Текст книги "Вернуться и вернуть"

– Контролировать Роллену невозможно. Я знаю это лучше всех.

– Не поделитесь знаниями?

Лаймар отвел взгляд и некоторое время изучал лица выпивох за соседними столами.

– Возможно, только вы и сможете понять… – Слова прозвучали так тихо и печально, что я почти испугался.

– Что понять?

– Когда-то я бы так же молод, как вы. Молод и влюблен. Но мои чувства не встретили взаимности. Может быть, и к лучшему, хотя в то время… В то время я был готов покончить с собой.

– И при чем здесь Роллена? Она вообще тогда уже существовала на свете?

– О да! Существовала, и еще как! Она была хрупкой и юной… Невинной. Герис уже тогда не видел других женщин, кроме нее. И вообще никого не видел…

– Подождите! Герис… И ваши чувства… Вы хотите сказать…

– Он был очень, слишком красив. Я не знаю, как и почему мое сердце попало в эту ловушку, но когда я понял, что люблю парня, вместе с которым обучаюсь магическим искусствам… Было уже поздно что-то менять. Я пытался. Несколько лет. Старался держаться подальше. Но мы были друзьями. Очень близкими друзьями, хотя сейчас в это трудно поверить… А наши возможности… Они были равны.

– Равны ли? Вы отступили, так и не начав сражение, верно? Не стали и бороться за место придворного мага, потому что тогда ваш возлюбленный окончательно бы вас возненавидел, да?

– Он и возненавидел. Потом. По моему собственному желанию… – Лаймар тяжело выдохнул. – Герис должен был проводить Инициацию принца и очень волновался. Наверное, первый раз в жизни. Ему нужна была разрядка. Я пробовал успокоить друга беседой и в какой-то момент… проговорился о своих чувствах. Я не надеялся на то, что он хотя бы поймет, но… Такого отвращения я не ожидал. Пришлось принять меры – благо в соседней комнате готовилась ко сну белокурая малышка…

– И что же вы сделали?

– Перевел фокус страсти на нее, заодно слегка меняя полярность. Получилось неплохо: Герис воплотил в жизнь свою мечту и забыл о моем… просчете.

– А о девушке вы думали?

– В тот момент? Нет. Я думал о себе и том, что мое сердце раскалывается на куски… Вы меня осуждаете?

– Осуждаю? – Я поставил локти на стол и опустил подбородок в гамак сплетенных пальцев. – За что? Вы хотели быть счастливым и… пожертвовали своим счастьем ради другого. Вмешались в чужие судьбы, потому что ненавидели свою. Мне вас жаль. И… Вы правы, я понимаю. Вы пробовали исправить… свою оплошность?

– Сначала нет, а потом… Потом стало ясно, что все всем довольны, и я смирился.

– Все довольны? А что скажете о принце, который из-за вашего душевного расстройства прошел Инициацию неправильно?

– К сожалению, мне неподвластны… – начал Лаймар, но я хлопнул ладонью по столу:

– Будете утверждать, что ваших умений не хватит для размыкания Кружева?

– Нет, но…

– Вы исправите хотя бы это, раз уж все остальное зашло слишком далеко!

– Исправлю? Я бы с радостью, вот только… Разомкнутое Кружево невозможно изменить.

– А если Кружево Дэриена вернется в первозданное состояние?

– Каким образом? – Непонимающий взгляд.

– Это не ваша проблема, а моя! Вы сможете провести Инициацию?

– Я никогда не интересовался этим процессом. Могу попробовать, но… Необходимо подробное описание.

– Оно у вас будет. Вышедшее из-под пера вашего учителя.

– Это невозможно!

– Почему же? Вы знали о существовании дневника Лары? Ведь знали же!

– Да, знал. Но этот дневник никто не мог прочесть! – Горячечный тон почти превращается в обвинительный.

– Просто он не попадался в руки тому, кому надо! Заметки по поводу Инициации я вам предоставлю. Но вы должны обещать… Поклясться тем, чем дорожите больше всего… Вы должны сделать то, что не удалось вашему другу. Привести Кружево Дэриена в надлежащее состояние.

– Если я и в самом деле смогу прочитать инструкции учителя… – Лаймар немного подумал, потом согласно кивнул: – Пожалуй, то, о чем вы просите, не составит труда. Вы… так переживаете за принца… Кажется, я понимаю почему.

Темные глаза потеплели, зато я… застыл ледышкой. Он что, решил, что моя заинтересованность в благополучии Дэриена связана с тем, что… Какая чушь! А впрочем… Что еще мог подумать человек, часто бывающий в высшем свете, если мои «отношения» с эльфом уже давно обсуждаются при дворе? Только то, что я влюблен в… Тьфу! Так вот почему Лаймар решился рассказать мне о своей несчастной любви! Или же он придумал всю эту жалостливую историю нарочно? Исходя из своих представлений о моих… наклонностях? Есть над чем задуматься.

– Это не имеет отношения к делу. Вы согласны заняться Инициацией?

– А что мне остается? – притворный вздох. – Тем более это ничего не изменит.

– В смысле? – непонимающе хмурюсь.

– Принц слеп, как вы могли заметить, и уже фактически отстранен от наследования.

– Насколько я знаю, есть еще время. До Праздника Середины Зимы.

– Вы верите, что Дэриен выздоровеет? – Участливое недоумение.

– Верю. И учтите, моя вера относится только к тем вещам, которые могут произойти.

– Я не совсем…

– К болезни принца причастны вы?

– Нет, эту вину вы на меня не повесите! – Лаймар шутливо качает головой. – Даже рядом не стоял.

– А ваша ученица?

– Которая?

– Некая Вийса.

– Она здесь при чем?

– Она умерла.

– И что? – Кажется, маг начинает считать меня сумасшедшим. Ожидаемая реакция: все люди, которые беседуют со мной более десяти минут, думают, что у меня большие проблемы. С головой. Но мы-то с вами знаем, что это не так!

– Заклинание, ослепившее принца, вышло из ее рук.

– ЧТО?! – Расплывшись в довольной улыбке, наблюдаю растерянность, охватившую Лаймара. – Она… она бы не смогла…

– Не смогла сделать то, чему ее не научили. Вы это хотите сказать?

– Я…

– Впрочем, неважно. Значит, не вы направили ее к Мэвину Кер-Талиону?

– Младшему брату любовницы принца? Зачем мне могло это понадобиться?

– Не вы… Буду искать другую версию. Ах, как жаль. А я-то рассчитывал нанизать на одно копье все проблемы…

По моему тону маг догадывается: вечер откровений со стороны кредитора закончен, – но предпринимает последнюю попытку:

– А что же насчет Дэриена? Если, как вы уверяете, его болезнь порождена магией, то…

– Не беспокойтесь, меры уже приняты. Должные меры. Но вы тоже кое-что мне должны. Еще не забыли?

– Такое не забудешь!

– С вас Инициация. А потом…

– Будет еще и «потом»? – Лаймар невольно вздрагивает.

– Возможно. – Не могу лишний раз отказать себе в удовольствии слегка помучить того, кто это заслужил. – Но мои вопросы еще не закончились. Что связывает вас с Южным Шемом?

– Многое. И почти ничего, – просто и немного печально ответил Лаймар.

– Поясните.

– Мои родители погибли, когда мне было пять лет. Каррарская резня.[18]18
  …мне было пять лет. Каррарская резня. – Каррарская резня – карательная операция, проведенная королевскими гвардейцами в Карраре – городе, вознамерившемся стать вольным. В течение недели было убито несколько тысяч человек – как водится, и тех, кто поддерживал стремление Городского Совета ввести свои порядки, и тех, кто просто оказался рядом. По свидетельствам оставшихся в живых очевидцев (в большинстве своем участников похода), трупный запах витал по улицам города не менее месяца.


[Закрыть] Слышали?

– Доводилось.

– Я тоже умер бы среди разлагающихся трупов, но… Купец-южанин подобрал меня и вырастил. Как родного сына. Как я теперь понимаю, он был не только и не столько купцом. – Грустная усмешка.

– Значит, ваши привычки…

– Не хочу избавляться от них. В память об… отце. Я всегда думаю о нем именно так, хотя кровного родства между нами не было.

– Он уже умер?

– Скорее его убили. Не знаю как, когда и где: он просил не искать убийц. Убийцы сами… нашли меня.

– Полуденная Роза вас больше не потревожит. Надеюсь, из других «цветников» вам предложений не поступало?

– Насколько могу судить, нет, – пожал плечами маг.

– Хорошо. Последний вопрос: зачем вы пришли сегодня сюда?

– Чтобы лечить ребенка, разумеется. Это непонятно? – Лаймар искренне удивился.

– То есть вы…

– Пытаюсь помогать тем, кто нуждается в помощи. А что? Никак не вяжется с образом злодея, который вам предстал? – А сейчас мой собеседник откровенно смеется. Надо мной.

– Почему же… В каждом человеке уживается дурное и хорошее. Иногда поровну, иногда нет. Если то, что вы рассказали мне о своей жизни, правда, нет ничего удивительного в том, что одинокий маг изредка делает добрые дела. По крайней мере, нужные задатки присутствуют.

– Вы так думаете?

– Я уже не думаю, почтенный. Я устал. Вы можете идти, если пожелаете, – вопросов больше нет. Но не забудьте о своем обещании!

– Не забуду. В какие сроки я должен провести Инициацию?

– Как только все будет готово. Я сообщу. Кольцо можете оставить себе. В качестве небольшой компенсации за услуги.

Лаймар поднялся, неожиданно тяжело опираясь на стол.

– Желаю вам доброй и спокойной ночи, лэрр.

– Спасибо. Только, боюсь, моя ночь спокойной не будет.

– А вы выбросьте из головы все мысли обо мне и моих злодеяниях. – Маг лукаво улыбнулся. – Идите домой и ложитесь спать с чувством гордости.

– Гордости? Чем же мне гордиться?

– Собой конечно же. Вы странный человек, лэрр. Привыкший не властвовать, а владеть. Я бы спросил, откуда у вас взялась вековая мудрость, но вы же не ответите, верно?

– А если отвечу? – подмигиваю.

– Тогда меня ожидает разрыв сердца, потому что есть истины, от которых нужно держаться подальше… До встречи!

И Лаймар, облачившись в принесенный малолетним слугой плащ, вышел на улицу. В объятия метели, тоже начинающей уставать и кружащей снежинки все медленнее и медленнее.

* * *

Задор, подаренный кареглазым обитателем бутылки из погреба дома Магайон, сошел на нет. То есть, натворив дел – и разумных, и откровенно нелепых, – я погрузился в уныние. Не скажу, что такое развитие событий оказалось для меня полнейшей неожиданностью (при желании – вашем, разумеется, – могу прочитать лекцию о напитках, подаваемых к столу и под стол в самых разных питейных заведениях Четырех Шемов), но… Слабость в членах и тупое запустение в голове не самые приятные гости, верно?

Я честно выполнил пожелание Лаймара. Пришел домой и завалился спать, преисполненный гордости. Нет, вру: растерянный, замерзший и грустный. Никак не отучусь все примерять на себя… Ну какое мне дело до того, как прошла юность не внушающего доверие мага? Никакого. Ровным счетом. Зачем же представлять себе в темноте закрытых глаз, как ЭТО было?

…Запах. Повсюду этот запах. Он залезает в нос, как бы плотно ты ни зажимал ноздри. Приторная, тошнотворная сладость. Бурые пятна, над которыми кружатся мухи. Много мух с блестящими зелеными брюшками. И неподвижные тела вокруг. Мягкие. Твердые. И мама с папой… молчат. Смотрят в небо незакрывающимися глазами и молчат. Наверное, случилось что-то плохое. Наверное… Чья-то рука едва уловимо касается худенького плеча: «Малыш, пойдем!» Человек. Незнакомый. Смуглый. Черноволосый. «Куда?» – «Здесь не место для детей». – «Но мои…» Взгляд в сторону двух изломанных судорогой тел. «Они придут за тобой. Потом. Обещаю!» – «Но…» – «Все будет хорошо, малыш…»

…Слова, которые ты так старался удержать внутри, все же слетают с твоих губ, заставляя сердце замереть. Вот сейчас, именно сейчас ты узнаешь… Может быть… Нет, если он… Это слишком большое счастье… Проходит минута, и ты понимаешь: счастья не будет. Не будет, потому что точеные черты прекраснейшего в мире лица кривятся уродливой маской. «Ты… Ты… Ты просто болен!» Звук его голоса подобен ударам молотка, сколачивающего виселицу. «Герис… Я хотел сказать…» – «Сказать или сделать?!» Холодная насмешка. Голова кружится. Ты уже не понимаешь, что и зачем шепчешь. Ты думаешь только об одном: пусть он забудет, пусть только он ЗАБУДЕТ, иначе… Ты не сможешь жить, видя в любимых глазах отвращение.

…Ты сидишь и отвечаешь на вопросы, которые предпочел бы вообще никогда не услышать. Но ничего не поделаешь: этот человек спас тебе жизнь и заслужил право распоряжаться ею по своему усмотрению. Если бы еще понять, что ему нужно… Он спрашивает, спрашивает и спрашивает, перескакивая с одной темы на другую так легко, что поневоле начинаешь задумываться: а не стоит ли за его любопытством нечто большее. Нечто гораздо большее. Он спокойно рассуждает о вещах, которые просто невозможно узнать в столь юном возрасте! Или вовсе не юном?.. Ты знаешь лишь одно: ему не нужна твоя смерть. И жизнь не нужна. Возможно, он и сам не знает, что именно ему нужно…

Да, примерно такие чувства и испытывал Лаймар во время нашей милой беседы. Но в одном он ошибся. Я знаю, что мне нужно. Если это знание касается чужих судеб. Если же речь заходит о моей собственной… Нет, не хочется думать о грустном. Что сказал маг? «Привыкший не властвовать, а владеть»? Фрэлл! Как же быстро он догадался… Я опять выставил себя на посмешище. Позволил совершенно постороннему человеку стать свидетелем своих… хозяйских разбирательств. Но кто виноват в том, что меня упорно учили тому, что мне вовсе не пригодится? Я никогда ничем и никем не буду владеть. И не позволю называть себя dan-nah![19]19
  Dan-nah – дословно «хозяин». Обращение происходит из Старшего Языка и не столько означает почтительное отношение к собеседнику и признание его более высокого ранга, сколько подчеркивает обязательства того, к кому обращаются подобным образом.


[Закрыть] Ни за что на свете! Я не хочу распоряжаться чужими жизнями, даже если умею… даже если это у меня получается очень и очень хорошо… не буду…

Не желаю быть рабом всего мира!..

Кажется, именно на этой замечательной мысли я и проснулся. Проснулся и уставился в потолок, еще час или два проведя в неподвижности. Тоска снова развалилась в кресле нахальной гостьей и приглашающе подмигивала: «Ну же, поднимайся! Составь мне компанию, дорогой!» Не составлю. Вообще не вылезу сегодня из постели. Сил нет, и желания не наблюдается. Особенно теперь, когда единственный подходящий кандидат на роль «главного злодея» моей пьесы оказался всего лишь жертвой обстоятельств.

Ну эгоистичен. Ну корыстен. Ну равнодушен к тому, что его впрямую не касается. Но все существа, населяющие подлунный мир, наделены такими же качествами! Кто-то в большей мере, кто-то в меньшей, но АБСОЛЮТНО ВСЕ. И я тоже. А значит, обвинять или оправдывать не могу. Не имею права. Тьфу! Опять все уперлось в изгородь, сплетенную из прав и обязанностей. Единственное полезное приобретение за вчерашний день – выбор Инициирующего. В этом мне повезло: Лаймар сделает все в лучшем виде. Хотя бы из страха умереть, если я буду недоволен.

Шуршание за дверью. Натягиваю одеяло на голову, притворяясь спящим. Слышу скрип и шаги. Не больно-то осторожные, кстати: тот, кто вошел в комнату, не заботится о покое моего сна. Вообще о моем сне не заботится, потому что пристраивает свою пятую точку на постели рядом со мной.

– Пора вставать! Завтрак готов! – в обычной певучей манере сообщает Мэй. Прямо у меня над ухом.

– Я неголоден.

– Что-что? Не слышу! Вместо того чтобы жевать одеяло, лучше бы поел как все нормальные люди.

– Я же сказал: неголоден! – Приходится предстать пред лиловые очи юного эльфа. Что-то они сегодня слишком тусклые… Да и под глазами – тени. Плохо спал? С чего бы это?

– Неголоден? Да тебя два дня не поймать было! Шатался неизвестно где, даже ужинать с нами и то не стал… Ты вообще хоть что-нибудь ел?

– Лучше скажи: ты сегодня хорошо спал?

Мэй растерянно хмурится:

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя на лице написано, что прошедшая ночь спокойствием не отличалась! Что случилось?

– Да ничего… – Он отворачивается. Это еще что за стеснительность?

– Я не прошу рассказывать подробности… Просто скажи: почему ты не спал, ладно? Клянусь, я не буду выспрашивать у тебя ЕЕ имя!

– «Ее имя»? – Эльф хлопает ресницами. – Чье?

– Той красавицы, которая не давала тебе покоя, конечно же!

– Ах, ты об этом… – На бледном личике проявляется ехидство. И совсем не детское. – Я скажу. Только потом не уходи от разговора!

– Прекрати меня пугать! Как ее зовут?

– Ив.

– Как?

– Ты что, не помнишь собственное имя?

– Я… – Ах, маленький поганец… – Ты что имеешь в виду?

Я же не мог… Или – мог? Нет, даже в ОЧЕНЬ СИЛЬНО расстроенных чувствах я бы не стал… Ох.

Мэй, выдерживая паузу, издевался надо мной еще с минуту. Потом сжалился и пояснил:

– Тебе всю ночь снились кошмары.

– А!

Можно выдохнуть. Значит, ничего предосудительного я себе не позволял. Какое счастье! Вся беда заключается лишь в том… Жить под одной крышей с эльфом, который выбрал вас в качестве якоря для своего syyt’h[20]20
  …в качестве якоря для своего syyt’h. – «Такая интересная особенность, как syyt’h – способность объединять сферу чувственного восприятия с любым Созданием, – чаще всего присуща эльфам, нежели остальным расам. Но и среди листоухих подобный дар – достаточно большая редкость, требующая тщательного развития и постоянного контроля. Самое любопытное, что в самом процессе нет ровным счетом ничего магического, поскольку механика передачи и приема чувств относится исключительно к природным техникам, доступным даже тем, кто далек от магических искусств… Как правило, обладателя syyt’h выделяют еще в раннем детстве, и, при благоприятном стечении обстоятельств, опытные наставники обучают его прежде всего контролю над даром, ибо хаотичные расширения сферы чувственного восприятия приводят к очень печальным последствиям… Основная опасность при неконтролируемом выбросе syyt’h – остаться без „якоря“, на котором сфера сможет замкнуться, чтобы обрести стабильность. Выбор „якоря“, кстати говоря, очень серьезный вопрос, потому что придется разделять не только „свои“, но и „его“ чувства и ощущения…» («Вечерние беседы у Очага Познания», Большая Библиотека Дома Дремлющих, Архив).


[Закрыть]… что может быть страшнее? Только рассеянность, которая мешает мне об этом помнить. Значит, мальчик всю ночь переживал вместе со мной…

– Прости. Я больше не буду думать о таких… плохих вещах.

– Думать можешь сколько угодно! – разрешил Мэй. – Только… НЕ ПРОЖИВАЙ их, пожалуйста!

– Проживать?

– Ты… Не знаю, как это правильно объяснить… Ты не просто думал или видел. Ты БЫЛ там. В каждом из тех ужасов, что тебе снились.

– Ужасов? Не может быть… Мне не было страшно. Наверное, ты что-то перепутал.

– Я не могу перепутать! – почти выкрикнул эльф, и я вздрогнул – столько было в его голосе отчаяния. – Не могу… Хотел бы, но не могу. Тебе было плохо.

– Ну это мое обычное состояние, – пробую отшутиться, но только ухудшаю ситуацию.

– Нет! Ты словно с чем-то сражался… С чем-то внутри себя. Всю ночь. Сражался и…

– Победил?

– Я не знаю. – Жалобный взгляд лиловых глаз.

Значит, снова проиграл. Что ж, имеется ясность хотя бы в одном вопросе. Теперь займемся другим.

– Соблаговолит ли моя длинноухая радость ответить на ма-а-а-аленький вопрос?

– Да? – Мэй заинтересованно наклонил голову.

Я рывком сел на постели и гаркнул во весь голос:

– Какого фрэлла ты все еще болтаешься в столице?!

– С ума сошел?! Я же оглохну! – испуганно отшатнулся эльф.

– Не успеешь.

– Почему?

– Я тебе уши оборву раньше.

– За что? – Искренняя обида. И в голосе, и во взгляде. Кажется, даже в изгибе шеи.

– За все хорошее! Долго ты еще собираешься играть на моих нервах?

– Да что с тобой такое?

Не понимаешь? Я и сам… не очень-то. Наверно, усталость накопилась.

– Тебя зачем в Виллерим отправили?

– Затем чтобы…

– Все, что было нужно, ты уже выполнил! Почему же не торопишься домой с донесением?

– Ах вот что тебя волнует! – улыбнулся Мэй. – Никуда мне возвращаться не нужно. То есть нужно, конечно, но несрочно.

– Как это?

– Я уже отправил… как ты выразился? Донесение. У меня для этого был…

Длинные пальцы потянули за шнурок, виднеющийся в вырезе рубашки, и вытащили…

Фрэлл!

Размером не больше ореха. Деревянный. Гладкая поверхность без малейшего намека на узор. И, в отличие от того медальона, что я снял с трупа, этот все еще действует – заклинание не одноразовое, и я могу проследить… Но не буду. Гораздо проще спросить:

– Кто сделал эту штуку?

– Мой дядя.

– Дядя?!

– Да. Он опекает меня и Кэла после смерти родителей. И Мийу… опекал. Он очень искусный маг и входит в Совет Кланов, между прочим! – гордо задрав нос, сказал Мэй.

– Надо думать…

Как же мне поступить? Сказать мальчишке, что его близкий родственник… преступник? Нет, еще хуже – хладнокровный и жестокий палач. Не могу. Разумеется, это станет известно. Раньше или позже. Но не из моих уст, надеюсь! И потом, вдруг я снова ошибся? Вдруг этот медальон всего лишь похож на…

«Не ошибся…»

Ты уверена?

«Проверь сам… Почерк совершенно тот же…»

Я не хочу.

«Опять бежишь от действительности? До каких пор ты будешь отступать? Пока твоя спина не упрется в стену?»

Но, может быть…

«Не мямли!.. Что тебе за дело до эльфийских междоусобиц?»

Кё. Если она вернулась… Он снова может попробовать убить ее!

«Вряд ли… Если он хоть немного умнее тебя, то предпочтет на ближайшее время уйти в тень…»

Ты правда так думаешь?

«Чем ты меня всегда поражаешь, мой милый, так это нелепейшим сочетанием расчетливости наемного убийцы и детской обиды на то, что мир оказался не таким, как тебе мечталось!»

Не смейся надо мной, пожалуйста!

«Я плачу… Разве ты не слышишь?»

И верно, похоже на рыдания. Как же мне все надоело! Вот возьму и скажу сейчас…

– Так почему ты не спешишь домой?

– Из-за праздника! Тебе-то хорошо, столько раз уже праздновал, а я еще ни разу не видел, как это происходит у людей.

Как же ты ошибаешься, lohassy.[21]21
  Lohassy – прозвище эльфов; самим Лесным народом воспринимается как исключительно обидное. В действительности же означает просто «листоухий оболтус». Существует более мягкий вариант – l’hassy, означающие примерно следующее: «Я знаю, что ты – несносное и глупое существо, но все равно испытываю к тебе симпатию».


[Закрыть] Первый раз я узнал, что такое «праздновать», уже после своего совершеннолетия. Именно тогда и прочувствовал, что значит «напиться», да еще дрянным вином… Впрочем, веселья не было. Было недоумение, граничащее с шоком, потому что мой рассудок никак не мог осознать, по какой причине люди вокруг смеются, хлопают друг друга по плечам, нескладно поют и странно двигаются. Наверное, до конца я этого так и не понял. Не понял ни как нужно радоваться, ни чему.

– Смотреть не на что.

– Зачем ты меня обманываешь? – Надутые губы.

– Не обманываю. Говорю то, что думаю.

– Но не то, что чувствуешь! – Это уже похоже на обвинение. Ты напросился, мальчишка!

– Не то, что чувствую? Хочешь знать, что я чувствую? Изволь!

И на одно-единственное мгновение я позволяю слегка ослабнуть цепям, в которые сам себя заковал.

Для меня не изменилось ничего, разве что дневной свет за окном показался чуть серее, чем был. А вот Мэй…

Со сдавленным криком эльф отпрянул в сторону, не удержался на ногах, упал на пол, отполз к стене и, уткнувшись лицом в угол, обхватил себя руками за плечи. Неужели все настолько страшно? Кто бы мог подумать…

– Мэй… Прости еще раз. Я не сдержался.

Как будто это можно простить… Нельзя. Лично я возненавидел бы человека, который бы так со мной поступил. Собственно говоря, и ненавижу. Самого себя. Но ведь это не повод делиться своей ненавистью с окружающими, как вы считаете?

– Мэй… – Я встал с кровати и подошел к испуганно скорчившейся фигурке. – Пожалуйста, не надо… Я неудачно пошутил… Извини.

– Разве это шутка? – Голос эльфа дрожит, но не от страха, а от… Он плачет? Уж не надо мной ли?

– Конечно, шутка! Глупая. Грубая. Я не должен был…

– Ты не должен был запирать ЭТО в себе! – По наконец-то отвернувшемуся от стены лицу бегут целые реки слез.

– Но если бы я не «запирал», как ты говоришь… Страдали бы те, кто находится рядом.

– Предпочитаешь гибнуть один?

– Гибнуть?

– ЭТО сожрет тебя когда-нибудь, разве ты не понимаешь? – Лиловые глаза смотрят с неистовой мольбой. Чего ты добиваешься, lohassy?

– Ну и пусть, – пожимаю плечами. – Я не буду грустить по этому поводу.

– Так не должно быть!

– Почему?

– Потому что… Никто не должен быть один!

Простая истина. Очень простая. Самая первая, которую я понял по-настоящему. И самая последняя из тех, которые найдут воплощение в моей жизни. Как больно…

– Я не один, Мэй. Со мной всегда…

Обрываю фразу на полуслове, но не потому, что не могу придумать продолжение. Оно известно, однако юному эльфу вовсе не нужно слышать, с кем я провожу каждую из отмеренных мне минут. И – если это будет зависеть от меня – Мэй никогда не узнает, на кого похожа дама, с которой я обвенчан с первой минуты своего существования.

– Кто? – Он все-таки спрашивает.

– Тебе еще рано об этом знать! – Щелкаю согнутым пальцем по слегка покрасневшему от рыданий носу. – Вот когда вырастешь…

– Ты все равно не расскажешь. Тихий вздох.

– Почему же? Расскажу. Сначала вырасти! И будь любезен умыться: негоже показывать хозяйкам зареванное лицо!

* * *

Муторно. Так муторно на душе, что к завтраку я не стал спускаться. Потом, дождавшись, когда кухня освободится, затолкал в себя пару ломтей ветчины, взял кружку с молоком и почти крадучись вернулся в комнату.

«Никто не должен быть один…» Знаю. Но ко мне это не относится. Я не могу быть с кем-то, потому что… Если даже Мэй, который хорошо знаком с верхним слоем моих чувств, ужаснулся, заглянув чуть глубже… Кому я могу показать без прикрас то, что находится внутри меня? Если там вообще что-то есть.

«Опять рефлексируешь?»

Нельзя?

«Можно… Только бессмысленно…»

Почему?

«Анализ полезен только в том случае, если может повлечь за собой действия, качественно меняющие ситуацию… А в твоем случае…» – вещает Мантия лекторским тоном.

Можешь не продолжать. Я гад, точно?

«В какой-то мере все твои родственники гады… А кровь не вода…» Глубокомысленное и очень правильное замечание.

Я не это имел в виду! Я поступил дурно.

«Разве?.. Не заметила…»

Мне не следовало открывать Мэю даже малую часть…

«Позволь напомнить: эльфы – всего лишь одно из вассальных племен, а сюзерен не должен искать оправданий своим поступкам…»

Я не принимал Клятву. И не давал ее. Правда…

«Ты – нет… Твоя сестра – да…»

Она просила не делать им…

«Больно?.. Ты и не сделал… Ты возишься с ними как с беспомощными младенцами, хотя следовало бы взяться за розги, и уже давно!»

Ты так думаешь?

«Ох… Чем на сей раз вызвана твоя тоска?.. Опять уверился в том, что мир так же плох, как и твои представления о нем?»

Вовсе нет. Лаймар…

«Что – Лаймар? Еще один себялюбивый мерзавец, не более!» Мантия слегка злится.

Он не такой уж мерзавец.

«Все люди мерзавцы… Только некоторые успешно это скрывают даже от самих себя…»

И я – тоже?

«Причисляешь себя к людям? Смело!»

Я не об этом! В его поступках нет ничего такого, за что он заслуживал бы смерти. По-настоящему заслуживал бы.

«Разумеется… Хотя любая жизнь заслуживает смерти… Фактом своего существования…»

Не углубляйся в теорию познания! Я не расположен…

«Искать равновесие в собственной душе? Вижу… Ты слишком близко подпустил чужие переживания… Сосредоточься на своих, мой милый… Не нужно жалеть мир, если он не жалеет тебя…» – мягкое наставление.

Не нужно жалеть? Скажи еще: нужно поставить на колени!

«Этот вариант не так уж смешон… И не так невыполним, как тебе мнится… Вопрос только в том, желаешь ли ты смотреть в глаза или удовольствуешься затылком?»

Поганка!

«Не знаешь, как ответить, и опускаешься до грубости? Как не стыдно! С твоими-то знаниями – и не подобрать тончайшую остроту, чтобы раз и навсегда заткнуть мне рот?» Это даже не издевка, а приглашение к бою.

У тебя и рта-то нет!

«Как ты наблюдателен! Зато у меня есть кое-что другое… У меня есть крылья, которых тебе не дано… Я могу взлететь над миром, а ты… Ты можешь только смотреть в небо и…»

Замолчи!

«Я неправа?»

ЗАТКНИСЬ!

Жаркая волна рыдания рождается в груди. Где-то в межреберье. Разворачивается спиралью, постепенно затопляя легкие, и кипящей волной подступает к горлу. Почему-то сразу перестает хватать воздуха, и ты вынужден открыть рот, чтобы… Чтобы мир услышал твой глухой и отчаянный стон. Потом начнет гореть нос, и потоки слез солью обожгут щеки, а пока… Пока боль выходит наружу сухой. Острой. Колючей.

Зачем ты ТАК?

Я рухнул на постель, пряча лицо в ладонях. Нужно сдержаться. Нужно. Не хватало только расплакаться… Сколько лет прошло, а я до сих пор не привык…

«Извини…» Ни капли раскаяния в голосе.

Что мне проку в твоих извинениях?

«А, теперь понимаешь, каково было мальчику, которого ты обидел?»

Я и раньше понимал! Нечего было…

«Никогда не мешает напомнить о том, что не следует забывать…»

Ты права, конечно, но… Это слишком больно.

«Потому что ты не хочешь принять…»

Я хочу! Но у меня не получается.

«Значит, плохо хочешь… Недостаточно сильно… Если поставишь себе цель, то…»

Проще забыть!

«Ой ли?.. Не выбирай этот путь, мой милый… Забвение не всегда оправданно и не всегда безболезненно…»

Что ты хочешь этим сказать?

Дверь распахивается, и в проеме возникает Мэй. Довольный. Можно сказать, счастливый.

– Приходил королевский посыльный. Нас приглашают во дворец!

– Нас?

– Ну да.

– Я не расположен к увеселительным прогулкам.

Эльф морщит нос, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Что-то произошло? Что-то плохое?

– Что-то обычное.

– Ты странно выглядишь. – Мэй слегка помрачнел. – И снова лег… Может, ты заболел?

– Ага. Так что лучше не подходи, я заразный!

– Вредный ты, это точно! – Укоризненный вздох. – Ладно, останемся дома.

– Тебе, собственно, не запрещалось…

– Я один не пойду!

– Почему? Только не говори, что и минуты не проживешь без моего гнусного общества!

– Дурак… Я боюсь оставить тебя одного.

Ничего себе признание.

– По какой причине? Я мальчик взрослый.

– В том-то и дело! Если бы ты был ребенком, все было бы проще.

– Проще?

– Я бы купил тебе большую красивую игрушку, и ты бы обрадовался. – Нет, на него невозможно сердиться. Игрушку… Куклу? Тряпичного зверька? Деревянного коника? Впрочем…

– Кстати об игрушках. – Я вдруг вспомнил, что во дворце страдает от своей незавершенности Дэриен. – Пожалуй, я знаю, чем мне сегодня поиграться.

– Ты примешь приглашение? – Лиловый взгляд вспыхивает восторгом.

– МЫ примем приглашение. Ты будешь мне нужен. Очень. А еще мне понадобится воск и кое-что из масел…

* * *

Быстрым шагом войдя в покои принца, я сразу приступил к делу:

– Где наш больной? Доктор пришел!

– Доктор? – Дэриен растерянно тряхнул головой. – Какой еще доктор?

– Кто-то осенью жаловался, как ему плохо, бедняжке. А теперь что? В кусты? Ну нет, не получится! Ищущий да обрящет, просящий да… Нарвется на исполнение своих просьб. Главное – обеспечить необходимые для работы условия!

– Какой работы? Какие условия? – Кажется, принц испугался. Я бы на его месте тоже струсил. Особенно зная, что «доктор» еще не заслужил право так себя именовать.

– Тихое место и отсутствие свидетелей. Подойдет ваша спальня, например. Там, надеюсь, немноголюдно?

– С чего ты взял… – Легкий румянец на щеках. Ай-вэй, твое высочество, ну зачем быть таким скромным? Здесь все свои, все взрослые люди.

– Я ничего еще не брал! Так там кто-нибудь есть?

– Никого.

– И славно! Значит, перемещаемся в спальню!

Оставив Борга на страже за дверьми упомянутой комнаты, я строго приказал его высочеству:

– Раздевайтесь!

Дэриен оторопел окончательно:

– Зачем?

– Можно подумать, вас никогда не лечили! Или думаете, что мне интересно посмотреть, как вы выглядите без одежды? Спешу огорчить: голое мужское тело мне хорошо знакомо. Как, впрочем, и женское.

– Очень смешно! – фыркает принц. Почти оскорбленно.

– Я не шутил, ваше высочество. Мне необходимо, чтобы вы… оголились. Исключительно для удобства – и моего, и своего. Если мои требования вызывают у вас неловкость… я тоже могу раздеться. И господин Хиэмайэ не откажется, – подмигиваю начинающему рдеть эльфу.

– Н-не надо! – Наверное, Дэриен представил, какие мысли возникнут у возможных зрителей происходящего. Я тоже представил. А что, очень даже мило. Шикарно, я бы сказал. Если соединить серебро волос Мэя, картинку у меня на спине и золотистый шелк простыней под принцем… Пожалуй, следует пригласить живописца, который запечатлеет сию красоту для потомков. Или кузена пригласить – состряпает пару «миражей», потом будет развлекать гостей на семейных праздниках. Семья будет довольна. Донельзя.

– Ну как хотите… – Делаю вид, что сожалею. Эльф, по моему настроению вовремя догадавшийся, что я всего лишь шучу, робко улыбается.

– Что ты собираешься делать? – Наконец-то правильный вопрос!

– Чинить ваше Кружево, что же еще?

– Ты… сможешь? – Изумление, перетекающее в потрясение.

– Постараюсь. Конечно, ломать легче, чем строить, но… Да не дрожите вы так, ваше высочество! Все будет в наилучшем виде!

– Хотелось бы верить. – Принц начинает избавляться от одежды.

– Верьте. Хуже не будет. Вот что, мальчик мой, – обращаюсь к Мэю, – необходимо музыкальное сопровождение. И больному будет приятнее, и доктору легче. Устраивайся поудобнее и подбери несколько аккордов, пожалуйста!

– В каком стиле? – Эльф потихоньку настраивается на рабочий лад.

– Стиле… – Приходится задуматься. Очень серьезный выбор. Что же меня устроит? – Ты когда-нибудь был на море?