Текст книги "Достойный жених. Книга 1"

– Не говори о Пране, словно он какой-то чужак, – сказала Савита растерянно. – Ты иногда очень забавно рассуждаешь, Лата. Ты ведь тоже любишь его?

– Да, – сказала Лата, нахмурившись: как-то это нелогично выходило. – Но меня никто не заставляет быть с ним настолько близкой. Я просто не могу понять, как… ну, почему другие люди решают, какой человек тебе подходит. А вдруг бы он тебе не понравился? – Лично ей Пран казался некрасивым, и все его добродетели, вместе взятые, не могли заменить… чего? – одной-единственной искры.

– Почему ты задаешь мне все эти вопросы? – спросила Савита, гладя Лату по волосам.

– Ну, мне самой когда-то придется столкнуться с этой проблемой.

– Лата, ты влюбилась?

Голова под ладонью Савиты чуть дрогнула – едва заметно, а затем сделала вид, будто ничего такого она не делала.

Савита получила ответ, и полчаса спустя ей уже были известны почти все подробности касательно Кабира и Латы и их разнообразных встреч. Таким облегчением для Латы стал этот разговор с любящим и понимающим ее человеком, что она излила все свои надежды и видения блаженства. Савита сразу же поняла, насколько они несбыточны, но позволила Лате выговориться. Чем больше воодушевлялась Лата, тем печальнее становилось на сердце у Савиты.

– Но что же мне делать? – спросила Лата.

– Что делать? – повторила Савита.

Первый ответ, который пришел ей в голову, был таков: Лата должна немедленно порвать с Кабиром, пока их влюбленность не зашла слишком далеко, но она знала Лату, которая могла поступить совсем наоборот, услышав такой совет.

– Должна ли я рассказать обо всем маме? – спросила Лата.

– Нет! – сказала Савита. – Нет. Не говори маме, что бы ты ни делала. – Она явственно представила себе потрясение и боль матери.

– И ты больше никому не рассказывай, пожалуйста, диди. Никому-никому! – попросила Лата.

– У меня нет секретов от Прана, – сказала Савита.

– Пожалуйста, пусть это будет единственный секрет, – сказала Лата. – Сплетни расходятся так быстро. Ты моя сестра. А этого мужчину ты знаешь меньше года. – Она тут же пожалела, что так незаслуженно плохо отзывается о Пране, которого на самом деле обожала. Надо было тщательнее подобрать слова.

Савита кивнула, чуточку опечалившись.

Хотя ей категорически претила атмосфера заговора, которую мог породить ее следующий вопрос, Савита чувствовала себя обязанной помочь сестре, даже в каком-то смысле защитить ее.

– Может, познакомишь меня с Кабиром? – спросила она.

– Я спрошу у него, – ответила Лата.

Она была уверена, что Кабир не откажется встретиться с человеком, который изначально очень доброжелательно к нему относится, но она не думала, что именно это знакомство принесет ему особое удовольствие. Да и самой ей пока что не слишком хотелось знакомить его с членами своего семейства. Как же все усложнялось и запутывалось, и чувство беззаботного счастья, оставшееся после катания с Кабиром на лодке, улетучивалось с каждой минутой.

– Пожалуйста, будь осторожна, Лата, – сказала Савита. – Он может быть очень красив и из хорошей семьи, но…

Она оставила предложение недосказанным, и позднее Лата пробовала подставить разнообразные варианты окончания.

3.16

Ближе к вечеру, когда дневная жара немного спала, Савита пошла в гости к своей свекрови, которую очень полюбила. Они не виделись уже почти неделю. Госпожа Капур была в саду и, едва завидев подъехавшую тонгу, поспешила Савите навстречу. Она была рада ее видеть, но встревожилась – ведь беременную невестку могло растрясти в тонге. Она справилась у Савиты о ее здоровье, о здоровье Прана, посетовала, что старший сын очень редко ее навещает. Спросила о госпоже Рупе Мере, которая собиралась назавтра прийти в Прем-Нивас, и поинтересовалась, нет ли сейчас, случайно, в городе кого-то из ее братьев. Савита, слегка озадаченная последним вопросом, ответила, что нет. Они с госпожой Капур вышли прогуляться в сад.

Сад выглядел несколько обезвоженным, хотя всего пару дней назад его обильно поливали, но огненное дерево пышно цвело – лепестки были почти алыми, а не красно-оранжевыми, как обычно. В саду Прем-Ниваса все кажется ярче и насыщеннее, подумала Савита. Словно растения понимали, что их госпожа, хоть она и не сказала бы ни слова в упрек, была бы расстроенна, не постарайся они вовсю.

Старший садовник Гаджрадж и госпожа Капур вот уже несколько дней пребывали в контрах. Они договорились о том, какие черенки размножать, какие сорта отбирать для сбора семян, какие кусты обрезать и когда пересаживать маленькие хризантемы в большие горшки. Но с тех пор как начали готовить почву для посева новых газонов, между ними возникло, по-видимому, непримиримое различие во взглядах.

В этом году ради эксперимента госпожа Капур предложила не выравнивать часть лужайки перед посевом. Мали[178]178
   Мали – садовник (хинди).


[Закрыть] это показалось верхом эксцентричности, которая совершенно не вязалась с обычными указаниями госпожи Капур. Он стенал, что будет невозможно полить лужайку как следует, что станет крайне трудно ее косить, что после муссонов и зимних дождей там будут стоять грязные лужи, что в саду заведется уйма водяных цапель, поедающих водяных жуков и других насекомых, и что жюри Цветочной выставки расценит отсутствие ровности как признак отсутствия равновесия – с эстетической точки зрения, разумеется.

Госпожа Капур возразила, что она всего-то предложила не выравнивать боковую лужайку, а не центральную и что она предполагает лишь легкую неровность, что мали может поливать пригорок из шланга, что с той частью лужайки, которую не сможет выкосить неповоротливая газонокосилка, которую таскает невозмутимый белый вол Управления общественных работ, легко справится легкая иностранная газонокосилка, которую она позаимствует у друзей. Что жюри Цветочной выставки взглянет на сад один раз в феврале, а ее глаз он будет радовать круглый год, что ровность не имеет ничего общего с равновесием и что, в конце концов, именно ради луж и водяных цапель она и затеяла этот эксперимент.

Однажды в конце декабря, через пару месяцев после Савитиной свадьбы, когда харсингар – ночной жасмин – был все еще усыпан медвяными гроздьями, когда уже пышно распустились первые розы, когда зацветали лобулярия морская и гвоздика турецкая, когда те клумбы с перистыми листьями живокости, которые куропатки не сожрали почти до корня, изо всех сил старались восстановиться перед высокими рядами столь же перистой, но неумолимой космеи, грянул ужасный ливень, смывающий все на своем пути. Было пасмурно, ветрено, холодно, и почти два дня солнце не проглядывало из-за туч, но сад заполонили птицы: водяные цапли, куропатки, майны, маленькие нахохленные кустарницы болтливыми стайками по семь-восемь штук, удоды и попугаи, цветовое сочетание которых напоминало ей флаг ИНК, пара ярких чибисов и пара стервятников, летающих с толстыми веточками в клювах к дереву ним. Но больше всего ее восхитили три пухлые, взъерошенные цапли, которые почти совершенно неподвижно стояли, каждая в своем отдельном прудике, глядя на воду и с минуту обдумывая каждый осторожный шаг, и были всецело довольны хлябями вокруг. Но на ровной лужайке прудики быстро высохли, едва только выглянуло солнце. Госпоже Капур хотелось приветить еще несколько водяных цапель у себя на лужайке, и она не желала полагаться на волю случая.

Все это она объяснила своей невестке, слегка задыхаясь во время разговора, потому что у нее была аллергия на цветы нима. Савита подумала, что и сама госпожа Капур отдаленно напоминает водяную цаплю. Тусклая, землисто-бурая, приземистая, в отличие от прочих представителей вида лишенная элегантности, нахохленная, но чуткая и бесконечно терпеливая, она была способна внезапно взмахнуть сверкающим белым крылом и взлететь в небо. Савиту развеселило собственное сравнение, и она улыбнулась. Но госпожа Капур, хоть и улыбнулась в ответ, не стала выяснять, чему так радуется ее невестка.

Она совершенно не похожа на ма, думала Савита, когда они рядом шли вглубь сада. Она видела сходство между госпожой Капур и Праном и явное физическое сходство между нею и более живой по характеру Виной. Но то, что она умудрилась произвести на свет такого сына, как Ман, для Савиты было поразительно и забавно в одно и то же время.

3.17

На следующее утро госпожа Рупа Мера, старая госпожа Тандон и госпожа Капур встретились в Прем-Нивасе, чтобы пообщаться. Вполне понятно, почему госпожа Капур выступила в роли хозяйки. Она была самдхин – свекровь и теща одновременно – для детей обеих женщин, связующее звено между ними. К тому же только у нее муж был все еще жив, и только она все еще была хозяйкой в собственном доме. Госпожа Рупа Мера обожала любые компании, а эта была для нее идеальной. Сперва они выпили чаю с лепешками матхри с маринованным манго, которые госпожа Капур собственноручно приготовила. Обе гостьи объявили, что все очень вкусно. Рецепт маринада был изучен во всех подробностях и сравнен с семью или восемью другими рецептами. Что касается матхри, госпожа Рупа Мера сказала следующее:

– Они именно такие, как надо: хрустящие и рассыпчатые, но в то же время не расползаются.

– Жаль, что мне много нельзя из-за несварения, – сказала старая госпожа Тандон, подкладывая себе добавки.

– Что нам поделать на старости лет… – сочувственно сказала госпожа Рупа Мера. Ей было чуть больше сорока, но она любила воображать себя старой в компании старушек. К тому же, вдовея вот уже много лет, она чувствовала, что отчасти может разделить опыт старших подруг.

Далее разговор продолжился на хинди с окказиональным вкраплением английских слов. Например, госпожа Капур, говоря о своем муже, часто называла его «министр-сахиб». На хинди она иногда даже именовала его «отец Прана». Называть супруга по имени казалось немыслимым. Даже «мой муж» для нее было неприемлемо, зато «мой этот» – вполне.

Они сравнили цены на овощи с теми, что были в это же время в прошлом году. Министр-сахиб больше заботился о формулировке в своих законопроектах, чем о еде, но порой бывал очень недоволен, когда она оказывалась недосоленной, или пересоленной, или слишком пряной. Он особенно любил карелу – горький огурец, – и чем горше, тем лучше. Госпожа Рупа Мера испытывала родственные чувства к старой госпоже Тандон. Для тех, кто считает, что каждый пассажир железнодорожного вагона существует для того, чтобы быть вовлеченным в нети знакомств, одна самдхин другой самдхин – сестра по духу. Обе они давно овдовели, и у обеих были довольно непростые невестки.

Госпожа Рупа Мера жаловалась на Минакши. Она уже поведала им о медали, так бессердечно расплавленной. Но само собой, старая госпожа Тандон не могла пожаловаться на Вину и ее увлечение безбожной музыкой в присутствии ее матери – госпожи Капур.

Обсудили и внуков: и Бхаскара, и Апарну, и еще не рожденное дитя Савиты.

Затем разговор устремился в иное русло.

– Можем ли мы что-то устроить на Рамнавами? Может, министр-сахиб изменит свое решение? – спросила старая госпожа Тандон, пожалуй наиболее истово верующая из всех троих.

– Уфф! Он ужасно упрям – вот и все, что я могу сказать, – ответила госпожа Капур. – И сейчас он под таким давлением, что выходит из себя по малейшему поводу, что бы я ни сказала. У меня частые боли последнее время, но я о них не думаю, так волнуюсь о нем. – Она улыбнулась. – Признаюсь вам честно, – продолжила она спокойным голосом. – Я вообще боюсь ему что-либо говорить. Я сказала: «Ладно, если ты не хочешь, чтобы декламировали „Рамачаритаманасу“ целиком, позволь нам хотя бы пригласить священника, чтобы прочел часть поэмы, может быть, только „Сундара Канда“»[179]179
   «Сундара Канда» – пятая книга «Рамаяны», «Прекрасная книга» об острове Ланка – царстве демона Раваны, похитителя Ситы, супруги Рамы; «Рамаяна» («Путешествие Рамы», санскр.) – древнеиндийский эпос, автором которого в традиции индуизма принято считать легендарного мудреца Вальмики.


[Закрыть]. И все, что он мне на это ответил: «Вы, женщины, сожжете этот город дотла. Делайте что хотите!» – и гордо удалился.

Госпожа Рупа Мера и старая госпожа Тандон сочувственно заохали.

– Потом он все вышагивал туда-сюда по саду на жаре, которая не на пользу ни ему, ни растениям. Я сказала ему, что он мог бы пригласить из Варанаси будущих тестя и тещу Мана разделить с нами праздник. Они тоже обожают декламации. Это поможет упрочить связи. Ман становится таким… – она поискала подходящее слово, – таким неуправляемым в последнее время… – Она замолчала, явно расстроенная. Сплетни о Мане и Саиде-бай уже расползались по Брахмпуру.

– И что он ответил? – увлеченно спросила госпожа Рупа Мера.

– Просто отмахнулся от меня. «Все эти заговоры да планы!» – говорит.

Старая госпожа Тандон покачала головой:

– Когда сынок Заиди сдал экзамен для поступления на госслужбу, его жена устроила чтения всего Корана у себя в доме: пришли тридцать женщин и каждая читала по одной… как же они называются?.. паре, да, пары. – Казалось, ей неприятно произносить это слово.

– Неужели? – воскликнула госпожа Рупа Мера, потрясенная такой несправедливостью. – Может, стоит мне поговорить с министром-сахибом? – Она смутно чувствовала, что разговор мог бы помочь.

– Нет-нет-нет… – сказала госпожа Капур, боясь даже представить, что будет, если столкнутся две такие недюжинные воли. – Он только наговорит всякого. Однажды я заикнулась было, так он мне сказал даже: «Если тебе это так нужно, ступай к своему другу – министру внутренних дел, он поддерживает подобного рода шалости». После такого я вообще боялась и словом заикнуться.

Вместе они оплакивали общий упадок истинного благочестия.

Старая госпожа Тандон сказала:

– Нынче все ходят на большие службы в храмы – ради пения, бхаджан, декламации, проповедей, пуджи[180]180
   Пуджа (почитание, поклонение, санскр.) – у индусов поклонение божеству, сопровождаемое различными церемониями и жертвами, а также уважение, оказываемое высшим. Церемонии в честь какого-нибудь божества продолжаются иногда, сменяя друг друга, несколько дней, которые все также называются пуджей.


[Закрыть], – но в домах никто не проводит должных церемоний.

– Это правда, – согласились две другие женщины.

Старая госпожа Тандон продолжила:

– Ну, хоть мы с соседями собираемся через шесть месяцев поставить «Рамлилу»[181]181
   «Рамлила» – мистериальная народная драма северной Индии, связанная с культом Рамы. Ее появлению способствовала деятельность Нараянадаса, последователя Тулсидаса. Центр представлений «Рамлилы» – Варанаси. В этом коллективном религиозном действе участвуют все жители деревни или городского района, и заканчивается оно церемонией сожжения трех гигантских чучел демонов, символизирующей победу Рамы над врагами.


[Закрыть]. Бхарскар слишком юн для одной из главных ролей, но сыграть обезьяну-воина он точно сможет.

– Лата раньше очень любила обезьян, – задумчиво сказала госпожа Рупа Мера.

Старая госпожа Тандон и госпожа Капур переглянулись.

Госпожа Рупа Мера вырвалась из забытья и посмотрела на собеседниц.

– Что такое? В чем дело? – спросила она.

– Перед вашим приходом мы как раз обсуждали… ну, понимаете, что-то в этом роде, – успокаивающе сказала старая госпожа Тандон.

– Что-то насчет Латы? – спросила госпожа Рупа Мера, прочитывая ее интонацию так же точно, как до этого прочитала взгляд.

Две женщины посмотрели друг на друга и серьезно кивнули.

– Скажите, скажите мне скорее, – вскинулась госпожа Рупа Мера.

– Видите ли, дело в том, – мягко сказала госпожа Капур, – пожалуйста, смотрите в оба за своей дочкой, потому что кое-кто видел, как она вчера утром прогуливалась с юношей по берегу Ганга возле дхоби-гхата.

– Что за юноша?

– Этого я не знаю. Но они шли, держась за руки.

– Кто их видел?

– С чего бы мне скрывать от вас? – сказала доброжелательно госпожа Капур. – Это зять моего брата Автара. Он узнал Лату, но юноша был ему незнаком. Я сказала ему, что это, наверное, один из ваших сыновей, но от Савиты я узнала, что они в Калькутте.

Нос госпожи Рупы Меры начал краснеть от расстройства и стыда. Две слезы покатились по щекам, и она полезла в свою вместительную сумку за вышитым носовым платком.

– Вчера утром? – переспросила она дрожащим голосом.

Она попыталась вспомнить, что Лата говорила о том, где она была. Вот что случается, когда ты доверяешь своим детям, когда разрешаешь им гулять, бродить где вздумается. Опасность подстерегает повсюду.

– Так он сказал, – мягко ответила госпожа Капур. – Выпейте чаю. Не стоит так тревожиться. Это современные любовные фильмы нынче так действуют на девочек, но Лата хорошая девушка. Просто поговорите с ней.

Но госпожа Рупа Мера встревожилась не на шутку, одним глотком допила чай, даже сахару в него добавив по ошибке, и ушла домой так скоро, как только позволили приличия.

3.18

Запыхавшись, госпожа Рупа Мера зашла в дом. Она рыдала в тонге. Тонга-валла, взволнованный тем, что прилично одетая дама может так открыто плакать, всю дорогу вел непрерывный монолог, пытаясь делать вид, что он этого не замечает, но она насквозь промочила не только свой вышитый носовой платок, но и запасной.

– О, моя дочь! – говорила она. – Доченька моя…

– Да, мама? – сказала Савита. Она была потрясена, увидев, что лицо матери залито слезами.

– Не ты, – произнесла госпожа Рупа Мера. – Где эта бесстыжая Лата?

Савита почувствовала: мать что-то узнала. Но что? И как много? Она инстинктивно двинулась к ней, чтобы успокоить.

– Ма, присядь, успокойся, выпей чаю, – сказала Савита.

Она под руку провела госпожу Рупу Меру, которая казалась очень рассеянной, и усадила в ее любимое кресло.

– Чаю! Чаю! Да побольше! – с упорным страданием сказала госпожа Рупа Мера. Савита вышла и велела Матину принести им чаю.

– Где она? Что со всеми нами будет? Кто теперь на ней женится?

– Ма, не драматизируй так, – успокаивающе сказала Савита. – Это пройдет.

– Так ты знала! Ты все знала и не рассказала мне! И мне пришлось узнать это от чужих людей!

Новое предательство вызвало новый поток рыданий. Савита сжала плечи матери и протянула ей другой платок. Через несколько минут она сказала:

– Не плачь, мама, не плачь. Что ты слышала?

– Ох, моя бедная Лата! Он хоть из хорошей семьи? Я так и знала, я чувствовала – что-то происходит. О боже! Что сказал бы ее отец, будь он жив? Ох, моя дочь!

– Ма, его отец преподает математику в университете. Он порядочный мальчик. И Лата разумная девушка.

Матин принес чай, с почтительным интересом созерцая эту сцену, и вернулся на кухню. Через несколько мгновений зашла Лата. Она взяла книгу в рощу баньяна и сидела там некоторое время безмятежно, погрузившись в Вудхауза и свои собственные зачарованные мысли. Еще два дня, еще день – и она снова увидит Кабира.

Она была не готова к развернувшейся перед ней сцене и застыла в дверях.

– Где ты была, юная леди? – требовательно спросила госпожа Рупа Мера. Ее голос дрожал от гнева.

– На прогулке, – вздрогнула девушка.

– На прогулке? Прогулке?! – Голос госпожи Рупы Меры взлетел на крещендо. – Я тебе покажу прогулку!

Рот Латы раскрылся, и она взглянула на Савиту. Савита покачала головой и чуть помахала рукой, словно желая сказать, что это не она ее выдала.

– Кто он? – спросила госпожа Рупа Мера. – Иди сюда. Немедленно иди сюда.

Лата взглянула на Савиту. Савита кивнула.

– Просто друг, – сказала Лата, приблизившись к матери.

– Просто друг! Друг! И друзья держатся за руки? Это так я тебя воспитывала? Всех вас… и это ли…

– Ма, присядь, – сказала Савита, когда госпожа Рупа Мера почти поднялась с кресла.

– Кто сказал тебе? – спросила Лата. – Тайджи Хемы?

– Тайджи Хемы? Тайджи Хемы?! Она тоже замешана в этом? – воскликнула госпожа Рупа Мера с новым возмущением. – Она позволяет своим девицам бегать повсюду по вечерам с цветами в волосах. Кто мне сказал? Гнусная девчонка еще спрашивает, кто мне сказал! Мне никто ничего не рассказал! Об этом говорят во всем городе, и все об этом знают! Все думали, что ты хорошая девочка с безупречной репутацией, а теперь слишком поздно! Слишком поздно! – всхлипнула она.

– Ма, ты всегда говоришь, что Малати – хорошая девушка, – сказала Лата в свою защиту. – И у нее есть такие друзья – ты знаешь это, и все это знают.

– Успокойся! Не отвечай мне! Я отхлещу тебя по щекам! Будешь знать, как бесстыдно сидеть рядом с дхоби-гхатом и развлекаться!

– Но Малати…

– Малати, Малати! Я о тебе говорю, а не о Малати! Изучать медицину и резать лягушек… – Голос госпожи Рупы Мера вновь повысился. – Ты хочешь быть на нее похожей? И ты солгала своей матери! Я больше никогда не выпущу тебя на прогулку! Ты останешься в этом доме, слышишь? Ты слышишь?! – поднялась госпожа Рупа Мера.

– Да, мама, – сказала Лата, с уколом стыда вспомнив, что солгала матери, чтобы встретиться с Кабиром. Очарование развеялось, она чувствовала себя несчастной и встревоженной.

– Как его зовут?

– Кабир, – сказала Лата, побледнев.

– Кабир, а фамилия?

Лата промолчала, ничего не ответив. Слеза скатилась по ее щеке. Но госпожа Рупа Мера не была настроена на сочувствие. Что еще за дурацкие слезы? Она схватила Лату за ухо и скрутила его. Лата ахнула.

– У него есть имя, не так ли? Кто он – Кабир Лал, Кабир Мера – или кто? Ты что, ждешь, пока остынет чай, или у тебя из головы вылетело?

Лата закрыла глаза.

– Кабир Дуррани, – сказала она в ожидании того, как рухнет дом. Три смертоносных слога сделали свое дело.

Госпожа Рупа Мера схватилась за сердце, открыв рот в безмолвном ужасе, невидящим взглядом окинула комнату и села. Савита немедленно бросилась к ней. Ее собственное сердце билось слишком быстро. Госпожа Рупа Мера ухватилась за последнюю хлипкую надежду.

– Он парс? – слабо спросила она, почти умоляя. Мысль была одиозной, но не такой губительной, ужасающей. Но взгляд на лицо Савиты сказал ей всю правду.

– Мусульманин! – сказала госпожа Рупа Мера теперь больше себе, чем кому-то еще. – Чем провинилась я в прошлой жизни, что навлекла такое на свою любимую дочь?

Савита стояла рядом с матерью, держа ее за руку. Рука госпожи Рупы Меры безвольно замерла, когда она смотрела перед собой. Внезапно она заметила нежную выпуклость живота Савиты, и ей на ум пришли новые ужасы. Она снова поднялась.

– Никогда, никогда, никогда! – сказала она.

К этому моменту Лата, воскресив в памяти образ Кабира, снова собралась с силами. Она открыла глаза. Ее слезы остановились, а на губах завертелся вызов.

– Никогда, никогда, абсолютно нет… грязные, жестокие, беспощадные, распутные…

– Как Талал Кхала? – возразила Лата. – Как дядюшка Шафи? Как наваб-сахиб Байтарский? Как Фироз и Имтиаз?

– Ты хочешь за него замуж? – яростно взревела госпожа Рупа Мера.

– Да! – сказала Лата, отступая и вспыхивая еще большей злостью миг спустя.

– Он женится на тебе… а на следующий год скажет тебе: «Талак, талак, талак»[182]182
   «Талак, талак, талак» – формула начала развода у мусульман.


[Закрыть], и ты окажешься на улице. Ты упрямая, глупая девчонка! Тебе стоит утопиться в луже, чтобы смыть позор!

– Я выйду за него, – сказала Лата непреклонно.

– Я запру тебя. Так же, как когда ты говорила, что хочешь стать монахиней.

Савита попыталась вмешаться.

– Иди в свою комнату! – сказала госпожа Рупа Мера. – Это не пойдет тебе на пользу.

Она указала пальцем. Савита, не привыкшая к тому, чтобы ей приказывали в ее собственном доме, покорно подчинилась.

– Хотела бы я стать монахиней, – сказала Лата. – Я помню, как папа говорил нам, что мы должны следовать за своим сердцем.

– Все еще перечишь? – спросила госпожа Рупа Мера, взбешенная упоминанием о папе. – Я дам тебе две крепкие пощечины.

Она дважды ударила дочь и тут же разрыдалась.

3.19

Подобно большинству представительниц высших индуистских каст ее возраста и происхождения, госпожа Рупа Мера не слишком-то была настроена против мусульман. Как некстати указала Лата, у нее даже были друзья-мусульмане, хоть почти все они не слишком усердствовали в своей вере. Впрочем, наваб-сахиб, пожалуй, был вполне правоверным, но его госпожа Рупа Мера считала скорее просто знакомым. Чем больше госпожа Рупа Мера думала, тем больше она волновалась. Даже выйти замуж за индуса, не являющегося кхатри, уже немалая беда. Но это было просто невыразимо. Одно дело – общаться с мусульманами, и совсем другое – допустить даже в мыслях загрязнение крови и принесение дочери в жертву. И к кому она могла обратиться в столь поздний час?

Когда Пран вернулся домой на обед и услышал историю, он мягко предложил познакомиться с юношей. У госпожи Рупы Меры случился еще один приступ истерики. Это было совершенно исключено. Тогда Пран решил держаться подальше от этих бурь и позволить им утихнуть. Он не расстроился, узнав, что Савита скрывала от него секреты своей сестры, и Савита любила его за это еще больше. Она пыталась успокоить мать, утешить Лату и держать их в разных комнатах – хотя бы днем.

Лата оглядела спальню и задалась вопросом: что она делает в этом доме с матерью, когда ее сердце находилось в совсем другом месте, где угодно, но не здесь – в лодке, на поле для крикета, на концерте, в баньяновой роще, в домике на холмах, в замке Бландингс… Где угодно, только бы с Кабиром. Несмотря на все случившееся, она встретится с ним завтра, как и планировала. Она сказала себе снова и снова, что путь к настоящей любви никогда не был гладким.

Госпожа Рупа Мера написала письмо Аруну в Калькутту. Ее слезы капали на бланк письма и размазали чернила.

Она добавила: «P. S. Мои слезы упали на это письмо, но что поделать? Мое сердце разбито, и лишь Бог укажет путь истинный, и Его воля будет исполнена».

Поскольку почтовые расходы только что увеличились, ей пришлось приклеить дополнительную марку.

В еще большом расстройстве она пошла к отцу. Это был унизительный визит. Ей пришлось вынести его вспыльчивость, чтобы получить совет. Ее отец, может, и женился на неотесанной женщине вдвое моложе его, но это был просто Небом благословенный брак в сравнении с тем, что угрожало Лате.

Как и ожидалось, доктор Кишен Чанд Сет в присутствии ужасной Парвати резко упрекнул госпожу Рупу Меру и объявил ей, что она бесполезная мать. Но затем он добавил, что в нынешние времена все кажутся безмозглыми. Буквально на прошлой неделе он сказал пациенту, которого осматривал в больнице: «Глупый ты человек! Ты умрешь в течение десяти – пятнадцати дней. Выбрасывай деньги на операцию, если хочешь, она только быстрее тебя убьет».

Глупый пациент очень расстроился. Было совершенно ясно, что в наши дни никто не знает, как давать или принимать советы. И никто не мог дисциплинировать своих детей, отчего и возникали все проблемы мира.

– Взгляни на Махеша Капура! – добавил он с удовольствием.

Госпожа Рупа Мера кивнула.

– А ты еще хуже.

Госпожа Рупа Мера всхлипнула.

– Ты испортила старшего, – усмехнулся он, вспомнив прогулку Аруна в его машине. – А теперь ты испортила и младшую, и тебе остается винить только себя. И ты приходишь ко мне за советом, когда уже слишком поздно.

Его дочь молчала.

– И твои любимые Чаттерджи такие же, – с удовольствием добавил он. – Я слышал кое от кого из Калькутты, что они совершенно не контролируют своих детей. Нет! – Эта мысль подала ему идею. Госпожа Рупа Мера сейчас, к его вящему удовлетворению, плакала, так что он дал ей несколько советов и велел действовать незамедлительно.

Госпожа Рупа Мера пошла домой, взяла денег и направилась прямиком на железнодорожный вокзал Брахмпура. Она купила два билета в Калькутту на завтрашний вечерний поезд. Вместо письма она отправила Аруну телеграмму. Савита пыталась отговорить мать, но безуспешно.

– По крайней мере дождитесь начала мая, пока станут известны результаты экзаменов, – просила она. – Лата будет волноваться о них.

Госпожа Рупа Мера сказала Савите, что результаты экзаменов ничего не значат, если характер девушки испорчен, и что результаты эти можно переслать по почте. Она знала, что Лата еще как будет беспокоиться. Затем госпожа Рупа Мера сказала, что любые сцены между нею и Латой должны происходить в другом месте, не касаясь ушей Савиты. Савита беременна и должна сохранять спокойствие.

– Спокойствие, – с силой повторила госпожа Рупа Мера.

Что касается Латы, то она ничего не сказала матери, лишь молча сжала губы, когда ей велели собрать вещи в дорогу.

– Мы едем в Калькутту завтра вечером, поездом в шесть двадцать две – и точка. Даже не смей мне ничего говорить, – сказала госпожа Рупа Мера.

Лата ничего и не говорила. Она отказалась демонстрировать матери свои эмоции. Она аккуратно упаковала вещи. Она даже съела что-то за ужином. Образ Кабира составлял ей компанию.

После ужина она сидела на крыше и думала. Укладываясь спать, она не пожелала спокойной ночи госпоже Рупе Мере, которая бессонно лежала в соседней постели. Госпожа Рупа Мера была убита горем, но Лата не испытывала сострадания. Она довольно быстро заснула, и ей, среди прочего, приснился прачкин осел с лицом доктора Махиджани, сжевавший черную сумку госпожи Рупы Меры и все ее серебряные звездочки.

3.20

Она проснулась отдохнувшей. Было еще темно. С Кабиром они договорились встретиться в шесть. Она пошла в ванную, заперла ее изнутри, затем соскользнула по стене в сад. Она не решилась взять с собой свитер, чтобы мать ничего не заподозрила. Во всяком случае, было не слишком холодно. Но она дрожала. Она спустилась к грязевым скалам, затем пошла по тропинке. Кабир ждал ее, сидя на том же самом корне в баньяновой роще. Он встал, когда услышал ее приближение. Его волосы были растрепаны, он выглядел сонным. Он даже зевнул, когда она подошла к нему. В свете восходящего солнца его лицо выглядело даже красивее, чем когда он, запрокинув голову, смеялся на поле для крикета.

Она казалась ему очень напряженной и взволнованной, но не несчастной. Они поцеловались. Тогда Кабир сказал:

– Доброе утро!

– Доброе утро.

– Тебе хорошо спалось?

– Хорошо, спасибо, – ответила Лата. – Мне приснился осел.

– Ох, не я?

– Нет.

– А я не помню, что мне снилось, – сказал Кабир. – Но это была беспокойная ночка.

– Я люблю поспать, – сказала Лата. – Могу спать по девять-десять часов в сутки.

– Ох… тебе не холодно? Надень-ка вот это. – Кабир стянул свой свитер.

– Я очень тосковала… так хотела тебя увидеть, – сказала Лата.

– Лата? – спросил Кабир. – Что тебя расстроило?

Ее глаза были необычайно яркими.

– Ничего, – сказала Лата, сдерживая слезы. – Я не знаю, когда увижу тебя снова.

– Что случилось?

– Сегодня вечером я уезжаю в Калькутту. Моя мама узнала о нас. Когда она услышала твою фамилию, то закатила истерику – я уже рассказывала тебе, какая у меня семья.

Кабир сел на корень и сказал:

– Ох, нет.

Лата тоже присела.

– Ты все еще любишь меня? – спросила она через некоторое время.

– Все еще? – горько рассмеялся Кабир. – Что ты имеешь в виду?

– Помнишь, как ты в прошлый раз сказал, что мы любим друг друга и что это все, что имеет значение?

– Да, – сказал Кабир. – Так и есть.

– Давай сбежим…

– Сбежим, – грустно сказал Кабир. – Куда?

– Куда угодно – в горы – вообще куда угодно, правда.

– И все бросить?

– Да, бросить. Мне плевать. Я даже кое-что собрала.

Этот намек на практичность не встревожил его, но заставил улыбнуться. Он сказал:

– Лата, если мы сбежим, у нас не будет шансов. Давай подождем и посмотрим, как будут продвигаться дела? Мы заставим их сложиться так, как нам нужно.

– Я думала, ты живешь от одной нашей встречи до другой.

Кабир обнял ее:

– Живу. Но мы не можем решить все и сразу. Я не хочу разочаровывать тебя, но…

– Но разочаровываешь. Как долго нам придется ждать?

– Думаю, два года. Сперва я должен получить диплом. После этого я собираюсь подать заявку на поступление в Кембридж или, может быть, сдать экзамен в индийскую дипломатическую службу.

– Ах! – Это был тихий крик от почти физической боли.