Текст книги "Избранные работы"

Вряд ли можно сомневаться, что, благодаря иммигрированию за последние десятилетия многочисленных евреев, повсюду стало в колоссальных размерах чувствоваться значение евреев для американской хозяйственной жизни, как количественного фактора. Пусть вспомнят только, что теперь в одном Нью-Йорке живет уже больше миллиона евреев и что из эмигрировавших евреев огромное большинство еще не начинало капиталистической карьеры. Если положение дел в Америке будет и в дальнейшем идти так, как в последние 30 лет, если размеры эмиграции и процент прироста различных национальностей останутся такими же, что и теперь, то через 50 или 100 лет Соединенные Штаты превратятся в страну, населенную лишь славянами, неграми и евреями, в которой, разумеется, евреи захватят хозяйственную гегемонию.

Но все это фантазии, касающиеся будущего, и им не место в этом очерке, где изучается прошлое и настоящее. Относительно же этого прошлого и настоящего приходится признать, что участие евреев в американской хозяйственной жизни, беря только количественную сторону дела, довольно значительно и далеко не так ничтожно, как это можно думать на основании поверхностного наблюдения; но все-таки из одного этого количественного участия нельзя заключить о том огромном значении, которое я здесь (вместе со многими другими знающими людьми) приписываю еврейскому племени. Значение евреев, главным образом, качественного характера, как это вытекает из довольно сложного ряда соображений.

Поэтому я не акцентирую внимание на немаловажном факте, что в Америке евреи почти монополизируют – или же, по крайней мере, монополизировали в течение долгого времени – целый ряд весьма существенных отраслей торговли. Я имею здесь в виду, главным образом, торговлю зерновым хлебом на Западе; торговлю табаком, хлопком. С первого же взгляда ясно, что это три жизненных нерва американского народного хозяйства; ясно также, что лица, в руках которых находятся эти три мощные отрасли хозяйства, должны тем самым принимать выдающееся участие во всей совокупности хозяйственной жизни; но, как я уже сказал, я не настаиваю особенно на этом обстоятельстве. Не настаиваю потому, что есть еще более серьезные основания говорить о значении евреев для народного хозяйства Соединенных Штатов.

Евреи – это как бы совсем особая нить, это, можно сказать, как бы золотая нить, вплетенная в ткань американского народного хозяйства от его начала до конца, так что хозяйственная жизнь Америки с первого же момента получает от них свой отпечаток.

Ибо с момента первого же пробуждения капиталистического духа на берегах Атлантического океана и в лесах и степях новой части света они находятся здесь. Годом прибытия их считается 1655 г., – именно та дата, когда к устью Гудзона пристал, из снова подпавшей под власть португальцев Бразилии, корабль с еврейскими беглецами, начавшими ходатайствовать о разрешении поселиться в основанной там Голландско-Вест-индской компанией, колонии. Ходатайствовали они об этом разрешении, однако, не как просители, а как члены племени, принимавшего активное участие в основании новой колонии, племени, перед влиянием которого уже должны были склоняться губернаторы. Когда корабль с еврейскими поселенцами прибыл в Новый Амстердам, губернатором там был Стюйвзент. А Стюйвзент не был другом евреев и охотно бы закрыл доступ ново-пришельцам. Но из Амстердама пришло распоряжение в письме директоров компании (от 26 апреля 1655 г.): евреям не должно препятствовать заниматься торговлей и селиться в пределах области Вест-индской компании, «also because of the large amount of capital which they have invested in shares in this Compagny» («потому что они вложили большие капиталы в акции этой компании»). Из Нового Амстердама они вскоре устремились в Лонг-Эйланд, Альбани, Род-Эйланд, Филадельфию.

И с тех пор начинается оживленная деятельность их, первым результатом которой было то, что новые колонии вообще могли уцелеть экономически. Если теперь существуют Соединенные Штаты, то только потому, что английские колонии Северной Америки добились, благодаря ряду благоприятных обстоятельств, могущества, давшего им под конец возможность самостоятельного существования. И именно при созидании этого колониального могущества, евреи были первыми и энергичнейшими работниками. Я опять-таки имею в виду не тот элементарный факт, что только благодаря поддержке некоторых богатых еврейских домов колониям удалось добиться самостоятельного государственного устройства: эта поддержка дала им ту экономическую основу, на которую они могли опереться. Без еврейских поставок во время войны и особенно без полученных от них необходимых денежных средств, никогда не была бы осуществлена независимость Соединенных Штатов. Но эти услуги евреев не представляют чего-то присущего исключительно одним американским отношениям: это универсальное явление, почти однообразно встречающееся нам в истории всех современных, покоящихся на капиталистическом основании, государств.

Но я нахожу зато в другого рода деятельности еврейских колонистов факт, благодаря которому конституировались Соединенные Штаты и который представляет в то же время явление, свойственное только американскому миру. Я имею в виду тот простой факт, что в течение XVII и XVIII столетий еврейская торговля была тем источником, из которого черпало жизнь народное хозяйство американской колонии. Только поддерживавшиеся евреями торговые сношения сделали возможным то, что колонии продолжительное время были экономически связаны с метрополией и в то же время достигли самостоятельного хозяйственного процветания. Проще говоря, благодаря обязательству, которое Англия налагала на свои колонии – покупать все продукты обрабатывающей промышленности в метрополии – само собой получилось то, что торговый (а, значит, и расчетный) баланс колоний был постоянно пассивным. Их хозяйственный организм должен был бы истечь кровью, если бы к нему не притекал постоянно поток крови в виде благородных металлов. Но этот свежий поток создавала еврейская торговля, перекачивая золото из южно– и центрально-американских стран в английские колонии Северной Америки. Благодаря тесным сношениям, завязанным эмигрировавшими в Северную Америку евреями с вест-индскими островами и Бразилией, они сумели развить оживленную торговлю с этими областями, носившую в итоге активный характер для северно-американских колоний: таким образом, добывавшиеся в тех странах или притекавшие к ним из непосредственного соседства благородные металлы (с начала XVIII в. на первом плане также и бразильское золото) переходили в жилы северно-американского народного хозяйства.

Если, считаясь с только что указанными фактами, можно с некоторым основанием сказать, что Соединенные Штаты вообще обязаны своим существованием евреям, то с тем же правом можно сказать, что только благодаря еврейскому влиянию они таковы, какими мы их знаем, т. е. именно американские. Ибо то, что мы называем американизмом, в значительнейшей своей части не что иное, как кристаллизовавшийся еврейский дух.

Но откуда же взялась эта резкая окраска американской культуры специфически еврейским духом?

Как мне кажется, из начавшегося весьма рано и носящего вполне универсальный характер перемещения колонистов с еврейскими элементами.

Насколько я себе представляю дело, заселение Северной Америки происходило в большинстве случаев следующим образом: группа здоровых мужчин и женщин – скажем двадцать семейств – отправлялась в дикие, нетронутые места, чтобы начать здесь новую жизнь.

Из этих двадцати семейств девятнадцать имели с собой плуг и серп; они шли с намерением распахать леса, выжечь степи и зарабатывать себе пропитание, возделывая собственными руками землю. Двадцатая же семья устраивала лавку и снабжала своих сотоварищей необходимыми предметами потребления, которых не производила земля. Эта двадцатая семья начинала вскоре брать на себя задачу сбыта, произведенных девятнадцатью другими семьями, земледельческих продуктов. Она имела больше наличных денег, чем другие семьи, и поэтому могла, в случаях нужды, быть полезной другим ссудами. Очень часто к «лавке», которую она держала открытой, примыкал своего рода земельный кредитный банк; часто также агентство по продаже земли и аналогичные предприятия. Таким образом, благодаря деятельности этой двадцатой семьи, северно-американский крестьянин уже заранее приходил в соприкосновение с денежным и кредитным хозяйством Старого Света. Все производственные отношения складывались наперед на современном основании. Дух города победоносно врывался сейчас же в отдаленные деревни. Американское народное хозяйство с первого же дня колонизации стало проникаться элементами капиталистической организации. Ибо эти первые торговые ячейки быстро разрослись во все охватывающие организации. Но кто придал этому «Новому Свету» капиталистический характер, кто именно – если принимать в расчет только личный фактор, а не просто влияние исторической конъюнктуры? – Двадцатая семья в каждой деревне.

Нечего прибавлять, что этой двадцатой семьей была в каждом случае еврейская семья, которая присоединялась к группе переселенцев или же появлялась вскоре по основании ею колонии.

Такова рисующаяся моему духовному взору общая картина, поскольку я комбинирую в один совокупный образ те случаи, где дело происходило именно так. Исследователям, которые придут после меня, предстоит написать с выдвинутой мной точки зрения экономическую историю Соединенных Штатов. Имеющиеся у меня в руках материалы представляют уже довольно солидную массу. В свое время я их сообщу читателю, если он соблаговолит ознакомиться с книгой, в которой я разовью свои взгляды.

Перевод с немецкого В. 3. под редакцией П. С. Юшкевича

Идеалы социальной политики

Из всех социальных наук в самом печальном и заброшенном состоянии находится, может быть, наука о политике. Если бы кто-нибудь стал утверждать, что она находится в настоящее время на уровне аристотелевских учений, то это было бы, по моему мнению, очень милостивое суждение о том, что сделано нашим поколением. Какого-либо прогресса в этой области за последнее время не замечалось. Новейшее и наиболее крупное сочинение в этой отрасли знания – «Политика» все еще много читаемого покойного лейпцигского профессора Рошера[24]24
  «Политика». Историческое исследование о природе (!), монархии, аристократии и демократии. Штуттгарт, 1892.


[Закрыть] – могло бы спокойно появиться на несколько десятилетий раньше и все-таки при своем появлении оказалось бы устаревшим: о многочисленных результатах социального исследования за последние десятилетия в нем нет и помину. Люди, родившиеся после 1850 г., с трудом понимают его. Не лучше обстоит дело и с большинством других научных сочинений о политике. И резкая критика Дж. Ст. Милля представляется мне нынче еще более справедливой, чем тогда, когда он ее впервые формулировал[25]25
  Logic. 5-е изд. (1862), II, 456 сл.


[Закрыть]. Будем надеяться, что ближайшее будущее пополнит теперешние пробелы. Что всего важнее при современном состоянии науки, – это добыть строительный материал для новой теории политики и в особенности утилизировать для политики сведения, добытые в других областях социального знания. Скромную попытку в этом направлении и представляют нижеследующие строки. В них высказываются сначала некоторые общие замечания о понятии, сущности и отраслях политики, а затем на этой основе предпринимается специальное исследование о значении идеала в отдельной области политики, – в политике социальной.

I

Общее понятие политики установлено с достаточной ясностью. По существу я готов принять его в формулировке Гольцендорфа[26]26
  Prinzipien der Politik. 2-е изд. 1879. С. 3 и сл., в особенности с. 11. Там же сделаны указания на сходные и несходные воззрения. Из новых определений понятия политики ср. определение Гертлинга в Staatslexikon. T. IV, слово «Politik».
  В «Handwörterbuch der Staatswissenschaften» слова «политика» совершенно нет.


[Закрыть]. «Политика как наука» есть, по его определению, специальная отрасль знания, трактующая о государстве и обществе. Ее объектом и содержанием является «выходящая за пределы юрисдикции реализация государственных целей (на базисе существующих отношений)». В пояснение Гольцендорф замечает:

«Решающее значение для нас имеет не простая наличность средств, пригодных для осуществления государственных целей, а их применение и результаты. Шлейермахер весьма удачно называет практическую политику «успешной деятельностью». Идея деятельности для государства и его целей является верховным представлением, из которого должна исходить практическая политика… Действующими субъектами, которых предполагает или имеет в виду политика как наука, являются государственная власть и ее исполнительные органы. Существуя повсюду, они служат, хотя и не исключительными, но, тем не менее, необходимыми орудиями политической деятельности».

При этом слово «государство» должно быть понимаемо в широком смысле «общественного целого», так как в широкое понятие политики мы должны также включить, например, политику сельских и городских общин. Значит, говоря вообще, дело идет о сознательной деятельности общественных учреждений.

Но если мы и можем в общем принять это абстрактное понятие практической политики, то господствующее учение не дает нам никакого ответа на вопрос об удовлетворительной систематике политики.

Мы рекомендовали бы при этом разграничить две главные области политики сообразно со сферами государственной деятельности, которая направляется или на охрану интересов данной общественной организации против других – «внешняя», «национальная» политика, – или на изменение, приспособление и развитие существующего социального строя в известном направлении – «внутренняя» или «социальная» политика в широком смысле этого слова. И лишь с последней мы будем иметь здесь дело. Она обнимает также и ту отрасль политики, точное формулирование понятия которой является нашей задачей, – «социальную политику» в узком, собственном смысле слова.

Что такое социальная политика? Это вопрос, на который не так легко дать ответ, как может думать посторонний делу читатель.

О каком-либо установившемся и господствующем определении понятия нет и помину. В лучшем случае тот или другой автор имеет свой личный взгляд и формулировку понятия, а в большинстве случаев – никакого. В настоящее время считается позволительным написать целую книгу о «социальной политике», не отдавая себе отчета, какое точное понятие соответствует этим словам. В громадном энциклопедическом словаре государственных наук Конрада отдел «Социальная политика» совершенно отсутствует! И это в так называемый «век социальной политики»!

Формулируя ходячий взгляд на это понятие, можно, думается мне, определить социальную политику как совокупность тех мер внутренней политики, которые предприняты с начала пролетарского движения с целью удовлетворить или, по крайней мере, успокоить настойчиво требовательных наемных рабочих, следовательно – как ту политику, результатом которой является так называемое «социальное» законодательство – столь же неясное понятие[27]27
  О понятии «социальный» см. рассуждения Stammler’a в «Wirtschaft und Recht» (Leipzig, 1896) C. 117 и сл. Я охотно принимаю его определение: социальный – внешне урегулированный, но хочу тут же заметить, что на этом определении невозможно построить удовлетворительного понятия «социальной политики» в тесном смысле. Штамлер может понимать под социальной политикой лишь всю внутреннюю политику, как я противопоставил ее раньше национальной политике. Но все-таки является желательным точное разграничение понятий и выделение «социальной политики» в тесном смысле слова.


[Закрыть]. Так, например, барон Гертлинг в своем исследовании о «естественном праве и социальной политике»[28]28
  «Naturrecht und Sozialpolitik». Freiburg, 1892. C. 5.


[Закрыть] полагает, что понятие социальной политики «популярно» в смысле специальных задач, «относящихся к положению, потребностям и требованиям рабочего класса». Мало-помалу стали говорить о социальном вопросе, пока вдруг и у нас не очутились перед прочно организованной социальной, социал-демократической партией, и тут уже правительство начало обсуждать меры для борьбы с опасными стремлениями и для устранения вызвавших их зол. Социальные (!) дебаты занимают обширное место в заседаниях германского рейхстага, начиная с 1877 г. Правительственные законопроекты и предложения различных партий в большей или меньшей степени проникаются социально-политическими соображениями. «Социальная политика» – лозунг нашего времени. Совершенно однородному представлению о значении термина обязан, очевидно, своим наименованием «Verein für Sozialpolitik».

Само собой разумеется, что наука в ее работе над определением понятий не должна подчиняться влиянию, а тем менее руководству таких внешних обстоятельств. Поищем, нет ли таких определений понятия, которые в меньшей степени носили бы характер исторических определений, приспособляющихся к обстоятельствам? Пользуется известностью определение Адольфа Вагнера: «В общем мы разумеем под социальной политикой ту политику государства, которая направлена к устранению недостатков в области процесса распределения путем законодательной и административной деятельности»[29]29
  «Ueber Soziale Finanz– und Steuerpolitik». Braun’s Archiv. Band IV. S. 4.


[Закрыть]. Это определение меня тоже не удовлетворяет.

Прежде всего и оно носит на себе печать случайности. Подчиняясь обычной теперь манере характеризовать, совершенно поверхностным образом, новую политическую экономию тем, что она «обращает большее внимание на процесс распределения», в то время как старая ставила на первый план «процесс производства». Адольф Вагнер тоже хочет, очевидно, противопоставить старой «экономической» политике – политике производства – новую политику распределения – «социальную». Но против этого определения имеются и еще более серьезные возражения по существу. Прежде всего спрашивается, почему именно политика распределения должна быть окрещена именем социальной? Нет ни малейшей связи между предметом и его словесным выражением. А затем, если даже не обращать внимания на это обстоятельство, то главный недостаток такого определения заключается в том, что оно прямо-таки способствует неопределенности и бессистемности. Понятие «политика распределения» так растяжимо, что под него можно подводить самые разнородные предметы.

А между тем все значение определения понятий заключается именно в том, чтобы внести порядок и систему в наблюдение живого многообразия действительности. «Политикой распределения» были бы, например, мероприятия к урегулированию договора о найме, снабжение работой голодающих домашних ткачей, страховая политика и т. п. К этому присоединяется еще то обстоятельство, что по отношению к целому ряду мероприятий совершенно невозможно установить, принадлежат ли они к области «производительной» или «распределительной» политики. Куда относится охранительное законодательство рабочих? Или введение нормального рабочего дня? Наконец, приведенное определение страдает еще тем недостатком, что оно насильственно исключает из области социальной политики те мероприятия, которые хотя и принадлежат к «политике производства», но стоят в теснейшей зависимости от «политики распределения». При этом я имею в виду, например, современное рабочее законодательство, «организацию ремесла», политику по отношению к картелям, потребительным обществам, бирже и т. п. Мы должны, следовательно, поискать лучшего.

Определение, которое ведет на верный путь, дано Брюллем в статье «Социальная политика», вошедшей в «Словарь государственных наук»[30]30
  Staatslexikon. Band V, 1896. S. 140. Подобным же образом, впрочем, определяет понятие социальной политики в узком смысле также и фон Гертлинг, противополагая его приводимому им «популярному» взгляду на социальную политику.


[Закрыть]. По его мнению, «социальная политика, или учение об обществе в тесном смысле, представляет ту отрасль государственных наук, которая занимается отношениями публичной власти к отдельным производительным сословиям и их взаимным интересам». Кроме смешения политики, как

науки, с практической политикой, это определение страдает большой неопределенностью. Несомненно, перед автором мелькало верное и осязательное понятие, но он все-таки не сумел правильно сформулировать свою мысль. Это проявляется в дальнейшем ходе статьи, посвященной преимущественно рабочей политике нового времени, где автор не смог плодотворно применить собственное определение понятия. Таким образом, мы и здесь не находим искомого: пригодного отграничения понятия социальной политики, других же попыток установления этого понятия, которые заслуживали бы внимания, я не знаю. Таким образом, не остается ничего другого, как попытаться самому формулировать его.

Насколько я понимаю дело, во всей экономической политике, которая только нас здесь и интересует, мы можем проследить два существенно различных рода мероприятий[31]31
  Под экономической политикой я понимаю политику, влияющую на экономическую жизнь и регулирующую ее, а под экономической жизнью – совокупность тех социальных явлений, которые возникают из производства, распределения и потребления. Для меня социальная жизнь не исчерпывается вполне экономической жизнью, как предполагает Штамлер. Попутно мне хочется заметить Штамлеру, что, по моему мнению, его вывод о невозможности выделения экономических феноменов из других проявлений социальной жизни проистекает лишь от ошибочности избранных им субъективных признаков различия (материальных потребностей) и что он падает, если взять, как это я делаю, за критерий для обособления социальных явлений объективную деятельность. Впрочем, эти разногласия довольно безразличны при установлении понятия социальной политики.


[Закрыть]. Хотя это различие не всегда существует в сознании политика, т. е. сообразно поставленным целям, но зато постоянно может быть проведено по отношению к результатам известных мер.

А именно: политические мероприятия направляются или к поддержанию и уничтожению определенной экономической системы или ее составных частей, или же влияют на судьбу отдельных членов хозяйственной организации. Под экономической системой я понимаю определенный порядок экономической жизни данной совокупности людей, в котором господствуют известные принципы. Различение отдельных экономических систем привело бы к неодинаковым результатам в зависимости от выбора признаков различия. Если мы пока удовольствуемся принятым Бюхером[32]32
  Entstehung der Volkswirtschaft, 1893.


[Закрыть] критерием – путем от производства к потреблению, – то получим три исторически сложившиеся экономические системы: самостоятельное натуральное хозяйство, меновое хозяйство городов и современное капиталистическое хозяйство с широким обменом. Как известно, все три, или, если мы захотим рассматривать социалистическое «самодовлеющее хозяйство» на высшей ступени развития, как четвертую экономическую систему, то все четыре экономические системы существуют в современных культурных государствах одновременно друг с другом. На них опираются социальные классы[33]33
  Теория образования классов еще не выработана. Как известно, заключительная (52-я) глава III тома «Капитала» К. Маркса должна была быть посвящена этому вопросу. Но уже на середине второй страницы читатель наталкивается с величайшим сожалением на замечание: «Здесь манускрипт обрывается». Какая неизмеримая потеря для науки! Новые попытки в том же направлении неудовлетворительны. Назовем из них: Schmoller G. Das Wesen der Arbeitstheilung und sozialen Klassenbildung. Что Шмоллер понимает под социальным классом, – не совсем ясно. Уже Бюхер в статье под тем же заглавием показал, что Шмоллер недостаточно отчетливо различает профессиональные группы и социальные классы, и со своей стороны пытается указать в понятии «социально-профессионального класса» «взаимодействие между профессией и собственностью». Ту же попытку он повторяет в статье «Bevölkerung des Kantons Basel-Stadt» (1890 г.), но и здесь, по моему мнению, не формулирует понятие с достаточной точностью. Совершенно неопределенно высказывается Штамлер (с. 2*75—2*78 его книги), который выставляет четыре критерия для разграничения социальных классов, не указывая, который из них он сам считает правильным для установления все-таки же единого понятия социального класса. Впрочем, надо заметить, что критерии 1, 3 и 4-й неприложимы, а 4-й – неопределенно выражен. Почему критерий одинаковости направления интересов – если их, как это я делаю, ставить в связь с определенной экономической системой – кажется Штамлеру «шатким», для меня непонятно.


[Закрыть]: земельная аристократия и крестьянство, как представители различных форм первобытного натурального хозяйства, мещанство, как представитель территориально-ограниченного менового хозяйства, буржуазия, как классовое выражение капиталистически развитого менового хозяйства в его консервативно-монархической форме, и, наконец, пролетариат с его тенденцией к обобществлению и демократизации.

Что мы разумеем под составными частями экономической системы, должно бы быть ясно: обособленные сферы однородной экономической жизни, образуемые одинаково заинтересованными группами лиц – частями социальных классов, которые, хоть и являются членами одного и того же тела, но при известных условиях могут прийти в противоречие между собой. Чем выше, сложнее экономическая система, тем многообразнее это разделение. Так, наибольшее число оттенков мы находим в рядах буржуазии, представляющей капиталистическое хозяйство в его поступательном развитии: аграрная, промышленная и финансовая буржуазия.

Этого, нам кажется, достаточно для понимания сделанного выше различия в характере мероприятий экономической политики: первая категория мер относится (имеет целью или, по крайней мере, следствием) к существованию, содействию в развитии или уничтожению известной экономической системы или ее составных частей, или, – как мы уже можем теперь подставить вместо этого, – известного социального класса или его групп. Другими словами, эти меры видоизменяют экономический порядок в пользу или во вред известной группе интересов.

Примерами могут служить: освобождение крестьян, торговые договоры, биржевые реформы, ограничения разносной торговли или больших магазинов, установление Befähigungsnachweis’а – свидетельства о достаточной технической подготовке, как условия к самостоятельному ведению ремесленных и фабричных предприятий, охранительное рабочее законодательство и т. п. В резкой противоположности с этой категорией мероприятий экономической политики стоит другая категория, которая имеет объектом судьбу отдельных, произвольно сгруппировавшихся индивидуумов, без отношения к определенной экономической системе и соответствующей ей принадлежности к тому или другому классу. Сюда относятся, например: политика борьбы с нищенством с ее придатком в виде современного принудительного страхования, многие отделы политики по отношению к различного рода товариществам, многие отрасли финансовой политики, например, политика подоходного обложения, которая знает лишь различие между бедным и богатым, между имеющим собственность и лишенным ее, одинаково несущественное как для теоретика, так и для практика социальной политики. И в то же время, например, политика обложения торгово-промышленных предприятий и т. п. очень легко может относиться к первой категории мероприятий, поскольку ее целью или следствием является содействие развитию или нанесение вреда крупной или мелкой промышленности, капитализму или ремесленному производству.

Читатель уже догадывается, какую цель я преследую, делая это различие в мероприятиях экономической политики: я хочу выделить первую категорию мер в качестве социальной политики. Таким образом мы получаем следующее определение этого понятия: под социальной политикой мы понимаем те мероприятия экономической политики, которые имеют целью или следствием сохранение, содействие развитию или уничтожение, подавление определенной экономической системы или ее составных частей. Ей я противопоставляю индивидуальную политику — те мероприятия, которые направлены ко благу отдельных лиц или групп, без различия их принадлежности к определенной экономической системе, а значит, также и к определенным социальным классам. В пользу моей терминологии говорят следующие основания:

1) Этим достигается выделение, так сказать, экономической политики первого класса и обособление ее от других мероприятий, что делает возможным разграничение важного от неважного, постоянного от преходящего.

Тогда сравнительно незначительные мероприятия, следствием которых является воздействие на экономический строй в определенном направлении, будут иметь для нас несравненно большее значение, чем самые обширные индивидуально-политические мероприятия. Вопросы о том, большее или меньшее число лиц, вместо денежной помощи из налога в пользу бедных, будет охотнее получать более или менее высокую ренту из специальной страховой кассы, больший или меньший процент с доходов богатых людей будет взят посредством подоходного налога, будет ли помощь голодающим ткачам оказана из дохода с благотворительного базара или из кассы военного ведомства, составленной взносами сердобольных людей и т. д., – имеют бесконечно меньшее значение для всей экономической жизни, а вместе с тем и жизни общества в целом, чем, например, вопросы: будет ли следствием осуществления данной меры законодательной охраны рабочих вытеснение или сохранение мелкого производства, ведет ли известная политика к увеличению или уменьшению крестьянских хозяйств, способствует или препятствует данная мера налоговой политики развитию крупных магазинов, укорачивает или удлиняет данное распоряжение существование домашней и кустарной промышленности, произойдет ли расцвет или упадок крупной промышленности вследствие принятого торгового договора и т. д., и т. д.

2) Выделяя в особую группу мероприятия, влияющие на характер экономической системы, мы вносим порядок в пестрый ряд явлений экономической политики. Я, по крайней мере, не вижу лучшей точки зрения для группировки однородных и разграничения неоднородных мер. Ясная формулировка политико-экономических систем дает нам систему экономической политики. Она получается из группировки влияющих на данную экономическую систему мероприятий путем обособления и соответствующего наименования совокупности мер, касающихся отдельных отраслей и областей этой экономической системы и т. д. И эта систематика будет опираться на «сущность вещей», а не обязана своим возникновением преходящим историческим обстоятельствам.

Наконец, спрашивается, в-третьих, не произвольно ли мы назвали лишь одну группу мероприятий экономической политики «социальной политикой»? Я думаю, что совершенно нет.

Прежде всего, что касается значения этого выражения в разговорном языке, которое всегда должно быть принимаемо во внимание при установлении научной терминологии, то мы видели, что в данном случае оно по большей части так неопределенно, что не препятствует произвольному толкованию выражения «социальная политика». Мне кажется даже, что многим неясно представлялся именно тот смысл его, который дается нами – сравните, например, вышеприведенное определение из «словаря

государственных наук». Во всяком случае, разговорное значение понятия подходит не ближе к единственному ясному определению Адольфа Вагнера (социальная политика = политика устранения недостатков, возникающих из процесса распределения), чем к нашему. Слово же «социальная» политика по своему смыслу, несомненно, находит самое лучшее применение по отношению к мероприятиям, влияющим на характер «социального строя». При употреблении его в этом смысле, содержание и его словесное выражение вполне покрывают друг друга.