Текст книги "Зона отчуждения"

 
«Обнiмiться, брати мої,
Молю вас, благаю!».
 

Похоронили его на Смоленском кладбище, откуда тело вскоре было перевезено на Украину, как завещал поэт, потому что любил ее, но это еще не значит, что он ненавидел Россию. А сейчас такое несовместимо для националистов, собирающихся спалить ее, чтоб и выжженной земли не осталось, и орущих о том, что пока Россия существует, свободной Украина не может быть.

Бог им судья, – думал Николай, идя по Невскому проспекту, по которому уже шла весна: жизнь возрождалась. А о лете он старался не думать, потому что тогда волей не волей вспоминал о том, как отдыхал в прошлом году там…

Во времена его детства на юго-востоке обучение велось на русском языке, но преподавали так же украинскую мову и литературу, на учебнике было написано «рiдна мова», но говорили и думали все равно на русском. Он вспомнил, как вчера в телерепортаже киевская журналистка рассказывала, как ей угрожали: «ты даже думать по-русски будешь бояться». В его время представить себе такое было невозможно. А когда выходили все во двор играть в войну или в футбол, то звучал тот особый говор, который можно услышать на юге: и в Одессе, и в Ростове-на-Дону, и в приморских городках, так называемый, суржик. Самым оригинальным он был и есть в Одессе: неповторимый акцент, интонация и само отношение к жизни – вот этот сплав, который не меняют никакие внешние перемены. 5 лет назад он ездил туда, и почувствовал себя во временах своего пионерского детства и южного лета, когда он не задумывался – пригодится ли ему украинский язык, просто это было нормой. От изучения его освобождались только дети военнослужащих, которых судьба мотала по разным гарнизонам, городам и школам: от Узбекистана до Сибири. Он дружил с девочкой Леной как раз из такой семьи, но она все равно понимала украинскую мову, стихийно вливаясь естественным образом в новый для себя речевой поток. Правда, была одна особенность: понимая речь, люди, тем не менее, отвечали на русском языке. Он сам потом столкнулся с этим в Университете, когда общался с ребятами с Западной Украины и был осмеян ими: «Чому не розмовляєш?». Он и не знал почему – просто так было легче и привычней. В школе, изучая язык и литературу, тоже не сразу переходили на украинский, после того, как на всех других уроках говорили на русском. Требовалось какое-то время: путали русские и украинские слова, делали ошибки в сочинениях как на том, так и на другом языке, потому что грамматика не всегда совпадала. Учительница, которая Коле очень нравилась, иногда начинала сердиться, что дети путаются, когда говорят по-украински. Она была родом из Львова, а там думали на мови и классно говорили на ней. Ее уроки были похожи на мини-спектакли, особенно в начале учебного года, когда она входила в класс в черной узкой юбке-карандаш и в блузке белой по типу сорочки-вышиванки. Красивые темно-русые волосы цвета меда, собранные в прическу «пучок». Она ставила пластинку с нежной музыкой и начинала читать стихи. Особенно ему нравились о любви, может быть потому, что он и сам был слегка, как думал сейчас, влюблен в нее или в ее голос. Кажется, до сих пор слышит его:

* * *

 
«Чому являєшся мені
У сні?
Чому звертаєш ти до мене
Чудові очі ті ясні,
Сумні,
Немов криниці дно студене?.
 

I.Франко

Он до сих пор помнил это стихотворение целиком, не понимая, почему, ведь хорошей памятью на поэтические тексты не обладал…

Именно она привила ему любовь к украинским песням, к поэзии и к гуцульским танцам: зажигательным, огненным. Никто не заставлял его любить украинский язык и любить Украину, потому что он был свободен любить всё, что хотел так же, как в юности он увлекся Фламенко и стихами Гарсии Лорки, а потом латиноамериканской литературой: Маркесом, Картасером, Борхесом, итальянским кинематографом и американским джазом. Человек мира, как говорил о себе самый странный русский поэт Велимир Хлебников. Вот так же он любил и украинские сказки, предания, особенно задел его фильм Параджанова «Тени забытых предков», а позже еще один фильм «Белая птица с черной отметиной». Эту культуру он считал своей, и ему не мешало, что сюда же естественным образом входил Пушкин и Чехов, позже Толстой и Достоевский, и уже, живя в Петербурге, он по-новому открыл для себя Гоголя, вспоминая, как бабушка пела ему еще совсем маленькому, песенки про мiсяц i зiронькi, про сон, который крадется тихонько к нему, как будто на мягким кошачьих лапках. Он сквозь полузакрытые глаза видел в окне и мiсяц i зiронькi, а рядом бабушка: гладит его по руке и приговаривает: «будеш, будеш людиною, а добра людина – як божiй усмiх».

Что же случилось теперь в этом свободном демократическом государстве, где людям запрещают говорить на своем языке? Разве можно заставить человека любить? Любое насилие только отвращает. Разве можно говорить об объединении, одновременно считая русскоговорящих людей изгоями на родине? Ему было стыдно. Впервые в жизни он испытывал стыд за эту толпу, нет, не бандеровцев (что о них говорить?) а за толпу людей на майдане, которая аплодировала словам оратора, что-то кричащего о заклятых москалях. Стыдно за их дремучую глупость, за неумение или нежелание думать своей головой. За потерю памяти. За разрушенный мир в потемневших душах. За предательство своих отцов и дедов: они отменили 9 мая. Но им никогда не отменить в истории этого дня и этой победы. Было стыдно за вырытый глубокий ров на границе, как будто зону отчуждения. За то, что верят всей этой истерике о том, что русские начинают войну. Да, историю можно переврать, исказить. Ему было обидно за своего отца, перед которым он почему-то чувствовал себя виноватым, хотя и не рушил памятники героям, и не он забрасывал мусором Вечный Огонь, не он выковыривал буквы из имен, вписанных, как думалось, навсегда. Но он ничего не мог сделать с этим, не мог остановить, как не может этого сделать и бастующий юго-восток, люди, которые не хотят жить по чуждым законам и служить бесчеловечным идеям. Иногда мысленно он начинал говорить с отцом, стараясь утешить его, или себя… «Всё пройдет. Всё пройдет… Они опомнятся. Они вспомнят…». Но верил ли в это он сам? Слишком давней по времени была история, подхваченная на штыки ненависти, и корни ее лежат в убеждении, в психологии, в вере, если хотите: убить жида, москаля, поляка это для украинца – добро (так было еще раньше, но не так ли это продолжается сейчас?) Добро – убить неправильного украинца (тоже еще оттуда – издалека), добро – убить даже своих в каких-то ситуациях: раненных при отступлении или наступлении. Это – не личный выбор, его не существует, когда важнее другое: «Только Украина, ее воля и образ пречистый имеют значение для нас. Если вы спросите меня сколько украинцев можно и необходимо убить ради воли и Украины, то я отвечу лишь – сколько их можно и необходимо оставить» (1941 г. С. Бандера).

И вот такой настоящий и правильный молодой украинец пишет письмо о прекрасном будущем Украины (без жидов и москалей), вспоминает стихи какого-то украинского поэта про природу и дом, а потом без всякого перехода он описывает как насиловал и убивал 10 летнюю девочку – с теми же эмоциями, почти задушевно, описывает… Пишет, как потом он лежал на ее трупе, курил и думал о вольной Украине. А затем снова: о посиделках на природе, о хате и маме старенькой… Это не больная фантазия – это документы, письма, оставшиеся из тех 40-х годов, но вполне возможно, что они существуют и в этой жизни, и пишет их уже какой-нибудь солдат национальной гвардии своей матери или любимой девушке. В том-то и заключается весь ужас – у них нет понятия греха, если они это делают ради Украины. Что это? – думал Николай, – может быть, они какие-то другие люди, или совсем не люди? Галиция. СС «Галичина» – откуда, когда случилось, почему? Ему казалось, что кое-что он понял, когда его приятель, который раньше жил в Харькове, а потом переехал во Львов и остался там, потому что женился на местной девушке, написал ему о своих мыслях и наблюдениях, приведших его к определенным выводам. Но лучше все по порядку и его словами: «Знакомый львовянин считал, что именно Галичина должна нести свет укранизации заблудшему юго-востоку. Кто такие галичане? Город основал в 1250 году Данило Галицкий, первое письменное упоминание в 1256 г. В 1261 году разрушение укреплений по требованию татар, 1283 г. – осада татарами, 1340 г. – отравлен последний князь Юрий III, город сожжен Казимиром., через 13 лет – сожжен Любартом. В 1379 году – введение края в состав Венгрии, в 1387 г – Львов входит в состав Польши, 1648 г. – осада Богданом Хмельницким, в 1700 г. – переход в греко-католичество, 1704 г. – захват шведами, 1772 г. – город переходит под управление Австрии, 1809 г. – одновременно с Наполеоном, вступает польское войско (берут Львов, но через месяц их вытесняют русские, как союзники кайзера, которые передали город Австрии). 1848 г. – национальное движение против крепостного права, а в результате введение польского языка в школах. 1914 – занят русскими войсками, через год возвращается в Австро-Венгрию. 1919 г. – включен в состав второй Речи Посполитой (год до этого побыл Западноукраинской народной республикой). В 1939 году вошел в состав СССР, в 1941 – захвачен немецкой армией. И вот оно! – 1943 г. – провозглашение Акта о создании украинского формирования с названием СС «Галичина». 1944 г. – в город вошли советские войска. 1991 г. – Львов в составе незалежной Украины. Получается, что до этого украинский Львов закончился где-то в 1340-м году, а где же все это время были «свiдомi та щiрi патрiоти», я не знаю, может в каком-нибудь схроне? Я так же не знаю, почему об оккупации кричат они, а не поляки, ведь в 1939 году советские войска выгоняют в спешке поляков из Львова, а пустой практически город отдают под заселение местному населению, жившему в окрестных селах. Они благодарить должны за такой подарок. Но, если честно, город Львов, вернее – Леополис, как он назывался в Польше, нужно вернуть полякам… Да и тоскуют, видимо, галичане по своему прошлому, когда они жили на правах холопов в этом чудном городе, где существовали даже улицы, по которым им не разрешалось гулять, это могли делать только поляки и австрийцы, если же забредал пусть и богатенький галичанин – его штрафовали за нарушение порядка. Для таких была своя улица, чтобы гулять по ней. Большинство домов были построены с двумя входами: парадным (для панов польских) и черным – для галицкой прислуги. Вот так и жили себе свободолюбивые галичане спокойно под паном и ни про какую оккупацию слыхом не слышали. Сейчас они все 100 % за украинскую мову, но говорят на своем диалекте, в котором так много польских слов, а украинские слова так перековерканы, что ты, мой друг, не смотря на то, что читаешь на украинском, а разговаривать на этом языке тебя учили в школе, не понял бы ни фига из той речи, если бы ты спросил, допустим, «как дела?». Привожу образец ответа, который теоретически ты бы мог услышать на свой вопрос: «Все чотко, кобету маю сi моцну, ходили сi на гандель купили файнi мешти на обцасах, потiм ходили то з вуйком сi бавити нажерли масних пампухiв….» дальше не стану тебя утомлять, я тоже только глаголы некоторые разобрал, с чем и тебя поздравляю. В обиходе вишиванка – вещь обязательная (на каждый день и на праздник) в нее одевают даже котов или собак, а ко дню независимости – даже памятники. Представь себе картинку: Нептун, Диана, Адонис – в вышиванках, бедолаги греческие. Но ближе к теме: с женой я расстался (нас развел телевизор, в который она верит «до всрачки» (как говорили у нас на Украине). Майдан оказался неизлечимым диагнозом, меняющим психику бесповоротно. Я потерял многих друзей, что даже и лучше, ибо, как еще узнал бы я ху из ху (как говорят в Фашингтоне). Да и не по летам мне скакать, а для того, чтобы быть патриотом нужно скакать, и для процветания нации поклониться пану (им привычно, а мне как-то не сподручно), и еще нужно обвинить во всех бедах москаля (сложного, конечно, ничего нет, но меня тошнит). Сегодня 9 июля, во Львове тишь и благодать. На востоке страны гражданская война, а здесь живут своей жизнью: радуются сгоревшим колорадам в Одессе, радуются сводкам про убитых «сепаратистов», радуются новому президенту и до сих пор считают, что все сделали правильно и по старой доброй традиции винят в своих бедах москаля и лично Путина. Не верь, мой друг, заявлениям, что Украина едина. Мы – разный народ, с разной историей (как я тебе в начале письма пытался доказать), с разными героями и, надеюсь, с разным будущим. P.S. Фотографировал Львов – обрисован зигами (жаль архитектуру)».

9.

Только с третьего раза и после Земского собора решили принять в состав государства Российского казаков Богдана Хмельницкого и всю территорию по левому берегу Днепра. В свою очередь казаки тоже думали и совещались между собой, и наконец высказали общее мнение: «Волим под царя московского». И царь московский, не смотря на то, что за это решение вынужден был поплатиться тринадцатилетней войной с Польшей, взял на службу и положил жалование 60 000 казакам, предоставив им при этом большую автономию, как сказали бы сейчас, и самоуправление. Во главе всего стоял гетман. Но так как названия «Украина» в то время еще не существовало, то земли эти стали называться Малороссией. Доходы же с тех земель долгое время оставались в гетманской казне, а все сборы, собираемые царскими воеводами, уходили на военные нужды и даже приходилось дополнительно присылать из царской казны, потому что начальство казачье не слишком радело о крепости. Западная же часть Днепра в то время находилась под владычеством Польши, Молдавии, Австро-Венгрии, но не желая более терпеть их гнет, десятки тысяч людей бежали из Правобережья, Галичины, Волыни на другую сторону Днепра: в Чугуев, Лебедь, Мерефу, Ахтырку, Золочев и другие города и поселения, и там, смешиваясь с русскими жителями и с казаками, в чьей этнической украинской чистоте есть большие сомнения, ибо в Запорожскую Сечь с самого начала ее существования бежали отовсюду, в том числе и бывшие польские «козаки». И теперь вместе с прибывшими из западных районов они вместе могли бороться против турок и крымского ханства. Постепенно стали вырастать крупные города: Харьков, Полтава, Киев, Переяслав, Нежин, Чернигов, Ромны. Поначалу всё шло неплохо: с русским царем ходили войной на Польшу, вернули Смоленск, и, пройдя от него дальше на 700 километров до самой реки Неман и до города Гродно, что имел два дворца, принадлежащих польскому королю, освободили и этот город, всю же территорию вокруг назвали «Белыя Россия». А царь московский стал теперь величать себя «Государь Всеа Великой и Малые и Белые России».

Интересно, – думал Николай, – почему белорусы никогда не кричат, что русские захватили их земли, что мы – оккупанты? Видимо, они не чувствовали особой любви к шляхетской Польше и особого родства с ними… А что же тогда украинцы? Им там было хорошо? С австрийцами, с венграми, со шведами, с турками, с поляками (под кем только не находилась эта земля). Почитав Шевченко или Панаса Мирного кровь в жилах стынет от того, как обращались с народом, считая его за быдло. Короткая же память у украинцев: в Польше до 1937 года в трамваях были таблички «украинцам и животным вход в заднюю дверь». Откуда тогда взялась эта уверенность в том, что они всегда были европейцами? Холопами у европейцев – да, были. Вот и Бисмарк (тот самый, который старался противопоставить одну часть народа русского другой) о самих украинцах писал так:

«Нет ничего более гнусного и омерзительного, чем так называемые «укрАинцы»! Это отребье, взращенное поляками из самых гнусных отбросов русского народа (убийц, карьеристов, пресмыкающейся перед властью интеллигенции), готово за власть и доходное место убить собственных отца и мать! Эти выродки готовы разорвать своих соплеменников, и даже не ради выгоды, а ради удовлетворения своих низменных инстинктов, для них не существует ничего святого, предательство является для них нормой жизни, они убоги умом, злобны, завистливы, хитры особой хитростью. Эти нелюди вобрали в себя все самое плохое и низменное от русских, поляков и австрийцев, для хороших качеств в душе их не осталось места. Больше всего они ненавидят своих благодетелей, тех кто сделал им добро и готовы всячески пресмыкаться перед сильными мира сего. Они ни к чему не приспособлены и могут исполнять только примитивную работу, они никогда не смогли бы создать своего государства, множество стран гоняли их словно мячик по всей Европе, рабские инстинкты настолько въелась в них, что покрыли омерзительными язвами всю их сущность!».

Отто фон Бисмарк

Такое было отношение европейцев к ним. А сейчас получается, что русские отняли у них свободу? Свободу от чего и от кого? Ее и не было никогда этой свободы, если верить фактам и их писателям. А когда приходилось выбирать между чем-то, то окончательно выбрать никак не могли. Именно поэтому, не смотря на присоединение «под руку московского царя», это не помешало безудержному Богдану Хмельницкому уже в 1656 году, то есть, всего через два года после подписания договора, метаться в поисках иного выбора, и думать – не вернуться ли обратно к польскому королю, внезапно вспомнив, что он из шляхетской семьи, хотя, в универсале к казачеству Богдан Хмельницкий пишет: «Я потомственный русский шляхтич повелеваю…» и т. д. Но правдой являлось то, что он вообще-то присягал на верность польскому королю, служил в польском войске, и не важно, что неоднократно предавал его… Почему же, будучи уже «под рукой московского царя» возникали такие крамольные мысли в голове у гетмана? Да потому, что, как только во вновь образованных землях государства возникли законы, которым нужно было следовать: появились управы, гарнизоны, налоги, опять же, да еще и «пересчитали» всех горожан, сельчан и казаков по произведенной переписи, так привычная вольница исчезла. А ведь Богдан Хмельницкий считал себя «самостийным», в общем-то – царем. Неужели опять выбрали неправильно? – думал он. К тому же царь московский подписал с Польшей мир. Что же хотел выгадать для себя на этот раз гетман, заключая договор со шведским королем против Польши, с которой в то время шведы вели войну? Он совершил двойную измену: и польскому королю, считай – своей родине, если вспомнить, где родился, и московскому царю, которого он, конечно, не поставил в известность о своих планах. Может быть, шведы дали ему больше денег? Известно, что казаки без грошив и доли в добыче не воевали.

Узнав об этой измене, царь приказал немедленно вернуть казачье войско (и его можно понять: он платил им за службу, и территория, на которой они жили, входила в состав его царства). Но такое поведение царя для гетмана было ударом по самолюбию, ведь как он тогда бы выглядел в глазах шведского короля да и всей Европы с такой «самостийностью»…

О, эти европейские амбиции! – размышлял Николай, они до сих пор не дают украинцам покоя в их иллюзиях о том, что там – цивилизация, культура, там их любят и ждут… А что Россия? Если даже язык, по нынешней версии, «не мова – а лай собачiй»… Хотят войти в Европу, хоть «в заднюю дверь», по исторической особенности отношений?

Тогда же на приказ царя Богдан Хмельницкий был разъярен, но по какой-то случайности вдруг внезапно резко заболел (а может, помогли ему в этом, при такой азартной игре и неустойчивых взглядах врагов у него должно было быть не мало, и даже среди своих). Поправиться от хвори он уже так и не смог, попросив перед смертью казаков выбрать в атаманы своего шестнадцатилетнего сына Юрасика. Но и с его смертью измены продолжались то ли по устоявшейся привычке, то ли просто выходило само собой по принципу «своя рубашка ближе к телу»…. Это настораживало царя, не знающего, можно ли было полностью доверять казакам. По этой причине на просьбу старшины о выводе государевых ратных людей из малороссийских земель последовал отказ. Это произошло на глуховской раде в 1668 году, когда князь Ромодоновский жестко спросил у казаков:

– «Какую вы дадите поруку, что впредь измены никакой не будет?»

На что гетман и старшина промолчали, а князь продолжил:

– И прежде были договоры перед святым Евангелием душами своими их крепили и что ж? Соблюли их Ивашка Выговский, Юраська Хмельницкий, Ивашка Брюховецкий? Видя с вашей стороны такие измены, чему верить?».

А потом была Конатопская битва, когда в союзничестве с поляками и татарами, имея значительный перевес сил, союзники казаков взяли в плен 5000 человек, которыми командовал князь С. Р. Пожарский, гордый воин, плюнувший в лицо хану, за что, конечно, был казнен. Остальных же русских пленных казаки вывели в поле и порубили. Эта кровожадная, дикая резня явилась страшным примером абсолютного беззаконная, потому что по правилам военного этикета того времени пленных обычно выкупали.

– Откуда, откуда в них такая ненависть к русским уже тогда? – думал Николай, – сами же просились в московское царство и плакались о помощи…

«В траурной одежде вышел Алексей Михайлович к народу, страх охватил Москву, пошли слухи, что царь собирается выехать за Волгу, за Ярославль» – пишет Владимир Голубицкий о том времени. Все шло к тому, что когда-нибудь Россия перестанет прощать своих братьев. И Полтавское предательство дало окончательный повод Петру I разогнать Запорожскую Сечь, ограничить гетманскую власть и поставить точку в этой болезненной дружбе, в этом безграничном доверии с одной стороны и неизлечимом предательском коварстве с другой.

Но такую точку на самом деле поставить нельзя до сих пор, – размышлял Николай. На Украине осталось много людей, которые считают себя близкими русскому и белорусскому народу, и понимают, что это безумие – резать живые корни, питающие всех славян и особенно близкие народы. Мания величия, свойственная фашистскому рейху, родственна национализму, а в высшем проявлении своем – нацизму, с той лишь разницей, в современном украинском варианте, что фюреры немецкие расширяли свои этнические границы дальше – до понятия расы, отдавая, конечно приоритет арийской избранности людям немецкой крови. Кальку с этого сняли бандеровцы, которые и после войны не могли успокоиться: они приговаривали к смерти даже по подозрению (два раза за месяц съездила в район, не иначе как агент НКВД), этого было достаточно. Конечно, без иностранной помощи, как и сейчас, они существовать не смогли бы. Еще до 1947 года к ним поступало оружие, и не нужно пытаться угадывать – от кого: всё давно уже угадано: этим занимались американцы и богатые члены украинской диаспоры в Канаде. Есть только одна опасность – думать, что все население западной Украины было радо такому, но их мнение не учитывалось, и приходившие с войны победители, прятали свои ордена как и себя самих, порой оговаривая, скрывая, что они воевали вместе с «красными». Большая часть населения окучивалась пропагандой, а тех, кто не симпатизировал их идеологии, держали в страхе, устраивая показательные казни, при которых людей вешали на воротах, деревьях, бросали в колодцы или сжигали заживо. Для бандеровских националистов «самостийное» Украинское государство – это идол, ради которого они уничтожали и сейчас уничтожают свой собственный народ. «Дорога к независимой Украине», как они говорили сами, лежала вдоль деревьев, на которых были «веночки» из прибитых к стволам младенцев, окрученных колючей проволокой (отчего и возникло это циничное название). Похоже, нечисть восстала из своих гробов, иначе, как еще можно объяснить такое? 2014 год, июль месяц, Славянск, показательная казнь: трехлетнего ребенка распинают на доске объявлений, прокалывая его ножами и подрезая под ребра, заставляя мать смотреть на мучения умирающего сына. После всего, ее саму привязывают к танку и возят по городу. А потом с гордостью рапортуют в Киев: «мы уничтожили террористов». …Так чему можно удивляться? – спрашивал себя Николай, слыша как настоящая нацистка современности кричит: «Этих существ нужно убивать», имея в виду жителей юго-востока Украины, а другая мразь, вторя ей, продолжает: «Этим сволочам нужно обещать все, что угодно. Вешать мы будем потом». Какие страшные и абсолютно совпадающие между собой аналогии, как будто время повернулось вспять…

Перед ним лежал пожелтевший, помятый и надорванный в углах документ давних лет – объявление о казне: стандартная форма, обычный клочок бумаги, на котором оставалось только вписать фамилию осужденного. Такой лист висел в Харькове для обозрения жителей и в назидание для всех:

«За зраду Украiнському народу – смерть!!!»

Николай внимательно прочитал дальше, выделяя для себя основное – самое страшное:

«…карається смертью через повiшення…».

И дальше – фамилия. Еще ниже следовало:

«Упомiнається всiх хто вже iде дорогою юди, або хто думає iти нею – завернути поки це не пiзно».

И внизу такая надпись:

«Всi на фронт боротьби проти червонного iмперiялiзму, якiй пiд маскою «братерства» готує смерть всiм поневоленним народам.

ОУН».

Что изменилось с тех пор? Красного империализма давно уже нет, а слова те же, и страхи те же…. Они готовы стрелять в своих на юго-востоке ради все той же фанатичной идеи всех сделать украинцами, а тех, кто не захочет – уничтожить. Разве не об этом говорит вождь нынешних бандеровцев Ярош, не скрывая ничуть свои слова, за которые ему ничего не будет, ведь Европа делает вид, что не слышит их: «Не на словах, а на деле можем показать, что бандеровщина не вчерашний день, это настоящее и будущее, ибо подходят те часы, о которых мы мечтали 20 лет». Потрясающая по своей циничности речь кандидата в президенты Украины. Той Украины, которую Николай не знал. И точно так же запуганные, зомбированные люди слушают и не понимают, что это опускается тьма над ними. Как же такое вдруг случилось? В том-то и дело, что не вдруг, говорит же Ярош: «мечтали 20 лет», и судя по всему не просто мечтали, но и делали всё возможное: 20 лет промывали мозги этим девочкам и мальчикам в футболках с надписью: «Слава тобi Боже, що я не москаль!» А вот и вещественные доказательства истории: В 2000 году правые партии Ивано-Франковской области выступили с призывом перенести прах Бандеры на родину и открыть музей, посвященный ему. 20 января 2010 года незадолго до окончания своего президентского срока Виктор Ющенко издает указ за номером № 46/2010, в соответствии с которым Степан Бандера посмертно удостаивался высшей степени отличия Украины – звания Героя Украины, с такой убийственной формулировкой: «за несокрушимость духа в отстаивании национальной идеи, проявление героизма и самопожертвование в борьбе за независимость Украинского государства». От себя же президент добавил, что, по его мнению, этого события долгие годы ждали миллионы украинцев. Публика в зале встречает эти слова продолжительными овациями. А саму награду из рук президента получает внук Бандеры Степан. Но не все на Украине аплодировали этому событию: 2 апреля 2010 г. Донецкий окружной суд признал указ о присвоении Бандере звания Героя Украины незаконным, формально сославшись на то, что тот не являлся гражданином. И это на самом деле было так: человек, родившийся 1 января 1908 года в Старом Угринове (Королевство Галиция и Лодомерия, Австро-Венгрия, и убитого, перевербованным членом ОУН Страшинским, 15 октября 1959 году в Мюнхене, имел польское гражданство). Но такие «мелочи» по нарушению Конституции Украина обходила и раньше, и продолжает это делать сейчас. Конечно, на этот призыв с востока никто не обратил внимания, понятно и другое, что настоящая причина, вызвавшая возмущение другой части народа, была значительно глубже: наступал апофеоз национализма, успевшего уже взрасти на этой почве. Мальчик Степан, который в детстве душил котов одной рукой «для укрепления воли», как вспоминал его однокашник, теперь через много лет, этой рукой душит всех, кто не хочет подчиниться его нацистской идее. Украинская армия бомбит города Донбасса, коридора для женщин и детей нет: бегут из под обстрела с детьми на руках. Этого нельзя понять нормальному цивилизованному человеку, если не знать того, что этих людей называют «генетическим мусором», и по звериной логике нынешних правителей Украины, они – лишние.

Николай мысленно причислял себя к тем людям, которые не хотели такого государства и таких правителей, не хотели фашизма, как испанский народ в 1936 году: No pasaran – Они не пройдут! Так было и так сейчас на Донбассе. И там есть русские добровольцы, как были они в Испании и в Сербии, и везде, где люди боролись за свободу. Чувствовать чужую боль, видимо, дано нашему народу, – думал он. Но это совсем не то, о чем написал ему в письме знакомый, живший под Киевом в Белой церкви. От него он точно не ожидал такого: «Хочу сказать одно: уже полгода как Россия напала на Украину, идет страшная война: путлеровцы вместе с кадыровцами и другой мразью убивают наших детей, мирных жителей. Ваших солдат хоронят, нет не хоронят, а закапывают, как собак, на наших полях, раненных увозят в Россию. На днях партию отправили в Питер». Откуда он мог знать, что происходит на Донбассе, если сам находится под Киевом? Конечно, из зомби-ящика. И Николай написал ему: «Смотри внимательно свой телевизор, а мне больше не пиши». Эта истерия вгоняла его в отчаяние такое же, когда он наблюдал как наши дипломаты пытаются разговаривать на разных европейских площадках со своими оппонентами, которые их, как будто не слышат. Ему же самому было достаточно того, что знакомые люди рассказывали и писали ему о том, как они выживают в Донецке, и что случилось сегодня в городах Донбасса. Это было похоже на боевые сводки, в которых порой даже отсутствовали эмоции, и он понимал, что по-другому нельзя. Николай не мог оставаться своей душой вдалеке от них, знавших и видевших то, что украинская армия уже на 70 % уничтожила такие города как Славянск, стирала с земли маленькие деревни, убивала мирных жителей и самое страшное – детей. Хорошо, что хоть кого-то мы успели вывезти от туда, особенно больных детишек и сирот, а многие уехали со своими матерями в Россию, – думал он. Человек, написавший ему то омерзительное письмо, как будто не знал о том, что у нас уже более 800 тысяч беженцев из Украины, что в народ брошен клич «помочь всем миром», чтобы собрать деньги для них. Неужели никто из людей, способных написать такое, никогда не задавал себе вопрос: «Зачем русским убивать женщин, детей, стариков, просто мирных жителей на Украине?» Такой простой вопрос никогда не приходил им в голову? Сам Николай ловил себя на мысли, что радуется победам ополченцев, которых их заклятые соотечественники называют «террористами». Он хорошо помнил слова святого Василия Великого: «Кто смотрит на зло без отвращения, тот скоро станет на него смотреть с удовольствием». И разве можно сердцу принять то, что в 21-м веке в центре Европы пятнадцатилетняя девочка, у которой после бомбежки украинских войск погибли все сразу: мама, папа, бабушка и дедушка, плача, вспоминает и рассказывает: