Текст книги "Горный весенний ветер"

Глава 8

Широкая река торопливо бежала по извилистому руслу. Вдалеке оно сужалось, течение ускорялось, вода пузырилась, под камнями кружились водовороты. Облака брызг висели в ночном воздухе – точно алмазы на лоскуте чёрного шёлка. Через реку протянулась цепочка плоских камней. На одном из них лежала Каори.

– Думаешь, она мертва? – с надеждой в голосе спросил Синдзабуру.

– Скорее всего, да. Она же плашмя упала с такой высоты, – ахнула О-Цую, с опаской поглядывая на ондзуко, которые до сих пор бродили по краю обрыва и хищно скрежетали. – Её кимоно сильно изорвано и окровавлено.

– С другой стороны, разве злые демоны могут умереть, – ляпнул Синдзабуру и обхватил колени руками.

На востоке небо смягчилось синеватыми красками – скоро рассвет, а вместе с ним и первые согревающие лучи. Только вот ожидание длилось бесконечно.

– Какой же ты бестолковый! Как она может быть злым духом, если дважды тебя спасала! – рассердился Митсури. Его зубы громко стучали. Холод продирал до костей, мучил, вызывал болезненную дрожь. Рубахой он перетянул рану на ноге, но это мало помогло. Кровь всё равно сочилась.

– Не ругайтесь! Хватит! Давайте снимем накидку с её лица и проверим: дышит она или нет? – предложила О-Цую.

– Даже не думай! Кто знает, что она там скрывает, – возмутился Синдзабуру. – Пора уходить. Пойдём по течению и дойдём до ближайшей деревни.

Митсури запротестовал:

– Мы никуда не пойдём. Нам нужен отдых. Хотя бы несколько часов, прежде чем двинуться в путь. Я устал и уже ничего не соображаю.

– Предлагаешь сидеть рядом с ёкаем? – по-змеиному прошипел Синдзабуру.

– Меня зовут Каори. И я не всегда была ёкаем. Когда-то я была человеком, как и вы, – внезапно донеслось до них.

– Простите, госпожа, – поклонилась О-Цую после долгой неловкой паузы.

– Не называй меня госпожой. – Каори присела и взглянула на дребезжащую тусклую дымку на востоке. – Вот-вот поднимется солнце, и ондзуко уйдут. Впрочем, они вам больше не угроза. По холму мы поднимемся на противоположный берег. Там перелесок. Не удивляйтесь, я хорошо вижу в темноте. Вы отдохнёте, а я поищу еду. После этого я отведу вас в какуюнибудь деревушку. Ну, или можете вновь сбежать и нарваться на новые неприятности.

– Спасибо… Каори… Если бы не ты, эти монстры загрызли бы нас, – сказал Митсури. – Но… почему ты нам помога ешь?

– Я знаю, каково это – оказаться в беде, лишиться семьи и чув ствовать себя одинокой, – расплывчато ответила Каори и скомандовала: – Покажи ногу.

Митсури послушно развязал багровую рубаху.

– Плохая рана, но я помогу тебе.

Она долго копалась на дне ручья. За это время ондзуко ушли и небо порозовело. Наконец Каори с торжеством подняла вверх горсть водорослей варёси, буркнула себе под нос: «Каори-тян, непоседа!» – и громче добавила:

– О-Цую, Синдзабуру, отыщите на берегу что-нибудь, из чего я могу соорудить небольшой костёр. Сухая трава, ветки, корни…

Дело заспорилось. Каори вытащила из кармашка на внутренней части рукава кремни, и вскоре на плоском камне заалел огонь. Она накрутила на длинную палку варёси и выпарила из них влагу, потом растёрла водоросли между ладоней в коричневато-зелёный порошок.

– Обнажи рану, – сказала Каори, неотрывно глядя на варёси, которые постепенно приобретали багровый оттенок. Она густо присыпала порошком изорванную когтями голень. – Посиди немного. Скоро рана затянется корочкой. О-Цую, постирай рубаху Митсури, отожми хорошенько и порви на лоскуты. Перевяжем ногу, и он сможет идти.

– Никогда не слышал, чтобы водорослями излечивали раны, – хмыкнул Синдзабуру.

Он всё это время стоял за спиной Митсури и с подозрением следил за каждым движением ёкая.

– Отец меня научил, – ответила Каори и изумилась. Давно она не произносила это слово. Отец! Оно приятно перекатывалось во рту и с лёгкостью срывалось с губ, словно юркий воробышек.

– Где же он, твой отец? – спросила О-Цую. И тогда Каори рассказала им свою историю.

Солнце вошло в силу. Лоскуты, подвешенные над угасающим костром, высохли. К ручью прилетели огромные голубокрылые стрекозы.

О-Цую горестно вздохнула. Даже Синдзабуру, который имел привычку всё предавать сомнению, ошеломлённо молчал.

Каори встрепенулась:

– Перевязываем рану, и вперёд!

О-Цую, Синдзабуру и Митсури, развалившись, дремали в папоротниковых зарослях. В центре небольшой полянки, окружённой криптомериями, Каори развела костёр. В горячую золу закопала несколько краснопёрок, завёрнутых в листья лопуха. Чуть раньше она пробежалась вдоль ручья, который впадал в широкую реку, богатую рыбой.

Каори склонилась над спящим Митсури. Настрадался, бедняга! На лоб его легла глубокая морщина. Уголки искусанных губ нервно вздрагивали. Обнажённый торс был весь в кровоподтёках и царапинах. Бронзовая стрекоза удобно устроилась в надключичной ямке. Как же сильно захотелось ей дотронуться до Митсури, провести рукой по рассыпанным на папоротнике волосам. От него пахло кровью, по̀том и варёси. Она опустилась ещё ниже, совсем чуть-чуть, чтобы почувствовать неровное дыхание. Он не проснётся – крепко уснул. Каори откинула накидку с головы и приблизилась так, что едва не коснулась носа Митсури. Внезапно он распахнул глаза. И в этих самых глазах Каори увидела омерзение и ужас.

Она отпрянула назад, покатилась в траву и скрутилась в комочек, желая стать крохотной и незаметной.

– Не смотри на меня! – завопила она, в это самое мгновение ненавидя себя, как никогда раньше. Каори поняла, что навсегда останется тенью Митсури. Она трижды спасала ему жизнь, но он всё равно боялся её уродливой внешности.

О-Цую всполошилась. Из кармана её кимоно выскользнуло зеркало, унесённое из родительского дома. Солнечный зайчик безмятежно запрыгал по траве.

Странно, но у Каори никогда не возникало желания рассматривать себя. Своё размытое отражение она только мельком видела в воде или в неестественно выпученных глазах людей, которым суждено было погибнуть в шторме. А теперь Каори вдруг захотела узнать, что в её внешности вызвало такой первобытный страх у Митсури. Она метнулась к О-Цую, схватила зеркало и впилась в него взглядом. Лицо было словно искажено от жуткой боли, губы натянулись и обнажили желтоватые зубы и красные дёсны. Кончик носа теперь резко задирался вверх, от чего ноздри превратились в узкие и длинные щёлки. А глаза… Воспалённые, под низкими кустистыми бровями, они тускло поблёскивали из запавших тёмных глазниц.

Затем Каори сбросила одежду и внимательно изучила себя. Казалось, её тело было изъедено какой-то чудовищной болезнью. Кожа потемнела, кое-где покрылась чешуёй, кое-где коростой. Рёбра и кости таза сильно выпирали, грудь слилась с бугристыми наростами, однако мышцы на руках и ногах были крепкими и выпуклыми, как корни деревьев, тянущиеся по земле.

Тяжело вздохнув, Каори набросила на себя кимоно цвета сухого зелёного чая, накидку и вновь слилась с лесом. Стала незаметной тенью. Кивнула Митсури, Синдзабуру и О-Цую, которые, окончательно пробудившись, украдкой поглядывали на неё:

– В золе рыба. Ешьте.

Митсури, Синдзабуру и О-Цую сидели вокруг потухшего костра и обсасывали рыбные косточки. Каори молча наблюдала со стороны. Но не только она одна, ещё и ко-дами. Они прятались за криптомериями, не решаясь показаться на глаза. – Вкусно! – воскликнул Синдзабуру, облизывая пальцы.

– Вкусно… Вкусно… Вкусно… – повторили из укрытия кодами.

– Кто это? – чуть не подавилась О-Цую.

– Кто это… Кто это… Кто это…

– Не беспокойтесь. Это лесные духи ко-дами. Они не причинят вам вреда. Но если не хотите, чтобы они повторяли за вами каждое слово, говорите потише, – объяснила Каори.

Митсури вдруг прошептал:

– Мои родители мертвы. Неужели это правда?

И заплакал. Он будто только сейчас понял, какое горе на него навалилось. События развивались так стремительно, что ему просто не хватало времени, чтобы осознать случившееся. Фумиёси, встреча с ёкаем, чаща, ондзуки… А теперь всё встало на свои места. Он – сирота, к тому же бездомный. Деревня сгорела, земляки рассеялись по горам.

Митсури стукнул себя кулаками по лбу:

– Быть такого не может! Это просто сон!

– Просто сон… Просто сон… Просто сон…

Митсури вскочил и, кружась вокруг своей оси, заорал:

– Заткнитесь! Немедленно прекратите!

– Заткнитесь… Немедленно прекратите…

У него началась истерика. Он рвал на себе волосы: то падал, то вновь поднимался, кричал изо всех сил. Топал раненой ногой по земле, точно хотел сделать себе ещё больнее. О-Цую тихонько плакала, а Синдзабуру растерянно грыз ногти, не зная, чем помочь другу.

А что могла сделать Каори? Ничего. Какими словами утешить человека, враз потерявшего всё? Человека, основание которого пошатнулось. Как стоять на ногах, если под ними нет опоры? Как дышать, если на грудь свалился камень размером с дом?

Истерика Митсури так разыгралась, что он мог причинить себе непоправимый вред. Но всё закончилось неожиданно. В порыве ярости он ударил кулаком по стволу одной из криптомерий. Дерево истошно заверещало, а Митсури испуганно попятился и заткнулся.

– Что это? – дрожащим голосом воскликнула О-Цую.

– Что это… Что это… Что это…

Каори успокоила троицу:

– Это дерево живое, священное. Оно – обитель для кодами. Не притрагивайтесь к нему.

– Я убью Фумиёси. Сначала выколю глаза и вырежу язык, а потом сожгу живьём. Я отомщу ему, даже если на это потребуется вся моя жизнь, – всматриваясь в облака, произнёс клятву Митсури.

Синдзабуру тяжело выдохнул:

– И как ты это сделаешь? У него армия наёмников – опытных воинов. А нас всего лишь двое. О-Цую не в счёт, она и босуто в руках не держала. Нужно жить дальше: вернуться домой, отыскать кого-то из наших. Или прибиться к другой деревне. Голова цела – справимся.

Митсури прикоснулся к бронзовой стрекозе и с горькой ухмылкой сказал:

– Жить дальше? Спроси О-Цую, как она будет жить дальше? Я видел изувеченных родителей: отца с разбитым черепом и мать с заломленной рукой. Я буду мстить.

– Тогда тебе надо стать бессмертным, чтобы противостоять Фумиёси и его дружкам, – усмехнулся Синдзабуру. – Как в той сказке про эликсир бессмертия из подземного царства.

Митсури подскочил как ужаленный и спросил:

– Каори, это правда? Эликсир бессмертия существует?

– Не знаю. Наверное, нет. В Стране Жёлтых Вод есть купальня, которая наполняется водой один раз в день на короткое время. Под её целебными струями любят бултыхаться ёкаи. Говорят, что человек может стать бессмертным, искупавшись там. Но никто в здравом уме не пойдёт на это, – поведала Каори, с удивлением наблюдая, как загораются глаза Митсури.

– Отведи меня к этой купальне! – потребовал он.

– Отличная шутка, – сказал Синдзабуру и хлопнул ладонями по коленям. – Мы отдохнули, перекусили. Можно отправляться в путь, пока солнце высоко.

Но Митсури отмахнулся от друга:

– Я серьёзно, Каори. Отведи меня к купальне.

– Ты просто горюешь. Через день-другой эта идея покажется тебе безумной. – О-Цую положила руку на плечо Митсури, но он грубо сбросил её.

– Безумной? Ты, может, уже забыла своего отца с разрубленной ногой? Забыла лужу крови под ним? А я ничего не забыл! – Он опять повернулся к Каори. – Бессмертие даст мне преимущество перед Фумиёси.

– Успокойся, друг. Тебе просто нужно передохнуть, – уговаривал Синдзабуру.

– В бессмертии нет ничего хорошего, – сказала Каори. – Я бы отдала всё на свете, чтобы вновь стать обычным человеком и умереть в срок, отведённый мне богами.

– Но почему? – удивился Митсури и указал на перебинтованную голень. – Что хорошего в хрупком теле, раны которого заживают неделями, а шрамы остаются навсегда? Ты вчера спрыгнула с обрыва, упала плашмя на камни, а сегодня передвигаешься, как будто ничего и не было.

– Я прожила в теле ёкая всего семнадцать вёсен, но встречала древних демонов, которые утверждали, что бессмертие – это проклятие. Жизнь ценишь потому, говорили они, что срок её ограничен. Одиночество и оторванность от других людей – вот удел бессмертного. Все умирают, всё проходит, а он по-прежнему идёт вперёд, зная, что пытка эта не закончится никогда.

Но Митсури уже было не остановить. Ослеплённый яростью и жаждой мести, он не хотел никого слушать.

– Каори, отведи меня к купальне!

– Друг, ты сошёл с ума! Мы с О-Цую не пойдём с тобой! Сдурел совсем! Чего удумал? В Страну Жёлтых Вод? – рассердился Синдзабуру.

– Я пойду, – вдруг вспыхнула О-Цую. – Митсури прав. Я не смогу забыть и простить. Мне нечего терять, поэтому мне не страшно. Я стану твоим союзником, Митсури. Буду рядом, плечом к плечу.

– Кто бы сомневался, – буркнул Синдзабуру и отвернулся.

Каори задумалась. Когда-то, в прошлой жизни, она с матерью работала за ткацким станком. Тяжёлая изнурительная работа. Два вида нитей, уто́чная и основная, переплетаясь между собой, превращались в цельное полотно. Вот и мысли Каори перевивались между собой, то путались, то стекались в стройный узор. Мечта, которую она так долго лелеяла и растила, готова была обрести плоть.

– Я отведу тебя к купальне и помогу искупаться, но с одним условием…

Все трое с тревогой уставились на Каори.

– Митсури, поручись за меня перед Идзанами, повелительницей Страны Жёлтых Вод. От тебя требуется всего лишь подтвердить ей, что я решила вернуться в человеческое обличие.

Молчание. Жуткое. Пугающее. Даже ко-дами скрылись в густой траве.

– Ты хочешь, чтобы я встретился лицом к лицу с Идзанами? – прошептал Митсури.

Он как-то весь поник и скукожился, точно дубовый лист, слетевший с ветки в осенний день. Синдзабуру засуетился:

– Нам пора! Давай, О-Цую, вставай! Митсури, до вечера нужно отыскать ночлег. Что же ты такой упрямый?

– Каори, а если ты передумаешь? Что тогда будет со мной? – спросил Митсури.

– Тогда Страна Жёлтых Вод станет и твоим домом. Но этого не случится. Я уже давно приняла твёрдое решение. К тому же Идзанами не причинит вреда. Я позабочусь о тебе. Обещаю, – ответила Каори.

Митсури обратился к Синдзабуру:

– Ты с нами? Мы с детства всегда вместе, но я пойму, если ты откажешься.

– Чем я так провинился перед богами? Сначала меня воспитывала злая тётка, худшая из всех живущих на земле людей, а теперь я должен наблюдать, как мои друзья совершают непоправимую ошибку. Я пойду с вами, но лишь для того, чтобы отговорить. За О-Цую беспокоюсь. Она такая наивная. Ой-ой-ой, во что мы ввязываемся? – сокрушался Синдзабуру.

– Слушайте меня, – строго сказала Каори. – Неукоснительно подчиняйтесь мне во всём. Вход в Страну Жёлтых Вод охраняет стражник. Я сама с ним разберусь, вы молчите. Мы пойдём в определённой последовательности. Я – первая, за мной – Митсури, дальше – О-Цую и Синдзабуру. Не смейте нарушать порядок. Теперь вот что. Я побегу изо всех сил, а вы постарайтесь не отставать. Что бы ни случилось, бегите. Пусть хоть весь мир разрушится, а вы следуйте за мной. Готовы?

Она рванула с места, выбежала из подлеска и направилась по кромке обрыва против течения воды. Троица – за ней. Митсури чувствовал, как через прорехи на шароварах высокая трава полосовала кожу; его плетёные сандалии дзору продырявились, и острые камни царапали стопы. Но нельзя было медлить. Позади пыхтел Синдзабару и стонала О-Цую.

Вскоре воздух вокруг стал искриться и звенеть, словно из всех земель слетелись сотни тысяч комаров. Почва зыбко качалась под ногами, горизонт накренился. И хотя ещё был час Обезьяны[9]9
  Согласно китайскому календарю, период с 15 до 17 ч.


[Закрыть], наступили вечерние сумерки. И вдруг появились фигуры, много бегущих, мерцающих золотом фантомов. О-Цую испуганно завопила, Митсури от неожиданности споткнулся, но тут же встал.

– Не останавливаться! – не оборачиваясь крикнула Каори.

Её широкое кимоно развевалось от ветра, и она была подобна летучей мыши, собирающейся взлететь.

Фантомы сбивали с пути, яркие вспышки слепили глаза, звон проникал в мозг и буравил, буравил, буравил… Впереди гигантской трещиной разверзлась земля. Громко. Оглушительнее грома.

– Прыгай!!! – взлетела Каори.

Митсури взмахнул руками и раненой птицей свалился в бездну. Его сразу же обдало вонью перегнивших листьев и вековой пыли. Колени ударились обо что-то твёрдое. Он не успел сообразить, куда попал, понял только, что пропасть оказалась не глубже оврага.

Каори завопила:

– Ползите наверх!!!

Что? Куда? Где он находился? Как ползти? Рядом тяжело дышали О-Цую и Синдзабуру. Рука Митсури ухватилась за что-то шершавое и гибкое и тут же отдёрнулась, как от огня.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Это была узкая и длинная пещера с земляными стенами, вся испещрённая извивающимися пульсирующими корнями, между которыми хаотично суетились многоножки, слизни и жуки. Эти корни напоминали вены, что расползлись по стенкам судорожно сжимающегося горла. Где-то наверху возмущалась Каори:

– Что вы застыли как истуканы?!

Её фигура слабо обозначилась на фоне серого зева пещеры. И вдруг жуки и многоножки кинулись на людей, кусая и жаля. Кожу Митсури охватили крохотные язычки пламени, сознание помутилось. Вопила О-Цую, вопил Синдзабуру, а голос Каори возвышался над этими стенаниями и звучал громко и ясно:

– Ползите наверх!

Митсури словно во сне наблюдал, как пещерный зев сужался. «Горло» хищно вибрировало. Он заметил, что Синдзабуру и О-Цую, цепляясь за корни, уже поднимаются. Ещё чуть-чуть, и исполинское чудовище проглотит его, мощные мышцы протолкнут в мерзкую утробу. Перед внутренним взором пронеслись образы убитых родителей и полыхающей деревни.

Ради чего жить? Ради чего стремиться наверх? Там никого больше нет. Фумиёси!

Митсури вспомнил, по чьей вине оказался здесь. Убийца его матери и отца сейчас наслаждается солнечным светом, дышит свежим воздухом, жрёт и напивается тёплым саке.

Не будет так!

Митсури бросился к корням и стремительно пополз вверх. Ему приходилось безостановочно трясти головой, потому что насекомые так и норовили заползти в уши, нос и рот. Ещё один рывок к протянутой руке Каори – и ёкай в последний миг выдернула юношу из сжимающегося горла. Митсури пролетел несколько дзё и приземлился на живот. Рядом, конвульсивно дёргаясь, отряхивались от насекомых О-Цую и Синдзабуру.

Живы!

Глава 9

Ни луны, ни звёзд больше не бы ло, а только холод, идущий из недр земли, да резкий запах серы. В темноте что-то клубилось и шевелилось, но разве разглядишь? Вдалеке колыхалось жёлтое марево и слышался шум воды. Туда и направилась Каори.

Митсури двинулся следом, его трясло. Он прижимался к друзьям, которые, тоже охваченные дрожью, кутались в свои жалкие одежды.

– Чем смердит? Чем смердит? – безостановочно повторял Синдзабуру, сдерживая рвотные позывы.

Воняло тухлыми яйцами и гнилью. Запах впитывался в кожу, забивал носовые проходы. Казалось, от него вовек не отмыться.

Вскоре впереди вырисовались невысокие скалы с зазубренными вершинами, обвитые жёлтыми лентами ручьёв. Ручьи со звоном стекались в небольшое озерцо. Над мерцающей водой поднимались крохотные облака, наполненные янтарной влагой. Из-за этой туманной пелены троица не сразу заметила дряхлого старика с плешивой головой, сидевшего на берегу у входа в пещеру. Он ловил рыбу и скармливал её хищно сновавшим над озером миякодори[10]10
  Кулик-сорока.


[Закрыть]. Когда птица подхватывала добычу ярко-оранжевым клювом, старик бросал удочку, хлопал в ладоши и хихикал, точно ребёнок.

– Это С-с-страна Жё-жё-жёлтых Вод? А это стражник? стуча зубами, спросил Митсури.

– Не разговаривать. Помните, кто за кем идёт? – шикнула Каори.

Они выстроились в колонну и направились к старику, который тем временем вытащил из-за пазухи грязного кимоно горсть бобов и принялся перемалывать их челюстями. Потом он ещё и запел тоненьким голоском:

– Посадил я семечко, вырастет большое деревце. Там, среди ветвей, кукушка накукует мне рассвет.

Каори без единого слова миновала стражника и остановилась у чёрного глаза пещеры. Митсури, осторожно ступая, словно шёл по хрупкому льду, приблизился к ней. Обернулся и кивнул О-Цую. Девушка вздрогнула, зачем-то поправила кимоно, пригладила волосы, но так как больше не было повода оттягивать страшный момент, сделала шаг. И сразу же рука старика дёрнулась в сторону, вытянулась и перекрыла путь. О-Цую вскрикнула и отшатнулась, едва удержавшись на ногах.

Наступила длинная пауза, тягучая, как сосновая смола. Рука старика вернулась в первоначальное состояние. Синдзабуру пожал плечами и устремился вперёд, но стражник повторил трюк и, веселясь, вновь завёл свою песенку.

– Что происходит? – спросил Митсури у Каори. Она ничего не ответила.

Синдзабуру язвительно хмыкнул. На его лице разлилось отвращение вперемешку со злостью:

– Митсури прошёл, потому что он из твоей братии, а, ёкай? Неужели он тоже демон?

О-Цую ахнула и схватилась за голову. Стражник хихикнул. Каори по-прежнему молчала. Митсури сжал кулаки и заорал:

– Да как ты… Что ты… Чтоб тебя сожрали гюки, гнусный пёс!!!

Крик, будто выпущенная стрела, улетел в горы. Там что-то громыхнуло, зазвенело. Миякодори всполошились и бросились врассыпную.

– Так вот кем я был для тебя все эти годы? Псом, которого ты пинал! Конечно, кто я такой? Сирота без роду, без племени, – с обидой отвечал Синдзабуру. – Разве я достоин сына старосты? Самолюбивый гордец ты, Митсури, не видящий никого, кроме себя. Разве ты не замечал, что О-Цую в тебя влюблена? Зачем издевался над ней, по сто раз на дню напоминал, что она всего лишь дочь плотника?

– Что ты говоришь такое? – побледнел Митсури. Он в первый раз видел друга в таком состоянии. – Каори повелела так идти. Я не знаю, почему меня пропустили, а вас нет. Скажи же, что делать, а, Каори?

Та упрямо молчала. Вдруг О-Цую произнесла:

– Значит, это правда? Про тебя и твою мать? Я думала, болтают из зависти.

– Какая правда? Что ты несёшь? – спросил Митсури.

О-Цую, вытаращив глаза, прошептала:

– Что ты… Ты…

– Ты – ханъё[11]11
  В японской мифологии гибрид человека и ёкая, то есть полуёкай.


[Закрыть], – продолжал Синдзабуру, смакуя страшное слово на языке. Стражник громко крякнул и впервые с любопытством посмотрел на людей. – Ходили слухи, что твоя мать путалась с ёкаем. Никто не верил, считали, это наговоры. Как-то в деревню приходил пьяница, вроде родственник твоей матери, и кое-что рассказывал. Теперь всё стало на свои места. Вот почему Каори несколько раз повторила, в какой последовательности идти. Она знала, что тебя пропустят. А нас с собой взяла, чтобы ты не передумал. Ты ей нужен. Мы же с О-Цую – мусор, шелуха. Нынче у тебя другая компания!

Митсури взмахнул руками, словно ища, за что ухватиться, но, не найдя опоры, рухнул на колени.

– Ложь… Гнусная ложь… Моя мать была святой женщиной. Каори, скажи им, что я не ханъё. Ты ведь всё знаешь. Скажи им!

Он ухватился за край её кимоно и безостановочно бубнил:

– Скажи им, скажи им…

Лицо Синдзабуру, подсвеченное жёлтой водой, окаменело. Он жёстко, как только мог, произнёс:

– Я скажу. Твоя мать была распутной женщиной, а из-за твоего отца сгорела деревня. Он был настолько гордым, что не смог попросить прощения у оскорблённого Фумиёси. Ты такой же, как твой отец. Хотя нет. Ты такой же, как Каори.

О-Цую застонала:

– Не говори так, Синдзабуру. Ты ведь не знаешь наверняка.

– Дыма без огня не бывает. Пошли отсюда, О-Цую! Эй, дед! Как нам подняться наверх? Не хочу якшаться с демонами. – Синдзабуру чеканил слова резко, холодно, безжалостно.

Стражник даже не пошевелился, только тихонько бормотал себе под нос.

Митсури поднялся на ноги и со слезами в голосе крикнул:

– Старик, куда ты смотришь? Чужаки хотят проникнуть внутрь. Неужели тебе нет до этого дела? Прогони их прочь!

– Я же просила молчать, – тяжело выдохнула Каори.

– Намыть ли мне бобов, а то, может, съесть кого? – пропел старик и внезапно стал увеличиваться в размерах.

Одежда на нём лопнула, тщедушное тельце быстро обросло валиками мышц и покрылось зелёной кожей. Гигантская жаба с бородавочным скользким телом и мерзкой улыбающейся мордой резко прыгнула вперёд и языком сгребла О-Цую и Синдзабуру. Запрокинула башку назад и с громким чавканьем проглотила их.

У Митсури потемнело в глазах. Он мотал головой, не в силах поверить в происходящее.

– Я же просила молчать, – повторила Каори.

– Нет… Я не хотел… Я не хотел, – зарыдал Митсури и с кулаками бросился на Каори. – Это ты виновата! Ты знала, что их не пустят! Зачем привела их сюда? Зачем ты вообще появилась? Ты – воплощение зла!

Каори, стойко перенося удары Митсури, произнесла:

– Воплощение зла? Пусть будет так. Я равнодушна к твоим друзьям, их гибель меня не волнует. Но я позабочусь о тебе. Продолжим путь?

– Она их… Она может их… выплюнуть? – Митсури указал на жабу, которая издавала страшные утробные звуки: смесь рыка и икоты.

Но когда чудовище опять оборотилось в старичка, и вопрос потерял смысл.

– Посадил я семечко, вырастет большое деревце. Там, среди ветвей, кукушка накукует мне рассвет.

– Мы можем продолжить путь? – спросила Каори.

– Нет! Не можем!

Митсури накрыла волна отчаяния и безысходности. Он опустился на землю, пытаясь восстановить дыхание. Фумиёси был реально существующим человеком. Отомстить за родителей – цель ясная и чёткая. Но кто виноват в смерти друзей? Кому из многочисленных монстров бросить вызов? Самой Идзанами, старичку-стражнику, Каори? Синдзабуру и О-Цую прожили такую короткую жизнь и умерли так нелепо.

– Расскажи мне всё, что знаешь, – сказал Митсури.

Каори присела рядом:

– Я была твоей тенью долгие годы. Видела то, что не видят другие. Слышала то, что не слышат другие. За несколько дней до вторжения Фумиёси в деревню твоя мать написала письмо. И хотя я не умею читать, я догадалась, что она собиралась открыть тебе всю правду. Она попросила служанку, которой, видимо, доверяла, спрятать это письмо на некоторое время, а потом отдать тебе. Быть может, госпожа собиралась уехать. Не знаю. Но вот в чём я уверена точно: служанка была нечиста на руку, и это письмо, попади оно к врагу, могло навредить тебе, поэтому я его выкрала.

Каори вынула из внутреннего кармана на рукаве кожаный кошель, туго перетянутый бечёвкой. Внутри лежал помятый лист рисовой бумаги с подтёкшими в нескольких местах чернилами. Митсури впился взглядом в иероглифы.

Дорогой сын, мой Митсури! Свет мой и радость моя! Крепкий, как вековая криптомерия, и прекрасный, как цветущая сакура. Это письмо я решила написать, потому что воскресли призраки прошлого. Если тайна моя откроется, я не смогу жить дальше. Так знай же правду из первых уст!

В моей деревне никто не умел писать. Твой отец почти два года обучал меня этому искусству. Сколько туши и свитков рисовой бумаги было переведено, прежде чем из-под моей руки стали выходить стройные и уверенные иероглифы. Потом я учила писать тебя, и это были самые прекрасные мгновения нашего с тобой единения.

Все, кто знают меня, утверждают, что более нежной и ласковой матери не сыскать на целом свете. Тем более удивительным кажется тот факт, что это я приказала предать тебя, сын мой, морской пучине.

Простишь ли ты меня? Поймёшь ли? Однако слушай.

Я встретила твоего отца на окраине родной деревни, когда шла с огромной корзиной лотосов. Цветы были нужны для украшения свадебного пира моей подруги. Тоскэ в это время возвращался домой, но на узкой горной дороге произошёл обвал. Он вынужден был пуститься в объезд, и так мы повстречались. Тоскэ спешился, приблизился ко мне и низко поклонился. Я в знак почтения опустилась на колени и лбом коснулась земли. Таким образом без единого слова мы решили соединить свои жизни. Это была судьба. Это боги устроили нашу встречу.

Вскоре состоялась наша свадьба. Тоскэ едва принял пост старосты, но уже был почитаем среди ямацзури. Мне завидовали другие девушки: жених приятен лицом, молод, учтив, заботлив, к тому же не беден. О чём я могла ещё мечтать? Но в тот день мы даже не успели разделить ложе, потому что на замыленной лошади прискакал посланник с печальным известием: умерла моя бабушка, почитаемая всеми старица. И хотя она болела несколько лет, её смерть стала для меня настоящим ударом. Тоскэ сразу же отвёз меня в родную деревню и оставил там на две недели, чтобы я поддержала родственников во время траура.

Как-то я взобралась на цветущий холм, чтобы насобирать душистых трав для матушки. Там я встретила невероятно красивого юношу, который подумал, что я потерялась, и предложил помощь. Я чувствовала себя неловко с ним наедине, поэтому поспешила вернуться домой. Но юноша запел, и песня оказалась волшебной. Он рассказывал о ледяной красоте луны и об исцеляющих лучах солнца; о выносливости сосны и величии гор; о стальной глади моря и небесных ароматах цветов. Я провалилась в глубокое, безмятежное и сладостное забытьё. Только вот очнулась уже в объятиях юноши и с трудом вырвалась из его цепких рук. В ужасе я рванула домой. Пришло страшное осознание – то был ёкай. Об этом свидетельствовали его оранжевые глаза и кожа, отдающая серебром.

Вскоре я возвратилась к моему Тоскэ. Про случай на холме, конечно, умолчала. Пыталась жить дальше. Оправдывала себя тем, что обычному человеку не под силу противостоять чарам демона.

Но одна беда последовала за другой. Оказалось, что я беременна. И сроки говорили о том, что отцом будущего ребёнка является не кто иной, как ёкай. В моём чреве рос ханъё – получеловек-полуёкай. Я почернела лицом и погрязла в болоте отчаяния. Как ни старался Тоскэ, как ни обхаживал меня, лучше не становилось. Ханъё – это ведь не только позор на род, но и проклятие.

Родился ты, Митсури, в год и час Дракона. Хорошее предзнаменование, сулящее счастливую судьбу. Тоскэ был счастлив: крепкий и сильный мальчик, к тому же красивый. Впрочем, неудивительно, говорил он. Разве у такой прекрасной женщины мог родиться заурядный ребёнок?

Первые десять месяцев всё шло хорошо. Я даже немного успокоилась. Та встреча на холме покрылась туманом времени, и я внушила себе, что Тоскэ и есть настоящий отец. Но в один жаркий день ты, играя на полу, внезапно запел уже знакомую мне песню о ледяной красоте луны и об исцеляющих лучах солнца; о выносливости сосны и величии гор; о стальной глади моря и о небесных ароматах цветов. Ты ещё ни одного слова не научился говорить, только лепетал, но уже пел. Я закрыла тебе ротик ладонью и расплакалась. Вот злая участь и настигла меня.

Я металась несколько дней, решая, как поступить. Собиралась сбежать вместе с тобою в горы, чтобы жить отшельниками. Но понимала, что зиму мы не переживём, а это значит, что я обрекала нас обоих на верную смерть. К тому же я осознавала, какую неизлечимую боль принесу Тоскэ, который враз лишится и жены, и сына. И тогда я решилась на страшный шаг. Попросила дальнего родственника отдать тебя, сын мой, морской бездне…

Деревня всполошилась. Все искали тебя, но в итоге решили, что тебя похитили демоны. Я была безутешна. Все говорили: смотрите, как она любила своего мальчика. Знали бы они…

А потом странная девушка, то ли человек, то ли ёкай, принесла тебя прямо в деревню. Когда я увидела тебя, то поняла, что мне дан второй шанс и что все последующие годы я буду искупать вину. Боясь, что девушка заговорит, я напала на неё, так что ей не дали и слова сказать. Её участь тоже была предрешена мною. Я поставила себя на место богов и горько поплатилась за наглость. Моё чрево высохло, я больше не смогла родить Тоскэ детей.

Но ты стал утешением для меня. Сильный, умный, находчивый и, конечно, очень красивый. К счастью, ты больше никак не проявлял свою двойственную природу.

И все эти события так и остались бы тайной, если бы не призраки прошлого, о которых я упомянула выше. Несколько дней назад ко мне явился мой дальний родственник, тот самый, которому я поручила утопить тебя в море. За эти годы он спился и оказался в бедственном положении. Ему нужна была большая сумма денег, чтобы вернуть долги. Я тайком отдала ему некоторые ценные вещи, подаренные мне Тоскэ. Но теперь я знаю, что он будет приходить вновь и вновь, требуя с каждым разом всё больше. Я избавлюсь от него. Вдруг он по пьяни распустит язык? Не позволю, чтобы на наш род легло пятно позора. Однако родственник этот может оказаться сильнее меня и в ярости что-то со мной сделать.

Вот почему я рассказываю тебе эту историю сейчас. Будь готов ко всему в своей жизни и сопротивляйся демонической сущности. И ради всех богов, никогда не пой. Получишь ты это письмо после известия о моей смерти. Прочитай и сожги, а тайну бережно охраняй.

Любящая тебя Хироко

– Я должен быть благодарен тебе, Каори. Ты столько раз спасала меня от смерти, но получается, что я тебя ненавижу, – прошептал Митсури, скомкал письмо и бросил его в жёлтую воду.