается факультативно под грифом «литературы национальных меньшинств». Не потому ли 16-летняя малявка на Майдане кричит в лицо русскому журналистку: «Росiйська мова – це не мова, а собачiй лай!». Да она и о Шевченко своем ни черта не знает. Вряд ли им известно, что из 47 лет жизни он прожил на Украине только 15 лет, и что на «собачiм» языке говорил абсолютно чисто без всякого акцента, ему не было нужды скрывать этого, как нынешним патриотам-националистам и женщине с косой, изучающей специально мову ради своей политической карьеры, потому что кто же в Днепропетровске когда-нибудь говорил на ней. Она «косит» под Лесю Украинку, которая, между прочим, была прекрасно образована, знала несколько языков, и прожила всю свою недолгую жизнь, в основном, за границей, лечась там от туберкулеза. Единственно, что связывает этих женщин так это безмерный национализм. Кто учил этих детей майдана? Они, видимо, забыли рассказать им, что помещик Павел Энгельгард, чьим крепостным был Шевченко, отправил его в москальский город Санкт-Петербург, чтобы он дальше продолжил обучаться живописи. И что трое москалей: Василий Жуковский, Карл Брюллов и Алексей Венецианов решили выкупить его у хозяина на волю, для чего Брюллов написал портрет Жуковского, который на благотворительной лотерее приобрела жена Николая I, то бишь российская императрица. Всего же была собрана сумма в 2500 рублей, что по тем временам считалась огромной, ведь на нее можно было купить небольшое поместье.

Им, конечно, говорят, как страшно обидели поэта москали тем, что выслали его солдатом на Кавказ, запретив писать и рисовать, правда, именно там он написал большинство своих повестей…. А если уж говорить о причинах такой меры наказания, то нужно вспомнить, что случилось это после написания им двух пасквилей. И это сделал человек, имеющий в Российской империи известность как писатель и как художник, обласканный высшим светом (о, эта вольность украинская, доходящая до глупости, и неблагодарность, доходящая до измены, когда кусают руку, которая тебя гладит!). Читая пасквиль о себе, император смеялся, хотя, и назвал поэта дураком, по словам присутствующих при этом, но не собирался наказывать его, пока не прочел второй вирш – на свою супругу – императрицу. А кто бы не обиделся?

 
«Цариця небога,
Мов опеньок засушний,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешне,
Хита головою.
Так оце-то та богиня!
Лишенько з тобою»… и т. д.
 

Государь был вне себя, и не понимал, почему Шевченко это написал: «Положим, он имел причины быть мною не доволен и ненавидеть меня, но ее-то за что?» – спрашивал он. Так высмеял Тарас Григорьевич женщину, благодаря которой получил свободу. Да, и по правде говоря, императрица была довольно красива и меньше всего походила на «высохший опенок». Узнав об этом, Карл Брюллов только пожал плечами, отказался что-либо предпринимать во спасение поэта и своего бывшего ученика и Жуковский.

«За сочинение возмутительных и в высшей степени дерзких стихотворений» Шевченко был арестован и направлен в столицу, до конца еще не понимая всей опасности, об этом говорило то, что по дороге из Киева в Санкт-Петербург он шутил, хохотал и пел песни, воспринимая, очевидно свой арест, как очередное приключение, или был настолько самоуверен в хорошем расположении к себе русского «бомонда», заступавшегося за него раньше… Однако, его определили рядовым в Оренбургский корпус, правда, при всем том право выслуги в унтер – офицеры за ним сохранялось. В документах III Отделения записано, что «арестованный осознал свой поступок и обещается употребить все старания вполне исправиться, плакал и выказывал причиной отсутствие воспитания и образования, которого был лишен до тех самых пор, когда был освобожден из крепостных».

Есть ответ и на то – почему ему запретили рисовать. В официальной справке, выданной тем же III Отделением, написано прямо: «Рисовал неблагопристойные картинки», проще говоря, порнографию (и теперь это известно искусствоведам, которые готовили к изданиям художественные работы Шевченко).

После увольнения из армии в 1857 году – он сам подал в отставку, но, как можно было ожидать от поэта столь любящего Украину и только о ней думающего (если судить по стихам), он отправился не на родину свою, а в имперскую столицу, может быть, потому, что его покровители сулили ему более приятное и отнюдь не бедное существование… А покровители и симпатизирующие ему были. Вернувшись в Петербург после военной службы, он стал говорить о своем желании вызволить из крепостных своих сестер и братьев. И нашел сочувствующих, хотя все это могло бы произойти на 15 лет раньше (в 1845 году), когда поклонница таланта Кобзаря Варвара Репнина организовала сбор средств на это. Но тогда случился казус: получив необходимую сумму, поэт элементарно пропил деньги. Удивленная Репнина пишет ему: «Жаль очень, что вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших, жаль их, и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело». Наверное, совестно было и самому Шевченко, и он ничего лучшего не нашел как прервать на целых 13 лет всякие отношения с родственниками, вплоть до 1859 года, когда решился съездить на родину.

Николай помнил другие стихи Шевченко: о несчастной доле прачек, крестьянок. В школе они учили такие, видимо, чтобы показать с выгодной стороны великого поэта. Но жизнь Тараса Григорьевича была штукой запутанной и не всегда такой, как хотелось бы думать. На следующий день после кончины императрицы Александры Федоровны (той самой, которую он уже однажды «отблагодарил» за свою свободу гнусным пасквилем, а потом каялся и плакал, и «искупил» вину на Кавказе), он пишет:

 
«Хоча лежачого й не б'ють,
То i полежать не дають
Ледачому. Тебе ж, о суко!
I ми самi, i нашi внуки,
I миром люди прокленуть»…
 

И т. д. в то же духе.

Озлобленность или элементарная зависть на то, что, как поэт и писатель, он все-таки уступал тем, кто тогда создавал русскую литературу? Теперь трудно сказать что это было и зачем, когда в «Гайдамаках» он воспевает, по сути, убийство поляков и евреев, которых так же будут убивать почитатели его виршей в годы Второй Мировой войны:

 
«…Всi полягли, всi покотом;
Нi душi живої,
А Галайда, знай гукає:
«Дайте ляха, дайте жида!
Мало менi, мало!»
…………………….
Розiйшлися гайдамаки…
З ножем у халявi
Жидiв кiнчать».
 

В общем, всем досталось. Конечно, можно списать на то, что Украина столько вынесла от Речи Посполитой, но евреев-то за что… За что вообще такая ненависть? Гоголь о Шевченко (своем соотечественнике), оценивая его творчество, писал: «Дёгтю много, и даже дёгтю больше, чем поэзии». Строчки из истории не выкинешь. Но был ли поэт русофобом? Наклеить этот ярлык на него, конечно, особенно современным его почитателям на Украине, выгодно. Но там была иная история, называющаяся панславянизмом, такая идея присутствовала, и это несколько об ином, со слов самого поэта: «Нехай житом-пшеницею, як золотом покрите, не розмежоваю останеться навiки од моря и до моря слав'янська земля». Он хотел собрать всех славян в одно государство, правда, со столицей в Киеве, но про государственный украинский язык ничего не говорил и не призывал говорить русских на мовi, как сейчас стараются сделать новые правители Украины. Николаю казалось даже странным, что не смотря на все выпады «вольнолюбимого» Шевченко, Россия сделала его первым из поэтов, кто был удостоен степени академика Академии художеств, ведь даже в «тюрьме народов», как любили называть Российскую Империю некоторые либералы, не отбирали званий, в отличии от родины Шевченко, в которой сейчас вычеркнули из списка академиков во Львове талантливого русского музыканта (а тогда по этническому признаку этого не делали). Может быть, к концу своей жизни, он что-то понял для себя важное, когда писал, словно в наставление будущим поколениям, которые, впрочем, его не услышали… «I мертвим, i живим, i ненарожденним землякам моїм в Українi i не в Українi моє дружнєє посланiє: