Текст книги "По голгофским русским пригоркам. Статьи о писателях"

Христианство без активности, без подъёма, без донкихотства – немыслимо.

Старообрядческий епископ Михаил (Семенов)

Здесь – немного о «голгофском» окружении Клюева. Даже, точнее, о человеке, которого он единожды упомянул в письме. За этим стоит многое.

Голгофское христианство – совсем небольшой кружок, в орбите которого оказался на короткое время и поэт.

«И в истории литературы, и в истории религии это явление как-то не очень занимает исследователей. Но именно философия голгофского христианства максимально впитала в себя все особенности того времени, всю амальгаму мятежности, революционности, идей о необходимости голгофской крови ради светлого будущего и – идей глубоко нравственных, поистине христианских, немыслимых без любви и сострадания к ближнему», – писала в 1992 году современная исследовательница Наталья Солнцева107107
  Солнцева Н.М. Китежский павлин. М., 1992. С. 46–47.


[Закрыть].

Это совершенно так, да.

Вначале был Достоевский с его мыслью, вложенной в уста старца Зосимы из «Братьев Карамазовых»: «Когда же (человек. – В.Б.) познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется. Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека» (из главы «Отец Ферапонт»). Вот оно, клюевское «голгофское» «всемирное бесконечное сожаление». В 1902 году «голгофская» идея прозвучала со страниц консервативнейшего «Миссионерского обозрения» в статье иеромонаха Михаила (будущего старообрядческого епископа), «Христос на Голгофе и воскресший»: «Путь покаяния до самораспятия есть общий неизбежный путь для всякой падшей и страдающей души. Это глубоко понял русский народ, в котором искание доброго всегда имеет форму покаянную. Влас Некрасова с его страстной жаждой самоспасания страданием – общерусский тип» (курсив автора)108108
  Михаил (Семенов), иером. Христос на Голгофе и воскресший // Миссионерское обозрение. 1902. № 7–8. С. 16.


[Закрыть].

Влас некрасовский – тип раскаявшегося разбойника. Ещё один вид «хождения»:

 
В армяке с открытым воротом,
С обнажённой головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас – старик седой.
 
 
На груди икона медная:
Просит он на божий храм, –
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам;
 
 
Да с железным наконешником
Палка длинная в руке…
Говорят, великим грешником
Был он прежде. В мужике
 
 
Бога не было; побоями
В гроб жену свою вогнал;
Промышляющих разбоями,
Конокрадов укрывал.
 

А потом, будучи при смерти, этот герой некрасовского стихотворения дал обещание построить церковь, если болезнь, из-за которой мерещился ему ад, крокодилы и разные чудища, отступит.

 
Роздал Влас свое имение,
Сам остался бос и гол
И сбирать на построение
Храма божьего пошёл.
 
 
С той поры мужик скитается
Вот уж скоро тридцать лет,
Подаянием питается –
Строго держит свой обет. <…>
 
 
Ходит в зимушку студеную,
Ходит в летние жары,
Вызывая Русь крещёную
На посильные дары, –
 
 
И дают, дают прохожие…
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы божии
По лицу земли родной…
 

Я теперь поспорю: нет больше таких типов, как Влас, как Поярков из одноимённого рассказа Мельникова-Печерского, раскаявшийся «коррумпированный» чиновник, тоже всё бросивший и ушедший странствовать, нет того русского народа. Вымер. И к современному не имеет никакого отношения.

Кроме Достоевского и Некрасова был Лев Толстой с его отрицанием государственной церковности, церковных обрядов вообще. Был «Антихрист» Ницше – конечно. И Розанов. Была назревшая необходимость перемен в самом строе огосударствленной церкви, ставшей разновидностью идеологического ведомства. Церкви, где истина Евангелия – на службе человеческой, на службе кесаря, по выражению того же старообрядческого епископа Михаила (Семенова), «наймит казённый», если вспомнить Клюева.

Был ибсеновский «Бранд» – драматическая поэма о бескомпромиссном священнике, убежденном, что Евангелие должно стать действенным законом для всех сфер жизни, а не золотой книгой, спрятанной в алтаре. Это немыслимо без общественного переустройства, которое определяется, верно или нет, как «христианский социализм». Бранд, главный герой, восставал против обветшалого и опошленного понимания моральных понятий. Приметой и знаком эпохи рубежа девятнадцатого и двадцатого веков была стремительная переоценка ценностей.

Например, любовь.

 
И знать того я чувства не хочу,
которое зовут любовью люди.
Лишь Божью знаю я любовь, она же
не знает слабости; она сурова,
к избранникам своим неумолима.
Томясь душою в роще Гефсиманской,
молился Сын: да минет эта чаша!
И что же – внял Отец мольбе Сыновней?
Нет, чашу осушить пришлось до дна. <…>
Нет более опошленного слова,
забрызганного ложью, чем – любовь!
Им с сатанинской хитростью людишки
стараются прикрыть изъяны воли,
маскировать, что в сущности их жизнь –
трусливое заигрывание с смертью!
 

Из христианской жертвенной любви сделали средство самоуспокоения. Всё будет прощено. Борьба за улучшение жизни не нужна. То же касается христианского долга.

 
Наш первый долг – хотеть всем существом,
и не того лишь, что осуществимо
и в малом, и в большом; хотеть – не только
в пределах тех или иных страданий,
трудов, борьбы, – нет, до конца хотеть;
хотеть и радостно готовым быть
пройти все мытарства души и тела.
Не в том спасение дающий подвиг,
чтоб на кресте в страданьях умереть,
но в том, чтоб этого хотеть всем сердцем –
хотеть и средь страданий крестных даже,
в минуты скорби и тоски предсмертной,
лишь в этом подвига суть, весь смысл <…>
Когда ж в такой борьбе одержит воля
победу полную – и для любви
очищен путь…
 

Голгофское христианство понималось и понимается порою превратно: мол, кружок призывал едва ли не к самораспятию в самом прямом смысле. Нет, призыв к Голгофе звучал именно в этом ключе ибсеновского «Бранда» и некрасовского «Власа», именно в этом «хотении всем сердцем» заключался. Слово «хотеть» выделено было курсивом в первом переводе поэмы, который появился в 1897 году. И без «Бранда», без «Власа», без мысли о том, что переживание чужих грехов есть необходимый закон совести, голгофского христианства не понять. Герой поэмы иначе осознавал и гуманность:

 
Гуманность – вот бессильное то слово,
что стало лозунгом для всей земли!
Им, как плащом, ничтожество любое
старается прикрыть и неспособность,
и нежеланье подвиг совершить;
любой трусишка им же объясняет
боязнь – победы ради – всем рискнуть <…>
…А был ли
гуманен к Сыну сам Господь Отец?
 

Бранд пытался основать церковь, которая бы стряхнула с людей сонливость, преобразовала бы мир, где Евангелие вспоминается лишь по воскресным праздникам, и такой общественный порядок, где бы Евангелие пронизывало всё существо человека, «будничный труд и воскресный покой», «юности резвость и старца печаль». В послераскольной России постепенно сложилось и со всей очевидностью обозначилось то противоречие, о котором высказался в работе «Смысл жизни» Евгений Трубецкой: «Вопреки точному смыслу христианской веры, которая требует, чтобы Бог для верующего был всем во всём, чтобы Ему подчинялись все сферы жизни – для государства устанавливается исключение из этого общего правила. По смыслу ходячего макиавеллиевского воззрения, государство в своих отношениях к другим государствам признается не подчиненным какому-либо нравственному закону – божескому или человеческому. Этим вносится глубокое раздвоение в святое святых человеческой совести: в области частной жизни человек признаёт для себя обязательными заповеди любви к Богу и ближнему, но в области государственной он исповедует полное практическое безбожие и человеконенавистничество. Один и тот же человек, как христианин, считает себя обязанным положить душу за ближнего и рядом с этим, как гражданин, считает всякую мерзость не только дозволенною, но и должною, когда она требуется интересами его народа и его государства!»109109
  Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М.: «Республика» (сер. «Мыслители ХХ века»), 1994. С. 193.


[Закрыть] Голгофское христианство было попыткой разрешить это противоречие. Было попыткой действовать и жить вопреки ницшеанской формуле, брошенной немецким философом в одну из записных книжек, о том, что цель христианства – «отказ от мира, а не развитие мира»110110
  Ницше Ф. Черновики и наброски 1880–1882 гг. // Ницше Ф. Собрание сочинений: В 13 т. М., 2013. Т. 9. С. 72.


[Закрыть]. Мир должен быть преобразован, иначе он пока не спасён.

«Раскрыть религиозный смысл “Бранда”, – говорил в своём докладе в Московском религиозно-философском обществе памяти Владимира Соловьева публицист и писатель Валентин Свенцицкий, – значит раскрыть смысл одного из труднейших путей ко Христу, это значит раскрыть смысл не только глубочайших процессов человеческого духа, но и всего человечества. Говорить о судьбе Бранда – значит говорить о судьбе мира». Ни больше, ни меньше. И через несколько строк: «Официальное христианство – погибло. Христианство буржуазии – это самый отвратительный вид мещанства, который можно только себе представить. Удобное, покладистое, без всяких жертв, не знающее кровавой Голгофы, не чувствующее светлого воскресения, оно превращено в орудие тьмы»111111
  Свенцицкий В. Религиозный смысл «Бранда». СПб., 1907: Библиотека «Век». Вып. 8. С. 4, 5.


[Закрыть].

Были кружки, где обсуждалось реформирование церковного управления, «Христианское братство борьбы», споры, религиозные собрания в Санкт-Петербурге, «новая религия» Мережковского…

«Как это ни радостно, как это ни заманчиво, но личное спасение души всегда останется личным, всегда носит характер чего-то обособленного и эгоистического и чуждо истинного христианства. Голгофа – вот символ христианства. Голгофа – вот место и смысл всей проповеди Христа. Отдать свою душу за других, отдать свою жизнь за жизнь всех людей – вот призвание христианина и вот чему учил наш Великий Учитель. Он так умер и нас этому учил, и только этому. Христианство Голгофы, христианство любви и служения другим, любви до несения позорнейшей смерти ради человечества – вот красота и величие нового учения, взволновавшего мир. И это учение теперь воскресает в народе. Сущность простой, но сильной, глубокой и неинтеллигентской, а настоящей мужицкой веры – только в этом»112112
  Религиозные искания наших дней // Красный звон. 1909. №5. С. 248– 249. Подзаг.: «Мнение архимандрита Михаила».


[Закрыть]. Это писал старообрядческий епископ Михаил в журнале «Красный звон». Это говорилось в пику т.н. «новому христианству».

Вместе с Валентином Свенцицким и Ионой Брихничёвым, или даже раньше, выступил с голгофской проповедью и этот иеромонах, затем архимандрит «синодской церкви». Мне кажется, его упоминают в этой связи реже. Возможно, причина тому – разрозненность и неизученность его отдельных статей, среди которых особо следует выделить цикл «Двенадцать писем о Христе подлинном». Вначале он публиковался на страницах казанского журнала «Церковно-общественная жизнь»113113
  Михаил (Семенов), архим. Двенадцать писем о Христе подлинном // Церковно-общественная жизнь. 1907. №31. Стб. 941–944; №32. Стб. 978–981; №33. Стб. 1008–1011; №34. Стб. С. 1035–1038; №35. Стб. 1074–1079; №38. Стб. 1169–1173; №41. Стб. 1263–1266; №43. Стб. 1328–1331; №44. Стб. 1365–1367; №43. Стб. 1389–1392.


[Закрыть] в 1907 году. Публикация оборвалась накануне присоединения епископа Михаила, тогда архимандрита, к старообрядческой Церкви. Произошло это в двадцатых числах октября 1907 года, 5 ноября Синод объявил о лишении архимандрита Михаила сана, что для старообрядцев совершенно никакого значения, разумеется, не имело. Из-за закрытия журнала опубликованы были не все «письма», но полностью, с исправлениями, они увидели свет в «Красном звоне» за 1908 год114114
  Михаил (Семенов), архим. Двенадцать писем о свободе и христианстве //Красный звон. 1908 №7. Раздел II. С.161–176; №8. С. 161–178; №9. С. 161–176.


[Закрыть]. Отдельным изданием «Двенадцать писем о свободе и христианстве» вышли в 1909 году. Тогда же в Царицыне-на-Волге при прямом участии И.П. Брихничёва начинает выходить журнал «Слушай, земля», епископ Михаил становится его постоянным автором. Но всего было выпущено шесть номеров. Пятый конфисковала цензура за публикацию статьи «Кто и зачем испортил христианство?». В запрещённой статье епископ Михаил бросал жестокое обвинение: государственное христианство – религия богатых.

«С IV века – после Христа – христианство стало религией для всех. Его приняло государство.

А известно, что государство управляется богатыми и сильными. И эти богатые и сильные просто приказали священникам переделать Евангелие, чтобы оно не мешало богатым.

И священники стали переделывать.

И вот тогда-то выдумали, что для христианина главное – терпеливо нести крест жизни, не роптать и стремиться только к небу.

Сильные дали слабым утешение в сладких мечтах о будущем, чтобы в настоящем они покорно несли свое ярмо»115115
  См.: Михаил (Семенов), еп. Кто и зачем испортил христианство? //Слушай, земля. 1909. №5. С. 12–14.


[Закрыть].

Вместо религии общественного дела, религии общей борьбы (как в «Бранде») христианство стало религией маленькой жалости, маленького сострадания. Вместо чувства ненависти ко злу и желания бороться с ним, «вместо чувства протеста против тюрем и публичных домов» христианство стало воспитывать «рабье» (словечко, встречающееся и у Горького) учение, что достаточно помогать первому ближнему, раздавленному колесом жизни. Посочувствовал, дал копеечку – и хорошо. И хватит. Долг выполнен.

Христианству и сейчас нужен Бранд. Некрасовский Влас. Мельниковский Поярков. Парамон юродивый Глеба Успенского.

Бог жив, и Ницше поторопился, но живо ли христианство с его преображающей общество силой? Возвысила ли церковь свой голос, когда на глазах народа разворовывалась и разворовывается страна, и где в ней теперь Златоуст, способный пойти на страдание, обличая новую Евдоксию? Возможен ли в современном православии иерарх, способный запретить вход в церковь высокопоставленному государственному чиновнику, пусть не убийце, но вору, как запретил Амвросий Медиоланский императору Феодосию Великому переступать церковный порог и призвал его к публичному покаянию после его расправы над восставшими фессалоникийцами? Где проповедь против непомерного обогащения, где его обличение, где?

Кто не с ограбленным народом, тот против него.

Бог жив, христианство – умерло.

Это, возможно, прозвучит резко, но даже искренне верующий человек, которого позвала в Африку евангельская истина и заповеданная этой книгой любовь, Альберт Швейцер, сказал едва ли не то же самое. «Религия нашего времени напоминает африканскую реку в сухой сезон: огромное русло, песчаные отмели, а между ними – маленький ручеёк, с трудом пробивающий себе дорогу. Пытаешься представить себе, что это русло некогда было заполнено; что отмелей не было, а река величественно катила свои воды, и что придёт день, когда эта картина повторится»116116
  Швейцер А. Религия в современной культуре // Швейцер А. Жизнь и мысли. М.: «Республика» (сер. «Мыслители ХХ века»), 1996. С. 483.


[Закрыть]. Действительно, повторится ли?

С сентября 1910 года в Москве начала выходить «еженедельная общественная, литературная и политическая газета» «Новая земля», новый печатный орган кружка голгофских христиан. Редактором значится А.П. Готфрид, издательницей – М.Я. Готфрид-Свободина, фактический редактор – Иона Брихничёв. Епископ Михаил активно публиковался в «Новой земле» весь 1910 год и половину 1911-го, до своего ареста и суда по делу об издании брошюры «Революционные силуэты (первомартовцы)»117117
  Иона Брихничёв посвятил одну из своих статей этому событию: Отклик на арест еп. Михаила // Новая Земля. 1911. №18, май. С. 3. Следующий, девятнадцатый, номер газеты вышел с портретом еп. Михаила на первой полосе.


[Закрыть], после чего его сотрудничество резко и по непонятным причинам прекратилось. В «Новой земле» активно печатались сам Иона Брихничёв, Николай Клюев, Валентин Свенцицкий, писатель Иван Наживин, изредка Валерий Брюсов.

В «Новой земле» появился цикл статей епископа Михаила, продолжающих апологию Голгофы, и посвященных его пониманию сущности христианства.

Оно —

«работа над переустройством земли в землю праведную, в царство правды и борьба за эту правду. И всякое иное христианство – ложь.

Мир ещё “не спасён”. На Голгофе принесена первая великая жертва за мир, величайшая жертва, как образец и призыв, как проповедь и великое действие слияния воли Христовой с волей человеческой.

Христос на Голгофе бросил на мир кровь Свою, чтобы напугать людей зрелищем распятой жизни и заставить всех людей под Его главенством и с Его помощью начать искупление мира. Искупление должно было совершить человечество, принявшее великую мысль о преобразовании мира, провозглашенную с креста.

Христос с креста звал каменщиков и плотников на Свою постройку, но их не было, потому что их уверили, что нечего делать, спасён мир, построен Дворец Божий.

Человечество, сплотившееся во единой мысли о постройке на земле “Дома Божия”, объединённое и слившееся в живое тело Христово, это человечество, живущее во Христе, и должно быть тем чудотворцем, который воскресит мир, снимет с креста распятую жизнь, исцелит прокаженный мир, где кристаллизировалось, собралось воедино “многое зло”, в ветхих злых понятиях, внушенных столетиями лжи.

И только это обновление жизни станет истинной молитвой кресту. Не слезы, а “огонь” должен дать крест»118118
  Михаил (Семенов), еп. Из креста в огонь: К 14 сентября // Новая Земля. 1910. №1 от 13 сентября. С. 8–11.


[Закрыть].

Тему обновления в деле совместного переустройства жизни епископ Михаил развивает из номера в номер.

«Люди божественны. Они часть Великого Духа, одухотворяющего мир. Для них открыт путь к тому величию духа, какое дано здесь, на кресте.

Но во имя этой божественности на них и лежит великая тягота. Необходимость принять великий крест.

Они должны сделать то, что сделал на Голгофе Христос.

А что сделал Он?

Он в совесть Свою принял зло всего мира, грех всего мира, ужас перед человеком, который потерял образ свободного и стал рабом, и ужас перед землей, ставшей тюрьмой и домом терпимости.

И, принявши на себя этот мировой грех, пережил его с мукой, во сто раз, нет – бесконечно большей, чем всякая крестная мука, победил его.

Именно этой мукой, ужасом и любовью победил, потому что перед такой силой приятия злого мира в любовь Свою – не может устоять зло.

Должна бежать в небытие тьма.

И, мучительно пережив это понимание путей души человеческой, желающей искупить мир, Он на кресте позволил убить Себя, чтобы это величайшее из преступлений обременило невыносимой тягой душу даже Иуде и Пилату – даже в них родило то состояние духа, какое через Гефсиманию и лобное место привело к воскресению первого человека.

И этот путь – единственно христианский. <…>

Вне морали креста и догмы победившего (воскресшего) богочеловека – христианства как силы нет. <…>

Зло нашей ложно-христианской морали в том, что она ушла от этой центральной истины христианства к мнимо-христианской морали (против которой восстал Бранд. – В.Б.).

Немного люби. Не обижай. Трудись. К упряжкам вместо свободы119119
  Под «упряжками» имеются в виду главнейшие, по мнению Л.Н. Толстого, моральные заповеди Евангелия. Еп. Михаил неоднократно выступал против сведения Евангелия к голой морали. «Тот, кто не верит в возможность явлений, превышающих нормы будничной действительности, тот уничтожает в человеке стремление к бесконечному движению.
  И обязательно убивает христианство, делая его из религии беспредельного совершенствования по образу Божию в серую религию “пяти упряжек”, без идеала, без будущего, убогую и мертвую» (статья «Толстой и чудо»).


[Закрыть].

Христос требует, чтобы христианин расширенными от ужаса глазами видел прежде всего зло в концентрированном, так сказать, виде, скопившееся и кристаллизовавшееся в “учреждении”, “сложном факте”, “в каждом окне публичного дома, в каждой железной перекладине тюремного окна, в рабстве и оковах, в ростовщичестве и рабьем труде”.

Требует той срощенности с миром, того слияния с жизнью в чувстве, ответственности за его “боли”, которая заставляет считать себя виновным за всё зло, всё насилие, пятнающее проказой скорбное лицо жизни.

Чувствовать в своей крови “сифилис” и всей жизни, и “сифилис”, который в крови каждой Любы или Машки, почти физически.

Даже не почти»120120
  Михаил (Семенов), еп. Христианство не мораль // Новая земля. 1910. №4, октябрь. С. 10–11.


[Закрыть].

16 мая 1911 года в Петербургской судебной палате прошли слушания по делу об обвинении епископа Михаила в содействии к выходу в свет брошюры «Революционные силуэты (первомартовцы)». В её содержании усмотрели пропаганду революционного террора. В книгу входили короткие очерки о народовольцах С.М. Степняка-Кравчинского. Вся вина епископа Михаила была в том, что, не заинтересовавшись, он просто передал их (пять лет назад, будучи ещё архимандритом) конкретному издателю на его усмотрение, перенёс с одной питерской улицы на другую.

Палата приговорила его и непосредственного издателя к заключению в крепости на полтора года. Осуждённые были немедленно взяты под стражу. За епископа Михаила внёс залог в сумме 3000 рублей председатель петербургской старообрядческой общины Громовского кладбища П.А. Голубин. Иона Брихничёв посвятил этому событию одну из своих статей, вышедшую в «Новой земле» 18 мая121121
  Брихничёв И. Отклик на арест еп. Михаила // Новая Земля. 1911. №18, май. С. 3


[Закрыть]. Следующий, девятнадцатый, номер газеты появился с портретом епископа Михаила на первой полосе (и стихотворением Клюева «Грешница»). До майского восемнадцатого номера 1911 года епископ Михаил печатался постоянно, газета горячо поддерживает его в беде, но вот – освобождение под залог, и – больше ни одной публикации, ни строчки ни в 1911-м, ни в 1912 году.

Как будто что-то оборвалось. Причин я объяснить не могу, можно только строить предположения о них. Статьи епископа Михаила, опубликованные в «Новой земле» и затем перепечатанные в журнале «Старообрядческая мысль», статьи из закрывшегося журнала «Слушай, земля» рассматривались 31 августа 1910 года на старообрядческом Освященном Соборе: нет ли в них ереси? Естественно, тезис о том, что человечество Христом ещё не спасено, о «несовершенном искуплении», вызывал, скажем так, вопросы. Вынесенное тогда постановление вовсе не повлияло на сотрудничество епископа Михаила с «Новой землей», да и по смыслу своему не могло повлиять. Собор предостерегал «всех христиан-старообрядцев, чтобы они опасались руководствоваться такими его сочинениями, относясь к ним, как к сочинениям обыкновенных писателей, не имеющих никакого церковного авторитета и значения»122122
  Постановления Освященных Соборов старообрядческих епископов. 1898–1912 гг. М., 1913. С. 121.


[Закрыть]. И всё. Пиши себе дальше, только осторожней в выражениях. И епископ Михаил писал. Продолжал сотрудничество с другими старообрядческими изданиями, в частности, с журналом «Церковь», где он публиковался стабильно и много. Соборное решение можно не рассматривать в качестве причины фактического разрыва с «Новой землей». Однако вся эта травля и непонимание дорогого ему стоили.

В 1911-м Валентин Свенцицкий выпустил «Жизнь Ф.М. Достоевского», затем в 1912-м выходит «Что такое голгофское христианство?» Ионы Брихничёва, брошюрка на пятнадцать страниц.

Но сам епископ Михаил отходит от голгофского кружка, хотя не рвёт с идеями, которые проповедовал. В 1913 году на страницах старообрядческого журнала «Церковь» публикуется статья «Смерть Исуса Христа и искупление». По существу, здесь прежние голгофские идеи123123
  См. в современном издании: Михаил (Семенов), еп. Собрание сочинений. Ржев, 2015. Т. 4. С. 163–176. В заглавии статьи – старообрядческая орфография имени Спасителя – Исус с одним «и».


[Закрыть]. И эта публикация – знак их универсальности.

Клюев и епископ Михаил публиковались на одних и тех же страницах. Один – стихи, другой – статьи. Об их знакомстве и отношениях нет никаких сведений. Один наездами из Олонецкой губернии бывал в Москве и Питере, другой жил на даче в Белоострове под Петербургом. Вряд ли они даже встречались. Единственное упоминание у Клюева: что старообрядческий архиерей должен был написать предисловие к его сборнику «Братские песни». Вернее, так почему-то трактуется фраза Клюева из письма к Блоку, датированного концом февраля или началом марта 1912 года: «Книга предполагается с вступительной статьёй, что ли, епископа Михаила»124124
  Клюев Н.А. Письмо А.А. Блоку, февраль – март 1912 г. // Клюев Н.А. Письма к Александру Блоку. М., 2003. С. 262.


[Закрыть]. Но, кажется, здесь совершенно не учитывают это «что ли». Поэт не был в этом уверен, точно ничего не знал. Это единственное упоминание о епископе Михаиле у Клюева в его переписке с Блоком. А отец Михаил между тем после мая 1911-го, как я сказал, не поддерживал отношений с кругом «Новой земли». У него же самого имя Клюева и вовсе не встречается нигде. Ни в «Современном слове», ни в «Биржевых ведомостях», где он печатался особенно много, ни на страницах старообрядческой периодики. Клюев его не интересовал, выходит, хотя какое-то время они публиковались вместе. И, надо полагать, учитывая это «что ли», епископ Михаил вовсе и не знал, что должен что-то писать к сборнику стихотворений Клюева.

Я, пожалуй, соглашусь с Сергеем Куняевым в оценке личности Ионы Брихничёва («человек чрезвычайно мутный»). Но по крайней мере до «Новой земли» епископ Михаил его оценивал весьма высоко. Когда в 1909 году Иона Брихничёв предпринял неудачную попытку покончить с собой, откликнулся статьёй о нём в газете «Современное слово»:

«Брихничёв – истинно живой религиозный деятель настоящего времени.

В нём не было прелюбодейства слова, общей болезни всех наших “учителей”.

Он не любил религиозных (философских) собраний, не писал статей “о правде распятой”, а жил живой правдой того живого христианства, которое принял.

Подлинного – протестующего христианства – не желающего принять этот мир не из аскетической брезгливости, а потому, что считает несовместимым с проповедью на горе и проповедью на Голгофе нашу наличную общественность»125125
  Михаил (Семенов), еп. Иона Брихничёв: Открытое письмо «христианам» // Современное слово. 1909. №601 от 16 августа. С. 1 Подпись – Старый Друг. Это событие произошло после закрытия ряда изданий, которые выпускал Иона Брихничёв. Кроме того, он страшно нуждался, живя, как указывает автор, на 50 рублей в месяц с семьей.


[Закрыть], то есть – современное общественное устройство.

Это другое время, и Брихничёв ещё не кажется «мутным». А оценка, что и говорить, высокая. Но время шло.

Отношения Клюева и епископа Михаила с Брихничёвым обрываются не то чтобы одновременно, с разницей в год. Брихничёв обвинял Клюева в плагиате и разослал по «нужным адресам» пасквиль «Новый Хлестаков», причиной могла послужить их размолвка (назовем так) из-за брихничёвской статьи «Северное сияние» о Клюеве. О причинах отхода епископа Михаила можно, как я уже сказал, только догадываться… В самом начале августа 1911 года епископ Александр (Богатенков), довольно заметный старообрядческий церковный деятель, получил от Михаила письмо, в котором тот, в ответ на просьбу приехать в Москву, упомянул среди прочего: «…Я сейчас не имею даже и представления, где и что делают г[олгофские] христиане»126126
  Пользуясь случаем, приведу это письмо (оно хранится в частном архиве), ещё не введенное в научный оборот, полностью, датируется оно благодаря пометке в правом верхнем углу, сделанной еп. Александром: «Пол[учено] в СПб. 2 авг[уста] 1911»:
Г. I. Х. С. Б. п.н. Глубокоуважаемый владыко.   Я думаю, что в Москву мне ехать неудобно, ведь и в 1909 году испрашивалось особое Высочайшее разрешение, а это неудобно, и желательно проехать куда-нибудь около Москвы – конечно, можно бы, и препятствий с моей стороны не может встретиться, но ведь мне нужно знать, зачем, с какой целью ехать.
  Нужно получить формальное приглашение, из которого я увидел бы, нужно ли действительно моё присутствие там.
  Сейчас я не представляю, для чего бы мне ехать? Если оправдываться в чём-нибудь, то это надоело мне.
  Если это старые обвинения по поводу голгофских христиан, то я сейчас не имею даже и представления, где и что делают г. христиане.
  Если какие-нибудь новые обвинения, выкопанные из старых книг, то ради этого не хочется тратить время и слова. Да и бесполезно. Может быть, дело идёт не о суде надо мной, но могу ли я быть полезен Собору в чём-нибудь, доверие ко мне и с моей стороны достаточно подорвано.
  Во всяком случае, приехать я мог бы [по] формальному приглашению, из которого было бы ясно, зачем я еду.
Преданнейший еп. Михаил.

[Закрыть]. Иначе говоря, никакой связи с «Новой землей» у него не было почти полгода.

У каждого из голгофских христиан было своё голгофское христианство. У Клюева, у Свенцицкого, у епископа Михаила, у Брихничёва. Общим у них было, выражаясь клюевскими словами, «неприятие казённого бога», идея о необходимости социального переустройства на христианских началах, идея добровольной нищеты, покаяния. Голгофское христианство звало к активному противлению общественному злу. А люди в этом кружке были совершенно разные. Свенцицкий – последовательный новообрядческий священник, Михаил – последовательный старообрядческий епископ, Клюев – христианский эклектик и мистик с особым, ему, наверно, одному присущим веропониманием, Брихничёв, однокашник И.В. Джугашвили (Сталина) по Тифлисской духовной семинарии, лишённый сана священник, пришёл в конце концов к атеизму. Квинтэссенция голгофского христианства – это идея всеобщей вины, активная «брандовская» борьба против общественного зла земной жизни и её евангельское преображение, предполагающее радикальные социальные перемены, это готовность страдать от существующего в мире несовершенства, это новые отношения к собственности. У каждого христианина должна быть своя собственная Голгофа. Если одним-двумя словами, это – христианский максимализм, в том прямом смысле, в каком это слово толкуется в словарях: «чрезмерность, крайность в каких-либо требованиях, взглядах». И здесь я бы согласился со словами одной из статей Петра Бернгардовича Струве, с его оценкой максимализма:

«Я думаю, что максималистом человек может, вернее, имеет право быть только для себя и внутри себя. Всякая же проповедь максимализма, адресованная к другим, есть догматическое изуверство морального или иного деспотизма, если, что ещё хуже, она не покрывает собой лицемерия.

Но и для себя, или внутри себя, человек не может, не уродуя себя и не насильничая над другими, быть максималистом всегда и сплошь. Максимализм законен только как одно из настроений в творческой борьбе за свою личность»127127
  Струве П.Б. На разные темы // Струве Б.П. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 215. О крайностях «голгофского христианства» и епископе Михаиле см. также в статье Д.С. Мережковского «Земной Христос».


[Закрыть].

Потому-то государство, основанное на максимализме Нагорной проповеди с её любовью к врагам, невозможно и обречено. Голгофское христианство было донкихотством. Но ведь епископ Михаил сам писал в одной из статей, стараясь поставить «диагноз» своей эпохе, обществу: «Христианство точно одряхлело, обветшало в нас», и продолжал: «Христианство без активности, без подъёма, без донкихотства – немыслимо». Это – «религия действия и влюбленности в жизнь»128128
  Михаил (Семенов), еп. Рождественская звезда // Утро России. 1910. №335 от 25 декабря. С. 2.


[Закрыть].

* * *

После неудачного самоубийства в 1909-м, когда Иона Брихничёв забрался на верхнюю палубу парохода и бросился в воду, но был спасён подоспевшими лодочниками, он прожил ни много ни мало почти шестьдесят лет и упокоился в марте 1968-го.

О нём имеется небольшая статья в биографическом словаре «Русские писатели. 1800–1917»129129
  Магомедова Д.М., Белодубровский Е.Б. Брихричёв Иона Пантелеймонович // Русские писатели. 1800 – 1917. М., 1989. Т. 1. С. 328–329.


[Закрыть]. Голгофское христианство по-прежнему остаётся малоизученным явлением духовных исканий начала ХХ века, несмотря на то что и затрагивается в некоторых научных работах. В «Православной энциклопедии» статьи о нём нет. Есть о Брихничёве, со странной сентенцией, что он, «находясь под сильным влиянием старообрядческого епископа Михаила (Семенова), вместе с С.И. Гусевым-Оренбургским создал религиозно-политическое движение “голгофских христиан”, провозгласившее самопожертвование (“Голгофу”) единственным путём к спасению и призывавшее к радикальной реформе церкви и разрушению существующего государственного строя»130130
  О.Т.Е. Брихничёв Иона Пантелеймонович // Православная энциклопедия. М., 2003. Т. VI. С. 258.


[Закрыть]. Ну, Сергей Иванович тут и рядом не стоял, а Брихничёв был вполне самодостаточным в своих взглядах человеком, сами же идеи кружка поняты шиворот-навыворот – прямо большевики какие-то собрались, «разрушители России».

Епископ Михаил странным образом не замечается. О нём писали В.В. Розанов, Д.В. Философов, З.Н. Гиппиус, М.М. Пришвин, преданный сегодня забвению писатель, публицист и путешественник Степан Семёнович Кондурушкин, даже В.И. Ленин в 1912 году отозвался с критическим отзывом на одну из его статей, которую встретил в газете «Речь»131131
  См.: Ленин (Ульянов) В.И. Духовенство и политика // Полное собрание сочинений. В 55 т. М., 1973. Т. 22. С. 80–81. Отклик на статью «Предпоследний и последний этапы» (Речь. 1912. №230 от 23 августа. С. 1), посвящённую роли духовенства в современном обществе, его социальной позиции.


[Закрыть], а потом Мариэтта Шагинян, знавшая его в юности. Метафоричную, но, кажется, довольно точную характеристику дал его публицистике Д.С. Мережковский: «Когда читаешь, думаешь, зачем он пишет? Его нет в словах. Но вот за словами – горящий дух. И горит он именно тем, чем надо, – одной мыслью, одним чувством, одной волей: Земной Христос»132132
  Мережковский Д.С. Земной Христос // Мережковский Д.С. Было и будет. Невоенный дневник. М., 2001. С. 145.


[Закрыть]. Издательство «Советская энциклопедия», выпуская первый том словаря «Русские писатели. 1800–1917», оговорилось, что не претендует на полноту охвата лиц, принимавших какое бы то ни было участие в литературном процессе. Имя епископа Михаила в словаре отсутствует, между тем его наследие вполне соответствует многим заявленным критериям: идейно-эстетическая значимость произведений – налицо, активность участия в литературной жизни, кружках (в нашем случае это Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге и кружок голгофских христиан, участники которого в словарь-то попали), историко-литературная характерность… Будучи иеромонахом, отец Михаил написал интересную драму, посвящённую Ивану Грозному (и не её одну, и было бы интересно, если бы кто-то их поставил). Выступал как публицист, литературный критик (писал о А.С. Хомякове, И.С. Никитине, Н.В. Гоголе, Л.Н. Толстом, Д.С. Мережковском, В.В. Розанове, Л.Н. Андрееве, В.Г. Короленко, А.П. Чехове, С.И. Гусеве-Оренбургском, А.М. Горьком, В.М. Гаршине, М.П. Арцыбашеве, С. Елеонском (С.Н. Миловском), Генрике Ибсене, о детской литературе и значениикниги, отзывался на выход литературных сборников, о многих других своих современниках) и, если угодно, писал как театральный критик. Ему принадлежит статья «О принципах нового театра» с подзаголовком «Письма К.С. Станиславскому» в журнале «Театр и искусство» (1909 год) с разбором многих спектаклей того времени, вплоть до оформления декораций, статьи о драмах Л.Н. Андреева, напрочь забытого ныне А.И. Косоротова (но включенного в упомянутый словарь «Русские писатели»). Более того, успел написать и о тогдашнем кино!133133
  См. статью «Чудеса на полотне» (Современное слово. 1909. №575 от 17 июля. С. 1. Подпись – Старый Друг). Тема – низкопробная и пошлая кинопродукция. Упомянуты Ф.К. Сологуб (сб. легенд и новелл «Книга очарований». СПб., 1909), издатель И.Д. Сытин.


[Закрыть] Очевидно, он продолжает восприниматься узко, лишь как старообрядческий деятель, что автоматически выносит его за пределы изучения и литературной жизни, и шире – русского духовного и национального самосознания и духовно-эстетических исканий начала ХХ века.