Текст книги "Достойный жених. Книга 2"

Часть тринадцатая

13.1

Ман, Фироз и Имтиаз приехали почти сразу. Ман, как мог, веселил Савиту. Фироз почти все время молчал. Как и остальным, ему было больно видеть Прана в столь плачевном состоянии: тот задыхался и жадно глотал ртом воздух.

Имтиаза, напротив, как будто ничуть не расстроили мучения друга, и он без отлагательств приступил к осмотру и постановке диагноза. Парвати Сет была дипломированной медсестрой и помогала переворачивать пациента. Имтиаз понимал, что Пран не в состоянии отвечать – в лучшем случае он мог иногда кивать или мотать головой, – поэтому все вопросы об обстоятельствах и причинах приступа он задавал Савите. Малати обстоятельно и клинически грамотно описала предыдущий приступ Прана, случившийся прямо во время лекции несколькими днями раньше. По дороге Фироз успел сообщить Имтиазу о жалобах Прана на повышенную утомляемость и, помимо прочего, на неприятные ощущения в области сердца.

Госпожа Рупа Мера молча сидела в кресле, а Лата стояла рядом, положив руку ей на плечо. Мать ни слова не сказала младшей дочери. Страх за Прана отодвинул на задний план все прочие ее тревоги.

Савита смотрела то на мужа, то на светлое, сосредоточенное лицо Имтиаза. На щеке у него была маленькая родинка, которая по необъяснимой причине постоянно притягивала ее взгляд. В настоящий момент Имтиаз зачем-то прощупывал печень больного, чем несколько удивил присутствующих: печень вряд ли могла иметь отношение к астматическому приступу.

Доктору Кишену Чанду Сету он сказал:

– Астматический статус, безусловно. Часто это самопроходящее состояние, но в крайнем случае можно купировать его подкожной инъекцией адреналина. Впрочем, мы постараемся этого избежать. Договоритесь, пожалуйста, чтобы завтра сюда привезли аппарат ЭКГ.

При слове «ЭКГ» вздрогнул не только доктор Сет, но и все остальные.

– Это еще зачем?! – рявкнул доктор Сет; электрокардиограф в Брахмпуре был один и стоял в больнице при медицинском колледже.

– Надо взглянуть на кардиограмму. Не хотелось бы сейчас куда-то возить Прана, вот я и подумал, что вам, вероятно, не откажут в кардиографе… Если попрошу я, они только отмахнутся – сочтут меня юнцом, который забил себе голову новомодными идеями, а про астму ничего не знает.

Именно такая мысль и посетила доктора Кишена Чанда Сета. Уж не намекает ли Имтиаз на то, что у него, доктора Сета, идеи могут быть только старомодные? Впрочем, уверенность и обстоятельность Имтиаза при осмотре пациента произвели на него приятное впечатление. Он пообещал все устроить. Действительно, в медицинских учреждениях, где был электрокардиограф, его берегли как зеницу ока.

Лакхнау мог похвастаться одним таким аппаратом, в Варанаси не было ни одного. Больница при медицинском колледже Брахмпура очень гордилась своим недавним приобретением и просто так никому его не выдавала. Но в больнице (как, впрочем, и везде) мало кто мог противостоять натиску доктора Сета. На следующий день электрокардиограф был доставлен по адресу.

Обессилевший Пран, состояние которого стабилизировалось только через час мучительных попыток сделать вдох, забылся сном. Теперь он очнулся и увидел в своей комнате Имтиаза и электрокардиограф.

– Где Савита?

– Отдыхает на диване в соседней комнате. По настоянию врача. У нее все хорошо.

– А это что такое?

– Аппарат ЭКГ.

– Какой-то он маленький, – смутился Пран.

– Вирусы тоже, – со смехом ответил Имтиаз. – Как спалось?

– Нормально. – Пран говорил чисто, не сипел и не хрипел.

– Как самочувствие?

– Чувствую небольшую слабость. Нет, правда, Имтиаз, зачем мне ЭКГ? Это же для сердца, а у меня вся проблема в легких.

– Это еще предстоит выяснить. Вполне возможно, ты прав, но мы проверим – вреда не будет. Подозреваю, что в этом случае кардиограмма может быть весьма кстати. Я думаю, что на сей раз тебя одолел не просто астматический приступ.

Имтиаз знал, что оставаться в блаженном неведении Пран не пожелает, и потому говорил с ним начистоту.

Однако Пран лишь вымолвил: «Ясно». Ему очень хотелось спать.

Через некоторое время Имтиаз задал другу еще несколько вопросов о здоровье и добавил:

– Очень прошу тебя лишний раз не двигаться.

– Но лекции…

– Даже не думай, – приподнято ответил Имтиаз.

– А комиссии?..

Имтиаз засмеялся:

– О них тоже забудь. Фироз сказал, ты все равно их на дух не переносишь.

Пран откинулся на подушки.

– Ты деспот и тиран, Имтиаз, – сказал он. – И вообще, теперь мне ясно, что ты за друг. Один-единственный раз зашел в гости на Холи, подложил мне свинью, а теперь приходишь, только когда я болею.

Имтиаз зевнул.

– Хочешь сказать, у тебя слишком много работы?

– Ее в самом деле очень много. Ваш покорный слуга доктор Хан, несмотря на молодость – а может, и благодаря ей, – один из самых востребованных врачей Брахмпура. Он поразительно предан своему делу и знает, как добиться послушания от самых несговорчивых пациентов.

– Ладно-ладно, – сдался Пран.

После обследования он спросил друга:

– Когда тебя ждать?

– Через день. И помни: ни в коем случае не выбираться из дома. Из постели желательно тоже.

– Доктор, умоляю, можно мне хотя бы в туалет ходить?

– Да.

– А принимать посетителей?

– Да.

Через день Имтиаз пришел угрюмый. Он изучил кардиограмму и тут же без обиняков сообщил Прану:

– Что ж, я был прав, на сей раз проблема не только в легких, но и в сердце. У тебя состояние, которое мы называем тяжелой перегрузкой правого желудочка. Рекомендую три недели полного покоя. Я ненадолго положу тебя в больницу. Не волнуйся. Но о лекциях забудь. О комиссиях и обо всем остальном тоже.

– А как же ребенок…

– Ребенок? А что с ним? Какие-то проблемы?

– Хочешь сказать, он родится без меня, пока я буду в больнице?

– Ну, это ребенку решать, не нам. Я же повторюсь: три недели полноценного отдыха, начиная с этого момента. Ребенок меня не касается, – бессердечно заявил Имтиаз. А потом добавил: – Ты свою роль в его рождении уже сыграл. Остальное за Савитой. Если ты и дальше будешь подвергать свое здоровье и жизнь опасности, вряд ли это пойдет на пользу твоей жене – да и ребенку, если уж на то пошло.

Пран счел этот аргумент веским. Но стоило смежить веки, как его вновь захлестнула волна тревог и опасений.

Он распахнул глаза и сказал:

– Имтиаз, прошу, скажи мне как есть – эта перегрузка желудочка, которую ты у меня нашел… Только не говори, что я все равно ничего не пойму! Это сердечный приступ или что-то вроде? – Он припомнил слова Фироза: «Сердце и легкие – не одно и то же, молодой человек, совсем не одно и то же» – и невольно улыбнулся.

Имтиаз посмотрел на Прана тем же несвойственным ему угрюмым взглядом.

– Что ж, вижу, мысль о сердечном приступе тебя развеселила. У тебя его никогда не было – и, скорее всего, не будет. Но раз уж ты спросил, позволь разложить все по полочкам. – Поразмыслив, как лучше это объяснить, он продолжал: – Сердце и легкие очень тесно связаны. Они расположены в одной полости, и правая сторона сердца принимает бедную кислородом венозную кровь и подает ее в легкие для обогащения кислородом или, как мы говорим, оксигенации. Так вот, если легкие плохо справляются со своей задачей – например, потому что не получают нужного количества кислорода из-за сужения дыхательных путей у астматиков, – это неизбежно отражается на сердце. Оно увеличивает приток крови в легкие, дабы компенсировать недостаточный кислородный обмен, и это приводит к тому, что кровь переполняет и растягивает соответствующую камеру сердца. Понимаешь?

– Да, – хмуро ответил Пран. – Ты прекрасно все объяснил.

– Кровь застаивается. Из-за растяжения и застоя сердце перестает эффективно выполнять функцию насоса. Такое состояние мы называем «застойной сердечной недостаточностью». Это не имеет никакого отношения к обывательскому представлению о сердечной недостаточности, которую в народе считают синонимом сердечного приступа. Как я уже сказал, приступ тебе не грозит.

– Тогда зачем мне три недели соблюдать постельный режим? Это слишком долго. Как же моя работа?

– Ну, что-нибудь несложное можешь делать прямо в постели, – сказал Имтиаз. – Чуть позже разрешу тебе выходить на прогулку. Но крикет пока отменяется.

– Отменяется?

– Увы, да. Теперь к лекарствам. У тебя тут два набора белых таблеток. В течение первой недели вот эти надо принимать трижды в день, а эти – раз в день. Потом я, вероятно, немного уменьшу дозировку дигоксина, смотря какой будет пульс. Но эуфиллин будешь принимать несколько месяцев. При необходимости вколю тебе пенициллин.

– А вы серьезно настроены, доктор, – сказал Пран, пытаясь немного разрядить обстановку; этот Имтиаз разительно отличался от того, который помогал Ману окунать профессора Мишру в ванную.

– И тебе советую настроиться посерьезней.

– Но если это не сердечный приступ, разве мое состояние так уж опасно?

– У пациентов с застойной сердечной недостаточностью страдает весь организм. Увеличивается печень, отекают ноги, выступают вены на шее, мучают постоянный кашель и одышка, особенно во время ходьбы и прочих физических нагрузок. Возможна спутанность сознания. Не хочу тебя запугивать, прямой угрозы жизни нет…

– Не хочешь, а запугиваешь, – буркнул Пран; он смотрел на родинку на щеке у Имтиаза, и она его страшно бесила. – А как еще это называть? Не могу же я постоянно валяться в постели. И я знаю, что ты не прав… Я молод, в конце концов! И нормально себя чувствую. Когда дыхательные спазмы отступают, я сразу прихожу в себя. У меня такое же крепкое здоровье, как у остальных, я ничем от них не отличаюсь: играю в крикет, люблю походы…

– Боюсь, – сказал Имтиаз, – теперь положение дел изменилось. Раньше ты был астматиком, но теперь ты в первую очередь сердечник. Тебе нужен полный покой. Советую серьезно отнестись к моим рекомендациям.

Прана уязвило отношение друга, который почему-то разговаривал с ним сухо и формально, и он решил больше не пререкаться. Имтиаз сказал, что прямой угрозы его жизни нет. Однако, судя по списку осложнений и серьезному тону, каким Имтиаз эти осложнения перечислял, жизнь Прана в долгосрочной перспективе явно стала короче.

Когда друг ушел, Пран попытался примириться с новым фактом. Но сегодня он чувствовал себя почти так же хорошо, как вчера до приступа, и от этого внезапно появившегося факта было нетрудно отмахнуться – словно от непрошеного воспоминания или дурного сна. Впрочем, Пран изрядно пал духом и с трудом мог нормально общаться с Латой, тещей и тем более с Савитой.

13.2

Днем Прана перевезли в больницу при медицинском колледже. Савита настояла на посещениях, поэтому его положили в одну из палат на первом этаже. Примерно через полчаса после его поступления в больницу на улице зарядил сильный дождь. Пран обрадовался; в данных обстоятельствах дождь помогал отвлечься лучше, чем книги. К тому же Имтиаз в первый день запретил ему даже чтение (разрешалось только лежать и спать).

Итак, за окном лило – долго и умиротворяюще, что и требовалось. Вскоре Пран задремал.

Проснулся он от укуса комара.

Было почти семь часов. Значит, посетителей скоро попросят уйти. Открыв глаза и потянувшись за очками, он заметил, что, кроме Савиты, в палате никого нет.

– Как ты, милый? – спросила Савита.

– Да вот комар укусил.

– Бедный мой! Дурацкие комары!

– Этим и плохи палаты на первом этаже.

– Чем?

– Комарами, чем!

– Давай закроем окна.

– Поздно, они уже залетели.

– Тогда я попрошу обработать палату «Флитом».

– Я тоже надышусь отравой – выйти-то мне нельзя.

– И правда.

– Савита, почему мы никогда не ссоримся?

– Разве мы не ссоримся?

– Нет.

– А надо? – спросила Савита.

– Не знаю. Мне кажется, мы упускаем что-то важное. Взгляни на Аруна и Минакши. Они постоянно собачатся. Молодым это вообще свойственно.

– Ну, мы будем собачиться, когда речь зайдет об образовании нашего ребенка.

– Так это еще нескоро!

– Можно повздорить насчет кормлений. Ну все, спи, Пран, ты меня утомляешь.

– От кого эта открытка?

– От профессора Мишры.

Пран закрыл глаза.

– А цветы?

– От твоей мамы.

– Она приходила, а меня никто не разбудил?

– Да. Имтиаз сказал, что тебе нужно отдыхать, и мы послушались.

– Кто еще сегодня приходил? Знаешь, я что-то проголодался.

– Да почти никто. Сегодня тебе лучше побыть одному.

– Ясно.

– Просто чтобы прийти в себя.

Пран вздохнул. Последовала тишина.

– Еда есть?

– Да, мы прихватили немного из дома. Имтиаз предупредил, что кормят тут ужасно.

– Это не та ли больница, где умер этот парень… студент-медик?

– Что за мрачные мысли, Пран?

– А что мрачного в смерти?

– Мне не хочется, чтобы ты о ней говорил.

– В данном случае лучше слово, чем дело.

– Хочешь, чтобы у меня случился выкидыш?

– Ладно, ладно. Что ты читаешь?

– Учебник по праву. Фироз мне дал.

– По праву?

– Да. Очень интересно.

– А тема какая?

– Гражданские правонарушения.

– Думаешь выучиться на юриста?

– Может быть. Тебе нельзя столько разговаривать, Пран, это вредно. Хочешь, я тебе почитаю «Брахмпурскую хронику»? Новости политики?

– Нет-нет. Гражданские правонарушения! – Пран попытался хихикнуть и тут же закашлял.

– Ну, видишь? – Савита подошла к койке и помогла ему сесть поудобнее.

– Ты напрасно волнуешься, – сказал Пран.

– Волнуюсь? – виновато переспросила Савита.

– Я не собираюсь умирать. С чего вдруг ты вздумала получать образование?

– Брось, Пран… Видимо, ты твердо решил со мной повздорить. Юриспруденцией я заинтересовалась после беседы с господином Шастри. Теперь я хочу познакомиться с Джайей Сут, она работает адвокатом в Высоком суде. Он мне про нее рассказывал.

– У тебя скоро родится ребенок; зачем бросаться с места в карьер? – сказал Пран. – И потом, представь, что скажет отец!

Махер Капур считал, что женщины должны учиться, а работать не должны, – и никогда не скрывал своих убеждений.

Савита промолчала. Она свернула «Брахмпурскую хронику» в рулон и прихлопнула им комара.

– Готов поужинать? – спросила она Прана.

– Надеюсь, ты тут не одна, – сказал Пран. – Как мама тебя отпустила без сопровождения? Мало ли что, вдруг плохо станет!

– Часы посещения уже закончились. Вечером в палате может находиться только один человек, и я пригрозила устроить спектакль, если этим человеком буду не я. А волноваться в моем положении противопоказано, – объяснила Савита.

– Ты невероятно глупа и упряма, – с нежностью произнес Пран.

– Да. Невероятно. Но внизу ждет машина твоего отца – на всякий случай. Кстати, а что твоей отец думает о сестре Неру – работающей и весьма работящей женщине?

– О, – воскликнул Пран, пропустив последний вопрос Савиты мимо ушей, – жареные баклажаны, бесподобно! Что ж, теперь можно и газету послушать. Нет, лучше почитай мне вслух университетские «Правила трудового распорядка», я там закладку сделал. Про отпуск.

– А при чем тут твоя комиссия? – спросила Савита, укладывая брошюру себе на живот.

– Ни при чем. Но мне придется взять отпуск минимум на три недели, хорошо бы сперва ознакомиться с правилами. А то, глядишь, Мишра опять какую-нибудь подлянку устроит.

Савита хотела предложить ему забыть о работе хотя бы на день, но поняла, что это невозможно. Поэтому она просто раскрыла брошюру и принялась читать вслух:

– «Сотрудникам университета могут быть предоставлены следующие виды отпуска: а) внеплановый отпуск; б) отгул; в) отпуск по непредвиденным семейным обстоятельствам; г) отпуск по уходу за ребенком; д) отпуск по состоянию здоровья (больничный); е) ежегодный оплачиваемый отпуск; ж) карантинный отпуск; з) отпуск для повышения квалификации».

Савита притихла.

– Продолжать? – спросила она, бегло просмотрев страничку.

– Да.

– «За исключением непредвиденных случаев, когда решение о предоставлении отпуска принимают ректор или проректор университета, все решения такого рода принимает Исполнительный совет».

– Это не проблема. Случай у меня непредвиденный.

– Но возглавляет совет Л. Н. Агарвал, а твой отец больше не министр…

– Что мы можем поделать? – спокойно проговорил Пран. – Особо ничего. Ладно, что дальше?

Савита нахмурилась и продолжала:

– «Если день, предшествующий дню начала отпуска или следующий сразу за днем окончания отпуска, приходится на праздничный день/дни или начало ежегодного отпуска, сотрудник, который вернулся из ежегодного отпуска, может выйти на работу вечером этого дня и получить сверхурочные либо выйти после выходных/праздников/отпуска при условии, что преждевременный отъезд или позднее возвращение к служебным обязанностям не повлекут за собой дополнительных расходов для Университета. Когда предоставляемый отпуск предшествует или следует сразу после таких праздничных дней/отпуска, соответствующее соглашение вступает в силу с даты начала отпуска и прекращает свое действие в день его окончания».

– Что? – переспросил Пран.

– Прочитать заново? – с улыбкой предложила Савита.

– Нет-нет, обойдусь. Что-то у меня голова кругом. Между прочим, твои законодательные акты не лучше сформулированы – а то и хуже. Почитай лучше что-нибудь другое. Давай «Брахмпурскую хронику». Только не надо политики – что-нибудь про людей, про жизнь: ребенка загрызла гиена или в таком духе. Ой, прости! Прости, дорогая. Может, кто-то выиграл лотерею… или давай «Брахмпурский дневник», он всегда меня умиротворяет. Как малыш?

– Он спит, кажется, – сосредоточенно ответила Савита.

– Он?

– В моих учебниках написано, что под «ним» подразумевается и «она».

– В твоих учебниках, значит? Ну-ну…

13.3

Обуреваемая страхом за Прана, волнением за Савиту, которая вот-вот должна была родить, и отчаянной тревогой за судьбу Латы, госпожа Рупа Мера и рада была бы позволить себе нервный срыв, но в сложившейся ситуации ей приходилось воздерживаться от чрезмерных проявлений чувств.

Когда Савита уезжала в больницу, госпожа Рупа Мера хотела быть с ней. Когда Лата уходила в университет – особенно на репетиции, – материнское сердце замирало от ужаса: а ну как эта девица опять что-нибудь учинит? Однако Лата была так занята, что и дома-то почти не бывала, когда уж тут разговаривать по душам? Подойти к младшей дочери поздно вечером госпожа Рупа Мера не смела, потому что не хотела лишний раз тревожить Савиту, – та возвращалась из больницы уставшая.

От «Гиты» и покойного мужа помощи в таких делах ждать не приходилось. Если сейчас заставить Лату бросить театр, она может в сердцах пойти на бог знает какие глупости, даже на демонстративное неповиновение. Просить совета у старшей дочери или у Прана госпожа Рупа Мера не решалась: первая вот-вот собиралась родить, а второй (так она себя уверяла) – умереть. Утром она по-прежнему зачитывала вслух две главы из «Гиты», но жизнь стала для нее таким тяжким бременем, что по временам она затихала и долго молча смотрела в пустоту перед собой.

Пран между тем начал получать удовольствие от больничной жизни. Несмотря на сезон дождей и слишком сырую, на его вкус, погоду, влажный воздух благотворно влиял на его бронхи. От комаров удалось избавиться, а вместо «Правил трудового распорядка Брахмпурского университета» ему принесли Агату Кристи. Савита больше не жаловалась, что почти его не видит. Он чувствовал себя пленником, медленно и безмятежно плывущим по течениям вселенной. Время от времени к нему кого-то прибивало. Если в этот момент Пран спал, посетитель несколько минут ждал, а потом уходил. Если бодрствовал, они беседовали.

Днем над спящим Праном развернулись жаркие словесные баталии (впрочем, их участники говорили исключительно шепотом). Лата и Малати захотели навестить Прана после репетиции. Увидев, что он спит, они решили присесть на диванчик и подождать. Через несколько минут в палату вошли госпожа Рупа Мера и Савита.

Госпожа Рупа Мера увидела девушек и смерила их сердитым прищуренным взглядом.

– Ага! – сказала она.

По ее тону Лата и Малати поняли, что им несдобровать, но причина негодования оставалась для них загадкой.

– Ага! – громким шепотом воскликнула госпожа Рупа Мера и покосилась на спящего Прана. – Небось с репетиции сюда пожаловали!

Если она думала, что этот тонкий намек на преступный заговор вынудит виновниц немедленно раскаяться в грехах, она ошибалась.

– Да, ма, – ответила Лата.

– Репетиция прошла отлично. Ма, вы бы видели, как Лата раскрывается! – сказала Малати. – Ох, представляю, как вам понравится спектакль! Скорей бы уже!

Госпожа Рупа Мера побагровела при мысли о «раскрытии» Латы.

– На спектакль я, конечно, приду, но Латы на сцене не будет, – произнесла она.

– Ма! – хором вскрикнули Лата и Малати.

– Не пристало девушкам участвовать в спек…

– Ма, мы это уже обсуждали! – начала Лата, взглянув на Савиту. – Прана разбудишь!

– В самом деле, ма, – подхватила Савита, – нельзя сейчас выдергивать Лату, ей не успеют найти замену! И ты уже разрешила ей играть. Она выучила слова…

Госпожа Рупа Мера опустилась на стул.

– Значит, ты тоже в курсе? – Она с упреком поглядела на старшую дочь. – От детей одни беды! – добавила она.

К счастью, Савита не отнесла эти слова к своему теперешнему положению.

– В курсе? Насчет чего?

– Что… этот парень, К… – госпожа Рупа Мера не смогла заставить себя произнести его имя, – играет в том же спектакле! Как не стыдно, Малати, – продолжала она, краснея носом. – Как не стыдно! Я тебе доверяла. А ты оказалась такой бессердечной лгуньей!

Она повысила голос, и Савита поднесла палец к губам:

– Ма, прошу…

– Да-да, хорошо, вот станешь матерью – поймешь, – запричитала госпожа Рупа Мера. – Поймешь, каково это – постоянно жертвовать собой ради детей! Они разобьют тебе сердце!

Малати не смогла сдержать улыбки. Госпожа Рупа Мера с новой силой напустилась на коварную интриганку:

– Может, ты считаешь себя очень умной, но от меня ничего не скроешь! – прошипела она, умолчав о том, что узнала об участии Кабира в «Двенадцатой ночи» по чистой случайности. – Давай, улыбайся, улыбайся! Мне же остается лишь проливать горькие слезы.

– Ма, да мы понятия не имели, что Кабир тоже будет играть. Я, наоборот, хотела ее отвлечь…

– Да-да, я знаю, знаю, – горестно всхлипнула госпожа Рупа Мера, не веря ни единому слову Малати, и начала рыться в сумке в поиске вышитого носового платочка.

Пран зашевелился; Савита подошла к нему.

– Ма, давай поговорим об этом позже, – сказала Лата. – Малати тут совершенно ни при чем. И отказаться от роли я сейчас не могу.

Госпожа Рупа Мера процитировала одно из любимых дидактических стихотворений, упирая на то, что нет ничего невозможного, а потом сказала:

– Тебе ведь пришло письмо от Хареша! Не стыдно ли встречаться с другим мальчиком?

– Откуда ты знаешь, что мне написал Хареш?! – возмущенно прошептала Лата.

– Я твоя мать, вот откуда, – ответила госпожа Рупа Мера.

– Что ж, ма, – с жаром ответила Лата, – можешь мне не верить, но я понятия не имела, что Кабир тоже вызовется играть в спектакле! Я не встречаюсь с ним после репетиций, и никакого заговора тут нет!

Ее слова совершенно не убедили госпожу Рупу Меру. Покосившись на Савиту, она стала думать о том, какие ущербные и никчемные дети могут родиться от этого неслыханного брака.

– Он же наполовину сумасшедший, ты хоть знала об этом? – вопросила госпожа Рупа Мера.

К ее ужасу и недоумению, эти слова вызвали у Латы улыбку.

– Ты надо мной смеешься?! – потрясенно охнула она.

– Нет, ма, над ним. Из него вышел неплохой безумец.

Кабиру на удивление хорошо давалась роль Мальвольо; от его первоначальной неловкости на сцене не осталось и следа.

– Как можно над таким смеяться? Как ты можешь смеяться?! – вскочив со стула, вопросила госпожа Рупа Мера. – Надо отхлестать тебя по щекам, – может, поумнеешь! Смеяться над родной матерью!

– Ма, потише, пожалуйста, – шикнула на нее Савита.

– Я лучше пойду, – сказала Малати.

– Нет, не уходи! – остановила ее госпожа Рупа Мера. – Ты тоже должна это слышать, чтобы впредь не давать Лате глупых советов. Я встретила отца этого мальчика в клубе «Сабзипор». Он сказал, что его жена сошла с ума. По тому, как странно он это сказал, я решила, что он и сам частично спятил. – В ее голосе послышались мстительные, ликующие нотки.

– Бедный Кабир! – в ужасе воскликнула Лата.

Давно забытые слова Кабира о матери наконец обрели для нее смысл – страшный смысл.

Однако госпожа Рупа Мера не успела вновь попрекнуть дочь: Пран проснулся. Оглядевшись по сторонам, он спросил:

– В чем дело? Привет, ма, привет, Лата. О, Малати, ты тоже заглянула! Я справлялся о тебе у Савиты. А что тут творится? Надеюсь, какой-нибудь скандал? Ну, рассказывайте. Я слышал, что кто-то спятил.

– Да мы просто спектакль обсуждали, – нашлась Лата, – и Мальвольо. – Ей стоило больших усилий говорить.

– Ясно. Как твоя роль?

– Хорошо.

– А твоя, Малати?

– Хорошо.

– Вот и славно, славно. Разрешат мне врачи или нет, я все равно приду на спектакль, так и знайте. Около месяца осталось, да? Чудесная пьеса! То, что нужно для посвящения. Как вам Баруа? Как проходят репетиции?

– Очень хорошо, – ответила Малати. Она увидела, что подруге не до разговоров, и решила поддержать беседу сама. – У него прямо дар. А с виду и не скажешь, он такой спокойный, тихий. Но с первой же строчки…

– Пран очень устал, – оборвала госпожа Мера эту неприятную речь. Она не хотела слышать о спектакле ничего хорошего и вообще ничего не хотела слышать от этой нахалки Малати. – Пообедаешь, Пран?

– Отличная мысль! – Тот был на удивление жизнерадостен и голоден для больного. – Что вы мне принесли? От неподвижного образа жизни я постоянно хочу есть. Прямо минуты считаю до следующего приема пищи! Какой сегодня суп? А, овощной, – погрустнел он. – Можно мне иногда томатный?

Иногда, как же, усмехнулась Савита. Она приносила Прану любимый томатный суп и вчера, и позавчера, а сегодня решила для разнообразия взять овощной.

– Он безумец, помни! – тихо проговорила госпожа Рупа Мера на ухо Лате. – Помни об этом, когда после спектакля будешь с ним любезничать. Мусульманин и безумец!

13.4

Когда вошел Ман, Пран за обе щеки уплетал ужин.

– Что с тобой? – спросил он.

– А, ничего особенного. Всего лишь легкие, сердце и печень, – ответил Пран.

– Да, Имтиаз что-то говорил про проблемы с сердцем, но ты не очень похож на сердечника. И вообще, разве у человека твоего возраста может отказать сердце?

– Ну, оно вроде бы не отказало. Насколько я понял, у него просто тяжелая перегрузка.

– Правого желудочка, – вставила госпожа Рупа Мера.

– А-а. Ясно. Здравствуйте, ма! – Ман поздоровался со всеми присутствующими и внимательно осмотрел тарелки на столе Прана. – Джамболан? Объедение! – воскликнул он и тут же отправил в рот пару плодов. Сплюнув в ладонь семечки, он положил их на край тарелки и взял еще два джамболана. – Попробуй, вкуснейшие, – посоветовал он брату.

– Как дела, Ман? – спросила Савита. – Чем занимаешься? Как твой урду?

– О, хорошо, очень хорошо. По крайней мере, я серьезно продвинулся. Могу написать короткое письмо – а самое главное, адресат даже сможет его прочесть. Да, кстати, вспомнил: мне же надо кое-кому написать. – Его добродушное лицо чуть омрачилось, затем он взглянул на Лату с Малати и вновь улыбнулся. – А вы как? Две красотки в толпе мужчин. Вам, наверное, прохода не дают. Как вы отбиваетесь от ухажеров?

Госпожа Рупа Мера бросила на него испепеляющий взгляд.

– Мы не отбиваемся, – ответила Лата. – Мы соблюдаем дистанцию и вообще очень холодны.

– Само целомудрие, – подхватила Малати. – Репутацию надо блюсти.

– Малейшая неосторожность, – добавила Лата, – и никто не захочет на нас жениться. И даже сбежать с нами на край света.

Госпоже Рупе Мере это надоело.

– Конечно, издевайтесь! – надрывно воскликнула она. – Издевайтесь сколько угодно! Только это не шутки, попомните мои слова!

– Вы правы, ма, – сказал Ман. – Это не шутки. С какой стати вы вообще разрешили им – то есть Лате – играть в этом спектакле?

Госпожа Рупа Мера стала чернее тучи, и Ман сообразил, что поднял болезненную тему.

– А тебе, брат, – сказал он Прану, – наваб-сахиб шлет горячий привет, Фироз свою любовь, а Зайнаб – через Фироза – пожелания скорейшего выздоровления. Ах да, Имтиаз желает знать, принимаешь ли ты маленькие белые таблетки. Он грозится прийти к тебе завтра утром и пересчитать их. И кто-то еще передавал что-то еще, но у меня вылетело из головы. Ты точно хорошо себя чувствуешь, Пран? Грустно видеть тебя в больнице. Когда ждете ребеночка? Раз Савита постоянно с тобой, может, она тут же и родит? В этой самой палате? Восхитительный джамболан! – Ман отправил в рот еще две штуки.

– Вид у тебя счастливый, – заметила Савита.

– Что ты, я так страдаю, – возразил Ман. – Житейскими истерзан я ножами! И кровь бежит[94]94
   Искаженная цитата из «Оды западному ветру» Перси Биши Шелли (перев. К. Бальмонта).


[Закрыть].

– Шипами, – поморщился Пран.

– Шипами?

– Шипами.

– Что ж, значит, я истерзан ими, – согласился Ман. – Как бы то ни было, я глубоко несчастлив.

– Зато с легкими у тебя все хорошо, – сказала Савита.

– Да, но с сердцем не очень. И с печенкой, – скорбно заметил Ман, упомянув два источника душевных терзаний, традиционно упоминаемых в поэзии на урду. – Охотница пленила мое сердце…

– Ну, нам пора, – перебила его госпожа Рупа Мера, вставая и собирая вокруг себя дочерей, как курица собирает цыплят. Малати ушла вместе с ними.

– Я что-то не то ляпнул? – спросил Ман брата, когда они остались вдвоем.

– А, пустяки, не волнуйся, – ответил Пран; сегодня опять весь день шел сильный дождь, и он пребывал в философском расположении духа. – Садись и помолчи немного. Спасибо, что навестил.

– И все же, Пран, скажи: она меня еще любит?

Тот пожал плечами.

– На днях она вышвырнула меня из дома. Думаешь, это хороший знак?

– Непохоже.

– Да, ты прав, – вздохнул Ман. – Но я так отчаянно ее люблю! Жить без нее не могу!

– Она как кислород, – вставил Пран.

– Кислород? Ну да, пожалуй, – угрюмо пробормотал Ман. – Сегодня пошлю ей записку. Скажу, что хочу положить всему конец.

– Всему – это чему? – уточнил Пран, даже не думая волноваться. – Своей жизни?

– Угу, наверное, – с сомнением протянул Ман. – Думаешь, тогда она вернется?

– А ты планируешь подкрепить слова какими-либо действиями? Кинуться грудью на житейские ножи или, положим, пустить в висок житейскую пулю?

Ман скривился. Переход брата к практическим вопросам показался ему моветоном.

– Нет. Вряд ли.

– Вот и я так подумал, – кивнул Пран. – И не надо. Мне будет тебя не хватать. И всем, кто сегодня был в этой палате. И еще тем, чьи приветы ты мне передавал, и баоджи, аммаджи, Вине и Бхаскару. А еще твоим кредиторам.

– Ты прав! – решительно воскликнул Ман, умяв последние джамболаны. – Ты совершенно прав. Ты моя опора, Пран, знаешь об этом? Даже когда лежишь. Я чувствую невероятный подъем сил и способен на все! Прямо лев, а не человек! – Он даже попробовал зарычать для пущей убедительности.

Дверь отворилась, и в палату вошли господин и госпожа Махеш Капур, Вина, Кедарнат и Бхаскар.