Текст книги "Как найти любовь в книжном магазине"

Глава 4

– Надо будет выкопать «Desprez à Fleurs Jaunes». Он совсем захирел. Не знаю, как я это переживу. Он растет тут, сколько я себя помню. Но наверное, ему уже ничем нельзя помочь.

Сара Бэзилдон говорила о розовом кусте так, словно это был ее домашний питомец, с которым она вынуждена расстаться. Она поглаживала то место на плане посадок, которое занимал больной цветок, будто спинку любимого котика.

– Я выкопаю его сам, – ответил Диллон. – Вам не обязательно знать об этом. А когда его уже не будет, возможно, вы и не заметите.

Сара благодарно улыбнулась:

– О, я непременно замечу. Но спасибо тебе. Я просто слишком сентиментальна.

Конечно, на самом деле Сара была далеко не сентиментальна. Она была решительной, если не сказать суровой, особой, начиная от резиновых сапог и заканчивая проницательными синими глазами. Диллон Грин был о ней высокого мнения.

И она тоже ценила его. Они были так близки, как только могут быть близки аристократка и сын честного труженика с разницей в тридцать лет. Они обожали сидеть в полумраке зимнего сада, пить крепкий, пахнущий дымком чай и макать в него печенье. За утро они с легкостью расправлялись с пачкой чая, пока приводили в порядок окружающий мир и заодно сад.

На топчане посреди помещения был разложен план посадок Сары на следующий год, латинские названия были напечатаны на бумаге крошечным черным курсивом. Диллон знал все названия не хуже самой Сары: он работал у нее в поместье с тех пор, как окончил школу.

В отличие от других особняков, главный дом поместья Писбрук был маленьким и уютным: красивое симметричное здание в палладианском стиле, построенное из золотистого камня и расположенное на двухстах акрах холмистой земли. Диллон поступил на работу помощником садовника, отвечающим за стрижку газонов, и почти сразу подружился с Сарой. Он точно не знал, что именно она увидела в нем: он был обычным застенчивым семнадцатилетним пареньком, который не собирался поступать в университет, потому что никто в его семье никогда этого не делал. Все они всегда работали на открытом воздухе, их жизнь была суровой и напрямую зависела от капризов погоды. Диллону нравилось работать в такой обстановке. Просыпаясь, он смотрел на небо, а не в Интернет. Утром он никогда не валялся в постели. Он был на работе уже в половине седьмого, в любую погоду.

Один из учителей пытался убедить его поступить хотя бы в сельскохозяйственный колледж, но Диллон не видел смысла просиживать за партой, когда можно учиться на практике. Да и Сара была лучше любого учителя. Она проверяла его работу, давала задания, наставляла, показывала на своем примере, как надо делать, а потом наблюдала за тем, как он справляется сам. Хвалила, когда было за что, а ее критика всегда была конструктивной. Сара быстро принимала решения и всегда точно знала, чего хочет, а Диллон всегда точно знал, что нужно делать. Его все устраивало, даже богатая глиной земля здешних угодий.

«Ты прирожденный садовод», – с восхищением повторяла ему Сара. У Диллона было чутье на сочетания, на то, какие растения будут вместе отлично расти и цвести. Чтобы развить свои врожденные способности, он начал читать книги, и Сара никогда не возражала, когда он брал ее книги домой – Гертруду Джекилл, Виту Саквилл-Уэст, Капабилити Брауна, Банни Уильямс, Кристофера Ллойда. Диллон не просто разглядывал картинки – он вникал в слова, описывающие вдохновение этих мастеров, их видение, проблемы, с которыми они сталкивались, и решения, которые они находили.

Однажды Сара поняла, что Диллон знает гораздо больше, чем она. Он стал чаще ставить под сомнение ее схемы посадок, предлагая другие варианты, когда переделывал одну клумбу или продумывал концепцию другой. Он предлагал кривую, а не прямую линию, однотонную грядку, а не цветастую лужайку, клумбу, задуманную им ради ароматов, а не ради внешнего вида. Он использовал в декоре вещи, которые находил в поместье: старинные солнечные часы, старые садовые инструменты, обновленную им скамейку. Это была рекультивация в лучшем ее проявлении.

Самым большим страхом Сары стало потерять Диллона. Его вполне могли переманить в какой-нибудь другой загородный дом, ведь сады в поместье Писбрук с каждым годом становились все более популярными. Здесь были три розария, французский сад и обнесенный стеной огород, лабиринт и миниатюрное озеро с островом и руинами храма для любителей побродить по таким местам. В журналах появилось множество статей, где были фотографии Диллона за работой, потому что он, без сомнения, был весьма привлекателен. Даже сердце самой Сары порой замирало на мгновение, когда она, завернув за угол, натыкалась на Диллона в камуфляжных шортах и огромных ботинках, орудующего лопатой, и видела, как перекатываются у него под кожей мускулы. На телевидении его бы с руками оторвали.

Она сделала бы все, что в ее силах, чтобы удержать его. Она не представляла себе жизнь в Писбруке без Диллона. Но платить ему больше, чем платила сейчас, Сара не могла. Времена были трудные. Несмотря на все усилия, ей часто не хватало денег.

Однако сегодня, по крайней мере, стресс отвлек ее от горя. От ее тайного горя. Ей пришлось надеть на сердце смирительную рубашку, и она хорошо скрывала свою душевную боль. Она не думала, что кто-то догадывается о ее чувствах и о том, через что ей пришлось пройти.

Шесть месяцев, если считать с самого начала. Это чувство пронзило ее насквозь, поглотило с неприличной скоростью, и она ничего не могла с этим поделать. Они проводили вместе столько времени, сколько могли, но…

Она старалась забыться. Ей не хотелось снова вспоминать или возвращаться к этому. Благодарение Богу, что есть сад, думала она. Надо заботиться о саде. Растения требуют постоянного внимания. О каких выходных может идти речь? Если бы не сад, она уже давно сошла бы с ума.

– А как насчет «Каприза»? – спросил Диллон, и Сара остро взглянула на него:

– А что с ним такое?

– С ним нужно что-то делать. Или восстанавливать, или ломать. Из него может получиться нечто особенное, но…

– Давай пока не будем об этом говорить. – В голосе Сары зазвучали железные нотки. – Это долгосрочный проект, а у нас нет денег.

Он посмотрел на нее, и она выдержала его взгляд, молясь, чтобы он не начал на нее давить. Знает ли он? Поэтому ли он заговорил об этом? Ей приходилось быть осторожной, потому что Диллон был проницательным. Более чем. Как будто обладал шестым чувством. Именно это ей так нравилось в нем. «Чувство» не совсем подходящее слово, подумала она. Может быть, «интуиция»? Однажды он сказал ей, что у его бабушки был особый дар. Такое может передаваться по наследству. Если в это верить. Сара не знала, верит ли она, но в любом случае сейчас она не собиралась ничего говорить.

Однако Диллон был прав. О «Капризе» следовало подумать. Этот садовый домик находился на окраине поместья, высоко на холме за лесом. Восьмиугольник из крошащегося рыжего камня, окутанный плющом и паутиной, он как будто явился прямо из сказки. За ним уже много лет никто не ухаживал. Штукатурка осыпалась, половицы прогнили, стеклянные двери слетели с петель. Чудом сохранился старый диван, сырой и покрывшийся плесенью. Сара ощущала его запах, уютную затхлость, смешанную с запахом кожи. Она не обращала внимания на царящую разруху. По ее мнению, там было ничуть не хуже, чем в гостинице «Георг V» или «Савой».

Сара не хотела, чтобы кто-то еще заходил туда.

– Давай пока перекроем дорожку к нему, – сказала она Диллону.

Она вспомнила, сколько раз проходила по этой узкой лесной тропинке, которая вела на холм, к месту их встречи. Он ставил машину у ворот на проселочной дороге, за полуразвалившимся сараем. Дорогой почти не пользовались, за исключением некоторых фермеров, так что свидетелей можно было не бояться. Иногда, конечно, по дороге ездили подвыпившие ребята из паба, и достаточно было одного внимательного взгляда, чтобы сложить два и два…

Почему она продолжает беспокоиться? Теперь это почти не важно, и уж точно никто ничего не сможет доказать. Сара постаралась выбросить все из головы и сосредоточиться на главном – на свадьбе дочери. Однако все и так шло будто само по себе. Не было той истерии, которая обычно сопровождает большинство свадеб. В конце концов, у них был богатый опыт: поместье Писбрук уже несколько лет имело лицензию на проведение свадеб, это была одна из статей их доходов, так что свадьбу организовать они умели. К тому же Элис не была взбалмошной и требовательной невестой. Вовсе нет. Для Элис было важно, чтобы все, кого она любит, были рядом, чтобы было достаточно шампанского, чтобы всем хватило торта, и тогда можно считать, что день прошел идеально.

«Я не хочу суеты и свадебных подарков, мама. Ты ведь знаешь, я все это ненавижу. Это же прекрасно – выходить замуж дома, среди своих. Что может пойти не так? Мы сделаем это даже с закрытыми глазами».

Элис. Ее кровинка. Элис, которая относилась к жизни как к одному длинному выходному дню. Элис, чье сияние притягивало всех и чья улыбка никогда не угасала. Сара не могла не гордиться своей дочерью, ей хотелось ее оберегать. Хотя Элис вполне могла позаботиться о себе сама. Она была очаровательна. Она уверенно шла по жизни, этакая пышечка, всегда в обтягивающей рубашке поло, джинсах и спортивных туфлях «Дюбарри», с распущенными и растрепанными светлыми волосами, без макияжа, с румянцем на щеках, постоянно спеша перейти от одного дела к другому.

Сара, конечно, немного волновалась, когда Элис уехала учиться в сельскохозяйственном колледже, – в конце концов, она была наследницей поместья, так что это казалось логичным, но она с треском проваливала экзамены два года подряд. Она никогда не была старательной ученицей, и этот курс оказался ей не по силам. Конечно, было слишком много вечеринок, но другие студенты, похоже, как-то справлялись.

Элис вернулась домой, принялась за работу, и внезапно стало совершенно ясно, что управление поместьем – это то, для чего она создана. Она понимала, что и как нужно делать, обладала кипучей энергией и внутренним чутьем на то, что может сработать и чего хочет публика. Местные жители каким-то образом чувствовали себя причастными к поместью, как будто оно принадлежало им. Элис была идейным вдохновителем переоборудования каретного сарая на конюшенном дворе в сувенирную лавку, где продавались красивые вещи, бесполезные, но такие желанные, и одновременно в чайный салон, где подавали легендарные фруктовые булочки размером с кулак. И у нее получалось блестяще организовывать разные мероприятия. За последний год у них прошли опера под открытым небом, охота за пасхальными яйцами и распродажа старых автомобилей и запчастей. На будущий год Элис подумывала организовать летний лагерь для детей: «Гластонбери встречает Энид Блайтон».

Самым волнующим событием, конечно, была ее собственная свадьба, которая должна была состояться в конце ноября. Летом она не могла выйти замуж, потому что они были слишком заняты организацией свадеб для других.

«Так или иначе, – сказала Элис с присущим ей оптимизмом, – я предпочитаю зимние свадьбы. Мороз, снег. Куча еловых лап и свечей!»

Она собиралась замуж за Хью Петтифера, симпатичного менеджера, занимающегося инвестициями, который заставлял трепетать девичьи сердца, когда мчался по улицам города на белом спортивном автомобиле, перемещаясь между офисом и очередным матчем по поло.

Если у Сары и были сомнения насчет Хью, она никогда их не высказывала. На первый взгляд он был идеален. И совершенно очарователен. Она полагала, что ее настороженность вызвана материнской потребностью защитить дочь. У нее не было никаких доказательств того, что Хью что-то скрывает. Его манеры были безупречны, он участвовал в семейных мероприятиях, был заботлив, а если и развлекался, то не более, чем все друзья Элис и она сама. Они были молоды, красивы и богаты, почему бы им не веселиться? К тому же Хью много работал. И зарабатывал хорошие деньги. Он не был нахлебником. Да и в любом случае от Бэзилдонов он бы не получил особой выгоды. Как часто бывает, они держали деньги в акциях, а на руках имели не так чтобы много. Если уж говорить начистоту, они нуждались в Хью больше, чем он в них.

Так что Сара хранила сомнения по поводу Хью при себе. Она должна была привыкнуть не думать об этом. Элис выросла, и пришло время отпустить ее. Сара по-прежнему собиралась принимать самое активное участие в жизни поместья, зная, что без нее оно может развалиться, но у нее была своя жизнь. А Элис лучше жить с мужем, который разделит с ней заботу о будущих детях. Сара знала, что Элис может справиться и сама, но все-таки, надо признать, деньги очень облегчают жизнь, особенно когда речь идет о материнстве.

– Я поставлю ворота, хорошо?

Голос Диллона испугал Сару и вернул к реальности.

– Да. И повесь какой-нибудь замок. Думаю, там не очень безопасно. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь упал и переломал себе ноги.

Диллон кивнул и с интересом посмотрел на нее. Сара сделала вид, что что-то чертит на схеме посадок. Она не могла взглянуть ему в глаза. «Он знает», – подумала она. Как бы ей хотелось поговорить с кем-нибудь об этом, но она понимала, что тайны надо хранить. И если вы не способны сохранить собственные секреты, то как вы можете доверить их кому-то другому?

– Точно. – Диллон поднялся. – Пожалуй, я пойду. Теперь темнеет рано. Дни становятся короче.

– Иди.

Сара не знала, что хуже – дни или ночи. Днем она могла отвлечься на разные дела, но ей приходилось притворяться перед всеми, от Ральфа и Элис до почтальона, что все в порядке, и это отнимало много сил. Ночью же ей не нужно было притворяться, и она проваливалась в сон, но спала плохо, поскольку не могла контролировать свои сновидения. И когда он появлялся в ее снах, она просыпалась с мокрыми от слез щеками, сдерживая рыдания. Пыталась не разбудить Ральфа, потому что… ну что бы она ему сказала? Как бы объяснила, о чем горюет?

Она вздохнула и взяла еще одну печеньку. От постоянных мыслей о нем у нее болела голова, как будто в ней днем и ночью крутилась стиральная машина, заполненная мыслями, страхами, переживаниями, которым не было конца.

И она скучала по нему. Как же она по нему скучала!

Сара взяла пустые кружки и отнесла на кухню. На кухонном столе лежала газета «Писбрук адвертайзер». Должно быть, ее читал Ральф или кто-то из персонала. Сара держала кухню открытой для своих работников, потому что понимала, что для людей важно ощущать себя частью семьи. Кухня была огромной и выходила во внутренний двор, так что персоналу не нужно было ходить через дом. В офисе, чайном салоне, сувенирном магазине и на территории поместья работало чуть меньше дюжины сотрудников. Обычно к пяти часам все они уходили домой, так что это было не слишком обременительно и, если подумать, приносило свою пользу.

Сара опустила взгляд на газету. На левой странице была его фотография. Его чудесное лицо, добрая улыбка, узнаваемая прическа, волосы с проседью.

«Поминальная служба по Джулиусу Найтингейлу».

Она села за стол и перечитала объявление. Перед глазами все плыло. Она знала о похоронах, – в конце концов, город был маленьким. Да, он был маленьким, но вход на поминальную службу был открыт для всех. Любой, кто хотел выступить с чтением или поминальным словом, должен был подойти к Эмилии в магазин.

Поминальное слово? Нет, она не сумеет начать говорить. Или остановиться. Разве можно выразить словами, каким замечательным он был? Сара чувствовала, как на нее надвигается огромная волна горя, неудержимая, беспощадная. Она уставилась в потолок, глубоко дыша и стараясь не разреветься. Она так устала быть сильной, так устала бороться с собой. Но надо было держаться. В любой момент кто-нибудь мог войти.

Она взяла себя в руки и снова взглянула на страницу. Стоит ли ей туда идти? Нужно ли? Не будет ли это выглядеть странно? Все в Писбруке знали Джулиуса. Они пересекались на обычных для небольшого городка мероприятиях. В роли «хозяйки поместья» Сара посещала похороны и поминки людей, которых почти не знала, просто из вежливости. Никому не покажется странным, если она придет на поминки Джулиуса.

Но если она не сдержится и зарыдает – а именно это ей и хотелось сделать, – то это действительно покажется странным.

Как бы она хотела, чтобы он был здесь, чтобы она могла посоветоваться с ним! Он всегда знал, как правильно поступить. Она представила, как они лежат, свернувшись калачиком на диване. Как она по-кошачьи льнет к нему. Рядом с ним она чувствовала себя котенком, нежным, ласковым и игривым.

«Пойти к тебе на поминки?»

И в ее воображении он повернулся к ней с озорной улыбкой. «Черт возьми, почему бы и нет, – будто ответил он. – Кому, как не тебе?»

Глава 5

Джексон с ужасом ждал встречи с Яном Мендипом.

«Встреча» звучало несколько формально. Скорее это можно было назвать «дружеской беседой». У него на кухне. В очень неформальной обстановке. Ян собирался кое-что ему предложить.

Джексон подозревал, что для этого снова придется делать то, чего делать он не хотел. Нарушить все обещания, которые он себе давал относительно того, чтобы набраться наконец смелости и вырваться из лап Яна. Однако другого выхода он не видел. У него не было ни дипломов, ни рекомендаций, ни богатого отца, как у многих его школьных приятелей.

Вот в чем беда этого района, думал Джексон, усаживаясь за барную стойку у Яна на кухне. Ты либо чертов богач, либо нищий. И если раньше он был полон честолюбия и оптимизма, то теперь смирился с тем, что ему придется довольствоваться крохами и быть на побегушках у Яна Мендипа. Он уже давно растерял свои амбиции. Самое неприятное заключалось в том, что все это произошло по его же вине. У него были те же возможности, что и у Мендипа, то есть никаких. Просто он вовремя не воспользовался своим шансом.

Джексон оглядел кухню: белые блестящие шкафчики, холодильник для вина со стеклянными дверцами, заставленный дорогими бутылками шампанского, тихая музыка, льющаяся непонятно откуда. На кухне стояла огромная ароматическая свеча, источающая дорогой аромат, и она действительно была дорогой. Мия хотела такую, а Джексон не понимал, как вообще кому-то в голову приходит тратить сотни фунтов на свечи.

У Яна был и «астон-мартин», припаркованный у дома. Рядом стоял дряхлый джип «сузуки» Джексона – все, что он мог себе позволить, учитывая выплаты по ипотеке и содержание Мии, на которые уходила почти вся его зарплата. Его приятели говорили, что он мягкотелый, раз позволил Мии сесть себе на шею. Они ведь даже не были женаты. Кореша говорили ему, что он не должен давать ей ни пенни. Но дело было в Финне. У Джексона были обязанности и долг перед сыном, а значит, он должен был заботиться о его матери. И если уж быть совсем честным, Мия его ни о чем не просила. Он просто знал, что это его долг.

Именно поэтому он работал на Яна, вместо того чтобы открыть собственное дело, как когда-то планировал. Но для того чтобы начать собственный бизнес, нужны наличные, даже если вы обычный строитель, который делает пристройки к плоским крышам и теплицы. Так начинал сам Ян. Теперь он строил роскошные квартиры и жилые комплексы. Катался как сыр в масле. Ян доказал, что можно пробить себе дорогу.

Джексон был правой рукой Яна. Он следил за всеми его проектами и докладывал о новых возможностях. Именно Джексон предупредил Яна о перчаточной фабрике, и Ян успел купить ее по дешевке до того, как ее выставили на продажу.

Вот почему Джексон знал, что может добиться того же, чего добился Ян. Он был способен разглядеть в здании потенциал. У него были знания, опыт, энергия; он знал специалистов, с которыми нужно работать. Просто он не умел лезть напролом. И денег, которые следует вложить в собственное дело, у него тоже не было. Поезд ушел. Он должен был сделать это много лет назад, когда был молод и не имел никаких обязательств. Теперь он оказался в ловушке. Ему не исполнилось и тридцати, а он уже загнал себя в угол.

Он сидел сгорбившись на хромированном барном стуле с кожаным сиденьем напротив Яна. Тот вертелся, самодовольно постукивая карандашом по блестящему черному граниту барной стойки. Перед ними лежали планы старой перчаточной фабрики – чертежи здания и окружающей территории.

– Итак, – начал Ян с задором, который не утратил, несмотря на заработанные миллионы. – Мне нужен этот книжный магазин. Это престижное место, и я хочу, чтобы оно стало моим головным офисом. Стильное. Если подойти с умом, никакой рекламы не понадобится.

Ян был одержим общественным мнением. Ему хотелось, чтобы люди считали его выдающимся. И тут он был прав: книжный магазин находился в одном из самых красивых зданий в Писбруке, прямо у моста. Джексон уже представлял себе новую вывеску: «Писбрук девелопментс», с логотипом в виде дубового листа.

– Я снова просмотрел чертежи перчаточной фабрики и поразмышлял. Если я получу стоянку у книжного магазина, у меня будет парковка еще для четырех квартир. Без нее у меня будет восемь квартир, что в плане дохода не очень. А вот двенадцать принесут мне весомую прибыль. Но ты же знаешь, что такое городской совет. Подай им выделенную парковку, и все тут. В Писбруке парковки по пальцам можно пересчитать. – Он постучал карандашом по плану. – Джулиус Найтингейл вообще отказывался меня слушать. Один из тех чертовых идиотов, которые считают, что деньги вообще не важны. Я предлагал ему неплохой куш, но он не заинтересовался. Теперь он помер, и осталась только его дочь. Она говорит, что ей это тоже неинтересно. Но сейчас, когда отца нет, ей будет трудно управлять магазином. Думаю, ее можно переубедить. Проблема в том, что меня она не хочет и видеть. Так что… тут твой выход, красавчик!

Ян усмехнулся. Джексон и в самом деле был симпатичным парнем, невысоким, но ладным, с карими глазами, яркими, как у малиновки. В его облике было что-то от лихого цыгана. У его рта и глаз собирались морщинки от смеха, хотя последние несколько лет у него не было причин смеяться. Со своими длинными волосами и солнцезащитными очками-авиаторами он выглядел как хулиган, но от него веяло теплом, обаянием и остроумием. Он был таким тертым калачом, хотя и беззлобным. Он просто не мог сказать «нет» ни мутным делишкам, ни красивой девушке. Правда, девушки уже давно исчезли с его горизонта. У него не лежало к ним сердце. В последнее время он вообще не был уверен, что у него есть сердце.

Джексон выслушал то, что хотел сказать Ян, и нахмурился:

– Но как я с ней познакомлюсь поближе? Я в жизни книжек не читал.

– Даже «Код да Винчи»? Я думал, его все прочитали.

Ян и сам был небольшим любителем чтения, но в отпуске мог осилить пару-тройку книг.

Джексон покачал головой. Он мог бы читать, но никогда этого не делал. Книги его не привлекали. Они дурно пахли и напоминали ему о школе. А он ненавидел школу, что, в общем, было взаимно. Он чувствовал себя там загнанным в клетку и осмеянным, и учителя были рады его уходу не меньше его самого.

Ян пожал плечами:

– Ну, тебе виднее. Но ты симпатичный парень. А путь к сердцу девушки лежит через постель, верно?

Даже такому парню, как Джексон, эта фраза показалась отвратительной. Ян с улыбкой наклонился вперед:

– Отобьешь мне этот магазин, и я поставлю тебя управленцем.

Джексон поднял бровь. Это был прогресс – позволить ему управлять целым проектом. Однако предложение Яна было палкой о двух концах. Джексону, конечно, льстило, что Ян считал его способным справиться с подобной работой. Разумеется, он бы справился.

Но Джексон хотел работать наравне с Яном. И для этого ему нужны были деньги. Большие деньги. Сейчас Джексон не мог бы купить себе даже какую-нибудь конуру.

Ян был умен. Он знал, что Джексон у него на крючке. Он использовал его в собственных интересах. Ведь так? Он хорошо ему платил. И не было вины Яна в том, что Джексон испортил свои отношения с Мией. И в том, что на Мию уходило много денег. Винить в этом можно только себя самого. Если бы он не был таким идиотом…

Ян открыл ящик и достал пачку денег. Отсчитал пятьсот.

– Держи, это тебе на расходы.

Джексон положил деньги в карман, размышляя о том, что он может на них купить.

Он бы с удовольствием свозил куда-нибудь Финна. Он представлял себе суперотель на пляже, с четырьмя разными бассейнами, пальмами и бесплатными коктейлями. Ему хотелось поваляться на солнце и порадоваться отдыху вместе с сыном.

Или можно потратить деньги на приличный фургон. Ему нужен всего один толчок, чтобы начать работать. Если бы он хорошо справился с работой, о нем бы заговорили. Потом он бы нашел новую работу, начал бы копить деньги, высматривая очередной дом, нуждающийся в ремонте… У него должно получиться. Он в этом уверен.

А пока придется поддерживать хорошие отношения с Яном. Ян давал ему работу и не хотел отпускать Джексона. Надо было действовать с умом.

Эмилия Найтингейл не займет у него много времени. Как только Джексон брал девушку на прицел, она становилась легкой добычей. Он должен стать таким же обаятельным, каким был когда-то. Раньше девушки сами к нему в очередь выстраивались. Соберись, тряпка, сказал он себе.

Джексон пожал Яну руку, дерзко подмигнув ему, как заправский ловелас:

– Можешь на меня положиться. К концу месяца «Найнтингейл букс» будет нашим.

После встречи с Яном Джексон поехал в «Райские сосны», где он жил со своей матерью Циллой. Он не собирался рассказывать ей об уговоре с Яном, потому что она бы его не одобрила.

Он ненавидел это место. Отвратительная дыра. Его рекламировали как райский уголок для тех, кому за пятьдесят пять. «Ваш собственный кусочек рая: умиротворение и спокойствие в пригороде Котсуолда!»

Это была настоящая свалка.

Никто уже не обращал внимания на то, что на парковке у въезда на территорию стоял ржавый мусорный контейнер, окруженный брошенными машинами и мусорными баками, и сидел на привязи стаффордширский бультерьер, который олицетворял «безопасность», обещанную в брошюре («Спокойствие двадцать четыре часа в сутки и крепкий ночной сон!»).

Джексон проскользнул мимо сторожки, где сидел Гарви, следящий за входом и выходом на территорию. Гарви весь день жрал доширак и смотрел порно на ноутбуке. Он должен был проверять посетителей, но пройди тут хоть сам Джек-потрошитель, Гарви и глазом бы не моргнул. Он также был обязан принимать посылки для жителей, решать вопросы, связанные с обслуживанием участков, и вообще быть надежным помощником на все руки. Вместо этого он злобно зыркал по сторонам, своим видом напоминая каждому здешнему жителю, что он – это все, чего они заслуживают в жизни.

Гарви был тучным, с одышкой и вонял, как подросток, с которым никто не сел бы за одну парту. Джексона от Гарви просто выворачивало. Цилла говорила, что он ей нравится, но Цилле все были по душе. Она никого не осуждала.

Джексон часто спрашивал себя, как так получилось, что он совсем не похож на мать. Ему никто не нравился. Во всяком случае, сейчас.

Кроме Финна, конечно. И Вулфи.

Он пошел дальше по «тропе здоровья», которая вела к дому его матери. Это была заросшая сорняками тропинка, посыпанная тонюсеньким слоем древесной коры, чтобы не сбиться с пути. Никакого здоровья тут не наблюдалось, и Джексон не раз видел, как в сорняках сновали крысы. Надо бы как-нибудь пустить сюда Вулфи, хотя на территории садоводства полагалось держать собак на привязи. Вот бы ему тут было раздолье! Но смысл? Жильцы оставляли свой мусор разлагаться на улице. Крысы вернулись бы в считаные секунды.

Ограждение вокруг небольшого газона у каждого дома проржавело, трава выгорела и поредела. Дорожки должны были освещаться фонарями, но ни один из них не работал, и столбы поросли плющом.

Возможно, когда-то здесь все было именно так, как описывали в брошюре. Трава была зеленой и подстриженной, а территория – безупречной. Возможно, хозяева гордились своими домами.

Джексон был в полном отчаянии, когда мать рассказала ему о том, что натворила. Ее надули. Затащили в рекламную палатку, угостили бокалом копеечного шипучего вина и одурачили. Прыщавый юнец в дешевом костюме и белых носках убедил ее, что «Райские сосны» – лучшее место для вложения сбережений. У Циллы были сбережения, потому что она всегда была экономной. И Джексона потрясла ее наивность. Неужели она не понимала, что дома потеряют в цене, как только высохнут чернила на подписанном контракте? Разве не видела, что плата за управление будет непомерно высокой? Неужели не понимала, что никто не станет следить за территорией, после того как все дома сдадут в аренду? Как афера, это было гениально. Но от мысли, что теперь его мать будет вынуждена доживать здесь свои дни, Джексона трясло. Никто не хотел покупать дома в «Райских соснах». Ходили слухи, что сюда едут умирать. В шаге от кладбища.

И вот теперь он жил с матерью в месте, которое ненавидел. Предполагалось, что это будет временным решением. Когда Мия выгнала его из дома два года назад, Финну было три, и Джексон думал, что через какое-то время она позволит ему вернуться. Сейчас он понимал, что просто не готов был стать отцом. Осознание того, что ребенок – это навсегда, стало для него шоком. И он начал отлынивать от семейных обязанностей: поздно возвращался с работы, заходил по дороге в паб, напивался…

Но если быть честным, Мия тоже изменилась. Материнство сделало ее беспокойной, резкой. Она слишком суетилась, переживая за сына, и Джексон не раз говорил ей, чтобы она перестала волноваться. Из-за этого они ссорились. Он все больше времени проводил вне дома, ему не хотелось возвращаться к ссорам, неодобрению и слезам (обычно Финна, иногда Мии). Он старался как мог, но Мия все равно была вечно недовольна. Так что проще было держаться подальше от нее.

Потом она его выгнала. Он тогда вернулся домой в час ночи, а до этого она четыре часа мучилась с Финном, которого рвало, дважды меняла ему постель и наконец взяла к себе в кровать, чтобы хоть немного поспать. Джексон попытался возражать – откуда ему было знать, что Финн приболел? Но он знал, что был не прав, и получил по заслугам.

Он думал, что это только временно, что Мия всего лишь решила его немного встряхнуть. Но она не захотела, чтобы он возвращался.

«Без тебя легче, – сказала она. – Легче все делать самой, так никто тебя не разочарует и не обидит. Прости, Джексон».

Он не стал стучать в хлипкую белую дверь, просто толкнул. Его мать стояла в темноте. Вулфи лежал у ее ног, но вскочил, как только Джексон вошел в помещение. Хоть кто-то был рад его видеть. Джексон взял Вулфи, когда осознал, что Мия не пустит его обратно. Он отправился в приют для брошенных собак и стал выбирать между джек-расселами, колли, мастифами. А потом заметил бедлингтон-терьера: тот стоял в дальнем углу, слишком большой для их дома и до смешного неряшливый. Джексону подумалось, что он и сам как этот терьер: в глубине души добрый и верный пес, но уж очень непоседливый… Разве он мог устоять?