Текст книги "Паутина долга"

Не слишком приятное занятие, и я не люблю это делать. Почти никогда не делаю, потому что без позволения ветер мира не поднимет волны внутри меня, и довольно только построже быть с самим собой, чтобы не оказаться в ловушке горьких сожалений о потерянном могуществе. Зачем я сглупил? Чтобы развлечь принцессу? Стоил ли мимолетный восторг травяной зелени глаз последующих бед? Почему мне кажется, что стоил?..

О, совсем забыл! Свечи горят на уровне моей груди и выше, а что творится внизу? Надо выяснить.

Опускаюсь на пол, сажусь, скрестив ноги. Останавливаю ладони в нескольких волосках от начищенного паркета. Выжидаю минуты две, потом соединяю руки в жесте, напоминающем молитвенный. Кому? Хозяину «Перевала», который, наконец-то, соизволил посмотреть, чем я занимаюсь:

– Разговариваете с богами? Они не откликнутся. Разве вам не известно, что боги никогда не вмешиваются в игру?

– В отличие от людей.

Опираясь о близстоящий стул, встаю. Heve Майс, подойдя ближе и уловив мое дыхание, морщится:

– Вы пьяны?

– Еще нет. Но сегодня ночью буду пьяным. Вы против? Жаль нескольких кружек эля?

– Да хоть бочонок высосите, если… Это поможет?

– Должно помочь. Я выбрал место для игры. Вон тот стол. Не имеете возражений?

Курчавый поджал нижнюю губу:

– Тот, так тот. Он ничем не хуже прочих.

– Он лучше прочих… Сколько будет игроков?

Он помедлил прежде, чем ответить.

– Трое.

– Мужчины? Женщины?

Кажется, вполне невинный вопрос заставил хозяина «Перевала» напрячься:

– Какое это имеет значение?

– Никакого. Или огромное. На ваш выбор. Мне необходимы все возможные сведения, которыми вы располагаете. Чтобы не терять время зря. Ну так?

– Одна женщина и двое мужчин.

– Возраст?

– Вы еще будете спрашивать их родословную?

О, он почти готов взвиться под потолок. Грозным коршуном.

– Будете смеяться, но история поколений и смешение линий крови весьма важны… Впрочем, сейчас обойдусь малой толикой знаний. Скажите хоть, они старше двадцати одного года или нет?

– Дурацкий вопрос! – фыркнул Майс, но ответил: – Насколько мне известно, старше. Это все, что вы хотели услышать?

Положим, вопрос отнюдь не дурацкий, хоть и задан человеком, зачастую оказывающимся в дураках. Совершеннолетие имеет огромное значение для тела и духа, а соответственно, и для их положения в Потоке. Но мне нужно знать кое-что еще. Самое важное:

– Скажите, heve, ведь в этом зале играют только те люди, которые обладают пропуском?

– Разумеется.

– Влиятельные, богатые, знатные?

– Да, вне всякого сомнения. К чему вы клоните?

– Сейчас поясню. Для того чтобы изучить шансы игроков, мне необходимо находиться к ним как можно ближе, то бишь, присутствовать здесь во время игры.

Майс поморщился, недовольный пережевыванием всем понятных вещей:

– Вы и будете присутствовать!

– А на каком основании?

– Основании? Я же дал вам жетон!

– Дали. Но кто знает об этом кроме вас, вашего кьела и вашей прислужницы?

Он слегка насторожился, уловив в моих словах тень подвоха:

– На что вы намекаете?

– Все жетоны «Перевала», насколько могу судить, у вас наперечет, и их обладатели – тоже. Более того, все они знают друг друга в лицо и по игровому столу. А вы хотите, чтобы в зале появился совершенно неизвестный человек, который вызовет недоверие, беспокойство и прочие подобные чувства… Да меня и на шаг не подпустят к нужной компании!

Майс коснулся пальцами подбородка.

– Вы правы. И как я не подумал? Значит, все впустую…

– Почему же? Просто придумайте законный и простой способ, которым мне заполучить жетон. Справитесь?

– Законный и простой… – Он скрестил руки на груди и отправился гулять по залу. – Законный, значит, не вызывающий сомнений и вопросов, а простой, значит, легкий в исполнении… Законный… Простой…

Мы с гаккаром смотрели на мельтешащего и бормочущего хозяина «Перевала», получая, признаться, удовольствие от созерцания неприятной нам персоны, поставленной в затруднительное положение. Но heve Майс не был бы владельцем и успешным управителем игрового дома, если бы не умел выпутываться из силков. Менее чем через четверть часа он остановился посреди зала, развернулся к нам и победно провозгласил:

– Законный и простой способ получения жетона? Извольте. Вы его выиграете!

***

Пока на плите грелось ведро с водой, мое сознание попеременно восхищалось находчивостью курчавой головы хозяина «Перевала» и… Посылало на ту же самую голову проклятия, которые, буде услышаны блюстителями кротости духа из общины жрецов Марроса, непременно привели бы меня к крупным денежным потерям: последние лет эдак пятьдесят служители культов предпочитают воспитывать почтение к небожителям исключительно путем облегчения кошельков богохульников, а не кровавыми походами в защиту истинной веры. И слава богам! Как мне представляется, самим Хозяевам Неба по большей части плевать на людские слова и мысли, впрочем, не осмелюсь открыто заявить о своих логических построениях. От греха подальше.

Ее императорское высочество хмуро покопалось пальцами с неровно остриженными ногтями в миске с пирожками – остатками утренней трапезы, плюхнулось на лавку и вопросило:

– Где был?

Тон голоса мне не понравился. Совершенно. Но вовсе не приказными нотками, а эхом мрачных сомнений, звучащим достаточно отчетливо, чтобы быть заметным даже для столь увлеченного собственными раздумьями человека, как я.

– Где был, там сейчас нет. Я должен предоставить вашему высочеству полный отчет о своих перемещениях за истекшие часы?

Сари уныло склонила голову набок, придав взгляду помимо упрека немного снисходительности.

– Нет, чтобы по-человечески поговорить…

– Позвольте напомнить: вчера вы тоже вели себя не вполне обычным образом, но я не ставлю вам это в вину.

Принцесса чуть оживилась:

– А хочешь поставить?

– Нет, не хочу.

Задор, едва наметившийся в травяной зелени глаз, снова потух, и Сари разочарованно вздохнула, впиваясь зубами в заметно увядший пирожок.

Все понятно: девушка скучает. Но к сожалению, я сегодня призван развлекать других особ, вдали от стен мэнора.

– Я была совсем одна.

– Не вижу в этом ничего страшного.

– Мне было скучно. И грустно.

– Иногда полезно немного погрустить.

– Я даже не могла выйти из дома! – Принцесса нанесла сокрушительный удар. Предположительно, по моей совести.

– Вам и не нужно было выходить.

– Нужно, не нужно… – Пробормотала Сари. – Твоя жуткая собака меня не пускала!

– Хис не «жуткая» собака, а очень понятливая и рассудительная.

Принцесса угрожающе сузила глаза:

– Это ты ее надоумил?

Я присел на край кухонного стола.

– Признаться, даже не собирался. Но если бы нашел время, непременно оставил бы подобное распоряжение.

– Это еще почему?

– Потому что сейчас вы уязвимы, как никогда.

Сари оскорбленно мотнула головой:

– И вовсе я не уязвима!

– Шаткое равновесие духа вкупе с отягчающими внешними обстоятельствами… Вам, и в самом деле, не следует выходить из дома.

– Но почему? Только из-за того, что Кэр болен?

– Кстати, о Кэре. Как его имя звучит полностью?

– Лакэрен. А зачем тебе знать?

– Чтобы не ошибиться в надписи на надгробной плите.

Принцесса дернулась было (наверное, собиралась вскочить и залепить мне пощечину), но застыла на месте, а в следующее мгновение по бледным щекам потекли слезы. Целые реки слез в сочетании с совершенно неподвижными чертами лица и невидящим взглядом.

Я зачерпнул кружкой воды и со всего размаха плеснул прямо в зареванную мордашку. Холодные брызги обожгли лицо Сари и, предложив в качестве источника раздражения другого кандидата, то бишь, меня, слегка умерили горе ее высочества:

– У тебя совсем нет сердца!

– По крайней мере, рыдать над вашим наставником не собираюсь.

– Скажи еще, что хочешь поскорее его похоронить!

– В ближайшую ювеку он не умрет.

Мои слова должны были бы внушить надежду, но вместо того вызвали к жизни закономерный для расчетливого правителя вопрос:

– А потом?

– А до «потом» мы еще не дожили! У меня есть кое-какие идеи на счет возвращения мага в строй, но твердо обещать не буду, потому что не все зависит от меня.

– От кого еще зависит? – В голосе Сари появился нехороший азарт.

– Вам знать не нужно.

– Нужно!

– А есть ли смысл? Допустим, я назову имена. И что вы сделаете? Отправитесь требовать и угрожать? А по какому праву?

– Если ты забыл, я – наследница…

– И кто об этом знает?

Принцесса угрюмо сдвинула брови.

– Правильно, никто. И не следует никого ставить в известность. Поэтому вы несколько дней побудете в мэноре.

– Несколько дней? – Девушка быстро произвела в уме несложные подсчеты. – Но ведь это будет как раз праздник!

– Придется поскучать.

– Да как ты…

– Я не допущу, чтобы ваша жизнь подвергалась опасности. И не допущу, чтобы кто-то случайно смог узнать о принадлежности будущей императрицы к числу одаренных.

Сари испуганно округлила глаза:

– Что ты сказал? Одаренных?

– Да, ваше высочество.

– Это неправда!

Я подошел к ней, положил ладони на тощие плечи и начал мягко разминать напряженные мышцы.

– Правда.

– Нет! Мне бы сказали…

– Если я правильно понял, то кроме вашего наставника и защитника никто не сталкивался с вашими попытками управления стихиями, а все прочие проявления вполне могли остаться незамеченными. И останутся. До вашего совершеннолетия.

Отчаянная попытка вернуть все вспять:

– Какими стихиями? О чем ты говоришь?

– Вы – маг, ваше высочество. Но не простой маг. Заклинательница.

Кажется, она перестала дышать. На очень долгое мгновение.

– Ты… Нет, ты бы не стал нарочно придумывать ТАКОЕ…

– Я и не придумываю. Вчера вечером вы были в шаге от начала Танца.

А вот теперь лгу, и безбожно. Сари уже танцевала. Неуклюжий, скованный, нелепый, но самый настоящий Танец. И, сама того не подозревая, бросила мне вызов по всем правилам. А я ответил. Только не по собственной воле и не собственным разумом, а холодным и бесчувственным пробуждением печати, на несколько вдохов взявшей власть над моим телом в свои незримые руки. Кукла на ниточках, вот кем я был вчера. Моя душа была отставлена в сторону и могла только с горечью наблюдать за поединком, в котором у Сари не было ни единого шанса выстоять, потому что… Сэйдисс усовершенствовала печать в моей груди. Если обычному человеку нельзя доверять могущества больше, чем он способен вынести, то мне, чьи дух и тело так и не смогли срастись заново, было вполне по силам справляться не только со стражем и наблюдателем, но и с воином.

Теоретически тело любого человека способно взаимодействовать с потоками Силы, но только одаренные могут сделать этот процесс постоянным, а все прочие вынуждены довольствоваться краткими вспышками под руководством внешнего управителя. Такого к примеру, как печать Заклинателя. Неверно полагать, что она всего лишь клеймо раба. Она больше. Неизмеримо больше, и в первую очередь потому, что ее власть над телом – лишь побочное проявление. Печать следит за равновесием здоровья, душевного и физического. Печать позволяет повелительнице чувствовать беду, постигшую ее подопечного и приходить на помощь. А еще печать способна защищать, на короткое время даря телу возможность осязать потоки Силы, то бишь, управлять ими.

Конечно, основная задача печати – предотвратить посягательство Заклинателя со стороны на чужое имущество, но если бы я столкнулся с магической атакой обычного одаренного, подозреваю, итог был бы тем же самым. В чем мне повезло, так это в неопытности Сари и неразвитости ее дара: во время обучения под руководством Сэйдисс приходилось отражать самые разные атаки, и опытным путем были установлены мои пределы, совсем невеликие, чего уж скрывать. Против Заклинателя уровня Валлора я продержался бы не дольше минуты, а потом лег бы костьми, не успев провести даже мало-мальски пристойную контратаку. А если учесть, что Валлор – отнюдь не самый умелый Заклинатель…

– Т-т-танца? – Еле выдавила Сари.

– Да, ваше высочество. И я непременно расскажу вам все, что знаю об этом, но прежде хочу попросить: посидите эти дни дома. В пределах мэнора и вам ничто не угрожает, и ваши… способности не вызовут разрушительных последствий. Согласны?

– Я… С этим можно что-нибудь сделать?

Она повернула голову и умоляюще посмотрела мне в глаза.

– «Что-нибудь»?

– Ну… избавиться?

Я смахнул слезинку, сползшую на скулу принцессы.

– Нет.

– Что же мне теперь делать?

– Успокоиться и набраться терпения.

– Терпения? Зачем?

– Хотя бы подождать появления у меня свободного времени.

Нить пятая.

Горсточка муки,

Глоток воды и пальцы.

Кто пекарь? Ты? Я?

Полотенце промокло насквозь, а волосы все не желали подсыхать. Я взъерошил мокрые пряди пальцами и уже начал подумывать о том, чтобы переместиться обратно в кухню, но тогда пришлось бы не только заново затапливать плиту, а и тащить с собой из кабинета «капли» и прочие принадлежности для магических упражнений. Во дни моего одинокого пребывания в мэноре так обычно и происходило, но матушка никогда не одобряла смешивания дел служебных и семейных, а возвращение ее и братьев должно было произойти с минуты на минуту: за окнами дома уверенно темнело. Принимая во внимание возможность возникновения склоки под хорошо знакомым девизом «опять раскидал повсюду свои мудреные штуковины», я сгреб угли из плиты в жаровню и отправился туда, где ученым занятиям ничто не должно было помешать – к себе в кабинет, по совместительству бывший и спальней.

Практика тщательных омовений перед началом ответственных дел известна издревле, но потомки редко прислушиваются к мудрости предков, вот и сейчас, на третьем столетии от основания Нэйвоса, пожалуй, лишь жрецы в храмах неусыпно следили за чистотой собственного тела. Признаться, у меня необходимость мыться с ног до головы всякий раз, как отваживаешься на важную затею, вызывала усмешку. До недавнего времени, а точнее, до недавнего приключения в маленьком городе под названием Кенесали. Приключения, опытным путем подтвердившего: вода способна уносить с собой тени чувств и мыслей. Древние рукописи называли в числе полезных сторон омовения именно избавление от чуждых, принесенных извне влияний, но излагали свои предостережения и советы, как водится, весьма вычурным языком, почему и не воспринимались со всей серьезностью. А зря, ведь они были совершенно правы.

Человеческое, да и любое другое живое существо, находясь в Потоке, мешает его течению. Струи Силы, столкнувшиеся (или же прошедшие насквозь) с той областью пространства, которую занимают тело и душа, уносят с собой оттенки встретившейся на пути личности: так речные воды, подмывшие глиняный берег, на какое-то время становятся мутными. Но если бы Поток молниеносно рассеивал впитанные чувства, не возникало бы трудностей при отрешении от мирских забот, а на деле происходит обратное. Боль, злость, удовольствие, ненависть, любовь и прочие ощущения, почерпнутые у одного человека, текут вместе со струями Потока прочь, а когда задевают кого-то другого, оставляют на нем незримые следы чужих переживаний. При должном сосредоточении вполне можно почувствовать пришельцев извне, а вот избавиться от них гораздо сложнее, и тут на помощь приходит… Правильно, вода. Стихия, подобная Потоку во многих своих качествах, способна поглощать и тени душевных терзаний, вышедших за пределы тел. Поэтому мылся я с остервенением. Тер себя мочалкой, как в первый и последний раз. Что мне нужно будет делать вечером? Ловить эхо зерен Хаоса. И чем меньше нанесенных слоев песка будничной суеты останется на поверхности моей души, тем лучше.

– Позволите нарушить ваше уединение?

Звонкие колокольчики голоса. Шелк, шепчущийся с паркетом. Как я мог забыть?!

Мог. Увлеченный сладкими мыслями о ревности, упустил из виду источник их возникновения – черноволосую эльфийку, невесть за каким аглисом ступившую в пределы Кэллос-мэнора. Вчера вечером гостья изволила отдыхать, утром тоже не явила свое прекрасное личико обитателям дома, только сейчас, ввечеру напомнила о себе. Но и я хорош: не помню, с кем живу под одной крышей.

– Как пожелаете, hevary.

В ответ она улыбнулась, по-прежнему вежливо, и все же, толика укоризны в изгибе четко очерченных губ чувствовалась.

Обычно к снисходительному высокомерию в свой адрес я отношусь равнодушно: замечать замечаю, но пропускаю мимо, потому что никоим образом не могу (и не рвусь, чего греха таить) менять положение вещей. Однако давно знакомая и привычная мина в исполнении иноплеменницы показалась удивительно оскорбительной и настоятельно требующей отпора. Хотя бы следующего:

– Прошу простить мою нерадивость: хозяин дома должен прежде всего заботиться о благе гостей, а потом уже о семейных нуждах.

Веера длинных ресниц опустились, потом снова приподнялись, а их обладательница заметила:

– Гости приходят и уходят, их можно пускать на порог или гнать прочь, но круг семьи драгоценнее всего на свете.

И как сие понимать? Как наставление или как тонкое признание отсутствия обиды? Попробую уточнить:

– Я должен был уделить вам время и внимание, hevary, а сам даже не узнал цель вашего визита… Прощу прощения.

– Вы можете исправить свою ошибку. К примеру, сейчас.

Ой, только мне и не хватало вести светские беседы, на ночь глядя! Особенно сегодня.

– Боюсь, мне придется снова просить вашего прощения, но… У меня есть неотложные дела вне мэнора.

Она понимающе кивнула, и в следующее же мгновение нанесла удар, не подлежащий отражению:

– Дела не могут ждать, но… Вы же не выйдете на мороз с мокрой головой?

Хороший намек. Мол, полчаса ты, парень, все равно просидишь дома, так почему бы не поболтать? Разумеется, эльфийке невдомек, что меньше всего мне сейчас нужно забивать мысли пустыми разговорами, и она старается извлечь свою выгоду. Ладно, пусть извлекает:

– Вы правы. Я слушаю вас, hevary. Со всем почтением и прилежанием.

Гостья мэнора снова улыбнулась. Занятно: нежно-розовые губы изогнуты луком с момента появления эльфийки в комнате, но можно с уверенностью сказать, когда женщина, в самом деле, улыбается, а когда совершенно бесстрастна и лишь следует правилам поведения в обществе… Чудеса, да и только!

Шелк цвета морской волны, уложенный сотнями затейливых складок на тонкой фигурке: если это платье, то где швы? А если единый кусок ткани, то как остается неизменным без видимых крючков, пуговиц, шнурков и прочих застежек? Гладкие черные пряди длинных волос свернуты кольцами и плотно прилегают к голове, будто посажены на клей. Ни одного украшения – ни цепочки, ни бусинки, но они и не нужны, потому что эльфийка сама по себе является драгоценностью. Дороже золота и алмазов. Говорят, на юге за женщину эльфийского рода отсыпают столько монет, что целый караван не способен первезти за год… Врут, конечно. Правда, в этой лжи есть немалая доля истины. Если бы я вознамерился предложить свою гостью в качестве товара, мог бы обеспечить безбедную старость не только себе и детям, а еще и своим правнукам…

– Пока что вы не слушаете, а смотрите. И так внимательно, словно составляете подробную опись моих достоинств и недостатков.

Прячу в кривой усмешке смущение мальчишки, застуканного за совершением проказы. Хорошо, что невозможно точно прочитать содержание чужих мыслей! Хотя, мое лицо, видимо, было достаточно красноречиво, если эльфийка сочувственно склонила голову набок:

– Ваше положение столь бедственно?

– В каком смысле?

– Вы словно собираетесь выставить меня на торги… Имеется покупатель?

Вместо ответа снова прячу голову под полотенцем.

Самое неприятное, в голосе гостьи не слышится ни нотки осуждения. Понимание, разочарование, быть может, но только не обвинение в злом умысле. Очень плохой знак: выходит, даже для стороннего и незаинтересованного наблюдателя я выгляжу человеком, попавшим в крайне затруднительное положение. Нет, в таком настроении мне нельзя приниматься за дело. Нужно срочно менять… точнее, меняться.

Пропускаю влажные пряди через пальцы. Сохнут, но медленно. Стало быть, разговора не избежать. И все же, сначала сделаю глубокий вдох, задержу воздух в груди, и скажу самому себе: все идет, как полагается, Тэйлен. Необходимые приготовления сделаны, неприемлемые исходы учтены, а со всем остальным ты справишься. Наверное. Может быть.

Кажется, на сердце полегчало.

– Простите, если оскорбил вас, hevary, и будьте снисходительны к простому деревенскому парню, который…

– Который хочет, чтобы его оставили в покое?

Раскусила. Полностью. Остается лишь признать поражение. Точнее, полный разгром превосходящими силами противника. Сдаюсь:

– Что привело вас в Кэллос-мэнор?

Эльфийка удовлетворенно провела изящной ладонью по краю стола.

– Любопытство.

– И только?

Темно-лиловые глаза заинтересованно сверкнули:

– Вы считаете указанную причину недостаточной?

– Проделать долгий путь только, чтобы посмотреть на незадачливого поэта? Глупо.

– Для вас – да. Для меня… Впрочем, у любой женщины есть право на милые глупости. Одну из них я уже совершила, приехав в Нэйвос, теперь очередь другой.

– Столь же странной?

Полукружья бровей приподнялись, становясь резче.

– Судите сами. Я хочу, чтобы вы… Переложили на свой язык одну песню.

– И только-то? Ради такой мелочи не стоило далеко ехать: надо было обратиться к Гебару и…

– Это еще не все. Я хочу видеть, как вы делаете перевод.

Может быть, она сумасшедшая? Если среди людей безумцы нередки, и в других стадах найдутся паршивые овцы.

– Простите, но… Ваше желание невозможно выполнить.

– Почему?

Она удивилась, но не отступилась, хотя я постарался вложить в голос всю возможную твердость.

– Потому что стихи рождаются внутри меня: вы попросту ничего не увидите.

Мягкое и непреклонное:

– Я все же хочу попробовать.

Устало соглашаюсь:

– Пробуйте. Но не сейчас, пожалуйста!

– Мне нужно всего несколько минут. Просто послушайте, а потом выскажите свои впечатления.

Эльфийка плавно и стремительно шагнула к шкафу и, не задумываясь, сняла с полки одного из пьюпов. Знала заранее? Если помогала Гебару, не могла не знать: каждый из «поющих мешочков» отличается от другого окраской, и при должной наблюдательности, а главное, желании, нетрудно запомнить, кого из них какой мелодии научили.

В сосуд упали несколько светлых катышков корма. Пьюп встрепенулся, проглотил корм и… Заиграла музыка. Но у меня не оказалось времени на привыкание к звукам невидимых струн, потому что сразу после второго из коротких аккордов вступила эльфийка.

Биение сердца. Шаги пульса по тропкам вен. Просто – шаги. Быстрые, торопливые. Спешащие добраться до цели, неведомой и слушателю, и певице. Вокал безыскусный, даже грубоватый: не придворная песня, ни в коем случае. Тревожная. Мелодия словно карабкается вверх, а потом, после недолгого отдыха падает вниз, отчаянным и полным решимости водопадом. Но никак не улавливается время… Речь идет о прошлом? Тогда не были бы слышны нотки сомнений и не чувствовалось промедление, так свойственное настоящему. А будущее? Есть ли оно? Что прячется за туманом предчувствий? Какие потери и обретения?..

Песня оборвалась так же внезапно, как и началась. Эльфийка сложила ладони на талии, напоминая прилежную ученицу, выполнившую урок и ожидающую вердикта наставника.

– Что скажете?

– Чем вы накормили пьюпа? Мне не удается столь малыми средствами заставить его петь.

Она лукаво прищурилась, но ответила:

– Сладкое сырое тесто: горсть муки, ложка меда, глоток воды и несколько капель анисового масла. Вам записать рецепт?

– Спасибо, я запомню.

Эльфийка выдержала вежливую паузу и спросила снова:

– О песне… Вы так и не сказали, что услышали в ней.

– Немногое.

– Его можно выразить словами?

Конечно, можно. Но меня никогда еще не заставляли так торопиться с описанием впечатлений.

– Дорога. Тропа. Путь.

Она немного подумала, и, соглашаясь, опустила мягко очерченный подбородок. Соглашаясь, но не до конца:

– Еще что-то?

– Вам мало услышанного?

– Любая песня рассказывает о пути. Из прошлого в будущее. Из начала в конец. Иногда водит по кругу… Вы правы, это песня странницы. Но откуда и куда она идет?

Понятно: пока не выложусь полностью, меня не отпустят… Вспоминаю колебания тембра голоса – от чуть хрипловатого и нарочито непритязательного до глубокого и насыщенного отчаянной мольбой. Словно певица доказывала исполнение своих обещаний и требовала ответить, почему другая сторона отступилась от клятвы. Странница, говорите?

– Она проделал долгий путь. Возможно, совершила много ошибок. Достигла заветной цели, но… Что-то изменилось. Что-то нарушилось, и странница снова оказалась в начале пути. Не зная, куда шагать дальше.

– Теперь я вижу, что не зря проделала свой путь.

Эльфийка выглядела довольной: даже матовое мерцание гладкой кожи, казалось, стало вдвое ярче.

– Можно идти от свершения к свершению, но каждое из них ослепительно сияет манящим рассветом лишь издали, а вблизи оборачивается усталым закатом. Можно встречать каждый день, как битву, но когда волны улягутся, на поверхности океана жизни не остается твоих следов. И наступает миг, когда все, чего ты желаешь – это вернуться. Вернуться туда, где тебя терзала боль, но именно благодаря ей ты чувствовал, что живешь… Тогда появляется зов, неслышимый обычному уху, но не умолкающий ни на вдох. Ты внемлешь ему и стремишься в обиталище своей мечты, разрушенное и оплаканной, надеясь найти в пепле пожарища хоть один уцелевший росток. Росток любви… И хотя обещание счастья вновь оборачивается ложью, вера в обретение смысла еще жива. Пока тень возлюбленного не растворилась в темноте вечной ночи…

Она говорила, не пела, но слова одно за другим сплетались в мелодию, внешне совсем непохожую на песню, о которой шла речь, а ритм, рождающийся внутри, глубоко в груди, ритм, подчиняющий себе биение пульса, был мне уже знаком.

– Очень красиво. У меня никогда так не получится.

– Я не сказала, что должно получиться так, – возразила эльфийка. – Я пришла увидеть, как получается иначе.

– Но зачем? Ваш пересказ… Совершенен. Мне нечего добавить, а уж пытаться своими неуклюжими словами рассказать то же самое… Кощунственно. Не подбивайте меня на преступление перед красотой.

Изысканная улыбка окрасилась грустью. Эльфийка вернула сытого пьюпа на место и подошла ко мне.

– Красота не существует сама по себе, мы либо видим ее, либо не замечаем. Но подумайте сами: вы человек, я принадлежу к другому народу. Мои глаза черны, как грозовые тучи, ваши похожи на уютный мох лесной поляны… Мы не можем видеть красоту одинаково. И мы не должны так поступать. Радуга рождается из всех красок мира, и красота ничем не отличается от нее.

– Хотите посмеяться над моими жалкими потугами?

– Хочу открыть для себя новую сторону красоты.

Больше она не сказала ни слова, доверив право убеждения своему взгляду. Очень удачно, надо сказать, потому что лиловая темнота, вспыхивающая искорками, не просила и не приказывала. Просто ожидала моего ответа. Ни мгновения не сомневаясь в том, каким он будет.

Я тоже не сомневался. Знал, что приму брошенный вызов, как принимал подобные ему много раз в таком далеком, почти невозможном прошлом, что думал: забыл, навсегда и бесповоротно. Оказывается, память куда хитрее нас. Спряталась, затаила свое дымное дыхание, но дождалась заветного приглашения вновь появиться на свет во всей красе.

Не могу отказаться. Переплавка хаоса впечатлений в ритмичные строки песни – самое прекрасное из подвластного мне. И самое ценное. Наверное. Может быть.

– Можете считать: заказ принят.

Я застегнул камзол и поерзал плечами, поудобнее устраивая тело в одежде.

Эльфийка проследила мои движения и спросила, смешивая в равных долях интерес и вежливость:

– Вы отправляетесь на важную встречу?

– Да.

– Встречу с женщиной?

Хм, как ответить? Врать нехорошо, да и, смыв с себя грязь чужих и своих прегрешений, негоже ударяться в новые. Ведь меня, действительно, ждет женщина. Даже две женщины: удача и судьба. И от того, насколько я им приглянусь, будет зависеть многое. Почти все.

– Что, если так?

Эльфийка провела взглядом по моей одежде и шутливо нахмурилась:

– Тогда все должно быть на своем месте. И воротник рубашки в том числе.

Она вытащила край замявшегося кружева из-под камзола, расправила, пригладила пальцами. Я уже собирался поблагодарить за неожиданную, но вполне приятную заботу, но взгляд наткнулся на застывшую в дверях комнаты Ливин: лицо девушки дрожало и кривилось в гримасе странного отчаяния.

Эльфийка почувствовала мою растерянность и отстранилась.

– Пусть ваш путь сегодня минуют ловушки бед. Доброй ночи, heve.

– Доброй ночи… – заученно повторил я.

Гостья прошла мимо Ливин, коротким кивком изобразив приветствие, а когда легкие шаги окончательно стихли в коридоре, моя невеста задала вопрос, но вовсе не тот, которого я ожидал:

– Что ей нужно от тебя?

– Ничего. Впрочем, вру: она желает, чтобы я выполнил перевод одной песенки.

Бледно-розовые губы поджались:

– И конечно, этот самый перевод не получится на расстоянии?

– Что ты имеешь в виду?

– Почему она стояла так близко к тебе?

– Все лишь поправила воротник.

– Можно подумать, в этом доме больше нет никого, кто приведет твою одежду в порядок!

Злится? Но по какой причине? То есть, было бы понятно, присутствуй между нами жаркая страсть и безумные обещания, но ведь ничего похожего нет. Есть договор двух взрослых и разумных (как хочется верить) людей, намеревающихся продолжать жизненный путь вместе, а не по отдельности… Не понимаю.

Сомневается в моей «верности»? Клятв я, конечно, не приносил, но не имею привычки бегать на сторону, когда под боком все, что душе угодно. Новая вспышка ревности? Не рановато ли? Или угольки старой так и не смогли погаснуть за день прогулок по лавкам Нэйвоса?

– Лив… – Я подошел к девушке. – Не волнуйся ни о чем.

Она отвернулась.

– Не обращай внимания на ерунду.

Тихое и обиженное:

– Это не ерунда.

– Подумаешь, кто-то дотронулся до воротника моей рубашки!

– Ты позволил ей это сделать.

Ого, звучит, как обвинение! Похоже, мы свернули не на ту тропинку. Куда она выведет? Попробовать вернуться к развилке? Беда в том, что я не помню, когда дорога лучиками разбежалась в стороны.

– Лив, она – моя гостья.

– Она всего лишь гостья!

– Ну-ка, посмотри на меня.

Пальцы, коснувшиеся щеки и намеревающиеся повернуть голову обиженной девушки обратно, встречают на своем пути ручеек. Теплый и колючий. Так и есть: плачет. Почему мне не нравится то, что я вижу? Нет, не так: настораживает меня. Пугает. До невозможности странное ощущение. Словно каждую минуту совершаю ошибки, а сам не могу ни понять, в чем они заключаются, ни найти способа их исправить.

– Я чем-то тебя обидел? Не сопровождал в прогулке по городу? Извини, у меня были дела. И сейчас есть.

– Ты уходишь.

Как она произнесла эти слова… Ни тени вопроса. Одно-единственное голое утверждение. Можно подумать, мы прощаемся навсегда.