Текст книги "Ночь на Ярилу Мокрого"

**12**
СВИДАНИЕ

Через несколько минут Феклинья под руку с внуком шествовала по деревне к переговорному пункту. По случаю выхода «в свет» на ней было давно вышедшее из моды, но не сношаемое, трикотиновое платье, босоножки поверх белых носочков, голову украшала яркая крепдешиновая косынка. Все, кто попадался ей навстречу, отмечали важную поступь, горделивый взгляд и необычайно серьёзное выражение лица.

– Ой, Яковлевна, – окликнула старушку шедшая навстречу женщина, приблизительно её возраста, – ты чего такая нарядно-важная? И не узнать совсем.

– Что же мне важной-то не быть, Паша, на свиданье иду.

– Не поздно ли? – удивилась Паша.

– Поздно в моём возрасте, дорогуша, на свиданье ночью бегать, а днём – в самый раз, с пути не собьёшься.

– А кавалера твоего я впервые вижу. Красавчик писаный, кровь с молоком! Не томи, сознавайся, кто он такой?

– Внук это мой, Паша, Андрей!

И столько любви и таинственности вложила Феклинья в свой ответ, что Прасковья тут же отступила в сторону, давая пройти юно-зрелой паре, недоумевая, из каких таких закромов-сусеков вытащила внука Фёкла, прослывшая в деревне давным-давно бобылкой.

Отойдя от односельчанки метра три, бабушка сдержанно засмеялась и глянула на Андрея. В глазах её светилось удовлетворение.

– Дала я кумушкам деревенским пищу для размышления, Андрюшка. Теперь все хором будут гадать, когда, в какое время и с кем я успела согрешить.

– Да. – Согласно кивнул тот. – И сразу родила внука вместо дочери.

На переговорном, услышав голос матери через далёкое расстояние, Андрей стал быстро говорить:

– Мамуля, привет! Я очень соскучился и очень много всего узнал. Подружился с Нежданом и Кутихой – она мне причёски делает по ночам, побеседовал со Жрецом, а Пётр Петрович мне спать не даёт по утрам. Я обожаю бабулечку Фёклу. У неё вкусные блинчики с мёдом… Что? С моей психикой всё в порядке, не волнуйся. А сейчас поговори со своей тётей.

Андрей сунул бабушке трубку в ухо и вышел из кабинки, уловив первую фразу, произнесённую взволнованным голосом Фёклы:

– Здравствуй, Марийка…

О чём будут говорить мама с тётей, он слушать не стал – о чём ещё? – конечно, о своём бабьем. А разве это интересно?

Заплатив оператору за тридцатиминутный разговор, он вышел на улицу. Небо немного хмурилось. Тучи гонялись одна за другой, закрывая солнечным лучам доступ к земле. Андрей вспомнил, что Велимор пригласил его на День Ярилы Мокрого. Осталось три дня. Ни с того, ни с сего он вспомнил и пророческое «то ли ещё будет», и сердце его учащённо забилось в сильном волнении. Что-то важное должно случиться через три дня. Но что?

– Я поговорила. – раздался сзади голос бабушки, он был немного хриплый и непривычно тихий.

– Ты чего, бабуль? – встревожился Андрей.

– Голос у Маруси точь-в-точь Настенькин – всплыли в памяти молодые годы – я ж сестре вместо мамки была с самой соски.

Бабушка сморщила личико, собираясь заплакать, но сдержалась, глубоко вздохнула несколько раз и уже с грустной улыбкой сказала:

– Ну уж нет, теперь-то я поживу! Смертушку и близко на порог не пущу – есть для кого жить. Настенька… ой, путаю уже… Марусенька обещала приехать. Сказала, внеочередные дежурства брать будет, чтобы отгулы заработать. Скажи, внучек, а лишние дежурства на её здоровье никак не отразятся?

– Устанет немного, конечно, не без того. Но здесь на свежем воздухе, на трудовой ниве быстро восстановится. Ты, родная, не переживай, а то как бы давление не подскочило.

– Да-да, столько лет ждала, а чуток ещё подождать ничего не стоит… Андрюха, ты ничего не заметил?

– Нет, а что такое?

– Народу сколько встретилось! Ах, Пашка! Это ведь она сарафанное радио включила на полную громкость! Мы теперь с тобой о-о-очень значимые фигуры на неделю вперёд.

Бабушка снова напустила на себя важную важность и, вложив свою руку под локоть Андрея, выпрямила спину – знай наших! А внук только успевал отвешивать поклоны направо и налево. Как же! Марку семьи Афанасьевых надо держать чётко.

**13**
ОТКРОВЕНИЯ БАБУШКИ ФЁКЛЫ

После обеда под чутким руководством бабки Фёклы Андрей учился колоть чурочки на лучинки, пока их обоих не загнал в дом начавшийся тёплый дождик. Запахло влагой, воздух наполнился ароматом трав – природа радовалась животворящим каплям небесного родника.

Дождь шёл всю ночь, ритмично барабаня по крыше сеновала, навевая крепкий сон, а утром сладостную дрёму. Под солдатским одеялом было тепло и уютно, но один из главных органов человека – желудок – стал напоминать о себе громким урчанием.

– Никакой личной жизни! – проворчал Андрей и, быстро натянув футболку и шорты, побежал в избу, где его ждал вкусный завтрак. Поцеловав Фёклу в щёку, усевшись за стол и отправив первую порцию еды в рот, спросил:

– А-у-а, а ы у-а-а?

– Внук, ты в детство впал? Говоришь, как младенец. Прожуй сначала, а я подожду перевода на нормальный человеческий язык.

– Я спрашиваю: бабушка, а ты кушала?

– Кушала. И чаю успела три раза попить, пока ты спал. Видно, погода на тебя действует. Хмарник разбушевался не на шутку, гоняет тучи по небу, сталкивает их друг с другом, чтобы дождь пролился на землю.

– Ага, Хмарник. Ещё один?

– Он и есть один, владыка непогоды. Когда долго дождя нет, в народе говорят: «Что-то Хмарник крепко уснул». Иногда будить приходится.

– Интересно. А как?

– В одно и то же время все выходят на улицу, бьют колотушками о пустые вёдра и громко приговаривают:

Хмарник, Хмарник,

Хватить спать!

Пора землю поливать!

– Вся деревня что ли?

– Да нет. В основном дети и подростки. Им весело, а взрослые дома сидят, уши затыкают.

– Помогает?

– Ещё как помогает! – засмеялась бабка. – Доел? Чай будешь пить?

– Не, чай не буду. Вот молочка бы попил. Есть?

– А то как же, конечно, есть. Пей, укрепляй косточки.

– Знаешь, бабуля, когда меня на станции Неждан стал угощать молоком из бутылки, я сначала не понял, что за напиток такой, обалденно вкусный! А он сказал, что это натуральное молоко от натуральной коровы и назвал его живым. Я с ним абсолютно согласен. Вернувшись в город, я уже не смогу пить жидкость под названием «молоко» из тетрапаков.

– А ты переезжай к нам жить. Мы тебе жену подыщем, коровку заведёте, детишек нарожаете. А Маруська сама к нам переберётся.

– «Подыщем»! Как будто штаны примерим! Вы со Жданом сговорились что ли? Тот тоже мне жену подбирает. Не готов я ещё жениться, потому как не нашёл ещё ту, от которой сердце ноет и руки-ноги ватными становятся. Лучше бобылем ходить, чем любви не иметь!

– Да ведь…

– И не говори мне, что стерпится – слюбится! – перебил бабушку внук. – Я этого не понимаю. Давай лучше я тебе посуду помою, чем про любовь говорить.

– Это в молодости любовь стоит на первом месте, а в жизни совсем всё по-другому… ну, да ладно, поймёшь когда-нибудь. А посуду я сама помою. Ты лучше достань свой плоский фотопарат. Давно обещал мне племянницу показать, да всё не собрался никак.

– И верно. Я забыл, а ты не напомнила.

Андрей достал из сумки сразу всё: фотоаппарат, ноутбук и планшет, который тут же подключил к электророзетке.

– Бабушка, посмотри на меня и улыбнись – я тебя сфотографирую.

– Да я в фартуке.

– Ты в фартуке самая красивая и вкусная, потому что домашняя. От тебя уютом пахнет и всякими вкусняшками.

– Скажешь тоже… – засмущалась довольная похвалой бабка.

Уже через полчаса они сидели рядышком за столом, и Андрей перелистывал альбом с фотографиями.

– Смотри: вот это я… кажется, десятый класс, а вот это тоже я, в турпоходе…

– И это тоже ты. – ткнула Фёкла пальцем в поверхность планшета. – Ой, батюшки, что я наделала!? Куда исчезли фотки? Сломала?

– Сейчас найдутся. Ты просто пальчик к планшету не прислюнявливай.

– Ты найди мне ту, которую я не досмотрела.

– В ней ничего интересного нет.

– Как это нет? Это тебе – нет, а мне очень даже интересно, что за девушку ты обнимаешь. Хочу посмотреть ей в глаза.

– А что можно увидеть в глазах?

– Что надо, то и увижу. О, вот она! Зовут как?

– Марта.

– Господи, не русская что ли?

– Русская. В марте родилась.

– Надо же! В деревне коров Мартами называют, тех, которые весной рождаются. Нечеловеческое имя… Постой ты… я не рассмотрела ещё… Не твоя это девушка, не для тебя.

– Почему?

– Глаза у неё чужие какие-то, колючие, злые. Не будет тебе с нею счастья.

– Бабуля, успокойся, пожалуйста. Мы с нею расстались уже, – перелистнул страницу Андрей. – А это мама моя. Красивая, правда?

– Красивая. На Настю похожа. И халат белый ей идёт. Как ей работается?

– Ценят её на работе – лучшая хирургическая сестра во всём городе. Ты знаешь, её главные врачи трёх больниц к себе переманивают! Но мама не соглашается.

– И правильно, что не соглашается. Свой коллектив – родной, поругают, но и похвалят. А перейди в другой, завидовать начнут. Зависть, Андрюха, страшное дело! Все беды от зависти… Постой! А это что же, сестра моя?

– Да, это бабушка Анастасия.

– Вот она, касатушка моя любимая! Виновата я перед тобой, сестра: не нашла в себе мужество противоречить слову родительскому, не писала тебе, не искала, чтобы словом да делом подмочь. Прости меня за это, сестрёнка!

Феклинья Яковлевна не скрывала своих покаянных слёз, разговаривала с фотографией в полной уверенности, что младшенькая слышит её. А Настенька улыбалась в ответ застывшей улыбкой сквозь толщу лет.

– Ну что ты, бабушка, она всегда говорила о тебе с большой нежностью и благодарностью. Любила она тебя очень и называла не иначе, как «нянюшкой». Только вот почему не писала тебе, не знаю. Когда мы получили письмо, я и не понял сразу, кто это – Феклинья Яковлевна… Давай я тебе видео включу, где бабушка ещё живая. Ты смотри, а я выйду подышу воздухом.

Андрей нашёл видеоролик, запустил показ и, чтобы не мешать двоюродной бабушке разговаривать с сестрой и плакать, вышел на улицу. Оставшиеся полдня пролетели незаметно. Андрей продолжал упражняться в колке лучинок, носил воду в баню, помог бабке постирать бельё, хотя она активно сопротивлялась. К вечеру распогодилось.

– А у тебя есть фотографии прадеда и прабабки? – полюбопытствовал Андрей, сидя за круглым столом в горнице, где они с Фёклой пили чай.

– Есть, конечно. Только они уже старые, пожелтевшие.

– Сейчас в фотоателье пожелтевшие снимки восстанавливают. Ты мне отбери самые хорошие, а я закажу в городе портреты.

– Не надо, – после некоторого раздумья отказалась бабка. – Пусть лежат в альбоме, покоятся с миром. Висящий на стене портрет отца будет смотреть на меня, следить за каждым шагом – не хочу! Всю жизнь прожила под контролем и запретами! Ему в альбоме рядом с матерью хорошо, а мне здесь одной спокойно. Показать – покажу.

Фотоальбом лежал на самом дне большого расписного сундука. Далеко запрятала Фёкла память о суровых родителях. Андрей смотрел на потемневшее вдруг лицо бабушки с родившейся в душе жалостью: что же за жизнь она прожила, если даже фотографии родителей ей не дороги?

– Вот маманя моя, Александра Ивановна. Это она после рождения Настеньки. А вот батя, Яков Кузьмич… Афанасьевы… Вот ещё, уже групповая фотография – Настюхе года три здесь – видишь, как вцепилась в мою руку, испугалась очень, хотя я и говорила ей, что надо следить, как из окошечка птичка вылетит. Запомнила, что птичка так и не вылетела, лет пять донимала меня вопросом, куда птичка улетела… О, смотри, какая сестра симпатичная – семнадцать лет ей исполнилось. Вот оно: счастьем лицо светится – в Алёшку влюбилась…

– А твои фотки где?

– Нет моих фоток, Андрюша, не любила я фотографироваться. Да и денег они стоили, хоть и не больших. Рубль шестьдесят за шесть штук размером шесть на девять.

– Ты даже стоимость помнишь?

– Конечно. Деньги Настёне я давала. У неё много таких фотографий было – на каждый год взросления. С собой их Настя забрала, когда из дому сбежала.

– Как сбежала? Я и не знаю ничего. Расскажи, а? Сейчас-то уже можно, никому не навредит.

– Сейчас уже можно, да, – вздохнула Фёкла.

Немного помолчав, как бы собираясь с духом, начала говорить:

– Да рассказывать особо нечего: забеременела она мамой твоей. Позорно считалось незамужней девке дитя в подоле принести. Отец за вожжи взялся, а я спину свою подставила, чтобы сестра успела убежать. Ночью уже я чемоданчик с вещами ей вынесла, чтобы ушла она и ребёночка спокойно родила. Провожал её Алёшка, обещал через месяц к ней приехать.

– Что же не приехал? Мама говорила, что ждала она кого-то и песню всё пела: «Зачем тебя я, милый мой, узнала?» Слушай, баба Феклуша, я что вспомнил-то – за неделю до смерти она смотрела в сторону шифоньера, улыбалась и говорила: «Стоишь? Ждёшь? Потерпи ещё немного, скоро встретимся, любимый». Я тогда подумал, что сон ей приснился какой-то.

– Люди старые говорят, что встречают умирающих близкие и родные, но, кто его знает, так ли оно…

– А куда он делся, Алексей этот?

– Не знаю, внучек. Через неделю или дней десять пропал он. Я надеялась, что в город к сестрёнке подался, радовалась. Но родные стали искать. Долго искали, так и не нашли – сгинул без следа, а я грех на душу взяла – подозреваю в убийстве батю своего. В дни поиска он мрачнее грозовой тучи ходил, молчал всё. Как-то рано утром слышу, матери говорит: «Зря ищут, не найдут. Концы спрятаны надёжно». А мама только и произнесла: «Грех-то какой, Яша». И так страшно мне стало!.. Войну вторую мировую прадед твой, Андрейка, от порога до порога прошёл, ещё и японцев прихватил – озлобился, видать. Убить стало привычным делом, а в Алёшке врага своего усмотрел, однако.

– А как же другие? Жили, работали, детей рожали.

– Не знаю, милый, мала я была в то время. Сейчас уже думаю так: пили «горькую» мужики после войны, расслаблялись, а мой отец пил только раз в год, в день Победы. Не было выхода злости у него. В доме нашем слышался смех только Настенькин. Соседи никогда не заходили, даже за солью. Боялись его в деревне. И помирал отец плохо, матерился всё… Что это мы с тобой, внучек, тему какую нехорошую завели? Бог ему судья, если что и натворил. Давай уберём этот альбом на самое донышко сундучка – там ему место. Пусть лежит себе мирно.

– А ты? Ты так никому и не рассказывала о своих подозрениях все эти годы?

– Нет. Доказательств гибели Алёши не было. И ведь мне отец был всё-таки отец… Тебе первому рассказала, и так легко на душе стало.

– Ещё бы! Такой тяжеленный груз на плечах своих несла столько лет. Значит, всё же встретилась бабушка Настя со своим Лёшей, пусть даже на смертном одре. Земля им пухом!

– Да, не к ночи помянуты будут… Ого, заговорились мы с тобой, внук Андрей. Вечерять давно пора. Нарезай хлебушек, а я стол накрою.

Поужинали и разошлись по своим постелям. После дождя воздух на улице пах озоном. Небо очистилось от туч и засияло мириадами ярких звёзд.

– Где ты там, бабушка, затерялась? Хорошо ли тебе? Держит ли тебя дед за руку?

Постояв ещё немного, Андрей забрался на сеновал, но заснуть ещё долго не мог: рассказ Фёклы всколыхнул в нём жалось к маме, к бабушкам, почему-то к себе. «О, времена, о, нравы!» – пришло на ум изречение то ли Цицерона, то ли Катона Цезаря, которые ещё в древности выражали высшую степень осуждения устоявшихся общественных порядков. Покрутившись с боку на бок ещё некоторое время, Андрей незаметно заснул.

**14**
ДРУЖБА – ДЕЛО СВЯТОЕ

– После обеда пойдём окучивать картошечку, – обратилась к внуку Фёкла. – Земелька после дождичка рыхлая, влажная. За два дня, думаю, управимся.

– Хорошо, бабуля. А почему не с утра?

– А вот обдует ветерком, грязь к башмакам приставать не будет. Да и к тяпкам тоже. А завтра можно будет и с утречка. Окучивать умеешь?

– Не знаю, не пробовал. Но я очень способный, ты уже в этом убедилась.

– Да уж, было время убедиться, – улыбнулась Фёкла.

– Кстати, у тебя крылечко расшаталось – я сегодня чуть не упал. Пойду подремонтирую. И перильца сразу смастерю, чтобы тебе легче было забираться на ступеньки.

– Да их всего-то три, уж заберусь как-нибудь.

– Как-нибудь не надо. Покажи, где у тебя молоток и гвозди. Да, доски ещё надо.

– Так всё в сарае и лежит.

– Ладно, сам найду.

Вытащив из сарая доски и инструменты, Андрей долго примеривался, с чего начать. Эх, если бы ещё знать! Раза три почесав в затылке и столько же раз пройдясь перед крыльцом, он услышал голос Неждана.

– Велес в помощь!

– Самому бы не оплошать, – пробормотал Андрей. – Заходи.

– Ты чего круги вьёшь у крыльца?

– Понимаешь, друг, вышел я перед бабкой невозможным похвальбишкой, как тот Вовочка из мультика. Сказал, крыльцо починю, расшаталось оно. Думал, просто всё, ан нет – не просто. Что делать, ума не приложу.

– Давай помогу.

– А ты не торопишься?

– Ну, дела-то они всегда найдутся. А другу помочь – святое дело.

К обеду друзья управились. Андрей сидел на ступеньках нового крылечка и наблюдал, как Неждан приколачивает последние гвозди к невысоким перильцам, закрепляя их намертво.

– Шесть дней живу я в деревне, здоровый двадцатилетний лоб, а такое чувство, что пузыри пускаю, валяясь в колыбельке. Ничего не умею! Я, как тот породистый пёс, о котором говорила бабушка, ни к чему не приспособлен. Стыдоба!

– Не казни сам себя, Андрюха, не твоя вина, что очень много людей оторвались от земли-матушки. Работа – дом, вот образ жизни городов. Бытовая техника, телевизор, гаджеты на службе у человека – ни тебе мыслей, ни тебе чувств. Друг с другом перестали общаться напрямую – социальные сети заменили собой походы в гости на чай. Я не ханжа, но считаю, что интернет полезен только тогда, когда необходимо что-то узнать, пообщаться по скайпу с родственниками, живущими далеко или с товарищами. Вот лично ты общаешься с другом, который живёт в квартале от твоего дома?

– Да.

– А часто ли ты приходишь к нему домой? Уверен, не приходишь. Чего проще, лёжа на диване, давить на кнопочки пульта от телевизора или смартфона – своего рода рабство. Скажи честно, что ты чувствуешь здесь, на земле? Хотя я уже знаю, ты во всём честен.

– Я ещё не определился, Неждан. Могу только одно сказать: чувство свободы, воли. Как будто я сел на коня, и он несёт меня по широкому полю. Сильный ветер в лицо, такой сильный, что я задыхаюсь, но остановить коня мне не хочется. И ещё – жажда деятельности. Вот крыльцо хотел починить…

– Я рад. Именно это я и хотел услышать, брат…

– Ты с кем разговариваешь, Андрюша? – вышла из огорода Феклинья Яковлевна. – А, вот кто к нам пожаловал. Здравствуй, Неждан.

– И ты здрава будь, тётушка Фёкла. Принимай работу.

– Ай, молодцы! Постарались на славу! И, конечно, проголодались. Быстренько, умывайтесь, и за стол.

Друзей два раза звать не надо. Скоро они уже сидели друг против друга и с аппетитом ели всё, что поставила перед ними Фёкла.

– Смотреть на вас – одно удовольствие. Правду говорят: как потопаешь, так и полопаешь. Ты, Нежданчик, по какому делу в деревне?

– Девушки наши коврики наткали по заказу – привозил. Они по этому случаю вечёрку собирают. Я хочу тебя попросить, тётушка, чтобы ты разрешила Андрею на посиделки сходить.

– А пусть идёт, у вас плохому не научат. Только у нас с ним на послеобеда работа намечена – картошечка подросла, окучить её пора.

– Я бы помог, но мне срочно Буланку надо подковать. По дороге сюда подкову где-то потерял, прихрамывает.

– Сами управимся, нам торопиться некуда – огородик у меня маленький, успеем за два дня.

– Благодарю за хлеб, за соль. Мира вам и благополучия. – поклонился Неждан. – Поехал я. А ты, Андрей, приходи прямо к избе тётки СвЕтланки, знаешь уже где, не заблудишься.

– Знаю. Приду.

– Ну, тогда будьте.

Андрей вышел проводить друга.

– А что в этот раз затеяли девчата?

– Танцы.

– Не умею я танцевать.

– Посмотришь – научишься. В наших танцах ничего сложного нет. Поехал я. Домой, Буланка, домой.

Андрей стоял у калитки до тех пор, пока телега не скрылась за поворотом

**15**
КАК ТЫ ЖИВЁШЬ, БАБУШКА?

Сзади послышался голос бабки

– Уехал дружок твой, Андрюша?

– Да, бабаня, уехал.

– Нравится он мне. Такой вежливый, обходительный, крылечко вон тебе помог наладить. Верный друг, одним словом.

– Согласен. Хитрости в нём нет, сама открытость. Таких, бабушка, в городе единицы. Мне очень повезло, что именно его я встретил на полустанке… Ну, что же, ты покажи мне, как картошечка окучивается, а сама иди отдохни. Обещаю: я справлюсь. Я уже понял, что земельке любовь нужна.

Рассказав внуку, что землю под кустом сначала надо подбить, а потом уже нагребать, Фёкла взялась за тяпку.

– Я тебе сказал: иди отдохни! Я всё понял.

– Не гони меня, внучок. За заботу, конечно, спасибо, но мне нельзя лежать, потому как жизнь заключается в движении и в физическом труде. Я пройду столько рядков, сколько по силе моей спине, а потом отдохну. Нельзя мне расслабляться, да и привыкла я трудиться. Земля силу даёт.

– Прости, бабуля, я, конечно, неправ.

– Само собой, что не прав. У меня знания, опыт, а у тебя молодость, сила. Ты смотри, как я делаю, и повторяй. Да не торопись, не торопись. Знаешь, где скорость нужна?

– По деревенским меркам?

– Да, по нашим. Так знаешь иль нет?

– Не знаю.

– Торопливость нужна при ловле блох.

– Такое выражение я знаю, но думал, что у тебя в запасе что-то другое припасено, типа Игоши. Как он сегодня? Не рыдает?

– Довольный он – я ему немного крошек на пол со стола смела. Молчит.

– А у тебя кто-нибудь ещё живёт?

– Живут, как же – Дворовый, Банник.

– Расскажи.

– Расскажу, потом как-нибудь.

– А у них имена есть?

– Есть. Дворового зовут Филимоном, Банника – Василием, Хозяина дома – Фёдором, а жену его Софьей.

– А Игошу?

– А Игоша и есть Игоша.

– И что?

– Что?

– Дальше-то что?

– А ничего. Дружу я с ними, забочусь о них, а они мне помогают по хозяйству.

– Это как?

– Благополучно у меня и дома, и во дворе. Вот если бы весь мир жил в дружбе с природой и в заботе о ней, а не использовал в своих корыстных целях, то и войн бы не было.

– Интересный вывод. А в городе нет ни дворовых, ни домовых. Почему?

– Что такое город? Это нагромождение домов, фабрик, заводов, казённых заведений – суета, шум, толкотня, загазованность, грубость. А самое главное – закрытая камнем и бетоном земля. Задыхается она. Как можно жить в таких условиях? Сбежали от вас ваши помощники в леса, в поля, в речки… Всё, кажется, устала. Тяпать устала и языком болтать устала. Пойду отдыхать. Ты как, сам-то устал?

– Нет, я ещё поработаю.

Феклинья Яковлевна ушла в дом, а Андрей, размышляя о том, что втолковывала ему бабка, не заметил, как все до одного рядки картофеля были окучены по самые верхние листочки.

– Вот это я поработал! – восхитился он сам собой и поклонился в сторону дома. – Спасибо вам, помощнички.

Руки с непривычки ныли, а на ладонях проявились первые в его жизни трудовые сельскохозяйственные мозоли. Парень сел на крыльцо отдохнуть. На сердце было легко и радостно – мозоли заживут, вялые мышцы окрепнут.

– Я нужен этому миру!!! – завопил он во всю силу лёгких и связок. – Я не зря родился!

– Ты чего орёшь, ребёнок? – выскочила обеспокоенная бабка. – Бука тебя напугал что ли?

– Меня теперь никто напугать не может, бабуля. Силу я в себе почувствовал. Небольшую, правда, но ощутимую. Вошла она в меня сегодня, не разберусь пока…

– Эк, тебя понесло-то… – Фёкла села рядом с Андреем на верхнюю ступеньку крыльца.

– Ты скажи мне, Феклинья Яковлевна, как ты живёшь: по зову предков или по привычке?

– Однако, порча на тебе, Андрюшка, зря мы в деревню ходили, – сокрушённо покачала головой старушка.

– Нет никакой порчи. Проснулся я. То есть, во мне проснулся язычник-Родновер. И всё же, во что лично ты в этой жизни веришь?

– Прям так сразу и сказать?

– Прям сразу и говори.

– Во что верю? В Природу-матушку верю, во всё живое, в прекрасное, в доброту верю. Ну, и в Игошу тоже.

– Ну вот! Привычкой и не пахнет. Ты, моя родная, по зову предков живёшь! Вот в кого я родом – в тебя!

Андрей схватил бабушку в охапку, прижал к себе и нежно поцеловал в висок.

– И что ж у тебя раньше-то спина не заболела? Лет эдак пяток назад?.. Кстати, ты чего не ойкаешь, за спину не держишься?

– И правда, внучок, не беспокоит она меня в последние три дня. Ничего не понимаю.

– Зато я понимаю – забота у тебя появилась, и о болячках некогда думать. Подожди немного, приедет мама и научит тебя простым упражнениям от боли в спине. Она говорит, что никакого хондроза не существует, его придумали люди. Вылечить – не вылечишь гимнастикой, а облегчишь – точно… Гляди, солнышко на вторую половину неба перебралось. Надо в общину собираться. В баньке искупнусь, переоденусь, поем и пойду, не спеша.

– Иди. Только не задерживайся – завтра с утра на огород.

– Баба Феклуша, я закончил окучивание. Ты сама говорила: не оставляй на завтра то, что можно сделать сегодня. И земелька просто чудо – влажная, рыхлая.

– Ты шутишь что ли, Андрей?

– Какие шутки? Правду говорю. Посмотри вот на мои ладони.

– Ой, что ж ты рукавицы не одел? И я, старая, не скумекала. Вот что сказать?

– Ты скажи, кто такой Бука.

– Бука-то? Да пугало это мнимое, невидимое. Им взрослые детей пугают, чтобы не уросели. Говорят, что он вечно чем-то недоволен, на всех обижен. Да ну его! Нам он без надобности – неча плесень разводить. Ты, Андрей, – встала со ступеньки Фёкла, – в общине себя достойно веди, не высовывайся, но и голову под крыло не прячь. На других гляди, но и себя покажи.

– Танцы – не смотрины, на меня никто и внимания не обратит.

– Плохо ты девчат знаешь! Они из-под ресниц всё примечают. Иди, да делай, что сказала.

– Как скажешь, товарищ бабушка!

– То-то же!…