Текст книги "Достойный жених. Книга 2"

12.25

Доктор Кишен Чанд Сет забронировал два столика в малом бридж-зале клуба «Сабзипор». Замечая в журнале записи его имя, никто не отваживался бронировать оставшиеся столики. Библиотекарь, ежедневно просматривавший журнал (зал для игры в бридж находился рядом с библиотекой), тяжко вздохнул, увидев в нем имя прославленного радиолога: этим днем о спокойствии можно забыть, а если Сет со товарищи изволят засидеться, то и вечером тоже.

Доктор Кишен Чанд Сет устроился напротив тигровой шкуры, висевшей на стене головой вниз. Тигр украшал эту комнату испокон веков, хотя никто не знал, какое отношение шкура имеет к бриджу. На оставшихся стенах висели гравюры с изображением оксфордских колледжей – включая тот, во дворе которого на вершине колонны красовался пеликан[91]91
   Имеется в виду колледж Корпус-Кристи. В этом колледже изучал философию, политику и экономику Викрам Сет.


[Закрыть]. По четырем углам квадратной комнаты стояли четыре крытых зеленым сукном стола и шестнадцать стульев с твердой спинкой. Больше из мебели здесь ничего не было, – если б не тигровая шкура на стене, обстановка клуба поражала бы аскетичностью. Единственное окно выходило на гравийный подъездной дворик и лужайку с белыми плетеными стульями, где в хорошую погоду члены клуба и их гости устраивались в тенечке пить коктейли. Далеко позади расстилалась Ганга.

Еще семь человек пришли сегодня поиграть в бридж с доктором Кишеном Чандом Сетом: его жена Парвати в необычайно безвкусном сари с узором из роз; бывший министр по налогам и сборам Махеш Капур, с которым доктор Сет породнился через внучку и, кажется (если Сету не изменяла память), состоял в добрых отношениях; генеральный адвокат господин Шастри; наваб-сахиб Байтара; профессор и госпожа О. П. Мишра; и, наконец, доктор Дуррани. В общей сложности получилось шесть мужчин и две женщины.

Идеальный послеполуденный бридж в представлении доктора Кишена Чанда Сета выглядел так: яростная, беспощадная игра в сочетании с продолжительной беседой. Увлекательная беседа, на его взгляд, представляла собой череду небольших потрясений и взрывов.

В минуты подлинного восторга он позволял себе громко хохотнуть. И именно таким хохотком он предварил свою следующую реплику:

– Две пики. Хм-хм-хм-м, министр – экс-министр, если точнее, – смотрю, с заявкой вы не торопитесь, как не торопились и с решением об отставке.

Махеш Капур сосредоточенно нахмурил лоб:

– Что? Я пас.

– И с отменой системы заминдари он тоже не спешил, верно, наваб-сахиб? Он вообще никогда не спешит, – надеюсь, ваши земли тоже приберет к рукам небыстро. Но уж вы-то могли бы играть порезвее.

Наваб-сахиб, немного растерявшись, произнес:

– Три червы.

– Ах да, я забыл, – сказал доктор Кишен Чанд Сет, поворачиваясь влево. – Вас это больше не касается. А кто же займется отчуждением земель, интересно? Агарвал? Теперь он у нас министр внутренних дел и министр по налогам и сборам в одном лице – сдюжит ли?

Господин Махеш Капур слегка расправил плечи и чуть крепче стиснул в руке карты, но промолчал. Хотелось напомнить Сету, что именно Л. Н. Агарвал распорядился реквизировать личные автомобили населения для транспортировки раненых, но он придержал язык.

– Нет, э-э, я пас, – сказал доктор Дуррани.

Доктор Кишен Чанд Сет, увидев, что три его попытки разжечь спор потерпели крах, предпринял четвертую:

– Такую должность можно доверить только человеку ответственному, а кто в кабинете способен помериться компетентностью с Агарвалом? Хм, какую же мне сделать заявку? Какую сделать заявку? Три пики. Хорошо. Должен сказать, что Агарвал молодец, отличный урок студентам преподал. В мое время студенты-медики зубрили анатомию, а не пытались попасть кадаврами в морг. Три пики. Ну, ваша заявка, Капур-сахиб?

Махеш Капур взглянул через стол на своего партнера и вспомнил о студенте, который помог ему вернуть внука. Доктору Дуррани тоже нелегко давалось молчание. Наконец он не выдержал:

– Так вы… э-э… стало быть, считаете, что полиция… э-э… не зря пустила в ход латхи? – спросил он, прищурившись. В его голосе звучало легкое неодобрение – на большее он был попросту не способен. Даже когда жена попыталась уничтожить изрядную часть его научного труда по математике, работы всей его жизни, он выказал недовольство в самой мягкой словесной форме.

– Конечно считаю! А как иначе! – восторженно вскричал доктор Кишен Чанд Сет. – «Из жалости он должен быть жесток!»[92]92
   У. Шекспир. Гамлет, принц Датский. Акт III, сцена 4. Перев. М. Лозинского.


[Закрыть] Это как скальпель хирурга! Мы, врачи, осознаем это еще в юности. Но вы ведь и сам доктор. Доктор наук. Пока не профессор, но, несомненно, скоро им станете. Спросите профессора Мишру, на какие жертвы приходится идти, чтобы достичь подобных высот.

Таким образом доктор Кишен Чанд Сет опутал оба стола паутиной отвлекающей болтовни. Сам он играл превосходно – возникший переполох служил ему отличным стимулом. Большинство присутствующих были хорошо с ним знакомы и старались не поддаваться на провокации, но остальных игроков, что пытались играть в бридж в той же комнате, так и подмывало бы написать жалобу в правление клуба, не будь сам доктор Сет его членом.

Когда доктор Кишен Чанд Сет увидел стол, оказалось, что фита не было. По итогам сдачи они с навабом сахибом сели без одной, и доктор Сет накинулся на партнера:

– Боже, наваб-сахиб, как можно было заявить три червы с такой слабой картой? У нас не было шансов взять девять взяток!

– У вас могли быть червы.

Доктор Кишен Чанд Сет вспыхнул от злости:

– Если бы у меня были червы, партнер, я бы назвал их раньше! – Он практически перешел на крик: – Раз у вас не было пик, стоило закрыть… торговлю. Вот что бывает, когда забываешь о религии и садишься играть в карты с неверными.

Наваб-сахиб пообещал себе, как обещал уже не раз, что больше никогда не сядет играть в бридж с доктором Кишеном Чандом Сетом.

– Ну-ну, Киши, – попыталась угомонить мужа Парвати, косясь на него из-за соседнего столика.

– Прошу прощения, прошу прощения… – опомнился доктор Кишен Чанд Сет. – Так… ну, чей черед сдавать? Ах да, напитки. Кто что будет пить? – Он с щелчком выдвинул из стола небольшую полку с пепельницей и подставкой для стакана. – Сперва дамы. Что предпочитают дамы? Джин?

Госпожа О. П. Мишра в ужасе посмотрела на мужа. Парвати Сет, перехватив ее взгляд, весьма резким тоном осадила супруга:

– Киши!

На несколько минут Киши удалось приструнить. Он разглядывал карты, тигра на стене и потягивал виски (когда официант принес бутылку). Обычно он ограничивался чаем и нимбу-пани, но сегодня закатил истерику – как это ему нельзя пить виски во время бриджа! – и Парвати решила не тратить силы на заведомо безнадежный бой. Загвоздка состояла в том, что виски всегда непредсказуемо влияло на ее мужа: он мог разомлеть, а мог и озвереть. Плотских желаний виски в нем не будило, и, в отличие от многих мужчин, он крайне редко делался сентиментален – подобным образом на него действовало лишь кино.

Доктор Кишен Чанд Сет с нетерпением ждал начала фильма, который сегодня показывали в клубе: то была картина с Чарли Чаплином, если ему не изменяла память. Его внучка Савита очень хотела ее посмотреть и, вопреки советам мужа и матери, все-таки воспользовалась дедушкиным членством в клубе. Пран с госпожой Рупой Мерой по понятным причинам настояли на том, чтобы ее сопровождать. Однако доктор Сет до сих пор не видел их среди отдыхающих на лужайке, хотя прошел час, а бриджисты уже начали второй роббер и вздорили в тринадцатый раз.

– Позвольте с вами не согласиться, – горячился доктор Дуррани. – Все-таки умение оценить вероятность того или иного расклада – залог успеха…

– Залог, как же! Все это чушь собачья! – оборвал его доктор Кишен Чанд Сет. – Хорошая игра в бридж строится на элементарной дедукции, на логике, а не оценке вероятностей. Приведу простой пример. – Доктор Кишен Чанд Сет любил в спорах оперировать не фактами, а примерами. – Как раз неделю назад со мной произошел один случай. Это ведь было неделю назад, да, дорогая?

– Да, дорогой, – отвечала Парвати. Она хорошо запомнила ту игру, потому как триумф супруга обеспечил их темой для вечерних разговоров на всю неделю.

– Я разыгрывал и в начале сдачи решил разобраться с трефами. У меня их было пять, на столе две, противник справа убил козырем.

– То была женщина, Киши.

– Ну да, да, женщина!.. – недовольно, насколько хватило смелости, пробурчал доктор Кишен Чанд Сет. – Выходило, что у игрока слева должна быть шестерка треф, точнее, пятерка после этой взятки. Позже в игре мне стало очевидно, что у него не может быть больше двух червей; в торговле он называл пику, и я решил, что у него должно быть не меньше четырех пик, соответственно, места для других мастей просто не оставалось.

– А это не Рупа, дорогой? – вдруг перебила его Парвати. Она слышала эту историю столько раз, что забыла выслушать ее с должным замиранием сердца.

Жестокая непрошеная реплика супруги совершенно выбила доктора Кишена Чанда Сета из колеи.

– Да, да, это Рупа. Рупа или не Рупа, какая разница! – вскричал он, выкидывая из головы мысли о дочери. – Так вот, у меня были червовые туз, король и валет. Я сыграл сперва тузом, затем королем. Как я и предположил, дама упала. – Он умолк, смакуя приятное воспоминание. – Все говорили, что я просто везунчик, что шансы на другой расклад были невелики… Нет и нет! Везение – чушь! Шансы – ерунда! Я просто держал ухо востро – а главное, включил мозг! Лично я – за дедукцию! – Поскольку это прозвучало как тост, он сделал большой глоток виски.

Доктора Дуррани приведенный пример не убедил.

За вторым столиком, хотя доктор Сет иногда умудрялся затягивать в свой водоворот и соседей, было гораздо спокойнее. Господин Шастри, генеральный адвокат, излучал радушие и доброжелательность. Своими произносимыми по слогам репликами он пытался разговорить госпожу О. П. Мишру, дела у которой шли очень неплохо. От этого она как будто нервничала еще сильнее и то и дело украдкой поглядывала на сидевшего напротив мужа. Бридж, в котором торговля велась по большей части при помощи односложных слов, был идеальной игрой для господина Шастри. Он радовался, что сидит за вторым столиком, иначе хозяин вечера непременно втянул бы его в неприятный и неудобный разговор об отчуждении земель и о шансах правительства отстоять закон об отмене системы заминдари в Верховном суде. Он одинаково сочувствовал Махешу Капуру и навабу-сахибу. Доктор Кишен Чанд Сет уже дважды довел Махеша Капура до белого каления – и, судя по всему, третья вспышка гнева была не за горами. Наваб-сахиб вел себя подчеркнуто любезно и холодно: он решил не отвечать даже на самые возмутительные комментарии доктора и не подавать виду, как его задевают постоянные предложения спиртного. Он даже не стал повторять (поскольку доктору Кишену Чанду Сету это было прекрасно известно), что не берет в рот спиртного. Лишь доктору Дуррани удавалось поддерживать рассеянное добродушное несогласие, и это страшно раздражало доктора Кишена Чанда Сета.

Тем временем профессор О. П. Мишра вещал, пытаясь произвести впечатление на Парвати и генерального адвоката:

– Знаете, политики ведь нарочно ставят бездарных людей на важные посты – потому что хотят лучше выглядеть на их фоне и потому что боятся конкуренции, но еще и вот по какой причине: как человек, достойный поста, знает об этом, так и бездарность прекрасно понимает, что поста не заслуживает.

– Ясно, – улыбнулся господин Шастри. – А разве в вашей про-фессии дела обстоят иначе?

– Ну, – ответил профессор Мишра, – всякое бывает, конечно, но в целом – по крайней мере на нашей кафедре – профессорско-преподавательский состав стремится поддерживать высочайшие академические стандарты. Если сотрудник – сын известного человека, это еще не дает ему права…

– Что ты там бормочешь, Мишра? – вскричал сидевший за соседним столиком доктор Сет. – Повторите, пожалуйста, я не расслышал – и дражайший Капур-сахиб тоже.

Пожалуй, ничто не доставляло доктору Кишену Чанду Сету такого удовольствия, как прогулки по эмоциональному минному полю, – особенно если на такую прогулку удавалось прихватить с собой еще семерых солдат.

Профессор Мишра любезно поджал губы и сказал:

– Дражайший доктор Сет, знаете, у меня уже из головы вылетело, про что я сейчас чесал языком, – должно быть, обстановка слишком умиротворяющая и расслабляющая. Или ваше превосходное виски размягчило мне не только руки и ноги, но и мозги. Но как удивительно устроен человеческий организм! Кто бы мог подумать, что на четырех хлебцах из аррорута и, положим, одном вареном яйце в день человек способен поставить три пики и сесть без одной, а?

Парвати быстро вмешалась:

– Профессор Мишра, один молодой лектор на днях рассказывал нам о радостях преподавания. Какая это благородная профессия!

– Дорогая моя, – сказал профессор Мишра, – преподавание – неблагодарная работа, и занимаются ею лишь те, кто чувствует, что это их призвание… Пару лет назад меня пригласили на радио, на интереснейшую беседу о преподавании как призвании с адвокатом по имени Дилип Панди, которому я объяснил… или его звали Дипак Панди? – впрочем, не важно. Так вот…

– Дилип, – подсказал генеральный адвокат. – Он, между прочим, умер.

– Неужели? Какая жалость. Словом, я объяснил ему, что учителя делятся на три категории: одних забывают, вторых помнят и ненавидят, а третьих – им повезло больше всех, и я надеюсь, что отношусь к этой категории, – помнят и… – он выдержал паузу, – прощают.

Собственная формулировка ему очень понравилась.

– Конечно, ты относишься к третьей категории, конечно! – закивала его жена.

– Что? – вскричал доктор Кишен Чанд Сет. – Говорите громче, мы вас не слышим! – Он постучал тростью по полу.

К концу второго роббера библиотекарь (к нему уже дважды или трижды подходили с жалобами посетители библиотеки) прислал бриджистам записку. Прочтя ее, доктор Кишен Чанд Сет едва не поднял крик, но Парвати в очередной раз удалось усмирить мужа. Библиотекарь, наглец эдакий, просит его разговаривать потише в зале для бриджа, кипятился Киши. Кем он себя возомнил?! Пора бросить его на растерзание правлению, вот что! Никчемный книжный червь! Нашел себе синекуру и целыми днями только и делает, что дрыхнет между стеллажами…

– Да, дорогой, – сказала Парвати. – Да, я понимаю. Видишь, за нашим столиком все уже доиграли, однако мы разговариваем очень тихо. Почему бы вам не закончить поскорее свой роббер? Тогда мы все вместе выйдем на лужайку подышать воздухом. Фильм начнется через двадцать минут. Жаль, конечно, что в сезон дождей кино показывают только в помещении… Ах да, Пран и Савита уже ждут нас на улице. Кажется, жареный картофель едят. Савита такая огромная! Пожалуй, мы выйдем к ним прямо сейчас, а вы догоняйте.

– Увы, нам пора, – сказал профессор Мишра, поспешно вставая; его жена тоже поднялась.

– Ах, какая жалость! Неужели вы к нам не присоединитесь? – спросила Парвати.

– Нет-нет, столько дел в последнее время… Дома сейчас гости… Вдобавок пришлось учебные программы пересматривать; кому это нужно, непонятно.

Махеш Капур на миг поднял на него глаза и тут же вернулся к своим картам.

– Спасибо, спасибо, – бормотал кит, быстро скрываясь из виду в компании своей прилипалы.

– Как любопытно, – сказала Парвати, поворачиваясь к сидевшим за столом. – Что вы об этом думаете? – спросила она господина Шастри.

– Во-ле-вая лич-ность, – проговорил генеральный адвокат.

Хотя ничего нового он не сказал, по его улыбке всем стало ясно, что господин Шастри – умудренный жизнью человек и предпочитает держать свое мнение при себе.

Парвати начала жалеть, что вышла на улицу без мужа. Во-первых, его не стоило оставлять без присмотра, а во-вторых, ей не хотелось в одиночку встречаться с госпожой Рупой Мерой – неизвестно, как та отреагировала бы на сари с розами. Поэтому Парвати выждала несколько минут, в надежде, что роббер закончится. Он закончился. Пара ее мужа выиграла. Тот не без злорадства подсчитывал очки за сдачу, включая взятку сверху и сто за онёры. Парвати стало легче дышать.

12.26

На лужайке всех сперва познакомили друг с другом. Савита оказалась вовлечена в неспешный обстоятельный разговор с господином Шастри – он показался ей очень интересным человеком и поведал историю одной женщины-адвоката из Высокого суда Брахмпура. Хотя ей приходится постоянно бороться с опасениями и предрассудками клиентов, коллег и судей, она без труда выигрывает уголовные дела и добилась больших успехов на своем поприще.

Пран пожаловался на легкую слабость, но Савита уговорила его в последний раз сходить в кино на Чарли Чаплина перед тем, как она «станет матерью и на все будет смотреть иначе». Их забрали из дома на дедушкином «бьюике», который выглядел слегка потрепанным после транспортировки пострадавших на Пул Меле. Лата отправилась на вечернюю репетицию (которых так боялась госпожа Рупа Мера) – режиссер сказал, что им нужно наверстать часы, пропущенные из-за студенческих волнений.

Савита выглядела счастливой и полной сил. Она с аппетитом уплетала фирменное блюдо клуба: крошечные голи-кебабы[93]93
   Голи-кебабы – традиционное блюдо могольской кухни, фрикадельки из баранины с добавлением нутовой муки, миндаля и абрикосов.


[Закрыть] с «сюрпризом» (в каждом кебабе пряталась изюмина). Чем больше Савита беседовала с господином Шастри, тем сильнее убеждалась, что юриспруденция – это очень интересно.

Пран подошел к невысокому забору, отделявшему лужайку клуба «Сабзипор» от песчаного берега реки, и взглянул на коричневые воды, по которым безмолвно и медленно скользили несколько лодок. Он думал о том, что, подобно его отцу, тоже скоро станет отцом – и вряд ли хорошим. «Я буду слишком волноваться за благополучие и здоровье своего ребенка», – подумал он. Впрочем, постоянное беспокойство Кедарната никак не навредило Бхаскару. Пран с улыбкой подумал о Мане: не только тревожность, но и беспечность бывает чрезмерной. Дышать было трудновато; Пран прислонился к забору и наблюдал за остальными издалека.

Госпожа Рупа Мера вздрогнула, услышав имя доктора Дуррани. Неужели ее отец так хорошо знаком с математиком, что даже позвал его играть в бридж?! Невероятно! Ведь именно к отцу она обратилась за советом, когда грянула беда, и именно он велел ей как можно быстрее увезти Лату из Брахмпура, когда они столкнулись с угрозой в лице Дуррани. Он нарочно не сказал ей, что знает доктора? Или они познакомились недавно?

Доктор Дуррани сидел рядом, чуть подавшись вперед на своем плетеном стуле. Вежливость и любопытство заставили госпожу Рупу Меру проглотить свое потрясение и заговорить с ним. В ответ на ее вопрос доктор Дуррани сказал, что у него двое сыновей.

– Ах да! Один из них спас Бхаскара на Пул Меле, верно? Какая ужасная трагедия! И какой у вас смелый сын. Съешьте еще жареной картошки.

– Да. Кабир. Увы, мне кажется, что острота его мышления несколько… э-э…

– Чья? Кабира?

Доктор Дуррани растерялся:

– Нет! Бхаскара.

– По-вашему, он утратил остроту мышления?

– Да. И это, увы, очень заметно.

Последовала тишина. Затем госпожа Рупа Мера спросила:

– А где он сейчас?

– В постели? – ответил вопросом на вопрос доктор Дуррани.

– Не рановато ему ложиться спать? – озадаченно проговорила госпожа Рупа Мера.

– Как я понимаю, его мать и… э-э… бабушка весьма строги. Его укладывают спать чуть ли не в семь вечера. По совету врачей.

– Ах, мы с вами совсем запутались. Я имела в виду, чем занят ваш сын Кабир? Он принимал участие во всей этой студенческой истории?

– Нет. Только помогал на Пул Меле, после… э-э… прискорбной травмы, которую перенес этот мальчик. – Доктор Дуррани покачал головой и зажмурил глаза. – У моего сына… э-э… другие интересы. В данный момент, например, он на репетиции студенческого театра… э-э… что с вами? Госпожа Мера?

Госпожа Рупа Мера едва не поперхнулась нимбу-пани.

Дабы скрыть свою растерянность, доктор Дуррани сделал вид, что ничего не случилось, и продолжал болтать – нерешительно и с запинками, конечно, – о том о сем. Немного придя в себя, госпожа Рупа Мера обнаружила, что ей участливо и благожелательно рассказывают о лемме Перголези.

– Именно мой труд о данной лемме едва не уничтожила моя, хм, супруга, – говорил он.

– Ох… как? – Госпожа Рупа Мера выдавила первые пришедшие на ум два слога, дабы показать, что по-прежнему следит за разговором.

– Да просто моя жена… э-э… спятила.

– Спятила? – прошептала госпожа Рупа Мера.

– Да, совершенно спятила. Пойдемте, кажется, фильм сейчас начнется, – предложил доктор Дуррани.

12.27

Они вошли в танцевальный зал клуба, где в холодное и дождливое время года показывали кино. Сидеть на свежем воздухе было значительно приятнее, потому как зал моментально переполнился, но в эту пору по вечерам часто шли внезапные ливни.

Начался фильм «Огни большого города», и со всех сторон летел смех. Госпоже Рупе Мере, однако, казалось, что смеются над ней. Лата с подачи и одобрения Малати осуществила коварный и тщательно продуманный план: умудрилась попасть в актерский состав того же спектакля, где играл Кабир. Когда однажды в разговоре кто-то поднял тему участия Кабира в спасении Бхаскара, Лата намеренно сделала безразличный вид. Конечно, зачем узнавать про это из вторых рук, когда она все может выспросить у спасителя тет-а-тет!

То, что Лата действовала украдкой и обманула мать – родную мать, которая любила ее всей душой и стольким пожертвовала, чтобы дать детям образование и сделать их счастливыми, – глубоко ранило госпожу Рупу Меру. Вот тебе и благодарность за материнское терпение, понимание и заботу! Вот она, нелегкая вдовья доля! Попробуй-ка в одиночку найти управу на всех детей… Нос ее покраснел, и, вспомнив покойного мужа, госпожа Рупа Мера пустила слезу в темноте кинозала.

«Моя жена… э-э… спятила», – всплыли в памяти чьи-то слова. Но чьи? Кто так говорил? Доктор Дуррани? Персонаж фильма? Ее покойный муж – Рагубир? Парень не только мусульманин, он еще и наполовину сумасшедший… Бедная Лата, бедная, бедная Лата! Тут из жалости – или из ярости – госпожа Рупа Мера зарыдала в голос.

Как ни странно, люди слева и справа от нее тоже всхлипывали, а сидевший рядом доктор Кишен Чанд Сет трясся от горя. Сообразив, в чем дело, госпожа Рупа Мера резко перевела взгляд на небольшой киноэкран, однако сосредоточиться на просмотре фильма так и не смогла. Ей стало дурно. Она открыла сумку и принялась искать одеколон.

В зале поплохело не только ей – Прану тоже. В людном, замкнутом, отдающем плесенью пространстве кинозала он почувствовал приближение очередного приступа. Еще на улице ему стало трудновато дышать, – впрочем, как только он сел, дыхание восстановилось. Но теперь грудь опять сдавило. Пран открыл рот, но не смог ни толком вдохнуть свежий воздух, ни выдохнуть отработанный. Он подался вперед, согнулся пополам, снова распрямился. Бесполезно. Пран начал жадно глотать воздух: мышцы груди и шеи сокращались, но в легкие ничего не попадало. Сквозь морок отчаяния до него доносился смех зрителей, однако Пран закрыл глаза и экрана не видел.

Он захрипел. Савита сидела рядом, наполовину повернувшись к нему. Сначала она решила, что его приступ вызван громким смехом и сам понемногу сойдет на нет, однако теперь она ясно различила характерный – тревожный – звук. Она взяла мужа за руку, но тот думал лишь об одном: как глотнуть воздуха. Чем усерднее он пытался это сделать, тем хуже получалось. Его попытки стали судорожными и отчаянными. К ним уже оборачивались другие зрители, желавшие знать, откуда исходит странный шум. Савита что-то тихо сказала родственникам, и все тут же встали. Рыдавшую из-за дочери госпожу Рупу Меру охватила новая и более насущная тревога – за зятя. Однако доктор Кишен Чанд Сет, уже прикипевший душой к персонажам «Огней большого города» и переживавший вместе с ними все радости и печали, в ярости скрежетал зубами. Лишь грозное предостережение жены не дало ему взлететь на воздух.

Каким-то чудом они добрались до машины, и Пран рухнул на сиденье. На его попытки сделать вдох было больно смотреть, и госпожа Рупа Мера попыталась уберечь дочь от этого зрелища. Она и в кино-то не хотела ее пускать, полагая, что за две недели до родов лишние волнения Савите ни к чему.

Савита крепко стиснула ладонь Прана и сказала доктору Кишену Чанду Сету:

– Приступ хуже обычного, нанаджи. Надо везти его в больницу.

Однако Прану удалось выдавить одно-единственное слово:

– Домой!

Ему казалось, что дома спазмы прекратятся сами.

Родные выполнили его просьбу. Прана уложили в кровать, но это не помогло. На его шее и лбу вздулись синие вены, глаза, хоть и были открыты, мало что видели. Грудь по-прежнему судорожно вздымалась и опадала. Кашель, хрипы и свист оглашали комнату, а разум Прана неумолимо окутывала тьма.

Прошел почти час с момента начала приступа. Доктор Кишен Чанд Сет позвонил коллеге. Затем – вопреки уговорам матери, настаивавшей, чтобы она прилегла отдохнуть, – Савита тихо вышла из спальни, сняла телефонную трубку, позвонила в Байтар-Хаус и попросила Имтиаза. Тот чудом оказался дома, хотя слуге потребовалось немало времени, чтобы разыскать его в огромном особняке и позвать к телефону.

– Имтиаз-бхай, – сказала Савита, – у Прана опять астматический приступ, только гораздо хуже обычного. Вы не могли бы прийти?.. Да, уже больше часа… Да, я стараюсь не беспокоиться, вы, главное, приходите… Пожалуйста… Началось в клубе, мы решили сходить в кино… Да-да, ваш отец еще там, но мой дедушка с нами, дома… Да-да, я спокойна, но мне будет еще спокойней, если вы придете… Нет, описать не могу. Все гораздо хуже, чем обычно, а я немало его приступов повидала.

Пока они разговаривали, Мансур встревожился, что госпожа так долго стоит на ногах, и принес ей стул. Она села, посмотрела на трубку и заплакала.

Через некоторое время, сумев взять себя в руки, она вернулась в спальню. Все стояли вокруг кровати Прана, взволнованные и расстроенные.

Кто-то постучал в дверь.

– Пойду открою, – сказала госпожа Рупа Мера.

Это были Лата и Малати, вернувшиеся с репетиции «Двенадцатой ночи».

– Когда я пою или играю на сцене, – говорила Малати, – меня такой зверский голод одолевает: лошадь готова съесть!

– Увы, сегодня на ужин не лошадь, – ответила ей Лата, когда дверь отворилась. – У ма очередной пост. А где все? – спросила она, заметив, что у дома стоит машина, но в гостиной никого нет. – Ма? Ну что ты плачешь? Я не хотела тебя обидеть, просто пошутила… В чем дело? Что стряслось?