Текст книги "Генштаб без тайн"

Вслед за своим помощником по национальной безопасности президент тоже делал «открытие»: «Строительство Вооруженных сил на новой основе – это общегосударственная, общенародная задача, а не дело лишь одного военного ведомства».

Из этого следовал вывод, что все эти годы реформой занималось только МО, а государство лишь наблюдало со стороны за его бесплодными усилиями.

Наверное, больше ни в одной стране мира не говорится об армии так много правильных слов, и нигде так много не делается неправильно…

И что мы вообще все эти годы делали?

Уже, вероятно, предчувствовавший свою отставку Павел Грачев летом 1996 года давал интервью «Огоньку». Его спросили, что он считает самой большой проблемой реформирования армии. Грачев говорил:

– Я много лет прослужил в армии и не настолько наивен, чтобы не понимать, что никакой серьезной реформы без надежного финансового обеспечения не бывает…

Кремлевский прожект

…В конце 1996 года по кабинетам Минобороны и Генерального штаба стал разгуливать странный документ. В нем содержался новый, наверное, уже сотый после 1992 года, план военной реформы. Адрес его принадлежности не был указан. Потом выяснилось, что план родом из Совета обороны, но говорить вслух об этом почему-то запрещалось. Приемчик был известный: к нам на Арбат запустили пробный шар, чтобы проверить реакцию.

Рабочий документ (проект)

«1. Военную реформу осуществить поэтапно, в рамках единого, скоординированного в масштабе государства процесса военного строительства как комплекса военных, экономических, социальных, политических и других мероприятий, имея конечной целью приведение в соответствие боевых возможностей Вооруженных сил и других войск как существующим, так и потенциальным военным угрозам и вызовам безопасности России и ее союзников, так и экономическим возможностям страны…»

Слова были правильные. Но в Кремле по-прежнему боялись устранить опасную глупость, в 1993 году закрепленную в Конституции. Многих в Генштабе, где привыкли к исключительной точности формулировок, давно бесило выражение «Вооруженные силы и другие войска».

Термин «другие войска» изначально вносил бардак в теорию и практику вопроса. Во-первых, получалось, что президент был Верховным Главнокомандующим только Вооруженных сил, а на «другие войска» его власть вроде бы не распространялась. Во-вторых, понятие «другие войска» было настолько аморфным, что, казалось, никто в России не мог дать исчерпывающее толкование его содержания. В-третьих, власть Генштаба при наличии «других войск» распространялась только на Вооруженные силы, и это значило, что единого центра оперативного управления всей обороной страны по-прежнему нет.

Новая кремлевская концепция вносила некоторую определенность в эту проблему:

«…Одновременно создать целостную систему управления всеми вооруженными формированиями в стране с единым планированием подготовки и ведения боевых действий Вооруженными силами и другими войсками».

Генштабисты придирчиво «брали на зуб» новый документ. Приговор был такой: «Смесь трезвоумия, иллюзий и маразма…»

«…Первый этап – 1997-2000 годы.

Учитывая ограниченные экономические возможности государства в этот период, основные усилия направить на оптимизацию существующей структуры центральных органов военного управления, объединений, соединений, частей и учреждений видов Вооруженных сил и других войск, сокращения их состава и численности за счет комплексирования задач, решаемых в области обороны и военной безопасности.

Второй этап – 2001-2005 годы.

С учетом прогнозных оценок развития экономики государства предусмотреть проведение глубоких структурных изменений в Вооруженных силах и других войсках, переведя их полностью на комплектование только военнослужащими, проходящими службу по контракту, с созданием системы подготовки военнообученных резервистов.

В этот период завершить формирование единой в стране системы подготовки военных кадров и комплектования ими Вооруженных сил и других войск, а также реорганизации военно-промышленного комплекса, обеспечив выпуск в потребном количестве современных вооружения и военной техники (ВВТ) для нужд обороны Российской Федерации и ее союзников…»

Планы были масштабные.

Но опять вставал роковой вопрос: откуда будем брать деньжата? Ну, хотя бы на расчеты с увольняемыми офицерами и прапорщиками? Вот как отвечали на этот вопрос чиновники Совета обороны:

«5. Социальное обеспечение и переподготовка по гражданским специальностям офицеров и прапорщиков, увольняемых из Вооруженных сил и других войск в связи с сокращением, предусматривается в рамках специально разрабатываемой общегосударственной программы, финансируемой отдельной строкой бюджетных расходов государства, а также за счет внебюджетных поступлений от реализации (приватизации) высвобождаемых при сокращении Вооруженных сил и других войск предприятий, объектов, имущества и земельных участков».

Все это уже было: и специальная госпрограмма, и внебюджетные поступления… За годы существования Российской армии мы уже столько всего распродали, что можно было одеть и обуть не одну, а три армии численностью 2 млн человек. А деньги где? Нет деньжат.

Опять деньги. Опять проклятые деньги!

В МО и Генштабе посчитали и пришли к выводу, что на планируемое сокращение армии в 1997 году надо не менее 40 трлн рублей.

В Кремле посчитали и пришли к выводу, что на это надо всего 10 трлн рублей.

Слишком разная арифметика. Власти был милее тот, кто обещал реформировать армию дешевле.

Дешевле обещал Батурин. Дороже – Родионов. И министра в Кремле стали обвинять в том, что он идет по «чрезмерно затратному пути реформирования армии».

Столкновение

…Когда летом 1996 года Игорь Родионов стал министром обороны, он уже имел наметки своего плана реформирования армии. Главным положением этого плана было то, что надо отказаться от попыток реформировать армию в отрыве от реформы всей оборонительной системы государства. Ключевая формула – меньшим количеством войск создать более надежную систему защиты государства.

Родионов намеревался поэтапно сокращать армию. Но только при гарантированном финансировании этого процесса, особенно по части денежных компенсаций увольняемым офицерам, прапорщикам и мичманам. В своем первом же выступлении перед членами Коллегии Минобороны он сказал:

– Люди, которые снимают погоны, должны получить все, что им положено, – деньги, квартиры, льготы. Ибо преступно выталкивать военнослужащих за ворота частей, не обеспечив их всем необходимым. Если мы говорим, что армия должна соответствовать экономическим возможностям государства, то и ее сокращение обязано быть адекватным этим возможностям.

Уже на следующий день американская газета «Вашингтон пост» сообщала: «Новый министр обороны России Родионов намерен сокращать Вооруженные силы, ставя во главу угла надежную социальную защиту увольняемых». Ей вторила английская «Санди таймс»: «Перед министром Родионовым стоит труднейшая задача – сократить армию и повысить ее боеспособность. Он обречен, если не получит серьезной финансовой поддержки со стороны Кремля и правительства».

Некоторые российские газеты назвали нового министра, согласившегося принять армию в условиях гигантских долгов, «благородным камикадзе».

Побывав во многих ближних и дальних гарнизонах Российской армии, Родионов каждый раз возвращался в Москву с еще большей убежденностью, что предложенные ему в Кремле темпы сокращения войск нереальны. Без дополнительных финансовых расходов государства такие темпы попахивали авантюрой. Скажем, содержание одного мотострелкового полка обходилось государству в 2 раза дешевле, чем его сокращение. Этот и другие подобные примеры министр огласил на пресс-конференции. Газеты затрубили: «Родионов не спешит радикально сокращать армию», «Родионов игнорирует указание Ельцина кардинально ослабить военное бремя государства».

Неугодный

«…Сегодня совершенно очевидно, – говорилось в одном из документов Пентагона, – что недееспособность российской военной системы является своеобразным симптомом провала всей политической системы страны»…

Сказано очень верно. Ведь у нас все ставилось с ног на голову: армия строилась не с учетом того, какие потенциальные внешние угрозы ей нужно быть в готовности отразить, а в расчете на хиреющий уровень экономических возможностей государства. Но государственный сектор экономики (в том числе и военно-промышленный) постоянно сворачивался, приватизировался, перепрофилировался и таким образом сокращались и возможности обеспечения Вооруженных сил всем необходимым.

При Грачеве роптание Арбата на продолжающийся развал армии по вине высшей исполнительной власти был не столь сильным, чтобы вызвать раздражение Кремля. Тут очень сказывалась личная нежная расположенность Павла Сергеевича к Борису Николаевичу. Грачев всегда помнил из чьих рук получил жезл министра и почти никогда не давал поводов президенту усомниться в его преданности.

При Родионове многое стало меняться. Не отрицая установку Верховного Главнокомандующего на кардинальное сокращение армии, Родионов уже с первых своих публичных выступлений стал доказывать, что уменьшение численности войск потребует серьезных дополнительных расходов. В своих документах, направленных президенту через Совет обороны РФ, глава российского военного ведомства приводил конкретные расчеты. Аргументация Родионова была беспощадной. Своими расчетами он публично «раздевал» сторонников радикально-авантюрного сокращения армии.

Особенно резкое неприятие родионовская концепция вызывала у секретаря Совета обороны Юрия Батурина, который назвал ее однажды «затратной» и упрекнул руководство Минобороны в том, что оно свои реформаторские взгляды строит по старинке, не учитывая потепления международного климата и значительного снижения внешних военных угроз.

Вторя своему шефу, сотрудник аппарата СО Владимир Клименко в одном из интервью «Интерфаксу» весьма желчно проехался по концепции МО, делая особый упор на «старые подходы» руководства военного ведомства к оборонным проблемам. Чем глубже вопрос реформирования армии уходил в плоскость идеологических диспутов, тем сильнее вопрос загонялся в тупик.

С первого дня работы Родионова в качестве министра обороны России все его установки и практические шаги по реформированию армии стали предметом особо пристального внимания штабов и аналитических центров западных армий и спецслужб. На Арбат от наших людей за границей поступали материалы, подтверждающие это.

Первое же мое знакомство с такими материалами создало впечатление, что назначение Родионова вызвало в НАТО серьезную настороженность. Иногда в натовских документах звучала почти паническая мысль: дескать, Родионов – не Грачев, он никогда не был «человеком Ельцина», явно тяготеет к национал-патриотическим силам России, водится с антизападно настроенными политиками типа Лебедя и Рохлина, не способен на конъюнктуру, занимает крайне жесткие позиции по отношению к планам расширения Североатлантического блока на восток.

Все это во многом соответствовало истине. Иностранные резиденты в Москве не ели свой хлеб зря. Да и такие выводы о Родионове не трудно было сделать, регулярно следя за российскими средствами массовой информации. Трудно было объяснить совсем другое.

Еще в конце 1996 года по нашим каналам из-за рубежа поступила информация, что материалы о концептуальных взглядах Минобороны и Генштаба на реформу Вооруженных сил, направленные в Кремль, (и имеющие самый высокий гриф секретности) «разгуливают» по рукам американских военных аналитиков…

В это невозможно было поверить.

Но факты оставались фактами.

В одном из пентагоновских документов, содержащих экспертные оценки «планов Родионова», в частности, говорилось:

«…Планы реформы, разработанные Родионовым, представляют реальную возможность для восстановления российских Вооруженных сил до того, как их распад зайдет слишком далеко. Разумеется, Родионову будут мешать, а внутриполитическая борьба не будет способствовать решению задач реформы. Но если удастся реализовать планы, над которыми он работал последние несколько лет, он имеет хороший шанс переломить негативные тенденции в Вооруженных силах…»

Далее в том же экспертном документе речь шла уже о более серьезном – о новой организационно-штатной модели армии, которую предлагал Кремлю министр обороны России:

«…Реформа Родионова предусматривает сокращение армии до 10-12 регулярных, полностью укомплектованных и оснащенных мотострелковых и танковых дивизий… Предусматривается наличие трех воздушно-десантных дивизий и трех бригад, входящих в Мобильные силы… Кроме того, будут сформированы по одной авиационной дивизии и по одной авиационной эскадрилье в каждом из четырех воздушных флотов. Приблизительно такое же количество сил будет поддерживаться в кадрированном виде… Важнейшее внимание будет уделяться таким проблемам как ядерное сдерживание и поддержание в боеспособном состоянии системы ПВО… Родионов настаивает на разумной и экономически обснованной системе военных закупок, пересмотре всей системы комплектования и обучения… Родионов считает одной из своих главных задач разумный подход к определению военных угроз, чтобы не тратить деньги впустую…»

Иностранные военные аналитики, имея доступ к задумкам Минобороны и Генштаба по реформе Российской армии, давали весьма высокую оценку прагматизму и продуманности стратегических планов нашего высшего генералитета, вынужденного действовать в крайне неблагоприятных финансовых и материально-технических условиях. Но в данном случае такие комплименты вызывали у многих людей на Арбате не гордость, а тревогу: тот, кто «знал наши карты», имел возможность делать упреждающие ходы, навязывать инициативу, сводя на нет все замыслы…

Родионов оказался в крайне тяжелой позиции: с одной стороны, в Кремле его отвергали за «затратные» планы реформы, самостоятельность политической позиции и жесткое обращение с Западом, особенно после того, как он в своей статье в «Независимой газете» открыто сказал, что в случае продвижения НАТО на восток Россия может пойти на пересмотр концепции использования стратегического и тактического ядерного оружия.

С другой стороны, в военных штабах США и других стран НАТО Родионов оценивался как нежелательная фигура у руля российской военной машины: он был несговорчив в вопросах радикального сокращения стратегических ядерных вооружений, грозил контрмерами НАТО, напирающему на Россию с Запада, имел конкретный план восстановления боеспособности разваливающейся армии, что, естественно, серьезно могло повлиять на ближние и дальние перспективы усиления геостратегических военных позиций США и их союзников в мире.

Именно неугодность Родионова Кремлю и Вашингтону сыграла, на мой взгляд, роковую роль в том, что министра быстро выдавили из кресла за «провал военной реформы». Грачев валил эту реформу ровно четыре года, но его сместили с поста не по профессиональным, а по откровенным конъюнктурно-политическим соображениям (как, впрочем, и назначили).

При Ельцине угодливость генералов Кремлю ценилась выше их профессионализма. И такое положение тоже было одной из причин того, что колымага военной реформы продолжала буксовать в российской политической трясине…

* * *

Высказывания Родионова о необходимости дополнительных финансовых расходов на сокращение армии раздражали Кремль. Между новой концепцией реформирования армии, представленной министром президенту, и той, которая разрабатывалась в Совете обороны, были принципиальные расхождения. Один из сотрудников аппарата СО в газетном интервью снова язвительно отозвался о «слишком затратных, основанных на устаревшем мировоззрении», планах руководства военного ведомства. Пресса мгновенно уловила явные признаки конфронтации в подходах Родионова и СО к реформированию армии и стала громко трубить о зреющем конфликте между Кремлем и Арбатом. Запахло скандалом.

Начальник Генерального штаба генерал армии Виктор Самсонов в начале января 1997 года позвонил в Кремль Юрию Батурину и попытался выяснить причины такого неожиданного и оскорбительного высказывания чиновника СО. Батурин ответил, что клерк превысил свои полномочия и будет наказан.

На состоявшейся в середине января в Минобороны пресс-конференции Родионов честно признал, что некоторые «различные взгляды» на реформу между МО и СО все-таки есть. И снова пресса громко заговорила о наличии «опасных противоречий» между МО и Кремлем. Узнав об этом, Ельцин пришел в ярость и приказал, чтобы министр обороны и секретарь Совета обороны немедленно и публично «сняли противостояние».

С целью замирения в начале февраля состоялась совместная пресс-конференция Родионова и Батурина на Зубовском бульваре.

При большом стечении журналистов на пресс-конференции оба «именинника» упорно пытались убедить всех, что никакой «войны взглядов» на реформу между Кремлем и МО нет. Но в то же время оба и не скрывали, что некоторые различные подходы все-таки имеют место.

Днем раньше в Минобороны Родионов принял главных редакторов ведущих российских газет и с безоглядной откровенностью рассказал им о действительном положении дел в войсках. Такая откровенность министра для меня не была в диковинку. Игорь Николаевич все чаще говорил на публике слова, которые вызывали в Кремле и на Краснопресненской набережной громкий зубовный скрежет.

До Родионова, наверное, ни один из сорока российских министров обороны не умел говорить в глаза власти всю беспощадную правду о состоянии армии. Родионов умел это делать. Таких министров власть не любит.

Потом я узнал, чем был вызван весь этот спектакль на Зубовской площади. На предстоящем Совете обороны должна была утверждаться новая концепция реформы (ее планировалось обсудить еще 6 января, но из-за болезни Ельцина отложили до середины февраля). А поскольку у Батурина и Родионова были некоторые принципиально отличные взгляды на сокращение армии и финансовое обеспечение этого процесса, предстоящая дискуссия в присутствии Ельцина могла ничем не закончиться, и хворый президент был бы от этого, конечно, не в восторге.

Батурин понимал это, и ему хотелось, чтобы на Совете все прошло гладко, чтобы президента в очередной раз не втянули в «концептуальную драку», к которой основательно готовились минобороновские и генштабовские высшие генералы. И тогда позиции Батурина с профессиональной точки зрения выглядели бы бледно. Такой поворот событий был очень вероятен и не сулил Батурину ничего хорошего. К тому же президент очень болезненно реагировал, когда появлялись малейшие признаки конфронтации кремлевских чиновников с высшим генералитетом, а пресса начинала раздувать сенсации об этом. Один из помощников Ельцина позвонил в Минобороны и сообщил реакцию Верховного:

– Сцепились, понимаешь, как петухи на публике и меня в это дело, понимаешь, втягивают, будто более важных вопросов нет. Нехорошо. Надо бы снять эту ненужную напряженность.

В этом и заключалась главная цель пресс-конференции Родионова и Батурина. В конце ее Батурин, обращаясь к министру, сказал:

– Ну вот, Игорь Николаевич, теперь уже, наверное никто нам не скажет, что между нами есть какие-то противоречия. Мы пришли к единому пониманию. Не правда ли?

Родионов слегка качнул головой. Но не проронил при этом и слова. Днем раньше в своем кабинете он говорил:

– У нас есть наработки программы, но нет политического решения, нет концепции и нет политической воли, стремления воплотить все намеченное в жизнь.

Говоря о «политической воле», Игорь Николаевич бросал камни в кремлевский огород.

Министра перестали соединять с президентом и не давали возможности встретиться с ним. Ни на одну бумагу, посланную Родионовым президенту в Кремль, не было ответа. И даже Батурин, которому Родионов послал новый план реформы армии, позволил себе отложить ее в долгий ящик, хотя на Арбате очень ждали его замечаний.

Батурин не скрывал своего негодования по поводу одного, очень задевающего его самолюбие, предложения Родионова, который высказывался за то, чтобы секретарь Совета обороны РФ имел статус заместителя начальника Генерального штаба. Это еще больше усиливало неприязнь секретаря СО к министру.

В те же дни кремлевские наушники доносили Ельцину об «очень опасных заигрываниях» начальника Генштаба генерала Самсонова с оппозицией: представители коммунистических и аграрных фракций парламента были приглашены им на полигон одной из подмосковных дивизий. Оттуда неусыпные стукачи наперебой сообщали в Совет обороны о том, что состоялись весьма нелицеприятные для Верховного Главнокомандующего разговоры между политиками и генералами. Кремлевские интриганы эти «нелицеприятные разговоры» тут же перелицевали в некий «заговор» и преподнесли президенту. Ельцин поверил и рассвирепел…

На 22 мая 1997 года на Арбате намечалось заседание Совета обороны по военной реформе.

Родионов предчувствовал, что приговор ему в Кремле подписан. Ельцин еще только собирался ехать из Кремля на Арбат, а в президентской администрации уже заготавливались разные варианты проектов указов президента – в расчете на то, что министру обороны и начальнику Генштаба Верховный объявит служебное несоответствие, снимет одного из них или обоих разом с должностей.

К своему выступлению на Совете обороны Родионов готовился долго и основательно. Он придавал ему до того важное значение, что признался мне однажды:

– Не министру обороны, а премьеру надлежало бы выступить.

Доклад министра согласно ранее утвержденному Верховным регламенту был рассчитан на тридцать минут. Когда в начале заседания Совета обороны Родионов сказал об этом Ельцину, тот оборвал его:

– Нет! Даю вам пятнадцать.

Родионов заметил, что для обстоятельного изложения столь масштабного государственного вопроса, как новая концепция реформирования армии, такого времени недостаточно.

Ельцин еще больше заводился:

– Вы уже и так потратили пять минут!

Министр пошел ва-банк:

– В таком случае я отказываюсь от доклада.

Ельцин взорвался:

– Я снимаю вас с должности! С докладом выступит начальник Генерального штаба.

Члены Совета обороны с угрюмым любопытством поглядывали на Самсонова. Начальник Генерального штаба встал:

– Товарищ Президент – Верховный Главнокомандующий! Я тоже считаю, что определенного вами времени на доклад недостаточно, и потому отказываюсь от выступления.

Ельцин объявил о смещении НГШ с должности, а затем ударился в гневные и пространно-банальные разглагольствования о провале военной реформы, о сопротивлении его указам радикально сокращать армию. Генералы слушали Верховного с угрюмым видом. Его доводы звучали громко и гневно, но неубедительно. Театральность и тенденциозность учиненной им «генеральской порки» была слишком очевидной. Президент обвинял высших генералов в провале военной реформы армии так, словно не имел к этой армии никакого отношения.

Кремлевская свита во главе с президентом покидала Генштаб. Ельцин шел впереди всех. Выражение его лица было таким, каким оно бывает у человека, исполнившего суровую и неприятную миссию.

Следом за Ельциным бодро семенил Батурин в затемненных очках. Глядя на него, я подумал, что уже много раз вот так, лоб в лоб, сталкиваюсь с Батуриным, но из-за темных очков до сих пор не видел его глаз.

После того как кремлевская камарилья покинула зал заседаний Коллегии Минобороны, на боковом столике остались забытыми какие-то бумаги. То были проекты президентских указов, рассчитанные на разные варианты кадровых решений Ельцина в зависимости от итогов Совета обороны и личной воли Верховного.

Возвратившись в свой кабинет, Родионов позвонил жене и с грустной улыбкой сказал ей:

– Люда, тебя беспокоит бывший министр обороны Родионов Игорь Николаевич.

– Ну, вот все и уладилось, – как можно спокойней сказала Людмила Ивановна. – Послужил свое и хватит. Ты лучше побыстрей домой приезжай.

– Вот за это я тебя и люблю, – сказал он ей.

Российский президент устилал путь хаотичных и буксующих военных реформ новыми жертвами в рядах генеральской элиты. Так было уже не раз. Но облик армии от этого не менялся. Ельцин снова тасовал высшие командные кадры, словно не понимая, что ему никогда не удастся перехитрить суровую данность жизни: при слабой экономике ему никогда не создать сильную армию. В таких условиях вместо реформы можно лишь имитировать ее видимость. Но для этого нужны были искусные исполнители.