Текст книги "Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность"

После того как вермахт 9 апреля перешел в наступление на море и на суше, захватил Данию и высадился в районе Кристиансанда, Ставангера, Бергена и Дронтхейма, а затем после тяжелых кровопролитных боев [При этом были потоплены тяжелый крейсер «Блюхер» и легкие крейсеры «Карлсруэ» и «Кенигсберг».], подавив береговую артиллерию, во фьорде Осло немцы начали нести тяжелые потери. 10 эсминцев, с борта которых полковник Эдуард Дитль высадился в Нарвике вместе с полком горной пехоты, были 10 и 13 апреля уничтожены английским флотом. Для Гитлера, который уже готов был поспешно оставить Нарвик, бывший ключевым звеном всей операции, и вывести войска из Норвегии, этот поход чуть было не стал роковым. Ему пришлось признать, что его опыт первой мировой войны оказался бесполезным и что ему еще предстоит не только многому научиться, но и многое пережить, чтобы стать полководцем, что он может в один миг лишиться целенаправленно создававшегося в течение долгих лет нимба фюрера, и именно в глазах военных, на которых нужно было произвести максимально положительное впечатление для реализации будущих планов. После «длившейся более недели сцены жалкой несостоятельности», по словам Варлимонта, нервный, беспомощный и не уверенный в себе Гитлер вновь обрел себя. Хотя Йодль 17 апреля записал в своем дневнике, что «фюрер вновь начал проявлять темперамент», но еще долгое время после этого дело доходило до крупных трений и порой хаотических ситуаций в связи с тем, что Гитлер многословно рассуждал о деталях и перекраивал планы военных. Не заслуживает особого внимания утверждение Варлимонта, которому так и не довелось во время второй мировой войны командовать даже фронтом, что Гитлер не проявлял в своем поведении образцового спокойствия и уверенности, как Мольтке на полях сражений в Чехии и Франции. В Норвегии опыт операций, в которых задействуются флот, авиация и сухопутные войска, отсутствовал не только у Гитлера. Даже Фридрих Великий, на которого Гитлер охотно ссылался, особенно в конце войны, во время битвы под Мольвитцем в кризисной ситуации присоединился к бегущей кавалерии и позорно оставил в беде свои войска.

Убеждение Гитлера, что в случае войны во Франции и странах Бенилюкса не приходится рассчитывать на то, что Норвегия как театр военных действий останется в стороне, оказалось точным. Англичане покинули Норвегию лишь 8 июня, за день до того, как вермахт достиг Сены и нижнего течения Марны [Норвежские сухопутные части и войска союзников, высадившиеся с 16 по 19 апреля в Намсосе и Андальснесе, были разбиты 20 апреля. Норвежцы капитулировали, союзники в спешке погрузились на корабли и отступили. Хотя англичане, высадившись 14 апреля в Харстаде, вновь спустя две недели захватили Нарвик, но 8 июня они опять покинули Норвегию, которая на следующий день капитулировала. Уже 24 апреля Гитлер передал власть в Норвегии рейхскомиссару Тербовену, которого поддерживал норвежский лидер нацистов Видкун Квислинг.]. Правильным оказалось и реализованное вопреки предложению Йодля решение Гитлера начать наступление на западе 10 мая [Йодль предложил проводить обе операции независимо друг от друга и разнести их по времени.], когда еще продолжалась норвежская кампания и большие силы немецкой авиации были еще связаны в Норвегии.

14 мая 1940 г., спустя четыре дня после начавшегося с опозданием из-за норвежской кампании и погодных условий наступления на западе, Гитлер в указании № 11 изложил основные направления по продолжению операции, где содержался ясный намек в адрес верховного командования, что отныне он намерен сосредоточить в своих руках и оперативное руководство войсками. Штабы нужны ему только в роли аппарата советников, которые на основании его решений формулируют приказы, издаваемые от его имени как верховного главнокомандующего. Спустя 25 лет после французской кампании Варлимонт упрекнет Гитлера в том, что наступление на западе планировалось и осуществлялось без обычной подготовительной штабной работы [Тем не менее Йодль заявил в Нюрнберге, что Гитлер до принятия решения «запросил и тщательно изучил все материалы, карты, сводки о силах противника».]. Однако успешное завершение операции говорит в пользу Гитлера, который снова оказался прав. Подтвердилось его предположение, что французы будут сражаться не так ожесточенно, как в 1914–1918 гг. Генерал Гудериан в 1953 г. писал: «Наступление привело к неожиданному для немецкого верховного командования большому и быстрому успеху». Йодль заявил в Нюрнберге: «Вновь одержала триумф воля и вера Гитлера. Сначала лопнул фронт, а затем рухнули Голландия, Бельгия и Франция. Солдаты поражались, столкнувшись с этим чудом…»

Однако вскоре выяснилось, что далее стратегические планы Гитлера начали давать сбои. Его уверенность в том, что Англия ввиду быстрого поражения Франции изъявит готовность закончить войну, побудила его к тому, чтобы рассматривать победу на западе как окончание этого этапа боевых действий. Однако англичане, хотя и предпочли поберечь свой экспедиционный корпус под Дюнкерком, реагировали все же не так, как ожидал Гитлер, и он начал рассматривать возможность прямого нападения на Англию. В его указании № 16 от 16 июля 1940 г. говорится: «Поскольку Англия, несмотря на безвыходное с военной точки зрения положение, не проявляет готовности к пониманию, я решил подготовить и при необходимости провести операцию по высадке войск в Англии. Цель этой операции заключается в том, чтобы исключить возможность использования английской метрополии в качестве базы для продолжения войны против Германии, а в случае необходимости и полностью оккупировать ее».

Поскольку Англия представляла собой не просто остров у берегов побежденной Франции, а мощную морскую державу, располагавшую колониальными войсками в Канаде, Новой Зеландии, Австралии, Египте, Индии и Южной Африке, Гитлеру после победы над Францией следовало бы срочно начать действовать в духе своего указания № 16 или попытаться реализовать план Редера, который рекомендовал косвенно оказывать военное давление на Англию, чтобы вынудить ее отказаться от продолжения войны. Однако Гитлер, лицо которого уже во время норвежской кампании приобрело одутловатые контуры, оказался вдруг не готов к риску, который таило в себе нападение на Англию. Он медлил и не прислушивался ни к чьим советам. Порой его глаза вспыхивали блеском, который не замечался за ним ранее, а уверенность в себе приобретала агрессивные черты. Еще четыре года назад он был совершенно другим человеком, и не только внешне. Гитлер, тщательно следивший за своим здоровьем, знал это и все чаще обращался к своему личному врачу. Когда он на третий день после заключения перемирия посетил Париж, то вовсе не выглядел сияющим победителем, хотя многие из окружающих этого не заметили. Альберт Шпеер, архитекторы Герман Гислер и Арно Брекер, за которыми Гитлер послал самолет, чтобы доставить их в Париж, рассказывали в своих мемуарах, что фюрер не только отличался от своего окружения, опьяненного победой, но даже прослезился, когда раздался сигнал фанфар. Причиной этого была не «ярко выраженная противоречивость натуры», как полагал Шпеер, не любовь к миру и архитектуре, как предполагали Брекер и Гислер, не скорбь по убитым и раненым, по разрушенным городам и памятникам искусства, а тот факт, что Гитлер, почти непрерывно принимавший лекарства [В это время он принимал антигазовые пилюли Кестера, мутафлор, эвфлат, глюкозу, гликонорм и витамультин с кальцием.], был в то время уже очень болен и считал, что не сможет дожить до исполнения своих конечных целей.

Однако в стратегическом плане дела у Гитлера обстояли совсем неплохо. Франция была разбита, Италия вступила в войну на стороне Германии, что привело к тому, что Англия не только не могла теперь рассчитывать на французский флот, но и временно лишилась своего господства в Центральном Средиземноморье. Германские базы подводных лодок и авиабазы, которые могли наносить серьезный ущерб Англии, Гибралтару и единственной все еще доступной из Европы морской базе в Египте, контролировавшей Суэцкий канал, простирались от Бордо до Нордкапа. После вступления Италии в войну у Гитлера появилась возможность серьезно угрожать Британской империи путем захвата Суэцкого канала, что рекомендовали адмирал Редер, генерал Карл Штудент и Эрвин Роммель. Однако Гитлер медлил. В то время еще никому не бросались в глаза принципиальные перемены в его характере, хотя уже тогда стали заметны нежелание идти на риск и снижение общей гибкости ума. В задачи историка не входит спорить сегодня о том, увенчалось ли бы успехом нападение Германии на Англию. Ничего не меняет в этом и тот факт, что США, которым Гитлер в то время еще не объявил войну, были мало заинтересованы в поддержке Великобритании, исходя из сложившейся обстановки, и Уинстон Черчилль вынужден был доказывать президенту США Рузвельту после немецких успехов в Северной Африке (Бенгази и Тобрук) и на Кипре, что Англия может потерять не только Египет, но и весь Ближний Восток, что будет иметь неблагоприятные последствия для Испании, вишистской Франции и даже Японии.

Складывалось впечатление, что энтузиазм Гитлера и его концептуальные способности иссякли. Он с головой ушел во второстепенные вопросы. Так, например, 12 ноября 1940 г. он дал поручение проверить возможность оккупации Мадеры и Азорских островов и заявил, что его политика по отношению к Франции приведет к «эффективному сотрудничеству» в плане предстоящей борьбы с Англией и побудит Испанию ко вступлению в войну. Он рассчитывал захватить Гибралтар и после оккупации Иберийского полуострова изгнать англичан из Западного Средиземноморья. Но все это были чисто теоретические рассуждения. Все его мысли еще со времен окончания первой мировой войны крутились вокруг «германского похода на восток». Спустя 446 дней после заключения пакта с Советским Союзом он отдает распоряжение «продолжить подготовку к восточной кампании, о которой ранее были отданы устные приказания», и ожидать его приказов о «координации по времени отдельных операций». Его решение игнорировать советы Редера, Роммеля, Штудента и Кортена, которые считали решающей операцией ликвидацию английских позиций в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, захват Суэцкого канала и Персидского залива, и направить главный удар на Россию отвечает не только его идеологии и мировоззрению, но и стратегическим «континентальным» представлениям, сложившимся у него еще в годы первой мировой войны на полях сражений во Франции. То, что Гитлер в июне 1941 г., напав на Советский Союз, отказался от своих прежних официальных высказываний последних лет и вернулся к первоначальной точке зрения, шокировало часть народа и военное руководство, которое опасалось такого шага, памятуя уроки походов Карла XII и Наполеона I, хотя после финской кампании русских вряд ли можно было считать слишком опасным противником [23.8.1939 г. Риббентроп и Молотов подписали пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом, в котором, в частности, говорилось: «Обе договаривающиеся стороны обязуются воздерживаться от любых актов насилия, любых агрессивных действий и нападения друг на друга как по отдельности, так и совместно с другими государствами… Правительства… будут впредь регулярно осуществлять консультации с целью взаимного информирования по вопросам, затрагивающим их общие интересы».]. Еще 4 мая 1941 г., за неделю до того, как заместитель фюрера Рудольф Гесс вылетел с его ведома и с его директивами [Двухмоторный дальний штурмовик «Мессершмит-110», на котором Гесс улетел в Шотландию, был тщательно подготовлен к дальнему полету. Старый знакомый Вилли Мессершмит, с которым они порой вместе совершали тренировочные полеты, оборудовал его двумя дополнительными топливными баками по 900 литров (вдобавок к основному баку емкостью 1200 литров). Подобные тренировочные полеты Гесс уже совершал в январе и конце апреля 1941 г. на глазах у гестапо, которое следило за тем, чтобы эти полеты не стали достоянием общественности и чтобы не случилось никаких происшествий. За несколько дней до полета Гитлер принял Гесса и имел с ним четырехчасовую беседу, на что обратило внимание ближайшее окружение Гитлера, так как таких длительных встреч между ними не случалось с момента начала войны. Другие многочисленные факты доказывают, что Гесс не только полетел в Англию с ведома Гитлера с целью ведения переговоров, но и что он пользовался при этом конкретными указаниями фюрера. Гесс сам говорил об этом после провала своей миссии 9 сентября 1941 г. в письме лорду Бивербруку, английскому издателю и министру авиационной промышленности: «Условия, которые выдвигает Германия, известны мне из многочисленных бесед с фюрером и подтверждаются многочисленными новыми фактами».] на «Мессершмите-110» из Аугсбурга в Англию, Гитлер, вспоминая в рейхстаге победоносные походы, разглагольствовал о «мирных предложениях», называл Черчилля поджигателем войны, дураком, лжецом и преступником, выдвигал «третий рейх» в качестве альтернативы «еврейской демократии» и политическим сословным и классовым системам «еврейского капитала», однако не допустил ни единого грубого обвинения в адрес большевизма, как бывало раньше. Обескураженные военные вынуждены были признать, что Гитлеру раньше удавалось все, за что он брался, и что он, в отличие от них, очень редко ошибался. И все же они не в состоянии были понять его, о чем свидетельствуют слова Гудериана, что «советчики заблуждались как относительно своих противников, так и относительно стратегических качеств своего верховного главнокомандующего».

Относительно планов ведения войны против Советского Союза мнения Гитлера расходились с намерениями командования, которое считало, что главный удар должен быть направлен на Москву, а силы противника должны быть уничтожены в центре страны. Стратегические планы Гитлера вытекали в первую очередь из политических и военно-экономических соображений. Он рассчитывал, что перелом может быть достигнут на флангах, намеревался захватить на севере Ленинград, установить связь с дружественно настроенными финнами, обеспечить господство на Балтийском море и снабжение левого фланга морским путем, а на юге захватить Украину, использовать для нужд вермахта сырьевые и промышленные мощности в донецком регионе и в конечном итоге получить доступ к нефтяным месторождениям Кавказа. Лишь затем он планировал взятие Москвы и придавал этому большее значение, чем шведский король Карл XII и Наполеон I [В приказе № 21 от 18.12.1940 г. говорится: «Взятие этого города будет решающим политическим и экономическим успехом и, кроме того, выведет из строя важнейший железнодорожный узел».].

В то время как вермахт быстро продвигался вперед, а русский центральный фронт разваливался, командование и фронтовые генералы настойчиво уговаривали Гитлера использовать шанс и захватить Москву, не дожидаясь, пока будет взят Ленинград, как было предусмотрено планом «Барбаросса». Но Гитлер медлил в течение шести недель и колебался между своим планом первоочередного захвата Ленинграда и желанием немедленно направить удар на столицу и взять ее. Он медлил, хотя ему было известно, что численно превосходящая его и хорошо технически оснащенная Красная Армия четыре года назад потеряла значительную часть своих генералов, офицеров и комиссаров в результате спровоцированной им самим «чистки» и что немецкие офицеры и генералы намного превосходят своих советских коллег, занимающих высокие командные посты.

После того как войска вермахта форсировали Березину в районе Борисова и захватили Смоленск, Гитлер 21 августа 1941 г., к ужасу военных, заявил, что по стратегическим соображениям нет необходимости штурмовать Москву до наступления зимы, как они намеревались, а вместо этого необходимо обеспечить безопасность собственных нефтяных месторождений в Румынии, захватить Крым и промышленный и угольный донецкий регион, перекрыть снабжение России нефтью с Кавказа, взять в кольцо Ленинград и добиться объединения с финнами. Он отказывается от нанесения удара на Москву, направляет группу армий «Центр» на юг и даже частично на юго-запад и приказывает захватить Украину. Рекомендации Генерального штаба он игнорирует и обвиняет его в том, что он не способен в достаточной мере оценить политические и военно-экономические проблемы. Гудериану приходится повернуть на юг и вместе с Рундштедтом захватить Киев, что ему, к удивлению многих военачальников, удается и позволяет не только разгромить значительные силы русских на юге, но и взять в плен около 665 тысяч человек.

После неожиданного успеха под Киевом Гитлер лишь недолгое время пользуется благосклонностью бога войны, как и предполагал Йодль еще в феврале 1940 г., оценивая решения Гитлера в ходе французской кампании. Он начинает делать ошибки, которые вскоре становятся роковыми. Адольф Хойзингер, бывший с 1940 по 1944 г. начальником оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск, спустя 25 лет, в отличие от генерала Блюментритта [Генерал Блюментритт заявил: «…очень скоро и 2-я танковая группировка, и шедшая вслед за ней 2-я армия поняли, что этот противник заслуживает большего уважения. Сквозь него нельзя было пройти парадным маршем».], обвинял своего верховного главнокомандующего: «В августе… наступил решающий поворотный момент. Гитлер отказался от немедленного прорыва на Москву… Таким образом, был упущен последний шанс». Тем не менее маршал Георгий Жуков, занимавший в начале войны пост начальника Генерального штаба, а затем до октября 1941 г. – командующего советскими войсками в Ленинграде, придерживался мнения, что решение Гитлера было правильным. «Немецкие войска, – писал он, – были не в состоянии с ходу взять Москву в августе, как планировали некоторые немецкие генералы. В случае наступления они оказались бы в более тяжелом положении, чем в ноябре и декабре 1941 г. под Москвой… Поэтому все попытки немецких генералов… и военных историков свалить вину за поражение на Гитлера… несостоятельны». Маршал Константин Рокоссовский также утверждал, что решение Гитлера, принятое вопреки мнению Генерального штаба, было правильным с военной точки зрения: «Положение советских войск было очень сложным… И все же я считаю, что у немецких войск… не было реальных шансов на продолжение крупномасштабного наступления на Москву. Им обязательно нужна была передышка, которая наступила в августе». Маршал Василий Соколовский, бывший осенью 1941 г. начальником штаба Западного фронта, критиковал немецких военачальников и называл решение Гитлера единственно возможным. Хотя подобные оценки, разумеется, в значительной степени объясняются намерением подкрепить тезис о «непобедимости» Советского Союза, многочисленные соображения военного характера говорят в пользу этих аргументов.

Было ли это августовское решение действительно ошибкой Гитлера, невозможно ни достоверно доказать, ни опровергнуть. Однако можно с уверенностью сказать, что он допустил ошибку (вину за которую частично несет и командование вермахта), когда исходил в планировании военных мероприятий из того заблуждения, что Красная Армия находится на грани краха и требуется всего лишь небольшой толчок. Так, в начале сентября он отдал приказ об одновременном наступлении на Москву, захвате кавказских нефтяных месторождений и блокаде Ленинграда, а 17 сентября отозвал с севера танковую группировку Хёпнера и соединения люфтваффе и, таким образом, сам противодействовал намеченному взятию Ленинграда.

Гитлер, на ногах у которого появились отеки, что дало основания Морелю назначить ему корамин и кардиазол для поддержания центра кровообращения в мозгу и дыхательных центров, а также возбуждающие средства кофеин и первитин, хотя у пациента был обнаружен быстро прогрессирующий коронарный склероз, хотел слишком многого одновременно. И все же и в этот раз он, по-видимому, оказался прав. После того как группа армий «Центр» 2 октября 1941 г. быстрыми темпами начала наступление на Москву [2-я танковая группировка перешла в наступление уже 30 сентября 1941 г.] и вышла на линию Орел – Брянск – Вязьма [Северный фланг Восточного фронта в это время главным образом оборонялся под Волховом, а группа армий «Юг» прорывалась к Ростову.], Гитлер 7 и 10 октября 1941 г. приказал начать немедленное преследование врага всеми имеющимися силами, хотя знатоки России предупреждали его о грозящей распутице, которая поставила неразрешимые задачи перед шведским королем Карлом XII и Наполеоном I. В приказе № 37 от 10 октября 1941 г. говорилось: «После того как основная масса советских войск разбита или уничтожена на центральном театре военных действий, нет больше веских причин, заставляющих осуществлять наступление и связывать русские силы в Финляндии. Имеющихся в наличии войск и времени не хватит для того, чтобы до наступления зимы взять Мурманск или полуостров Рыбачий и перерезать Мурманскую железную дорогу в Центральной Финляндии. Таким образом, важнейшей задачей остается сохранение достигнутого, обеспечение безопасности никелевых рудников в Петсамо и подготовка всего необходимого для того, чтобы в следующем году, начиная уже с зимы, окончательно захватить Мурманск, полуостров Рыбачий и Мурманскую железную дорогу». Гитлер полагал, что еще до наступления зимы, реальных условий которой не представлял себе ни он сам, ни кто-либо другой, сможет достичь Москвы, и ему удалось убедить в правильности своего мнения советников из верховного командования [Генерал-фельдмаршалу фон Боку, который указал ему на трудности, связанные с наступлением на Москву в это время года, и порекомендовал провести зиму на укрепленных позициях, Гитлер 24.9.1941 г. заявил: «Когда я еще не был рейхсканцлером, я считал, что Генштаб похож на собаку, которую надо крепко держать на поводке, чтобы она не напала на других людей. Став рейхсканцлером, я понял, что Генштаб – это вовсе не собака. Генеральный штаб всегда мешал мне делать то, что я считал необходимым. Генеральный штаб возражал против вооружения, против оккупации Рейнской области, против ввода войск в Австрию, оккупации Чехии и даже против войны с Польшей. Генеральный штаб пытался меня отговорить от наступательной политики в отношении Франции… Мне самому приходится постоянно натравливать эту собаку».]. Веря в то, что ему удастся одолеть и Россию в ходе молниеносной войны, он приказывает продолжать наступление, не позаботившись о каких-либо существенных подкреплениях для сухопутных войск и авиации и игнорируя тот факт, что боевой запал вермахта уже в значительной степени утрачен. Он по-прежнему не представляет себе реально «пустынных» просторов российской территории, которые ему необходимо завоевать. Как и прежде, он рассчитывает на хорошие укрепленные дороги, свежие войска, полные энтузиазма, безукоризненно работающие оружие, моторы и машины и необходимое оснащение. Он не включает в свои стратегические и оперативные планы ни пыль и грязь российских проселков, которые портят, а порой и совершенно выводят из строя оружие, ни плохое обмундирование своих войск, ни болезни, ни высокий боевой дух Красной Армии. Уже в ходе планирования похода он недооценил транспортную проблему, которая ввиду колоссальных расстояний и крайне плохого состояния дорог играла роль первостепенного оперативного фактора. Ширина колеи русских железных дорог, где паровозы топились дровами, не совпадала с колеей немецких дорог, и рельсовый путь необходимо было заменять. Оснащение российских железных дорог было примитивным и совершенно недостаточным, особенно если принять во внимание, что Гитлеру ввиду численного превосходства советских войск необходимо было как можно быстрее перебрасывать воинские части, вооружение и другие военные материалы. Авиация, базировавшаяся на берегах Атлантики, в Южной Италии и Северной Африке, понесла тяжелые потери в воздушной войне над Англией и Критом и не смогла сыграть должной роли в России.

Гитлер значительно переоценивал возможности использования в русской кампании современной боевой техники, развитие которой он порой сам тормозил в отдельных областях. Это доказывает его точка зрения, высказанная в марте 1941 г., что с помощью техники, особенно танков и самолетов, он сможет, несмотря на частичную демобилизацию сухопутных войск, добиться в России того, что не удалось ни Карлу XII, ни Наполеону I. Эта роковая ошибка демонстрирует, что, несмотря на необычайно широкие познания в технической и военной области, он все же не был подлинным полководцем. И после 1941 г. он совершенно недостаточно учитывал реальные условия, хотя был знаком с ними лучше, чем большинство его советников. То обстоятельство, что он трезво оценивал обстановку лишь в тех случаях, когда она отвечала его представлениям, нельзя было считать нормальным. Все это неизбежно должно было в конце концов привести к роковым последствиям. Уже осенью 1940 г. и особенно весной 1941 г., когда он начал принимать корамин и кардиазол, а также первитин и кофеин, было заметно, что отдельные его решения и высказывания выходят из-под контроля разума. Высказанные под влиянием лекарств и стимулирующих средств (кофеина и первитина) фантастические и гипертрофированные утверждения, которые затем в трезвом состоянии пугали даже его самого, сопровождались изданием приказов, которые вызывали буквально ужас. Так, например, в конце марта 1941 г., после стодневных размышлений и проволочек, появился приказ «о комиссарах», а в начале апреля 1941 г. – «об окончательном решении еврейского вопроса». Поскольку подобные приказы сопровождались порой логически неопровержимыми и дальновидными комментариями, почти все окружение и, в частности, военные даже не догадывались, что фюрер не всегда отдает отчет в своих действиях. Генерал-фельдмаршал Эрих Мильх, внимательно следивший за Гитлером, заявил в 1946 г.: «Ненормальность в его поведении была не настолько заметна, чтобы утверждать: этот человек… душевнобольной… Ненормальность… часто остается скрытой от масс и даже от близких людей. Я полагаю, что на этот вопрос врач ответит лучше, чем я». 30 марта 1941 г., например, Гитлер отметил в полном соответствии с мнением Генштаба, что величина российской территории сама по себе составляет особую проблему и требует концентрации собственных мероприятий, что Красная Армия располагает самым большим количеством танков в мире и очень сильной в количественном отношении авиацией, а союзники немцев не дают никакого повода для иллюзий. И в то же самое время он заявил, что обращение с пленными советскими высшими офицерами и политкомиссарами «не является предметом рассмотрения военными судами», а «с комиссарами и сотрудниками ГПУ» следует обращаться как с преступниками [Тот факт, что Гитлер не отменил ни приказа «о комиссарах» ни «об окончательном решении еврейского вопроса», доказывает тем не менее, что он считал эти меры правильными.]. После того как Гитлер, который с 19 декабря 1941 г. занимал еще и пост верховного главнокомандующего, что дало повод некоторым военным позднее характеризовать его как узурпатора, остановил зимой 1941–42 гг. все фронты на восточном направлении, хотя войска крайне плохо были снабжены зимней одеждой, он задался вопросом, какое продолжение должна иметь война в 1942 г. Он сам был виноват в том, что эта война уже не укладывалась в задуманные им рамки. Он развязал на востоке идеологическую войну, которая развязала руки у русских и в декабре 1941 г. втянула в боевые действия США. Таким образом, война стала мировой, хотя это было предусмотрено лишь на последней стадии его «поэтапной программы». К этому времени он уже знал или, по крайней мере, догадывался о двух вещах. Он больше не верил в победу [Показания от 15.5.1945 г. генерал-полковника Альфреда Йодля, который ежедневно по несколько часов общался с Гитлером. Йодль сказал: «Гитлеру стало ясно: начиная с того момента, как зимой 1941–42 гг. разразилась катастрофа, ни о какой победе не может идти и речи».] и был убежден, что развязывание мировой войны после нападения японцев на Перл-Харбор является «всемирно-исторической ошибкой» [Когда представитель министерства прессы в ставке фюрера Хайнц Лорец сообщил Гитлеру 8.12.1941 г. о нападении японцев на Перл-Харбор, тот заявил: «Теперь англичане потеряют Сингапур. Этого я не хотел. Мы ведем войну не с тем противником. Мы должны быть в союзе с англосаксонскими странами. Но обстоятельства вынудили нас совершить всемирно-историческую ошибку».]. Все, что последовало за этим, было только попыткой затянуть войну и продлить свою жизнь. Однако в первую очередь его интересует вопрос, как должен действовать вермахт весной 1942 г. Если и в дальнейшем придерживаться оборонительной тактики, то вследствие его стратегии, направленной на достижение пропагандистских эффектов, у мирового общественного мнения могло сложиться впечатление (которое он и сам разделял), что операция «Барбаросса» потерпела в этой войне свою первую неудачу. 5 апреля 1942 г., когда очередной период распутицы сорвал наступление, он заявил в приказе № 41, что после завершения «зимнего сражения» немецкие войска «вновь вернули себе превосходство и свободу действий» и «должны окончательно уничтожить… все еще имеющиеся у Советов военные силы и максимально лишить их важнейших военно-экономических источников». В этой фазе войны, когда стало совершенно очевидно, что Гитлер, в отличие от Советского Союза, совершенно неправильно оценивает боеготовность своих союзников, войска которых в тот момент насчитывали 35 дивизий [Тот факт, что Гитлер сформировал фронт на Донце и на Дону из своих неопытных союзников, буквально побудил Красную Армию к наступлению. 19.11.1942 г., когда русские прорвали позиции 3-й румынской армии северо-западнее Сталинграда и прорвали фронт на участке 4-й румынской армии к югу от города, началась катастрофа.], особенно ярко проявилось, что он не является полководцем в традиционном смысле. Несмотря на ряд военных успехов, все четче вырисовывается образ агрессивного политика, который может осуществить свою «программу» только в наступательном плане, для чего был изобретен метод «блицкрига». Оборонительная война, которая была совершенно неизбежна вследствие растянутого на большом протяжении фронта и которую Клаузевиц даже называл самой высшей формой ведения войны, не отвечала ни планам, ни образу мыслей Гитлера. Таким образом, в 1942 г. началось новое наступление, подготовленное лично самим Гитлером, которое летом еще раз подтвердило его правоту, даже если его планы были ошибочны, с точки зрения военных академиков.