Текст книги "Избранные работы"

В противоположность обоим охарактеризованным нами политико-экономическим системам, цель, постановленная либерализмом, – чисто индивидуалистическая; в хозяйственном строе, представленном этой идеей, самое широкое поле действия предоставлено осмотрению каждого.

Экономический либерализм сам составляет часть общего государственного и общественного воззрения, которое, начиная с XVII столетия, сложилось в государствах Западной Европы на основании материалистической и номиналистической метафизики и в значительной степени было вызвано великими открытиями естествознания в XVII в. Это было социальным ньютонизмом, перенесшим теорию гармонии сфер на общество и покоившимся на вере в естественный порядок общественных отношений, в некий ordre naturel, который надеялись осуществить, предоставив общественным элементам – отдельным личностям – полную свободу действий.

Экономический либерализм оказался идеологией, соответствующей капитализму, стремившемуся к освобождению от уз, наложенных на него меркантилизмом. И потому он приобретал большую практическую наступательную силу. Он стал той политико-экономической системой, которая в XIX в. приобрела внутри государств почти полное господство и хотя бы временное – в сношениях государств между собой.

Его основные положения следующие: отменяется обязательность общественной солидарности; отдельные личности сохраняют лишь общественно-договорные отношения; они связаны только интересами, а не чувствами и симпатиями. Высшая точка зрения, которой регулируются все отношения в обществе, – это интересы отдельных лиц. Общественное благополучие – это лишь сумма благополучия отдельных лиц. «Государство не имеет для либерализма никакого самостоятельного значения, оно является лишь организацией власти общества для защиты правопорядка». Последний сам предусматривает резкое разграничение между публичным и частным правом, неизвестное в прежние времена: гражданская деятельность человека, в особенности его хозяйственная деятельность, в основе предоставлена сфере частного права. Правовой порядок хозяйственной жизни превращается, таким образом, в систему субъективных прав, которой не противополагается никаких обязанностей. Хозяйственное право отодвинуло возможно дальше границы независимого поведения единичных хозяйствующих субъектов: хозяйственное право стало системой индивидуальных прав на свободу. Это хозяйственное право составляют следующие части:

I. Свобода промысла, обозначаемая также как «промышленная свобода» в более узком смысле. В принципе, каждый может свободно решать, как, когда и где он хочет осуществлять свою хозяйственную деятельность. Противоположность этому составляют системы промышленных монополий, цеховой строй, средневековое законодательство о праве штапельном, дорожном, праве преимущественной продажи и т. д., а также, конечно, и всякий «социалистический» хозяйственный строй.

II. Свобода контрактных соглашений, обозначаемая также как свобода договоров. Этим устанавливается, что каждый хозяйствующий субъект может самодержавно, по свободному соглашению с другим, устанавливать условия о предоставлении хозяйственных благ и услуг. Таким образом, эта свобода гарантирует свободу купли и продажи, свободу договора о найме, аренде, земле, и, главным образом, свободный договор о заработной плате. Противоположенность составляют: предписания свыше, устанавливающие продажные цены и заработную плату, запрещение процентов, ограничение числа лиц, нанимаемых работодателем и т. д.

III. Свобода во всякое время по усмотрению менять место своей деятельности, так называемое право свободного передвижения.

IV. Свобода собственности как на потребительные блага, так и на средства производства, движимость и недвижимость. Резкую противоположность составил бы опять-таки социалистический хозяйственный строй; но и докапиталистический правовой порядок с своей «связанностью» собственности, с признанием «служебных свойств» собственности покоится на принципиально ином основании. Но свобода собственности содержит следующие отдельные свободы:

1) Свободу распоряжения собственностью, предоставляющую собственнику вещи право использовать ее так, как это ему желательно; собственность не отягощена никакими обязанностями. На практике это означает, прежде всего, что собственник всегда может по желанию употребить ее как потребительное благо или как средство производства: что землевладелец может использовать свою землю как парк, ристалище или место для охоты, что владелец городской строительной площади не может быть принужден предоставлять свою землю для застройки и т. д.

2) Свободу отчуждения.

3) Свободу закладывать.

V. Свобода наследования. Право распоряжения собственника простирается за пределы его жизни. Этим обеспечивается непрерывность индивидуальных интересов; лишь этим дается выражение в высшей степени личной природе права, которое принимает последнее освящение.

VI. Постоянная охрана благоприобретенных частных прав. Этим как бы увековечивается царство индивидуальных хозяйственных интересов; личному интересу обеспечивается бессмертие; окончательным образом признается перевес единичной воли над волей целого.

Законодательные и административные мероприятия, предпринятые для осуществления этих идей в течение XIX в., естественно были главным образом «освобождением» от стеснений и от перешедших в качестве наследства более ранних политико-экономических систем.

В сельском хозяйстве дело касалось отмены старого аграрного устройства. В подробностях это означает:

1) Освобождение индивидуального хозяйства от связи с имением: отмена крепостной зависимости, барщины и упряжной повинности, оброчных повинностей.

2) Освобождение от сельского союза: раздел общих угодий, уничтожение чересполосицы.

3) Уничтожение владельческих привилегий («дворянских вотчин») и т. д.

В области промышленного производства предстояло разрушение принудительных постановлений – городских и меркантилистических:

1) уничтожение цехового устройства;

2) отмена привилегий;

3) отмена регламентации.

В области торговли и сношений нужно было убрать препятствия, стоявшие на пути свободного обращения товаров. Отсюда:

1) уничтожение прав штапельного, дорожного, рыночного и т. д.;

2) уничтожение внутренних таможенных границ;

3) уничтожение таможенных границ между отдельными государствами.

Но эта последняя цель никогда не была достигнута даже приблизительно. В 1860-х гг. казалось, что и в сношениях между нациями хотят перейти к «свободной торговле». Однако, вскоре движение остановилось, и уже в конце 1870-х гг. все государства (за исключением Англии) вернулись к системе покровительственных пошлин.

Осуществление либерального законодательства, основы которого были всюду те же, произошло в разных странах по-разному. Мы можем различать три различных типа этого осуществления: английский, французский, прусско-германский.

1) Английский тип определяется формально тем, что дело освобождения как бы само завершается, – путем постепенного обветшания самих установлений. Крепостное право и зависимость еще до сего времени не отменены соответствующим законом. Материально английский тип, прежде всего, характеризуется тем, что освобождение начинается всего раньше; уже с XVI столетия крепостное право и зависимость отмирают; уже начиная с XVII в. уничтожается система привилегий и регламентирования. Но, кроме того, как уже указывалось, английская экономическая политика отличается от экономической политики всех других государств тем, что в ней нашло признание основное положение о свободе торговли при международном обмене (с 1840-х гг.). Это не исключает того, что и Англия, как мы еще увидим, ведет выраженно меркантилистическую политику.

2) Французский тип формально отличается сильно выраженными драматическими чертами. Хотя уже Тюрго начал дело освобождения путем реформ, оно было проведено лишь театральным переворотом Великой Французской революции – в ночь на 4 августа. Провозглашение прав человека! Доктринерские фразы о естественных правах! По содержанию либеральное законодательство характеризуется во Франции широким радикализмом: кодекс Наполеона – это свод законов, всего лучше выражающий либерально-правовые идеи. Выше мы уже определили время начала реформ.

3) Прусско-германский тип характеризуется формально тем бюрократически-законным путем, каким проводится законодательство о реформах: «… то, что Французская революция сделала снизу, мы должны сделать сверху» (Гарденберг). Материальная особенность прусско-германской реформы состоит в том, что проведение ее относится к сравнительно позднему времени, не ранее XIX в. Аграрная реформа, начатая Штейном и Гарденбергом в 1807–1811 гг., снова застревает, и энергично к ней приступают лишь с 1850 г. Точно так же уничтожается и свобода промышленности, впервые введенная в 1810 г. и осуществленная лишь в 1860-х гг. (в 1865 г. – горная свобода, в 1867 г. – общегерманский промышленный устав). Торговля и сношения освобождаются от внутренних таможенных границ лишь с основания таможенного союза (1833 и сл. гг.). Германия является также первой страной, которая решительно покидает пути либеральной экономической политики и становится образцом для создания той политико-экономической системы, которую мы можем обозначить как систему настоящего времени. С ней мы еще должны попытаться познакомиться.

Я не буду здесь говорить о политико-экономической системе настоящего времени, так как думается, что такой не существует. Насколько это можно видеть в настоящее время, мероприятия экономической политики не исходят от высшей, руководящей идеи и потому не имеют единого характера. И еще невозможно сказать, является ли смешение стилей, отличающее современную политику, проявлением сознательного признания «смешанной» системы или только выражением внутренней растерянности государственных людей. Во всяком случае, смешение стилей выступает явственно. Экономическая политика наших дней установлена столь же на универсализм, как на индивидуализм; она признает принцип свободной конкуренции, но не останавливается перед далеко идущим регулированием хозяйственной жизни. Ее определяли как неомеркантилизм, и не без оснований. Прежде всего политико-экономические отношения, в каких находятся между собой государства, обнаруживают большое сходство с положением государств в отношениях друг к другу во время господства меркантилистической экономической политики. Но родственные черты встречаются и во внутренней экономической политике. Это будет подтверждено рассмотрением важнейших основ теперешней экономической политики.

Как я уже указывал, казалось, что на короткое время в течение XIX в. внешняя экономическая политика европейских государств потеряла направление: стали обнаруживаться идеи свободной торговли. В течение 1860 и 1870 гг. целый ряд государств перешел к более или менее выраженной системе свободной торговли. Но уже к концу 1870-х гг. государства снова вспомнили о своих особых интересах: снова путеводной звездой их деятельности стали государственные интересы, снова получила значение идея самостоятельной национальной хозяйственной области. Следствие этого поворота сразу же сказывается различным образом.

Прежде всего, начиная с 1880-х гг., почти все страны (за исключением Англии) снова возвращаются к определенно выраженной защитительной торговой политике, причем введение ее в одной стране почти вынуждало к тому же другие страны.

Затем в 1880-х гг. наступила новая эра колониальной политики: она начинается английскими завоеваниями Южной Африки, за этим следует оккупация некоторых африканских территорий Германией, овладение французами Тунисом, их экспедиция в Тонкин, проникновение итальянцев в Ассаб и Массауа, абиссинская война и т. д.

Наконец, все яснее стало проступать стремление великих держав создавать там, где они не могли основать колоний, «сферы влияния», т. е. ставить полуцивилизованные народы в такую зависимость от себя, при которой последние были вынуждены предоставить им известные хозяйственные преимущества (вложение капитала, государственные заказы и т. д.). Наступает эра «египтизирования» и «балканизирования» многих европейских и внеевропейских народностей. Мы обозначаем совокупность этих стремлений к расширению как империализм, в развитии которого, впрочем, не последняя роль принадлежит Англии, единственной стране «свободной торговли» в отношении таможенной политики.

Мы снова видим, как частные интересы руководящих хозяйствующих субъектов совпадают с тем направлением, в каком развивается экономическая политика государств. Насколько неразумно такое явление, как современный империализм, – который обусловлен множеством факторов: религиозной политикой, политикой народонаселения, государственной политикой, – рассматривать как политику, всецело предназначенную служить капиталистическим интересам и только им, настолько все же несомненно, с другой стороны, что и эти хозяйственные интересы оказывали влияние при определении внешней политики государств. Капитализм, вступивший в последнюю фазу своего развития, теперь, как и при своем возникновении, чтобы завоевать земной шар, требовал поддержки всеми средствами, какими располагает государство. Снова был провозглашен пароль: поскольку государство – постольку капитализм. И чувство самосохранения государств принуждало их к той неомеркантилистической политике, которую я только что обрисовал.

Характер внутренней экономической политики настоящего времени в особо высокой степени отличается тем смешением стилей, которое я в общем отметил как отличительную черту современной экономической политики. То, что мы наблюдаем, представляет собой процесс преобразования в нормативно-регулируемую хозяйственную жизнь, которая до сих пор складывалась, преимущественно, натуралистично – по основным положениям либерализма: этот процесс уже совершается в течение нескольких поколений и в последнее время был лишь несколько ускорен. Это внедрение, как можно тоже выразиться, системы хозяйственного управления в систему свободных хозяйственных отношений называют в новейшее время социализацией. Но взгляд на события в европейской экономической политике последнего поколения учит, что выражение это – ново, но явление – старо.

Понятие «социализация» имеет следующее содержание: в общем, это слово, как вполне правильно определила комиссия по социализации, означает движение в направлении к народному хозяйству, которое планомерно ведется и контролируется в интересах всего народа.

Социализация может иметь следующие степени:

1) Полная социализация (Vollsozialisierung), т. е. нормализация, рационализация всей хозяйственной жизни данного народа; полное как интенсивное, так и экстенсивное плановое устройство хозяйства.

2) Социализация целиком (Durchsozialisierung), т. е. полная социализация одной хозяйственной отрасли (хозяйственной области), интенсивная по частям полная социализация.

3) Частичная социализация (Teilsozialisierung), т. е. как интенсивная, так и экстенсивная неполная социализация хозяйственной жизни.

Эта частичная социализация, о которой только и идет речь, когда мы говорим о социализации, более распространена, чем обычно думают. И немногие лишь знают, что мы с давнего времени находимся в процессе социализации. Каждое постановление об общественном контроле какого-нибудь хозяйственного явления есть уже акт социализации, так как оно обозначает хотя бы и небольшой шаг по пути к превращению хозяйства, ведущегося на основании натуралистического принципа, как то соответствует идеям либерализма, в нормативно-регулируемое хозяйство.

Потому нам следует искать явлений социализации не только в области производства, как это обычно делают, но также в области потребления и распределения.

Соответственно этому мы различаем:

1) Социализацию потребления, т. е. всякий общественный надзор над продающимся товаром: контроль продуктов питания, запрещение алкоголя, курения и т. п. Государство не предоставляет мне потреблять, что и как я хочу, а вмешивается в этот в высокой степени личный акт потребления.

2) Социализацию распределения, т. е. распоряжение уже созданными благами по «плану»: распределение жилищ, рационализация получения

товаров, таксы на цены, налоги с социалистическими целями; огосударствление горного дела, принудительное государственное страхование и т. п.

3) Социализацию производства, которая имеет двоякий смысл: речь идет или только о регулировании или воздействии на оставшиеся в основе предпринимательскими частные хозяйства, будь то формально назначение в производстве советов для контроля хозяйства, фабричная инспекция; или материально: рабочее законодательство, рационализирование сырья, установление, что и где производить и т. д. Или же вопрос касается исключения предпринимательского хозяйства (социализация в более узком смысле), следовательно, замена или восполнение частнохозяйственной организации другим каким-либо общественно-окрашенным хозяйственным порядком. Но и эта социализация в более узком смысле слова обнаруживает еще очень разнородные формы. Сюда относится не только огосударствление и муниципализация предприятий, не только передача их во владение или под руководство особых союзов, как «гильдии», но также принудительное синдицирование под общественным контролем или создание так называемых смешанных обществ, в которых как бы происходит симбиоз общественных и частных интересов. Эти смешанные общества представляют собой тип хозяйственной организации с богатой будущностью. В нем находит себе яркое выражение также и своеобразное смешение стилей хозяйственной политики настоящего времени.

Регулирование немецкого угольного хозяйства, как оно установлено законом об угольном хозяйстве от 13 марта 1919 г. (с инструкцией от августа того же года), должно иметь программное значение. Согласно этому закону, угольный синдикат становится принудительным синдикатом. Все угольные предприятия каждого округа объединяются в союзы, эти опять-таки – в общий союз. Угольное хозяйство ставится под высший надзор империи и регулируется имперским угольным советом, к которому принадлежат работодатели, рабочие горного дела, представители от потребителей и ученые специалисты. Установление цен и условий доставки исходит от имперского угольного совета. Министр имперского хозяйства имеет некоторое право – veto.

Литература. (I) Вебер М. Национальное государство и народно-хозяйственная политика, 1895; Шпани О. Истинное государство, 1921; Дитцель Г. К истории социализма и коммунизма (перепечатка 1920 г.); Меллендорф В. От старых времен к старым временам. Старый Фриц; Фихте И.Г., фон Штейн, Лист Ф., Бисмарк, Лагард П. О германском общественном хозяйстве, 1920. Пролетарский социализм, 1924. Т. 2.

(II) О политике городского хозяйства и меркантилизме см. мой «Современный капитализм», особенно T. I. Гл. II.

Об экономическом либерализме см.: Шеффле А. Капитализм и социализм, 1870. Лекции 5, 7; Вагнер А. Основание политической экономии. 3-е изд. 1892. 5-я книга; Трамбов. Немецкая партия свободы, 1903; Шульце-Геверниц Г. Британский империализм и английская свободная торговля, 1906; БеккерЮ. Немецкое манчестерство, 1907; Филиппович Е. Развитие политико-экономических идей в XIX в., 1910 (есть русский перевод). Вышеуказанное сочинение Л.Мизеса. Общественное хозяйство, 1922.

(III) Маркс Э. Идея империализма в современности, 1903. Империализм. К анализу хозяйственной и политической жизни современности. Собрание мнений, изданное В.Баргиусом, 1905; Фридьюнг. Век империализма. ВЗт. 1919; Ленц Ф. Власть и хозяйство, 1916; Шульце-Геверниц Г. (сочинение, указанное в книге II); Шумпетер И. К социологии империализма, 1919.

Ратенау В. Новое хозяйство, 1918. Построение общественного хозяйства. Докладная записка Министерства имперского хозяйства, 7 мая 1919 г. К этому: Висель Р. и Меллендорф В. Хозяйственное самоуправление: отчет заседаний комиссии по социализации, 1919 и сл.

Перевод с нем. В. 3. под редакцией В. В. Леонтьева

Евреи и их участие в образовании современного хозяйства

1. О размерах и формах этого участия

Чтобы определить участие и роль, играемую некоторой группой населения в определенной хозяйственной деятельности, в нашем распоряжении имеются два метода, которые можно назвать методами статистическим и генетическим. С помощью статистического метода – как показывает уже само название – мы пытаемся узнать число хозяйствующих субъектов, принимающих вообще участие в определенной области экономической деятельности, заводящих, например, торговлю с известной страной или вводящих известную отрасль промышленности в данную эпоху, – затем определяем процентное отношение числа членов изучаемой группы населения к числу всех занятых в этой ветви хозяйственной деятельности. Метод этот имеет, бесспорно, свои большие преимущества. Несомненно, я получаю точное представление о значении иностранцев, или же протестантов, евреев и пр. для развития известной отрасли торговли, если я могу установить с цифрами в руках, что 50 или 75 % из занятых в торговле лиц относятся к одной из изучаемых мною категорий. Особенную ценность приобретает этот метод, если с помощью статистики я могу выделить, помимо личности хозяйствующих субъектов, и другие экономически важные моменты проблемы: размеры вложенного капитала, количество созданных благ, величину товарного оборота и пр. Поэтому при работах, подобных предлагаемой здесь, исследователи охотно и с пользой будут прибегать к статистическому методу. Но скоро также они должны будут заметить, что одним статистическим методом задача не может быть разрешена. Во-первых, потому, что даже лучшая статистика сообщает далеко не все, а часто и не самое важное из того, о чем идет речь в нашем случае. Статистические данные молчат в вопросе о динамическом действии, оказываемом в хозяйственной жизни (как и повсюду, где проявляется активность человека) отдельными могучими индивидуальностями, влияние которых простирается далеко за пределами их непосредственной деятельности и роль которых в ходе развития определенной стороны общественной жизни несоразмерно значительнее, чем это можно было бы судить по голым цифровым итогам. Если деятельность какого-нибудь банкирского дома влияет решающим образом на десять других банков и налагает таким образом особый отпечаток на весь характер коммерческой деятельности известной эпохи и страны, то это действие – а, значит, и роль в развитии банковской жизни – этого задающего тон банкирского дома, не может быть выделено никакими, даже наиточнейшими, цифровыми данными. Таким образом, статистический метод должен во всяком случае быть дополнен другими методами исследования.

Но помимо этого и гораздо резче, может быть, дает себя чувствовать другой недостаток статистического метода: дело в том, что в большинстве случаев он неприменим за отсутствием достаточного цифрового материала. Только при особенно благоприятных обстоятельствах нам остались от прошлого точные цифровые данные о числе занятых в определенной отрасли промышленности или торговли лиц, о величине оборота и т. д. с точным указанием процентного отношения различных групп населения, – в интересующем нас здесь случае количественного участия евреев в хозяйственной жизни. Для настоящего времени и для будущего было бы, вероятно, возможно – при особенно благоприятных обстоятельствах – предпринять в большом масштабе указываемого рода статистические исследования. О некоторых подобных исследованиях мы еще будем говорить в дальнейшем. Надо только не упускать из виду огромных трудностей, сопряженных с такого рода работами. Общие профессиональные и промышленные переписи здесь нам не могут ничем помочь. В самом благоприятном случае из них можно извлечь указания на участие групп различного вероисповедания в отдельных отраслях хозяйственной деятельности. Но этого для нас мало: во-первых, как я уже сказал выше, одно указание на число лиц без данных о размерах представляемого ими капитала или же промышленного или торгового предприятия, само по себе, недостаточно; во-вторых, от нашего анализа ускользают все те лица, которые переменили свое вероисповедание, но по существу должны быть отнесены к изучаемой нами группе населения. Чтобы придти к более или менее надежным результатам при таких статистических исследованиях, должно прибегнуть к изучению различных источников (торговых и промышленных руководств, торговых и промышленных адресных книг, податных списков еврейских общин и т. д.); эти исследования должны производиться в виде монографий людьми, обладающими точными знаниями по какой-нибудь определенной отрасли экономической деятельности и, в частности, точными сведениями о лицах, принимающих в этой отрасли участие. Я льщу себя надеждой, что книга моя послужит стимулом начать такие исследования в крупном масштабе. (Эти исследования, помимо всего прочего, требуют еще больших денежных затрат.) Но в настоящее время – если не говорить о замышляемой Зигмундом Майром анкете – мы не имеем ни одной пригодной работы такого характера. И если бы для установления роли евреев в нашей хозяйственной жизни мы бы не имели ничего, кроме статистического метода, то этот очерк должен был бы остаться не написанным. Но, как я уже сказал в самом начале, мы имеем еще другой – генетический – метод. Метод этот не просто служит для заполнения пробелов, оставляемых статистическим методом; наоборот, он имеет свои особые крупные достоинства, дающие ему равные с статистическим методом права на наше внимание.

Этот генетический метод можно определить приблизительно следующим образом: мы желаем прежде всего узнать, насколько известная группа населения (евреи) влияет (или влияла) решающим образом на ход развития и направление, на сущность и формы современной хозяйственной жизни, – иначе говоря, мы хотим узнать ее качественное или, как я выше выразился, динамическое значение. Но это мы сумеем скорее всего узнать тогда, если рассмотрим, не получили ли определенные, особенно характерные для нашей экономической жизни черты своего первого и решительного отпечатка от евреев. Так мы постараемся исследовать, нельзя ли в деятельности евреев видеть причину известных внешних образований локального или организаторского характера; или же, не обязаны ли своим происхождением некоторые практические, деловые принципы, ставшие всеобщими, основными для нашей хозяйственной жизни, экономическими правилами поведения, особенностям еврейского духа. Применение этого метода требует, как мы видим, ретроспективного анализа хозяйственного развития, по возможности до его первых начатков; оно заставляет нас обратиться с своим исследованием к детским годам современного капитализма или, по крайней мере, к той поре его, когда он впервые получил свой теперешний отпечаток. Но, разумеется, мы не должны довольствоваться изучением только этой поры молодости; наоборот, мы должны самым внимательным образом следить за процессом созревания сущности капитализма, ибо все это время – вплоть до настоящего времени – непрерывно накоплялся все новый и новый материал: некоторые, существенные для известной хозяйственной системы черты довольно часто выступают лишь в позднем возрасте. Надо только уловить мгновение, когда впервые обнаруживается эта новая черточка, и исследовать, кто именно играл в этот решающий момент главную роль в той отрасли экономической жизни, где принялся новый росток.

Нужно установить, говорю я, кто играл здесь главную роль; нужно, несмотря на то, что довольно часто очень трудно, или даже просто невозможно, точное и бесспорное констатирование факта; как и в других случаях, все здесь зависит от научного такта исследователя. Само собой разумеется, что те лица, которые творческим образом вводят в хозяйственную жизнь новое учреждение или новую руководящую идею, не являются непременно «изобретателями» в тесном смысле этого слова. Довольно часто высказывалось утверждение, будто у евреев нет собственно изобретательского гения, что не только в технической, но и в экономической области новые «изобретения» делались не евреями и что евреи лишь умели искусно использовать чужие идеи. Я не разделяю этого тезиса в таком его общем виде: мы имеем еврейские «изобретения» в узком смысле этого слова даже в технической области и, уж во всяком случае, в сфере чисто экономической. Но, если бы даже это утверждение было правильно во всем своем объеме, то оно все-таки совершенно не противоречило бы гипотезе о том, что евреи наложили свой особенный отпечаток на известные стороны экономической жизни; ведь в хозяйственном мире не столько важно изобретение само по себе, сколько «эксплуатация» этого изобретения; иначе говоря, в хозяйственной деятельности важно наделить жизнью известную идею, надо сделать так, чтобы новая мысль пустила корни в действительности. Для хода и направления хозяйственного развития решающим моментом являлось не то, что какая-нибудь остроумная голова додумывалась у себя дома до теоретической идеи, скажем, о продаже в рассрочку; важнее было то, имелись ли налицо люди, обладавшие желаниями и способностями, необходимыми, чтобы ввести в употребление эту новую форму торговых операций.

* * *

Прежде чем я попытаюсь установить роль и участие евреев в образовании нашей современной экономической жизни, я хотел бы сказать еще несколько слов по поводу вопроса о том, насколько возможно вообще правильно выразить размеры этого участия, если удастся самым выгодным образом скомбинировать оба находящихся в нашем распоряжении метода: статистический и генетический.

Прежде всего мы должны признать как несомненный факт, что значение евреев для современного хозяйственного развития покажется нам более крупным, чем оно есть на самом деле, ибо все явления будут рассматриваться нами под тем углом зрения, какое значение имели в их судьбе евреи. Когда мы анализируем какой-нибудь фактор по методу изоляции, то в результате неизбежно переоценивается значение этого фактора в сложном совокупном результате. Если бы мы задумали написать историю современной техники и ее влияния на ход хозяйственной жизни, то все оказалось бы технически детерминированным, как в другом случае все оказалось бы государственно-детерминированным, если бы мы захотели односторонне выдвинуть значение современного государства для генезиса капитализма. Это обстоятельство разумеется само собой, но я нарочно обращаю на него внимание, чтобы заранее отнять всякое основание для обвинений, будто я преувеличил значение евреев для развития нашей хозяйственной жизни. Понятно, что тысяча других обстоятельств содействовали, с своей стороны, тому, что наша экономическая жизнь получила ту форму, которую она имеет в настоящее время. Без открытия Америки и ее серебряных рудников, без изобретений современной техники, без специфических особенностей европейских наций и их исторических судеб, современный капитализм был бы так же невозможен, как и без влияния евреев. Влияние евреев образует только одну главу в великой книге истории. В новом генетическом описании современного капитализма, которое я надеюсь обнародовать в не очень далеком будущем, это влияние евреев получит подобающее ему место, сообразно его частичному значению для великой связи целого. Там оно выступит в своих настоящих размерах наряду с другими факторами. Здесь же это невозможно, поэтому (неопытному читателю) картина действительности легко может показаться искаженной и один фактор непропорционально выпяченным. Сделанное мною здесь предупреждение окажет, я надеюсь, свое (субъективное) действие и, в связи с другим (объективным) фактом, будет содействовать приблизительно точной оценке изучаемого мной явления. Этот второй факт заключается в том, что влияние евреев на ход нашего экономического развития, наоборот, гораздо больше, чем это выступает в историческом изложении. Дело в том, что вообще влияние это может быть установлено лишь в одной части; в другой же (может быть, большей, и, во всяком случае, значительной) части оно совсем ускользает от нашего анализа. Не забудем, во-первых, нашего недостаточного знакомства с фактическим положением вещей, как оно имело место в истории. Я уже указал выше, как многого оставляют желать статистические данные. Но то же самое можно сказать и о генетически динамическом методе; кто может в наше время претендовать на точные сведения о лицах или группах лиц, основавших ту или иную область промышленности, развивших ту или иную отрасль торговли, впервые выступивших с тем или иным принципом экономической деятельности? Я думаю, правда, что в этой области можно приобрести еще гораздо больше знаний, чем те, которые у нас имеются; я не сомневаюсь также, что даже и теперь эти знания гораздо полнее, чем находящиеся в моем распоряжении и использованные мною в этой работе факты. Таким образом к объективной (кроющейся в самом существе дела) недостаточности наших знаний присоединяется еще субъективная (зависящая от недостаточности сведений самого автора) ограниченность их; благодаря этому читателю предлагаемого очерка преподносится только часть – и, может быть, ничтожная часть – заслуживающего внимания материала. Во всяком случае читатель должен твердо запомнить, что то, что я могу сообщить о роли евреев в образовании современного хозяйственного строя, представляет только минимальную часть действительности. Он должен также иметь в виду, что минимум этот делается еще меньше по другой причине – именно потому, что как ни отрывочны наши знания о возникновении современного хозяйственного быта, поскольку речь идет об установлении причастных к этому делу личностей, они становятся особенно недостаточными, когда мы желаем ответить на вопрос, были ли евреями, или нет, те лица, влияние которых на ход хозяйственной жизни