Текст книги "Код команданте"

Глава 7

Шёл уже седьмой день войны. Особенно сильно в лагере ничего не поменялось. В смысле распорядка дня и быта, хотя общая нервозность и неопределённость витали в воздухе, чем дальше – тем больше. То, что это война, начальник лагеря убедился ещё в первый день. После завтрака он попытался куда-то дозвониться, и, на удивление, дозвонился. На другом конце провода его успокоили, хоть и подтвердили, что бои на границе идут с утра, и несколько городов подверглись бомбардировке или артобстрелам в зависимости от дальности их от границы. Успокоили словами, что лагерю, по большому счёту, ничего не грозит, и наши войска скоро нанесут ответный удар и отбросят противника.

В первые дни ничего серьёзного вокруг не происходило. Самолёты пролетали куда-то на восток и через какое-то время возвращались обратно. Некоторые пытались их считать. Обратно летело меньше. Не намного, но всё-таки меньше, а это значит, что их всё-таки иногда сбивали. Несколько раз мимо лагерных ворот прошли воинские колонны – пехота и артиллерия. Это в первые два дня. Потом в обратную сторону иногда проскакивали санитарные машины с ранеными. На третий день стала слышна далёкая канонада, постепенно становящаяся громче и громче.

Снабжение лагеря в первые дни войны продолжалось, как обычно. Поставки свежих овощей, молока и хлеба производились из ближайших деревень, в которые ежедневно отправлялся завхоз на телеге. Иногда продукты привозили колхозники сами на своих подводах. На третий день пришли два автобуса и часть детей увезли в районный центр. Несколько ребят из ближайших деревень забрали сами родители или родственники. Ещё одну группу малышей в сопровождении вожатых погрузили в грузовик и отправили, кажется, в Минск. Это было на четвертый день войны. После чего в лагере осталось чуть больше тридцати детей и две девушки-вожатые. Ещё сам начальник, повар, завхоз и медсестра. Ваня Ланкин был среди оставшихся.

– Борис Акимович, надо что-то решать с оставшимися детьми, – выждав, пока завхоз решит с начальником лагеря все вопросы, сказал я прямо с порога. – Тянуть дальше некуда.

– Понимаю, Витя, но от меня это не зависит. Обещали прислать транспорт ещё позавчера, ведь их всех надо в Минск везти. Хорошо ещё, что та машина подвернулась, на которой самых младших отправили. Что делать с оставшимися, как отправить их без транспорта – ума не приложу.

– Куда? В Минск?

– Ну, да.

– Боюсь, уже поздно.

– Почему это?

Я-то помнил, что Минск был захвачен как раз 28 июня, то есть сегодня. Вот только не догадался спросить начальника, куда он собирался отправить оставшихся детей.

– Туда уже не проехать… наверное.

– Не говори ерунды! – отмахнулся начальник. – Этого не может быть!

– А что может быть? Мощным ответным ударом отбросим врага? Воевать малой кровью и на чужой территории?

– Да! Именно так: мощным ударом и на чужой территории!

– Не хочу вас разочаровывать, но всё может быть по-другому. Попробуйте дозвониться куда-нибудь, узнать обстановку, а то сидим тут… как… в изоляции, в общем…

– Пытаюсь, не получается.

– Надо уходить самостоятельно, не ждать транспорт.

– До Минска не близко, дети не дойдут.

– Дети дойдут куда угодно, а идти, возможно, придётся дальше Минска. Намного дальше на восток.

Начальник внимательно смотрел на меня, задумчиво теребя подбородок:

– Всё ж мне непонятно, откуда ты взялся, такой умный и деятельный. Много знаешь, речи ведёшь всякие непонятные… Кто ты, мальчик?

– Я же говорил – специальная военная школа…

– Да хватит врать уже! Нет никаких военных школ, где бы была форма, как у вас троих! Вы уже неделю тут живёте и никто вас не ищет.

– Будьте уверены – ищут, только разве в такой неразберихе что-нибудь найдёшь! То, что вы не знаете о нашей школе, ещё не значит, что её не существует. Может, вам просто не положено знать такие вещи.

– Я, между прочим, весной был делегатом съезда учителей Белорусской Советской Социалистической Республики, а там нам рассказывали обо всех специальных школах. Про вашу школу я ничего не слышал.

– Не слышали и, тем более, не видели…

– Да, не видел!

– А вы когда-нибудь видели миллион рублей?

– Нет, не видел.

– Но ведь это не означает, что его нет, правда? Наша школа единственная и находится далеко отсюда. Само собой, что информация о ней секретная. Вы много видели образцов моего пистолета или тесаков моих товарищей? Даже оружие у нас своё, специальное, о котором не каждый командир, а не только красноармеец, знает. Но вы правы – надо нам поменять одежду, чтобы не очень от остальных отличаться, и мы решим эту проблему.

За оружием, кстати, надо бы съездить, а то карабины моих кадетов – оружие для этой реальности чуждое, незнакомое. Да и мой лук со стрелами жалко – могут пригодиться.

Борис Акимович покрутил рукоятку совсем уж исторического телефона, несколько раз дунул в молчавшую трубку, и положил её на место.

– Видишь, – вздохнув, сказал он, – никакого ответа.

– Надо решать, Борис Акимович, или может быть поздно. Вы своей нерешительностью подвергаете опасности оставшихся детей. Надо уходить. Всем вместе будет проще, но если вы не хотите – мы уйдём одни. Мы – это я со своими ребятами, Ваня Ланкин и те, кто к нам присоединится.

– Почему Ланкин?

– А вы помните, откуда он к вам приехал?

– Из Смоленска, кажется.

– Да. Ему до дома дальше всех добираться, а каждый лишний день, проведённый здесь, только уменьшает вероятность благополучного путешествия. Оно и без того будет не совсем простым.

– Ох, мальчик… ещё неизвестно, что будет опаснее: или здесь остаться, или идти куда-то.

– Согласен, но идти всё же надо.

Вздохнув, начальник лагеря снова закрутил ручку телефона, а я обратил внимание на карту на стене начальственного кабинета. Это была карта Белорусской ССР. Довольно большая, примерно метр на метр размером и, похоже, относительно подробная. Не военная топографическая, но хоть какая-то. В дороге любая карта – великое дело и подспорье, и чем она подробнее, тем лучше.

Неожиданно в открытом окне появился мальчишка в майке голубого цвета и тюбетейке, с красным галстуком на голой шее:

– Борис Акимович, там военные, у них много раненых!

– Где «там»?

– Мимо ворот идут!

По лесной дороге мимо ворот лагеря шла колонна бойцов. Уставшие, в перепачканной и прожжённой, местами, форме, у многих белели бинты с проступившими пятнами крови, люди устало переставляли ноги, казалось, идя просто по привычке, без конкретной цели. Этому подразделению, видимо, здорово досталось! Несколько пионеров вынесли за ворота вёдра с водой и предлагали бойцам напиться. Около них собрались несколько солдат, жадно пьющих воду из поданных кружек.

– Привал! – скомандовал неожиданно появившийся, словно ниоткуда, командир с тремя кубиками в петлицах.

Бойцы тут же кто сел, а кто лёг, едва сойдя с дороги. Некоторые направились к ребятам с водой. Начальник лагеря вышел навстречу командиру, я держался рядом.

– Старший лейтенант Извеков, – представился командир. – Извините, мы ненадолго. Немного отдохнём и пойдём дальше. Если можно, фляжки водой наполним.

– Издалека идёте?

– От шлюзов Днепровско-Бугского канала. Наш полк выдвинулся туда на второй день войны. Заняли оборону, противник подошёл на следующий день. Два дня почти непрерывных боёв… Хорошо ещё, танков почти не было из-за болотистой местности, а то пришлось бы совсем туго. Приданную нам артиллерийскую батарею накрыла авиация уже к вечеру, и вообще… – лейтенант горестно вздохнул: – Здесь все, кто остался от полка – меньше батальона. Шлюзы мы взорвали при отходе, когда все корабли Пинской флотилии прошли.

– А корабли ещё в Пинске? – поинтересовался я.

– Откуда мне знать? Мы передали позицию у шлюзов охранному батальону НКВД, а сами следуем на переформирование.

– А как оно… обстановка вообще? – спросил начальник лагеря. – А то у нас телефонная связь пропала, и ребят ещё не всех вывезли. Даже не знаю, что делать.

– Что делать? Собрать детей и уходить. Немцам дойти сюда не больше суток понадобится и никаких войск за нашей спиной, кроме того батальона, нет. И… это… бои шли уже под Минском.

– Под Минском? Не может быть!

– К сожалению, может. Мои бойцы вчера застрелили немца – летчика, он горел и тянул на запад, но выбросился с парашютом как раз над нами. У него была карта с последней обстановкой на фронте – так там наступающие немецкие войска показаны уже под Минском.

– Боже! Что же делать?

– Ну, здесь уж точно ничего и никого не дождётесь, кроме фашистов.

– Может, собрать быстро ребят и идти с вами?

– С нами, уважаемый, до первого боестолкновения только… Вы готовы рискнуть жизнями детей? Лучше вам двигаться отдельно.

Уставшие бойцы не теряли времени попусту: кто перематывал портянки, кто, пользуясь появившейся свободной минутой, чистил винтовку, кто просто отдыхал, прикрыв глаза и прислонившись спиной к стволу дерева. Две девушки с медицинскими сумками на боках, меняли повязки раненым. Я шёл между солдатами, вглядываясь в их лица, в надежде запомнить надолго, ведь не каждому человеку из моего времени выпало увидеть живыми тех, кто принял на себя первый удар врага. Их и к концу войны оставалось немного, не говоря уже о живых в моём времени. Зачем мне это – я сам не знал, но продолжал ходить между бойцами и всматриваться в их усталые и запыленные лица. Хотя… наверное подсознательно пытался представить на их месте моего деда, прошедшего всю войну и расписавшегося в Берлине на рейхстаге, вернувшегося с орденом «Славы» и медалью «За отвагу». А эти награды просто так никому не давали. Самые солдатские награды.

– Кого-то ищешь, парень? – спросил солдат с треугольником в петлицах.

Спрашивающий боец был молод, на гимнастерке прикреплён значок «Ворошиловский стрелок», и винтовка у него была не Мосинская трёхлинейка, а СВТ, да к тому же с оптическим прицелом.

– Просто смотрю… Вам что-нибудь надо?

– А что ты можешь предложить?

– Ну… воды принести, например.

– Спасибо, я уже напился и фляжку наполнил. Если у тебя завалялись патроны к винтовке, я бы не отказался, а то у меня всего одна обойма осталась. Так есть у тебя патроны? – улыбнулся боец.

– К сожалению, таких патронов у меня нет. Вы снайпер?

– Есть такое дело.

– Успели открыть счёт? Хотя, что я говорю? Вы же из боя вышли – конечно, уже открыли свой счет.

– Ты догадливый мальчик.

– Тогда… солдатского счастья вам, и дожить до победы.

– Спасибо, – снова улыбнулся боец, – я постараюсь. Патронов бы побольше…

Я попрощался с ним и пошёл дальше между отдыхающих бойцов. У некоторых кроме своего штатного оружия, винтовок или карабинов, были ещё и трофейные «шмайсеры», а на коленях одного спящего бойца лежал немецкий пулемёт.

Мальчишки и девчонки по двое-трое с вёдрами воды ходили между бойцов и поили их, о чём-то говорили. Вон Граник и Элик вдвоём тащат полное до краёв ведро воды, а рядом с ними Ваня Ланкин с ковшиком в руках – вышли из ворот лагеря и поспешили к бойцам. Отметил про себя, что кадеты чётко выполняют мой приказ не выпускать из вида нашего подопечного. За прошедшие дни они уже успели подружиться с большинством оставшихся мальчиков и девочек, в первую очередь с Ваней. Как им удавалось обходить в разговорах с детьми острые темы, в которых они просто не могли ориентироваться, – уму не постижимо, но как-то выкручивались. Если я был рядом, то, конечно, помогал им, но ведь я же не всегда был вместе с ними. Похоже, мальчишеское братство работает даже в межмировом масштабе.

Привал продлился около часа. Потом командир поднял бойцов и, изобразив что-то наподобие строя, усталые люди пошли дальше.

– Пора и нам уходить, если не хотим попасть к немцам, – глядя вслед уходящей колонне, сказал я Борису Акимовичу.

– Ты прав. Выходим после обеда, а пока соберём в дорогу, что сможем. Я распоряжусь о сборах, а ты помоги ребятам собраться.

– Конечно, поможем. У кого-нибудь из взрослых есть оружие?

– У завхоза охотничья двустволка. Было ещё ружьё у физрука, но он в первый день ушёл в военкомат. Так что защищаться нам нечем. От воришек ещё можно отбиться, а вот от немцев…

– Да, с одним ружьём и одним пистолетом много не навоюешь.

– Какой пистолет? Откуда?

– У меня есть пистолет и три десятка патронов. И не смотрите такими глазами – моё штатное личное оружие. Ещё два карабина моих ребят припрятаны около одной деревни, мимо будем проходить – достанем.

– Карабины? У мальчиков?

– Да, у МОИХ мальчиков, – сказал я с упором на слове «моих». – И патроны тоже.

– Вы меня всё больше удивляете!

– Надеюсь, в хорошем смысле этого слова.

В распоряжении пионерского лагеря имелись две телеги с лошадьми. На них разместили кое-какие запасы продуктов и разную полезную мелочь, а также несколько одеял – на всякий случай. К обеду повозки были собраны. Уже одетые по-походному дети собрались в столовой и почти закончили обед, когда вдали послышался быстро приближающийся треск моторов, и это были не самолеты, к которым уже успели привыкнуть. По лесной дороге, где совсем недавно прошли наши отступающие бойцы, ехали мотоциклы.

Начальник лагеря торопливо поспешил к воротам, а завхоз с ружьём наготове притаился у окна. Ребята с любопытством облепили окна, но завхоз цыкнул на них и они вернулись за столы, притихли. Борис Акимович вышел за ворота, но уже через минуту вбежал обратно и побежал к столовой, махая руками.

– Похоже, это немцы, – тихо сказал я завхозу, доставая впервые открыто свой «корнет».

– Откуда такая «игрушка»? – покосился завхоз.

– Табельное оружие. Что будем делать?

– Пока наблюдаем. У нас дети. Не станут же они с детьми воевать…

Если бы этот человек знал, что знаю я об этой войне…

Треск моторов взревел уже за воротами и замолк. Судя по звуку двигателей, мотоциклов было два. Разведка? Скорее всего. А как далеко отстали основные силы? Ответов пока не было.

– Два мотоцикла – это шесть немцев, не больше. Если за ворота пройдут не все сразу – можем отбиться. Эх, если бы нам ещё пару вооруженных человек!

Оглянувшись, я нашел глазами своих кадетов. Они мгновенно поняли меня, и подошли ближе. У каждого из них был боевой нож на поясе и, насколько я знаю, их учили пользоваться этим оружием, в том числе метать. Ну, я в этом деле давно набил руку и метал в цель и свой бастаган, и обычный армейский нож кадетов. Решение пришло почти сразу.

– Кто из вас умеет стрелять из пистолета?

– Меня учил дядя, – тут же отозвался Элик. – Я хорошо стреляю. То есть стрелял раньше.

– Хорошо, я понял.

Начальник лагеря уже забежал в столовую и подбежал к нам.

– Немцы, – подтвердил он нашу догадку. – Шесть человек на двух мотоциклах.

– Больше никого?

– Нет, никого не видел, кроме них. Но вы же не собираетесь воевать с ними? – Борис Акимович посмотрел на пистолет в моих руках.

– А что предлагаете вы?

– Убрать оружие и ничего не предпринимать. Здесь же только дети и нет солдат. Может, посмотрят и поедут дальше.

– А если нет?

– Не будут же они воевать с детьми! – повторил начальник лагеря фразу завхоза.

Как раз в это время появились немцы. Четверо. Они прошли через калитку и, держа наготове винтовки и автоматы, медленно продвигались внутрь территории. Разделившись по двое, немцы разошлись в разные стороны. Двое направились к жилым корпусам, а двое прямо к столовой, где собрались все. Значит, сейчас здесь будет только два немца – план созрел мгновенно.

– Дядя Иосиф, спрячьте ружье, чтобы не видели, но будьте наготове, – сказал я завхозу, передавая свой пистолет Элику и забирая у него нож. – Элик, прикроешь, в случае чего.

– Ты что задумал? – взволнованно спросил начальник лагеря. – Здесь дети!

– Тихо разберёмся с ними, в ножи возьмём!

Почти все дети и взрослые столпились у окон. Это хорошо – они отвлекут внимание немцев на себя. Мы с Граником выбрали один из столов в противоположной от окон стороне и сели за него с кружками в руках. В хлебнице был хлеб, а в большом чайнике ещё оставался компот. Вполне можно было изобразить приём пищи, что мы и сделали. Совсем неожиданно к нам присоединились ещё два мальчика и две девочки.

– Ты сразу не лезь, и свой нож держи наготове. Если у меня не всё сразу получится – тогда твоя очередь наступит. Не испугаешься? Сможешь?

– Я постараюсь, хоть, честно говоря, боюсь, – прошептал Граник.

В столовой повисла тишина…

Глава 8

Две лошади тащили за собой гружёные телеги. Кроме мешков и коробок на них сидели младшие дети. Старшие ребята шли пешком, растянувшись на полсотни метров. Я шёл у первой подводы, рядом с завхозом, управлявшим ею. На плече завхоза вместо его дробовика, покоившегося сейчас среди мешков на телеге рядом со снятым с мотоцикла ручным пулемётом, висела немецкая винтовка. У меня же был автомат «мп40», обычно во всей нашей литературе именуемый «шмайсером». На моём поясном ремне вместо кобуры с «корнетом», который я отдал Элику, теперь красовалась массивная кобура трофейного «парабеллума» и подсумок с запасными магазинами. Всего трофеев мы взяли два автомата, четыре винтовки, два пистолета и десяток гранат. С мотоцикла сняли пулемёт с двумя запасными коробками патронов к нему. Оружие теперь у нас было, но не было взрослых мужчин, кому можно раздать его. Конечно, кроме завхоза и начальника лагеря. Ещё из взрослых с нами оставались медсестра, одна вожатая и повариха. Вооружать женщин смысла не было. По винтовке взяли себе начальник и завхоз, второй автомат достался Гранику. Две винтовки пока были бесхозными, и на них поглядывали старшие мальчишки. Второй парабеллум прибрал Борис Акимович.

Шли мы уже третий час и скоро должен показаться полевой лагерь артиллеристов, мимо которого проезжали неделю назад, направляясь в пионерский лагерь. Дважды на нашем пути попадалась разбитая техника. Наша, разумеется. По всей видимости – жертвы авиации противника. Один раз мы объехали сгоревший и перевернутый на бок грузовик рядом с довольно большой воронкой. Там же лежала разбитая 76-миллиметровая полковая пушка образца начала века. Во второй раз проехали мимо двух сгоревших танков БТ-7. И это ещё на лесной дороге. Когда же дорога вышла из леса, и, попетляв недолго по полям, соединилась с шоссе, наша команда влилась в поток беженцев и отступающих солдат. Но и беженцев, и отступающих на шоссе было немного. Зато по обочинам стали чаще встречаться расстрелянные или сожжённые машины и иная техника. Попадались сломанные телеги и повозки, иной раз рядом с ними лежали убитые лошади. Хватало и воронок от бомб и снарядов. Теперь я стал чаще вглядываться в небо – не хотелось бы попасть под неожиданную атаку самолета.

Я сверился по карте, тоже, кстати, трофейной. Мы ещё перед выходом из лагеря наметили приблизительный маршрут на районный центр Ельск, а от него дальше на Мозырь. За Мозырем трофейная карта заканчивалась. Ну да там разберёмся, когда дойдём. Была ещё карта Белоруссии из кабинета начальника лагеря, но её можно считать чисто условной – в СССР в те времена карты для гражданского использования выпускались неважные, то есть они были весьма приблизительными и сравнивать купленную в книжном магазине карту и настоящую военную даже не стоит – различаться будет абсолютно всё. Тем не менее, как глобальный ориентир типа север-юг, какие города и реки, она могла пригодиться.

Вот не зря я опасался немецких самолетов! Не прошло и двадцати минут после нашего выезда на шоссе, как над головой послышался нарастающий рёв моторов. Оглянувшись, увидел два пикирующих на дорогу далеко позади нас истребителя. Почти сразу послышался треск пулемётов. От нас не видно было, кого атакуют самолеты, но во всех фильмах про войну немецкие самолеты всегда пролетали на бреющем полете над дорогами и расстреливали всех подряд, не разбирая, военные на дороге или гражданские.

– Воздух! – послышалось издалека, тут же неоднократно подхваченное и побежавшее дальше вперёд.

Вокруг закричали женщины, наши девочки тоже завопили от страха, вслед за ними заверещали некоторые мальчишки.

– Все в поле подальше от дороги! – прокричал вовремя сориентировавшийся завхоз. – И лежать, пока самолеты не улетят!

Перепуганные дети побежали в разные стороны. Я нашёл глазами своих кадетов – они бежали вместе с Ваней, потом упали в высокую траву. Молодцы! Помнят мой приказ! Всё это длилось секунды. Я едва успел отбежать от дороги шагов на пять-семь, и плюхнуться на живот, как над дорогой пронеслись оба самолета, поливая её из пулеметов. Испуганно заржали лошади, наши и чужие. Приподнявшись, я видел, как завхоз и начальник лагеря сдерживают перепуганных лошадок, буквально повиснув на них. Нашёл глазами в небе удаляющиеся точки самолетов и пытался понять, зайдут они для повторной атаки или нет. Но, поднявшись выше, они улетели, не разворачиваясь для новой атаки.

Ребят собирали долго. Многие боялись возвращаться на дорогу. Хорошо, что пули никого не задели и все отделались только испугом, ну и некоторые ещё мокрыми штанишками. Насчёт этой конфузии никто ни над кем не подтрунивал – все поняли, что в таких ситуациях не до смеха. Шли до самого вечера. С боковых дорог иногда к нашей колонне присоединялись ещё беженцы или небольшие группы красноармейцев. На ночёвку расположились на краю леса рядом с маленьким озером. Женщины успели на костре сварить нехитрый ужин и накормить всех кашей. Большинство ребят сразу после ужина улеглись спать. Мы с моими ребятами устроились вместе с остальными рядом с одной из телег. Все изрядно устали от перехода, хоть старались держать марку и не хныкать от усталости. Взрослые намеревались по очереди дежурить всю ночь.

Спать на земле приятного мало даже летом. Хорошо, что хоть укрыться сверху было чем – несколько одеял захватили из лагеря. Я проснулся от пения птиц. Война войной, но птицы же не воюют. Если им положено петь по утрам и никто их не спугнёт – будут петь. Вот они и отрабатывали вовсю свою работу. Я вылез из-под одеяла и огляделся – вокруг все спали, только у теплившегося небольшого костра маячила одинокая фигура в брезентовом плаще. Раннее утро. Похоже, рассвело совсем недавно. Было светло, но солнце ещё не поднялось над вершинами деревьев.

– Ты чего рано встал? Выспался, что ли? – спросил меня завхоз у костра, когда я подошёл к нему.

– Мне хватило. Это что в котелке? Чай?

– Да. На травах. Мой собственный рецепт. Сил прибавляет и вообще… Пей, он тёплый.

– С удовольствием, только умоюсь сначала.

– По уму, так тебе переодеться не помешало бы, а то кровь вон на рубашке и на штанах тоже.

– Было бы во что – переоделся бы. Можно ещё постирать, но идти в мокрой одежде не комильфо. А в одних трусах, да с кобурой на боку и шмайсером на шее – только народ пугать. Чёрт те что могут подумать.

– Ты где научился так с ножами управляться? Я в столовой моргнуть не успел, как ты первых двоих уложил.

– Повезло, что они оба спинами повернулись. А метать ножи я давно научился.

– Вас этому в вашей военной школе учат?

– И этому тоже.

– А вторую пару – ты быстрее меня со своим справился…

– Просто я знаю, куда надо бить… Ладно, дядя Иосиф, пойду до речки, умоюсь, а потом уже чаем угощусь.

Да, после вчерашнего короткого боя с немецкой разведкой в пионерском лагере на меня смотрели огромными глазами. Это дети. Особенно девочки. Они почему-то старались держаться в стороне от меня и много шептались. Мальчишки, наоборот, пытались заговорить и узнать, где я всему этому научился. Не добившись ответов, переключали внимание на Элика и Граника, но и от них ничего узнать не получалось. Ну а взрослые поглядывали… с опаской, что ли, но лишних вопросов не задавали.

Да, вчера с первыми двумя немцами, вошедшими в столовую, мне просто повезло. Ножи у меня были наготове, а они, увидев толпу детишек, почти сразу расслабились. Разглядев завхоза и начальника лагеря, старший немец поманил их к себе, упустив из вида нас, сидевших за столом почти позади них. В какой-то момент получилось, что, следя за подходившими взрослыми, немцы оказались ко мне спиной. Улучив момент, я метнул нож в спину тому, что был с автоматом – лезвие вошло точно под левую лопатку. Немец только коротко охнул и повалился на пол. Второй немец стал разворачиваться к нам, поднимая свою винтовку, но тут же мой бастаган по самую рукоять вошёл в его шею, перебив артерию. Все произошло так быстро, что дети даже не поняли, что случилось. Тела врагов ещё судорожно дёргались, но я уже подскочил к ним и вытащил оба ножа. Тогда и испачкался в крови. Но было не до осторожности, ведь в любую минуту могли войти ещё два немца.

Они и вошли, но мы успели подготовиться. Тела оттащили в сторону, детям строго-настрого приказано молчать, а мы заняли позицию у входа. Мы – это опять я и завхоз. Дядя Иосиф взял немецкую винтовку с плоским штыком, ну а я со своим бастаганом. Элик и Граник, завладевший автоматом, заняли позицию неподалёку, прикрывая нас. Но стрелять пока нельзя было ни в коем случае, чтобы не услышали те немецкие солдаты, которые остались у мотоциклов за воротами лагеря.

Немцы, громко разговаривая, вошли в столовую и почти сразу, не давая им осмотреться, мы с завхозом (прятавшиеся за открытыми дверями) атаковали. Каждый со своей стороны. Завхоз воткнул штык в одного немца, а я в прыжке полоснул своего противника. Он схватился за горло руками, а я, крутнувшись на пятке, тут же вонзил бастаган ему в грудь. Мой немец свалился первым, повторно забрызгав мой костюм кровью. Потом и дядя Иосиф закончил со своим противником, заметив со вздохом, что с самой гражданской войны не ходил в штыковую атаку.

К оставшимся двум немцам близко было не подобраться, поэтому мы, не мудрствуя, выбрали позицию поближе к ним и просто уложили их синхронными выстрелами из двух трофейных винтовок. Даже из незнакомого оружия на расстоянии в двадцать с хвостиком метров промахнуться трудно.

Небольшая речка петляла, то забегая в лес, то по полям и лугам. Кажется называлась Стырь, если не путаю ничего. В этих краях много небольших речек, впадающих в Припять – реку полноводную и судоходную. Были бы у нас лодки – можно было бы по любой маленькой речке сплавиться до Припяти, куда, собственно говоря, мы держали путь. Правда цели у нас и у остальной группы из пионерлагеря были разные. Если начальник с остальными взрослыми имел целью добраться до первого более-менее крупного города или посёлка, чтобы решить проблему с отправкой детей по домам или хоть куда, лишь бы подальше от фронта, то я шёл к Припяти осознанно. Из истории я знал, что Пинская флотилия (она же бывшая Днепровская флотилия), всё лето вела интенсивные бои с захватчиками, постепенно перешла с Припяти на Днепр, к Киеву. Ну а Киев держался до девятнадцатого сентября. Моя цель была именно добраться до кораблей флотилии, а с ними потом до Киева. Уж лучше с боевыми кораблями, чем идти по дорогам с беженцами. От танков пешком убежать трудновато. А в Киеве уже разберёмся, куда и как везти дальше нашего подопечного. Так что, пока нам по пути с остальной группой – будем идти вместе, а потом пойдём своей дорогой.

Берег речки зарос осокой и камышом, пришлось поискать место, свободное от растительности. Нашёл. Оглянувшись, не подглядывает ли кто-нибудь, быстро скинул с себя абсолютно всю одежду и, поёживаясь, вошёл в воду. Дошёл почти до середины речки, вода поднялась до груди. Ну и хватит. Поплавал немножко, смывая с себя пот и дорожную пыль. Вылез и стал интенсивно махать руками, приседать и делать короткие пробежки, не давая этим себе задрожать каждой клеточкой тела от утренней прохлады.

Потом осмотрел комбинезон на предмет засохшей вчерашней крови. Бурые пятна, конечно, были, но не так много, как я первоначально думал. Можно обойтись частичной стиркой, не замачивая всю одежду. Этим и занялся в следующие десять минут. Кое-как замыв пятна крови, надел трусы и футболку и вернулся с вещами в руках к костру, пристроив их поближе к огню сушиться.

– Неужто купался? – дядя Иосиф заметил мои мокрые волосы. – Продрог, небось?

– Ничего, я привычный, хотя – да, совсем не жарко, однако!

Взяв протянутую мне полную кружку, с удовольствием стал пить маленькими глотками вкусно пахнувшую жидкость с непонятным вкусом и без сахара. Тепло приятно разливалось по всему телу после каждого глотка. Одной кружкой я не ограничился.

– За развилкой, что вчера вечером прошли, какая-то часть оборону занимает. Уже в темноте подошли, – сообщил завхоз.

– Значит, близко уже немцы. Хотя, что я говорю – на хвосте они у нас, вчерашние немцы – это разведка была. Непонятно, почему они нас вчера ещё не догнали? Не разведка, а основные силы.

– Вероятно, другой дорогой двинулись, на Гротуху – это деревня недалеко от лагеря, откуда мы молоко и овощи для лагеря получали.

– Может быть, – пожал я плечами. Всё равно надо быстрее идти. Много там солдат окапываются?

– Кто ж знает? Больше роты – это точно. При пушках.

– Если с пушками – не меньше батальона, наверное. А ещё это знаете о чём говорит?

– О чём?

– Танки ждут. Иначе без пушек были бы.

Завхоз помолчал, скручивая из куска газеты самокрутку. Потом вздохнул и поправил трофейную винтовку, лежащую рядом.

– Эх, если бы не дети, я бы тут остался с этими солдатиками!

– И погибли бы вместе с ними, – я не собирался поддерживать ура-патриотическое настроение завхоза. – Спасти детей – первая обязанность взрослых, которым этих детей доверили.

– Откуда ты такой взялся только… – Иосиф кинул на меня колючий взгляд сквозь облако выдохнутого дыма.

Это не было вопросом, и я не стал отвечать. Вместо ответа тоже проверил свой автомат и пистолет в кобуре. Но завхоз, кажется, собирался продолжить…

– Да, откуда ты взялся? На вид обычный мальчишка, но речи ведёшь взрослые, как будто знаешь, что будет завтра. С оружием, вот, обращаешься так, как будто родился с ним в руках. А про вчерашних немцев я и не говорю… мальчикам так нельзя…

– Что «нельзя»? Защищать Родину? Врагов убивать?

– Не обижайся, – предостерегающе поднял руку Иосиф. – Ты вчера хладнокровно убил несколько человек… но ты же всего лишь ребенок! Удар у тебя поставлен так, как будто тебя этому долго учили. Но это невозможно!

– Это были враги, которых не следует жалеть!

– Враги, но всё же люди… И ты ребенок, а не солдат!

– А если солдат? Вот вы воевали в прошлую германскую войну и потом в гражданскую, как я понимаю. Наверное, приходилось убивать противника?

– В германскую я был пластуном. Всяко бывало… Четыре «языка» приволок. Награжден был Георгиевским крестом 4 степени и двумя Георгиевскими медалями. Да и в гражданскую без дела не сидел, дважды ранен, Сиваш форсировал.

– Вот какая у вас богатая военная биография! Третья война для вас…

– Для меня-то третья, но я никогда не видел ребенка, так умело метающего ножи и чтобы руки не дрожали, когда нож из тела выдергиваешь… Это и взрослым мужикам сделать непросто.