Текст книги "Достойный жених. Книга 2"

– Пожалуйста, не толпитесь, – сказала Малати. – Господину Капуру нужен воздух.

Парни, несколько опешив от властного тона этой странной девушки, расступились.

– У меня все хорошо, – сказал Пран.

– Пойдемте-ка лучше с нами, господин Капур.

– Да я здоров, Малати! – раздраженно пробурчал он.

Однако его отвели в преподавательскую и усадили на диван. Коллеги Прана заверили студентов, что позаботятся о нем. Через некоторое время Пран окончательно пришел в себя, но случившееся не укладывалось в голове. Почему ему стало плохо? Он ведь даже не кашлял, не задыхался. Может, дело в жаре или влажности? Вряд ли… Наверное, Савита права: просто перетрудился.

Малати тем временем решила сходить к Прану домой. Лицо госпожи Рупы Меры просияло от радости, когда она увидела ее на пороге. Потом она вспомнила, что именно Малати, вероятно, уговорила Лату играть в спектакле, и помрачнела. Но почему у нее такое взволнованное лицо? Очень странно…

Не успела госпожа Рупа Мера заботливо спросить, что случилось, как Малати выпалила:

– Где Савита?

– Дома. Заходи. Савита, к тебе пришла Малати.

– Здравствуй, – с улыбкой сказала Савита, а потом, почуяв неладное, спросила: – Что такое? У Латы все в порядке?..

Малати села, собралась с духом, чтобы не пугать Савиту попусту, и как можно спокойней проговорила:

– Я была на лекции Прана…

– А что это ты там делала? – не удержалась госпожа Рупа Мера.

– Лекция была по шекспировским комедиям, ма, – пояснила Малати. – Я решила, что мне не помешает послушать – вдруг узнаю что-то полезное для своей роли в «Двенадцатой ночи».

Госпожа Рупа Мера молча поджала губы, и Малати продолжала:

– Так, Савита, ты только не волнуйся, ладно? Во время лекции ему стало нехорошо, он чуть не потерял сознание и вынужден был сесть. Ребята с его кафедры мне рассказали, что пару дней назад с ним уже происходило нечто подобное, но приступ длился буквально несколько секунд и Пран настоял на том, чтобы продолжить лекцию.

Госпожа Рупа Мера так разволновалась, что даже не подумала упрекнуть Малати (хотя бы мысленно) во фривольном общении с мальчиками.

– Где он? – охнула она. – С ним все в порядке?

– Он кашлял? – спросила Савита. – Задыхался?

– Нет, не кашлял, но дышал, кажется, с трудом. Надо вызвать ему врача. И если уж ему так надо работать, пусть читает лекции сидя.

– Но он ведь еще молод, Малати, – сказала Савита и прикрыла живот ладонями, словно пытаясь защитить ребенка от этого разговора. – Он меня не послушает. Я и так ему говорю, чтобы не перетруждался, не относился так серьезно к своим обязанностям.

– Кроме тебя, он вообще никого слушать не станет, – сказала Малати, вставая и кладя руку на плечо Савите. – Мне кажется, этот случай его напугал, и сейчас он может прислушаться к твоим советам. Он ведь должен помнить не только о себе и о своих обязанностях, но и о вас с малышом. Ладно, побегу обратно: проверю, чтобы его немедленно отправили домой. И не пешком, а на рикше.

Госпожа Рупа Мера отправилась бы спасать Прана сама, если бы не боялась оставить Савиту одну дома. Савита тем временем гадала, как ей поговорить с мужем – чем еще можно его пронять? Пран такой упрямый и до абсурда ответственный. Вполне вероятно, что никакие уговоры и мольбы на него не подействуют.

12.12

В этот миг Пран как раз демонстрировал свое упрямство. Он сидел в преподавательской наедине с профессором Мишрой, минуту назад выяснившим, что картина, свидетелем которой он ненароком стал в кабинете Прана, была вовсе не сценкой из Шекспира. Профессору нравилось считать себя человеком осведомленным, и он задал студентам несколько вопросов. Новость не слишком его встревожила, однако он отвел спутника в свой кабинет и направился прямиком в преподавательскую.

Только что прозвенел звонок, и коллеги Прана гадали, оставить его одного или опоздать на свои лекции. Профессор Мишра вошел, улыбнулся присутствующим, включая Прана, и сказал:

– Оставьте больного мне, я обязуюсь выполнять все его капризы и прихоти. Как вы, дорогой мой? Я послал прислужника за чаем.

Пран благодарно кивнул:

– Спасибо, профессор Мишра, не знаю, что на меня нашло. Я мог бы и закончить лекцию, но мои студенты, понимаете…

Профессор Мишра положил толстую, бледную руку на плечо Прана:

– Студенты так о вас пекутся, уж так пекутся! А ведь это одна из главных радостей преподавания – живой контакт с учениками. Вдохновлять их, менять их картину мира – какие-то сорок пять минут лекции, крошечный промежуток времени от звонка до звонка способен многое изменить в их восприятии! Вы открываете им самую суть, самое сердце поэтического произведения, и… ах! Недавно один человек сказал мне, что я – из тех преподавателей, чьи лекции запоминаются на всю жизнь… Великий учитель – как Гурудев[81]81
   Гурудев – прозвище Рабиндраната Тагора (1861–1941), индийского писателя, поэта, композитора, художника, общественного деятеля, чье творчество сформировало литературу и музыку Бенгалии.


[Закрыть], или дастур[82]82
   Дастур – зороастрийский священнослужитель высокого ранга, возглавляющий религиозное сообщество провинции.


[Закрыть], или Кхалилуддин Ахмед – есть светоч науки и разума… Как раз об этом я рассказывал профессору Джайкумару из Мадрасского университета, показывая ему сегодня нашу кафедру. Я признался, что это высочайшая оценка моих трудов и похвала, которую я никогда не забуду. Но что-то я заболтался, мы ведь говорили о ваших студентах, а не о моих. Многие из них были очарованы милой и невероятно компетентной девушкой, которая взяла дело в свои руки. Кто она такая? Вы ее раньше видели?

– Малати Триведи, – ответил Пран.

– Не мое дело, конечно, – продолжал профессор Мишра, – но зачем она пришла на вашу лекцию? Она наверняка чем-то объяснила это, когда запрашивала разрешение… Отрадно, что слава нашего преподавателя гремит за пределами кафедры. Мне кажется, я где-то видел эту девицу.

– Не представляю, где вы могли ее видеть, – сказал Пран и вдруг с ужасом вспомнил: конечно, на Холи, когда профессору устроили возмутительное купание в ванне! – Простите, профессор Мишра, я не вполне понял ваш вопрос, – сказал Пран, которому было трудно сосредоточиться: из головы не шел образ барахтающегося в розовой воде профессора.

– Ах, не волнуйтесь, не беспокойтесь. У нас еще будет время все обсудить, – сказал профессор Мишра, озадаченный выражением лица Прана; тот поглядывал на него испуганно и при этом чуть ли не насмешливо. – О, вот и чай. – Прислужник подобострастно двигал поднос туда-сюда, пытаясь угадать следующее движение профессора; Мишра продолжал: – Вы знаете, мне уже не впервые приходит в голову, что вы взвалили на себя слишком много. Конечно, от некоторых дел так просто не отмахнешься… Ваши административные обязанности, к примеру. Не далее как сегодня утром мне рассказывали, что вчера вы встречались с сыном раджи Марха – в связи с тем жутким скандалом, в который он вляпался. Разумеется, если его наказать, это взбесит раджу – он у нас человек весьма вспыльчивый, не находите? Работая в такой комиссии, невольно наживаешь себе врагов. А с другой стороны, власть всегда обходится дорогой ценой, да и долгом пренебрегать нельзя. «Суровое дитя божественных речей – о Долг»[83]83
   У. Вордсворт. Ода к долгу. Перев. А. Олеара.


[Закрыть], да-да! Однако надо следить, чтобы это не мешало главной нашей обязанности – преподаванию.

Пран кивнул.

– А вот дела факультета – это уже другое, – продолжал профессор Мишра. – Я решил, если вам так будет угодно, освободить вас от обязательств, связанных с составлением программы. – Пран помотал головой; профессор Мишра продолжал: – Коллеги из ученого совета прямо сказали мне, что ваши рекомендации – то есть наши рекомендации – никуда не годятся. Джойс, вы знаете, имел весьма незаурядные наклонности… – Он взглянул в лицо Прану и понял, что топчется на одном месте: тот его и не слушал.

Пран помешал ложечкой чай и сделал глоток.

– Профессор Мишра, – сказал он. – Я как раз хотел спросить: состав отборочной комиссии уже известен?

– Отборочной комиссии? – с невинным видом переспросил профессор Мишра.

– По вакансии доцента.

Савита в последнее время часто поднимала эту тему в разговорах.

– Ах да! Тут нужно время, вы же понимаете, нужно время. Учебная часть нынче завалена работой. Но вакансию мы выставили, как вы знаете, и надеемся в ближайшее время получить все резюме. Я уже просмотрел несколько заявок, там есть очень сильные кандидатуры, очень сильные. С хорошей квалификацией и прекрасным послужным списком.

Он приумолк, давая Прану возможность что-нибудь сказать, однако тот упорно хранил молчание.

– Что ж, – сказал профессор Мишра, – не хочу расстраивать такого талантливого молодого человека, как вы, но, думаю, через годик-другой, когда вы поправите здоровье и все остальное устаканится… – Он ласково улыбнулся Прану.

Пран улыбнулся в ответ. Сделав еще глоток чая, он наконец заговорил:

– Профессор, а когда, по-вашему, должно пройти первое заседание комиссии?

– О, трудно сказать, очень трудно. У нас ведь порядки совсем не такие, как в Патне: там завкафедрой может запросто выдернуть несколько человек из бихарского комитета по государственной службе и созвать заседание. Такая система, признаю, имеет ряд преимуществ. Наша система формирования комиссий излишне сложна: двое членов должны быть из экспертного совета, одного назначает ректор и так далее. Профессор Джайкумар из Мадраса, только что ставший свидетелем вашего… – он едва не сказал «выступления», но тут же осекся, – обморока, как раз состоит в экспертном совете. Однако он не может приехать в любой день, как и остальные члены комиссии… Нужно подгадать время. Кроме того, проректору в последнее время нездоровится, и он подумывает о выходе на заслуженный отдых. Бедняга, ему только отборочных комиссий не хватало! Да, на все требуется время, что поделать. Впрочем, уверен, вы способны войти в положение и посочувствовать… – Профессор Мишра печально уставился на свои большие бледные руки.

– Кому – ему, себе или вам? – непринужденно спросил Пран.

– Метко, метко! – воскликнул профессор Мишра. – В самом деле, я об этом не подумал: мои слова можно истолковать двояко. Что ж, посочувствуйте всем. Не нужно бояться проявлять сочувствие, от нашей щедрости его запасы не иссякнут. Искреннее сочувствие так редко встретишь в современном мире! Люди зачастую говорят другим то, что те хотят услышать, не задумываясь об истинных интересах человека. К примеру, если бы я посоветовал вам отказаться от соискания должности доце…

– …я бы ответил «нет», – закончил за него Пран.

– …то я думал бы только о вашем здоровье, мой дорогой, только о вашем здоровье. Вы так много на себя взвалили, да еще постоянно публикуетесь… – Он сокрушенно покачал головой.

– Профессор Мишра, я принял решение, – сказал Пран. – Я подал документы на соискание и надеюсь, что комиссия все-таки выберет меня. Знаю, вы будете на моей стороне.

Лицо профессора на мгновение исказила легкая гримаса ярости, однако к Прану он обратился предельно вкрадчивым и мягким тоном.

– Конечно-конечно, – произнес он. – Еще чайку?

К счастью, профессор Мишра уже покинул Прана к тому времени, когда в преподавательскую вошла Малати. Она сообщила, что Савита ждет его дома и поедет он туда на рикше, который уже стоит у дверей.

– Да тут только кампус перейти! – возразил Пран. – Ну правда, Малати, я не калека какой-нибудь. Вчера вот преспокойно дошел до Прем-Ниваса.

– Это приказ госпожи Капур, господин, – невозмутимо ответила Малати.

Пран пожал плечами и покорился своей участи.

Когда он приехал домой, его теща была на кухне. Он велел Савите не вставать и нежно обнял ее за плечи.

– Ну почему ты такой упрямый, а? – От ласки мужа ее тревога вспыхнула с новой силой.

– Все будет хорошо, – заверил Савиту Пран. – Все будет отлично.

– Я вызову врача.

– Себе можешь вызвать, а мне не нужно.

– Пран, я настаиваю. Если я тебе небезразлична, ты должен хотя бы иногда прислушиваться к моим советам.

– Но ведь завтра придет мой кудесник-массажист! Целитель тела и души. – Увидев, что Савите от этого не легче, он добавил: – Давай сделаем так: если мне завтра намнут бока, а лучше не станет, я соглашусь на врача. Хорошо?

– Ну хоть так, – проворчала Савита.

12.13

– Мое мастерство – дар Шивы. Он был ниспослан мне во сне, причем не постепенно, а в один миг.

Массажист Маггу Гопал – крепко сбитый, могучий здоровяк лет шестидесяти с коротким ежиком седых волос – натирал кожу Прана маслом. Его бесконечная болтовня удивительным образом успокаивала. Они расположились на веранде: Пран разделся до нижнего белья и лег животом на расстеленное полотенце. Массажист закатал рукава и решительно взялся за его дряблые шейные мышцы.

– Ай! – Пран поерзал. – Больно.

Он говорил по-английски, так как Маггу Гопал тоже предпочитал английский, изредка сдабривая речь какой-нибудь цитатой на хинди. Кудесник-массажист, которого Прану порекомендовал друг, приходил к нему уже раз шесть, и, хотя за свои услуги он брал больше других массажистов, самочувствие Прана потом всегда улучшалось.

– Коли клиенту и полежать невмочь, то как прикажете ему помочь? – спросил Маггу Гопал, тоже большой любитель рифмованных куплетов.

Пран послушно замер.

– Я массировал многих высокопоставленных лиц: главного министра Шарму, досточтимых судей Высокого суда, двух министров внутренних дел и бесчисленное множество англичан. Мои руки помнят каждого из них. И все благодаря Шиве, богу змей… – по-видимому, он решил, что преподаватель английской литературы может и не знать таких тонкостей, – богу Ганги и великого храма Чандрачур, который сейчас воздвигают в Чоуке.

Намяв Прану бока, он добавил:

– Кунжутное масло очень полезное и хорошо согревает. У меня есть богатые клиенты – многие калькуттские марвари меня знают. Увы, они совсем не заботятся о своем теле. А я считаю, что человеческое тело – как первоклассный старинный автомобиль, для которого уже не найдешь запчастей. Стало быть, ему нужно первоклассное обслуживание, а осуществлять его должен компетентный инженер, то есть… – он указал на себя, – Маггу Гопал, конечно. Денег жалеть не надо. Отдали бы вы швейцарские часы плохому часовщику только потому, что он мало берет за свой труд? А иные хозяева просят слуг, какого-нибудь Раму или Шаму, делать им массаж. Думают, вся хитрость в масле.

Он помолчал, деловито отбил Прану икры, потом заговорил снова:

– Кстати о масле. Горчичное не годится, во всем мире оно запрещено для массажа. К тому же от него остаются пятна. Кожные поры должны дышать. Мистер Пран, на улице такая жара, а ноги у вас холодные. Это говорит о слабой нервной системе. Вы слишком много думаете.

– С этим не поспоришь, – хмыкнул Пран.

– Знания умножают печали, – сказал Маггу Гопал. – Вот у меня за спиной – девять классов школы, однако ж я кое-чему научился в жизни и неплохо зарабатываю.

Он резко выкрутил Прану голову и заглянул ему прямо в глаза.

– У вас тут чирей на подбородке, знаете, о чем это говорит? Это признак запора. Склонности к запорам то есть. У всех думающих людей – то бишь у мыслителей – есть такая склонность. Поэтому вам надо непременно есть папайю дважды в день и принимать мягкое слабительное, а чай пить без молока, с лимоном и медом. И очень уж темная у вас кожа – как у бога Шивы, – но тут ничего не поделаешь.

Пран кивнул – насколько это было возможно, – после чего кудесник отпустил ему голову и продолжал болтать:

– Мыслители, даже если питаются исключительно легкой пищей, вареной да тушеной, часто страдают запорами. Нутро у них всегда напряжено. А вот простые рикши да слуги, хоть и едят жареное, запоров не имеют – все благодаря физическому труду. Помни:

 
Пер гарам, пет нарам, сир танда
Доктор ай то маро данда!
 

Я даже перевел эту мудрость для англичан:

 
Холодный лоб, мягкий живот
И ноги в тепле… Поверь:
Если вдруг доктор к тебе войдет —
Он перепутал дверь!
 

Пран широко улыбнулся. Ему уже стало гораздо лучше. Кудесник-массажист мгновенно среагировал на смену его настроения и спросил, почему до этого он был такой грустный.

– Да нет, вроде не грустный, – ответил Пран.

– Очень грустный!

– Ну что вы, господин Гопал! Ничего подобного.

– Значит, что-то вас тревожило.

– Нет-нет…

– На работе не ладится?

– Нет.

– Дома?

– Нет.

Кудесник явно не поверил.

– Мне в последнее время нехорошо, – наконец признался Пран.

– А, то есть проблемы со здоровьем? Так это ерунда. Здоровье я вам поправлю. Помните, мед – это панацея! Везде кладите мед вместо сахара.

– Потому что мед согревает? – предположил Пран.

– Вот именно! – воскликнул Маггу Гопал. – Еще нужно есть сухофрукты и побольше фисташек, они тоже оказывают согревающее действие. Но и разные фруктово-ореховые смеси очень полезны. Договорились?

– Договорились!

– А еще принимайте горячие ванны. И солнечные тоже: садитесь на солнцепек и подставляйте лицо лучам. При этом нужно повторять Гаятри[84]84
   Гаятри-мантра – ведийская мантра; имеет стихотворный размер гаятри (24 слога), воспевает Савитара (солнечное божество) и чаще всего читается на восходе и закате солнца.


[Закрыть].

– Ясно.

– Но тут, конечно, работа виновата, я вижу. – Маггу Гопал схватил его за руку – так же болезненно и рьяно, как до этого хватал голову, – и внимательно изучил ладонь. Через некоторое время он назидательно произнес: – Рука у вас потрясающая. Вас ждут великие дела. Несть числа вашим успехам!

– В самом деле?

– В самом деле. Последовательность – вот ключ к успеху в любом искусстве. Чтобы достичь настоящего профессионализма, нужно иметь одну цель… и всегда о ней помнить… последовательность!

– Да, вы правы, – протянул Пран, думая, помимо прочего, о ребенке, жене, брате, племяннике, сестре, отце, матери, кафедре, о будущем английской литературы, страны и индийской команды по крикету… и, конечно, о собственном здоровье.

– Как говорил Свами Вивекананда[85]85
   Свами Вивекананда (1863–1902) – индийский философ, общественный деятель, ученик Рамакришны и основатель всемирного Общества Рамакришны. Многие считают, что именно прибытие Вивекананды в США в 1893 г. спровоцировало интерес западного мира к индуизму.


[Закрыть]: «Встань! Пробудись! И не останавливайся, пока не достигнешь цели!» – Кудесник ободряюще улыбнулся Прану.

– Скажите, господин Маггу Гопал, видно ли вам по моей ладони, кто у нас родится, мальчик или девочка? – спросил Пран, выкрутив шею и пытаясь хоть краем глаза взглянуть на массажиста.

– Перевернитесь, пожалуйста. – Маггу Гопал еще раз осмотрел правую руку Прана. – Да, – сказал он самому себе.

Перевернувшись на спину, Пран закашлялся, но массажист не обратил на это никакого внимания – так сосредоточенно он разглядывал его ладонь.

– Итак, у вас, а точнее, у вашей благоверной родится дочь.

– А вот моя благоверная считает иначе.

– Будет дочка. Попомните мои слова, – многозначительно произнес кудесник-массажист.

– Хорошо. Но моя жена почти всегда права.

– Вы счастливы в браке? – осведомился Маггу Гопал.

– Вот вы мне и скажите, – предложил Пран.

Кудесник нахмурился:

– На ладони написано, что ваша семейная жизнь будет подобна комедии.

– Вот и славно.

– Да-да, видите – линия Меркурия очень сильная.

– Пожалуй, от судьбы не убежишь, – сказал Пран.

Слово «судьба» произвело волшебное действие на Маггу Гопала. Он слегка подался назад и ткнул Прана пальцем в грудь.

– Судьба! – Он широко улыбнулся. – Вот именно. – После короткого молчания он продолжал: – За каждым успешным мужчиной стоит женщина. У Наполеона была Жозефина. Это я не к тому, что обязательно надо жениться. Вовсе нет. На самом деле я вижу, что в вашей жизни уже были такие благотворно повлиявшие на вас женщины – и еще будут.

– В самом деле? – с интересом и некоторой опаской переспросил Пран. – А жена одобрит? Как бы моя жизнь не превратилась в комедию иного рода…

– О, нет, нет, нет, – заверил его массажист. – Она отнесется с пониманием. Но влияние женщины должно быть именно благотворным. Если пить чай, заваренный на грязной воде, недолго и заболеть. А чай из превосходной чистейшей воды подарит силы и освежит.

Маггу Гопал смерил его долгим и многозначительным взглядом. Убедившись, что донес свою мысль до Прана, он продолжал:

– Любовь не различает цвета. Касты тоже не имеют для нее значения. Важна лишь карма – то есть наши действия согласно жестокой воле Господа.

– Жестокой воле? – растерянно переспросил Пран, пытаясь понять, куда клонит Маггу Гопал.

– Да-да. – Массажист принялся тянуть Прана за пальцы на ногах, отчего они щелкали и хрустели. – Нельзя жениться только ради того, чтобы было кому принести тебе утром чай. Нельзя жениться только ради секса и всего остального.

– А-а! – На Прана вдруг снизошло озарение. – Жениться нужно для того, чтобы просто жить вместе, день ото дня.

– Сегодня! Да! Неправильно жить днем вчерашним или завтрашним.

– Нет, я сказал не «сегодня», а «день ото дня», – поправил его Пран.

– Вот и я о том же. Семейная жизнь с детьми – это бесконечная комедия, сегодня, вчера и завтра.

– А сколько у меня будет детей? – спросил Пран.

В последнее время он часто гадал, зачем вообще плодить детей в этом мире, ужасном и жестоком, полном ненависти, интриг, нищеты и холодной войны. Даже в его неустроенном детстве мир был другим: ничто, казалось, не угрожало жизни самой планеты.

– Точное число детей надо смотреть по ладони вашей жены, – с сожалением произнес массажист. – Но когда первый ребенок озарит светом вашу жизнь, это послужит своеобразным толчком, тоником, как ложечка чаванпраша[86]86
   Чаванпраш – общеукрепляющая смесь, приготовляемая из меда, масла гхи, кунжутного масла, варенья из амлы (индийского крыжовника), а также различных трав и специй.


[Закрыть], – и тогда несть числа вашим отпрыскам!

– Я бы ограничился двумя-тремя, – заметил Пран.

– Только массаж надо делать постоянно – чтобы физиологические жидкости не застаивались.

– О да, – согласился Пран.

– Это очень важно. Для всех без исключения.

– А кто в таком случае делает массаж массажисту? – спросил Пран.

– Мне шестьдесят три года, – уязвленным тоном ответил господин Маггу Гопал. – Мне это уже не нужно. Перевернитесь на живот, пожалуйста.

12.14

Вернувшись в Брахмпур, Ман направился прямиком в Байтар-Хаус. Был вечер, и Фироз вышел ему навстречу. Он был очень рад видеть друга, но явно растерялся – особенно когда увидел его багаж.

– Я думал пожить у тебя, – сказал Ман, обнимая Фироза.

– Почему не дома? Боже, у тебя такой обгоревший и дикий вид!

– Я тоже рад встрече, – сказал Ман, ничуть не обидевшись. – Домой пока не хочу. Лучше сначала поживу у тебя. Спросишь разрешения у отца? Видишь ли, я только приехал и не могу разбираться сразу и с отцом, и со всем остальным…

– Конечно, будь как дома, – ответил Фироз, улыбнувшись фразе про «все остальное». – Хорошо. Пойду кликну Гуляма Русула, чтобы отнес сумки в твою комнату – ну, ту, где ты обычно живешь.

– Спасибо, – сказал Ман.

– Надеюсь, ты побудешь у нас подольше. Извини, если тебе показалось, что я не рад: просто я не ожидал, что ты захочешь жить здесь, а не дома. Здорово, что ты приехал. Заходи. Умойся, и будем ужинать.

Однако Ман упросил его отпустить.

– Ой, извини. Я не подумал. Ты ведь еще и дома не был.

– Ну… Вообще-то, я не домой рвусь.

– А куда? – удивился Фироз. – Ясно. Понял.

– Какой неодобрительный тон! Ну не будь таким букой, я весь как на иголках! С ума схожу!

– Я действительно не одобряю твоего поведения, – серьезно проговорил Фироз. – Первым делом ты должен пойти домой. Кстати, твое письмо она получила, я позаботился, – продолжил он тоном человека, который не желает развивать тему.

– Да ты, наверное, сам влюбился в Саиду-бай и поэтому меня к ней не подпускаешь! – Ман посмеялся над собственной шуткой.

– Нет-нет… – не слишком убедительно сказал Фироз. Он не хотел сейчас долгих разговоров о Тасним, перед легкими и нежными чарами которой он оказался бессилен.

– Так в чем дело? – оживился Ман, увидев на его лице целый набор сложных эмоций. – А, в той девушке!..

– Нет-нет… – еще менее убедительно протянул Фироз.

– Что ж, твое сердце покорила либо она, либо ее старшая сестра… ну, или горничная – Биббо! – Представив эту картину – Фироза с Биббо, – Ман невольно расхохотался.

Друг обнял его за плечо и повел в дом.

– Ты от меня что-то скрываешь, – пожаловался Ман. – А я тебе рассказываю все, как на духу!

– Ты всем все рассказываешь, – с улыбкой заметил Фироз.

– Не все, – возразил Ман, поглядев на друга.

Тот слегка зарделся.

– Да, наверное. Я не все тебе рассказываю, но многое. Просто я не слишком откровенный человек. Тебе известно то же, что и остальным. И хорошо, что не больше, – это не слишком радостные вести.

– Для меня?

– Да… для тебя, меня, нас, Брахмпура… для Вселенной, – уклончиво ответил Фироз. – Наверное, ты хочешь помыться с дороги?

– Да, – кивнул Ман. – Но почему ты так настаиваешь, чтобы я не ходил к Саиде-бай?

– О… Я не настаиваю. Просто… как ты сказал?.. не одобряю, что ты не хочешь сперва повидать родных. Хотя бы мать. На днях я встречался с Праном, и он сказал, что ты куда-то исчез – дней десять нигде не появлялся, даже в деревне тебя потеряли. И что твоя мама очень волнуется. Потом я подумал о твоем племяннике, и…

– Не понял, – перебил его Ман. – Савита уже родила? Преждевременные роды?

– Нет-нет, о другом племяннике – который математик. Ты разве не слышал?

По лицу Фироза Ман понял, что дело плохо.

– Ты про лягушонка? – Он приоткрыл рот от волнения.

– Какого еще лягушонка?

– Про сына Вины – Бхаскара!

– Ну да. Других племянников у тебя вроде нет. Он пострадал в давке на Пул Меле. Ты разве не знал? – изумленно спросил Фироз.

– Мне никто не сообщил! – сокрушенно и сердито воскликнул Ман. – А потом я ушел в поход и… Как у него дела?

– Сейчас уже лучше. Не волнуйся, он правда пошел на поправку. Видимо, у него было сотрясение мозга, частичная потеря памяти. Мозг не сразу восстановился. Может, оно и правильно, что тебе не сообщили. Ты ведь очень его любишь, да?

– Да, – ответил Ман, охваченный тревогой за Бхаскара. – Наверное, это дело рук моего папаши! Он побоялся, что я сразу примчусь в Брахмпур… И я бы примчался! – в ярости сказал он и осекся. – Фироз, а ты-то почему не написал?

– Не подумал, – ответил Фироз. – Извини. Я решил, что родственники тебе сообщили. Мне и в голову не пришло, что они могли это скрыть. Зачем такое скрывать? Вроде не семейная тайна. Мы все были в курсе.

Внезапно Мана посетила не имеющая к делу мысль.

– Ты случаем не тайный поклонник Саиды-бай? – спросил он друга.

– Нет, конечно! – озадаченно ответил Фироз. – Ну, то есть я восхищаюсь ее талантом…

– Вот и славно, – с облегчением сказал Ман. – Куда мне тягаться с навабзадой! Ах да, эта история с отменой системы заминдари… Я слышал новости. Сразу подумал о тебе. Хм-м, одолжи-ка мне трость. Сегодня мне лучше чем-то занять руки. И одеколон. И чистую курта-паджаму. Трудно возвращаться к цивилизации после дикарской жизни.

– Моя одежда тебе не подойдет. У тебя плечи слишком широкие.

– Вещи Имтиаза подошли. Когда я гостил в форте Байтар.

– Ну да, они должны быть впору, – согласился Фироз. – Хорошо, скоро принесу все в твою комнату. И полбутылки виски.

– Спасибо! – Ман взъерошил другу волосы. – Глядишь, вернуться к цивилизации будет не так уж и трудно.

12.15

Отмокая в горячей ванне и наслаждаясь восхитительными, давно забытыми ощущениями, Ман думал о том, что скоро его ждут еще более восхитительные ощущения – объятья возлюбленной. Он завернулся в махровый халат, который ему принесли, и вышел в спальню.

Там, однако, его посетили более трезвые мысли. Он вспомнил про племянника: тот страшно обидится, если узнает, что Ман-мама вернулся в город и не примчался его проведать. Упав духом, Ман все же решил сперва повидать Бхаскара. Он налил себе виски, быстро выпил, плеснул еще, снова выпил, а бутылку взял с собой, сунув в карман имтиазовой курты.

Он решил не ловить тонгу, а пройтись до Прем-Ниваса пешком – Фироз сказал, что Бхаскар временно живет там.

Гулять по Пасанд-Багху было одно удовольствие. Ман впервые в жизни заметил, что на большей части улиц стоят фонари. Даже просто ступать по ровной, прочной поверхности было приятно – не то что месить грязь проселочных дорог. Ман постукивал тростью по мостовой и крутил ее в руках. Вскоре, однако, он погрустнел – видеть отца совершенно не хотелось, да и мать не очень-то. Она уж найдет способ омрачить его радость: велит остаться на ужин, потом завалит вопросами о здоровье, о жизни в деревне… Ман, сам того не замечая, уже еле волочил ноги. Возможно, в этом было виновато виски: он уже несколько недель не пил спиртного.

Дойдя до развилки неподалеку от места назначения, он поднял глаза к звездам: получить бы какой-нибудь знак! Затем он стукнул тростью по мостовой, повернулся сперва в одном направлении, затем в другом, не в силах принять решение, и наконец двинулся вперед по улице, уходившей вправо – к дому Саиды-бай, прочь от Прем-Ниваса. На душе моментально повеселело.

«Так будет лучше, – говорил он себе. – Если я пойду домой, они меня упросят остаться на ужин, а я не могу. Да и Бхаскар все поймет. Он расстраивается, когда я не подкидываю ему примеры, а как я могу придумывать примеры в таком состоянии? Все мысли сейчас о другом. И вообще, он болен и наверняка уже спит, больным детям нельзя ложиться поздно. Нет, в самом деле, так лучше. Завтра с утра первым делом навещу Бхаскара – он не будет злиться».

Еще чуть позже Ман сказал себе: кроме того, Саида-бай никогда не простит, если узнает, что он вернулся в Брахмпур и первым делом пришел не к ней. Разлука наверняка далась ей очень тяжело. Какое чудесное, пылкое воссоединение их ждет – любимая будет в восторге! Ноги Мана немного дрожали от радостного предвкушения.

Вскоре он уже стоял неподалеку от заветного дома, под большим деревом нима, заранее смакуя предстоящие радости. Тут он спохватился: про подарок забыл!

Впрочем, Ман был не из тех, кто способен долго предвкушать или сокрушаться. Решив, что уже вполне готов, и весело сказав себе: «Я – лучший подарок для нее, а она для меня!» – Ман подошел к калитке.

– Пхул Сингх! – громко окликнул он привратника.

– О, Капур-сахиб! Вас давно не было – не иначе как несколько месяцев…

– Не месяцев, а лет! – воскликнул Ман, доставая купюру в две рупии.

Привратник спокойно убрал деньги в карман, затем произнес:

– Вам повезло. Бегум-сахиба не давала никаких распоряжений касательно сегодняшних гостей. Видимо, сегодня она одна.

– Хм. – Ман нахмурился, но тут же повеселел: – Что ж, отлично!

Привратник постучал в дверь. Из дома выглянула пышногрудая Биббо. Увидев Мана, она просияла, потому как успела по нему соскучиться. Из всех клиентов ее хозяйки он был самый привлекательный – и самый элегантный.

– Ах, Даг-сахиб, добро пожаловать, здравствуйте! – запричитала она с порога достаточно громко, чтобы Ман, все еще стоявший за калиткой, ее услышал. – Минуточку, я только сбегаю наверх и спрошу.

– О чем спрашивать? Разве мне здесь не рады? Или вы боитесь, что я натащу грязь Индии-матушки в беломраморный дворец бегум-сахибы? – Он засмеялся, а Биббо хихикнула.

– Конечно, вам очень рады! Бегум-сахиба будет в восторге! Ах, ну вот опять я говорю за других, как за себя, – игриво добавила она. – Я мигом сбегаю!

Она в самом деле сбегала очень быстро. Вскоре Ман уже шел по коридору, потом взлетел по лестнице с зеркалами на площадке (там он замер на секунду – поправить белую расшитую шапочку) и оказался на втором этаже, у дверей в комнату Саиды-бай. Однако ни пения, ни голосов, ни даже звуков фисгармонии оттуда не доносилось. Войдя и оставив туфли снаружи, он не обнаружил Саиды-бай в комнате, где она обычно принимала и развлекала гостей. Наверное, она в спальне! Мана мгновенно охватило влечение. Он сел на устланный коврами пол и откинулся на белую подушку-валик. Через минуту на пороге появилась Саида-бай: уставшая, но красивая и с сияющими от радости глазами.