Текст книги "Киселевы: три брата, две сестры. Век ХIХ-й"

Павел Киселёв и Алексей Аракчеев

В конце 1815 года Киселёв по заданию императора отправился в командировку на юг России для набора нижних чинов в гренадерские и кирасирские полки и осмотра полков 2-й армии. Та к гласит выписка из его официальной биографии. И при этом добавлено, что, по распоряжению военного министра графа Аракчеева, Киселёв должен был расследовать злоупотребления по винному откупу в Крыму.

Винный откуп – система, существовавшая в дореволюционной России, согласно которой государство продавало публично с молотка (или, как тогда называли, на переторжках) право торговать алкоголем посредникам (откупщикам). Эта система приносила большие доходы государству, так как вино и водка были монополией казны.

После войны с Наполеоном водка, как это всегда бывало в нашей стране, стала ходовым товаром, всеобщим эквивалентом. «Преимущество откупа состояло в том, что каждый кабак превращался в маленький банк, – остроумно замечал один из современников. – Туда стекались большие деньги, а они всегда были в России редким товаром».

Это только при советской власти можно было объявить всеобщую трезвость и вырубить в Крыму все виноградники. До революции такое было немыслимо. Хотя бы потому, что винный откуп был главной статьей дохода высшей титулованной знати: светлейшего князя Потемкина, графа Безбородко, князей Гагариных, Долгоруких, Куракиных, графов Шуваловых, Нарышкиных и других. Да и купцов по российским губерниям опасно было трогать: они не нарушали «монополку», торговали бутылками, но давали посуду и закуску: «Пей здесь, народ, а если денег сегодня нет, то в долг налью, завтра вдвойне заплатишь…»

Военный министр граф Алексей Аракчеев лично инструктировал Павла Киселёва перед поездкой на юг:

– Милостивый государь, закоренелые предрассудки, неопытность, а особо того нечестность и отсутствие надлежащего контроля в деле винного откупа есть немалая угроза основанию хозяйства государственного. Посему я всегда с особым вниманием взираю на все сведения, доходящие ко мне о благоустройстве винного откупа в Крыму, и имею немалую надежду с вашей, сударь, помощью умножить не токмо казну вседержавную, но и добрые и честные помыслы в армии и среди помещиков в отечестве нашем. Быв свидетелем того порядка, кои в краткое время, без принуждения, одним лишь правильным распределением и тщательным вниманием, успели вы зарекомендовать себя, надеюсь на успех в выполнении и сего задания. Очень прошу стараться и иметь нужное смотрение, дабы менее было пьянства в стране…

Военный министр, как всегда, был витиеват в выражениях, но полковник Киселёв понял всю важность возложенного на него задания.

Военный министр граф Аракчеев был высокого роста, сухощавый, глаза имел суровые, «блеска огневого». Одного его взгляда достаточно, чтобы люди расступались перед ним. Взлёт карьеры Аракчеева произошел после одного случая. Престолонаследник Павел принимал в Гатчине очередной парад. Покинув смотр, он забыл отдать приказ «разойтись». Некоторое время части продолжали стоять на плацу, а потом тихонько ушли. Одна только рота Аракчеева осталась. Та к и стояла до вечера по стойке смирно, пока не доложили о происшествии Павлу. Та к будущий военный министр был замечен престолонаследником. Через два дня после вступления Павла I на престол Аракчеев был уже генерал-майором.

Современники писали, что А. А. Аракчеева было бы странно назвать человеком добрым. Он был неумолим к взяточничеству или нерадению по службе. Тому, кто пробовал его обмануть (а это было почти невозможно), он никогда не прощал; мало того: он вечно преследовал виновного, но и оказывал снисхождение к ошибкам, в которых ему признавались откровенно, и был человеком безукоризненно справедливым; в бесполезной жестокости его никто не вправе упрекнуть. Аракчеев был «деятельности неутомимой». Во время походов, лишь только армия занимала дневные квартиры, его канцелярия мигом принималась за дело. От его зоркого глаза не ускользала даже самая мелкая проблема вверенного ему министерства. Бездельников он не терпел. По окончании войны с Наполеоном Аракчеев играл особую роль в управлении Российской империей. Это самое время, когда он был «и. о. императора», позднее и назвали «аракчеевщиной».

Граф А. А. Аракчеев никогда не гонялся за наградами и чинами. Так, после окончания войны с французами не принял ни звание фельдмаршала, ни орден Андрея Первозванного – высшую награду империи. Мотивировал тем, что непосредственного участия в военных действиях не принимал. Тогда государь пожаловал ему свой портрет, украшенный бриллиантами.

Военный министр портрет оставил, а бриллианты возвратил императору.

Как министр он немало сделал во славу российского оружия. Но на смену ХIХ веку пришла совсем другая эпоха. Могилу Аракчеева, где он был похоронен в парадном генеральском мундире со шпагой, раскопали местные воры – шпагу унесли, а ненужный прах швырнули обратно в могилу. В 1955 году был вторично ограблен его склеп. В 70-е годы в полуметре от графской могилы прошла теплотрасса, а вскоре это место вообще закатали в асфальт. А Пушкин с горечью писал жене в 1834 году: «Аракчеев умер. Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться».

В 1816 году Киселев представил императору Александру I записку «О постепенном уничтожении рабства в России», в которой утверждал, что «гражданская свобода есть основание народного благосостояния» и что «желательно было бы распространение в государстве нашем законной независимости на крепостных земледельцев, неправильно лишённых оной».

Там немало было о злоупотреблениях по винному откупу в Крыму и южных губерниях, но основу значительной по объёму записки составляли рассуждения о необходимости отмены крепостного права. Автор вскользь критиковал и военные поселения, придуманные графом А. А. Аракчеевым. Военному министру это сильно не понравилось.

А вот Александр I, как известно, задумался глубоко. Есть свидетельства, что спустя годы, даже перед смертью он говорил об этой проблеме. И сменивший его Николай I не раз станет возвращаться к записке Киселёва; но ещё не родился у нового императора старший сын – лишь спустя почти полвека Александр II войдёт в историю как крестьянский Освободитель. А проект отмены крепостного права подготовит племянник П. Д. Киселёва – сын старшей сестры Николай Милюков.

Павел Киселёв и Иван Мордвинов

Император Александр I в какой-то степени спасал своего проверенного адъютанта от гнева Аракчеева. Киселёв был направлен для разрешения конфликтных ситуаций в штабе 2-й армии и обеспечения нормального снабжения армии. Полковнику Киселёву было поручено осмотреть войска и «передать им нововведения, которые были приняты после войны не только в гвардии, но и в других войсках», а также проинспектировать гарнизоны, госпитали и военные школы. В конечном итоге – подготовить 2-ю армию к смотру, который предполагался во время объезда Александром I южных губерний.

Итогом работы Киселёва стал очередной доклад. Государь прочитал его внимательно и по-своему решил разобраться с армейскими конфликтами: присвоил Киселёву звание генерала и назначил его начальником штаба 2-й армии. Это оказалось для Павла Дмитриевича тяжелейшим испытанием. Большинство офицеров старались на каждом шагу навредить ему, как-то подставить «новоявленного проверяльщика». А уж новации начальника штаба (например, смягчение телесных наказаний) были приняты в штыки даже в Петербурге, и ни кем-нибудь, а военным министром Аракчеевым.

Единственно, поддержали его будущие декабристы, которые служили под его началом. Слава Богу, не ввели его в свой круг, не заразили фрондистскими настроениями. И позже даже врагам Киселёва не пришло в голову обвинить его в антимонархических идеях.

В 1823 году, после смотра армии императором, Киселёв был пожалован в генерал-адъютанты. И тут с ним приключилась страшно неприятная история.

Числился в составе второй армии Одесский полк. Полк этот участвовал в Бородинском сражении, потом прошёл всю Европу, а когда война закончилась, встал в Тульчине на зимние квартиры с новым командиром, подполковником Ярошевицким. Как писал позже декабрист Николай Басаргин, «командир полка был человек грубый, необразованный и злой», постоянно крыл сверхнормативной лексикой солдат, да и офицерам доставалось. Они не раз жаловались на подполковника командиру корпуса генералу Мордвинову, но тот делал вид, что всё нормально, и никаких мер не принимал.

Тогда и решили офицеры полка, что один из них должен Ярошевицкому «нанести оскорбление действием». Бросили жребий, выпало штабс-капитану Рубановскому. Утром на плацу штабс-капитан от души настучал по генеральской рыжей морде. Разумеется, командир полка был вынужден уйти в отставку, а Рубановского судили, разжаловали, и отправили в Сибирь солдатом. Начальник штаба армии генерал Киселёв при всех высказал генералу Мордвинову:

– Вместо того чтобы принять меры и не доводить ситуацию до такого позорища, вы, милостивый государь, ушли из расположения бригады, спрятались, и я буду настаивать на отстранении вас от службы…

Мордвинов послал Киселёву вызов на поединок, который войдёт в историю России как единственная дуэль двух генералов. Ещё не издан дуэльный кодекс, поэтому «оскорблённый» имел право выбирать место, время и условия поединка. Киселёв выбрал: с восьми шагов, неограниченное число выстрелов. Это значит – «до смертельного финала».

На дуэльный картель Павел Киселёв ответил: «Мнения своего никогда и ни в коем случае не скрывал. По званию своему действовал как следует. Презираю укоризны и готов дать вам требуемую сатисфакцию. Прошу уведомить, где и когда. Оружие известно. 1823 года июня 22-го дня».

На следующий день получил лаконичный ответ: «Где? – в местечке Ладыжина, и я вас жду на место. Когда? – Чем скорее, тем лучше. Оружие? – Пистолеты. Условие: два пункта. 1) Без секундантов, чтоб злобе вашей и мщению не подпали они. 2) Прошу привести пистолеты себе и мне; у меня их нет. Мордвинов. Июня 23-го дня».

И вот уже брошены на землю палки, отмеряющие барьеры, уже каждый взял свой пистолет.

– Господа, у вас есть последняя возможность примириться, пожав друг другу руки!

– Никогда! – крикнул генерал Мордвинов.

Киселёв лишь покачал головой: нет, тоже отказываюсь.

– Тогда сходитесь!

Они подошли до барьеров одновременно. Киселёв громко сказал:

– Раз вы считаете себя обиженным, предлагаю вам стрелять первому!

– Я не желаю получать от вас ни малейшего одолжения, – ответил Мордвинов, не поднимая пистолета.

Секунданты предложили стрелять обоим на счёт «раз, два, три». Два выстрела грохнули, как один. Мордвинов целил начальнику штаба в голову, но пуля лишь опалила противнику щёку. Киселёв не успел поднять пистолет высоко, и его пуля попала в живот Ивану Мордвинову. Смертельно раненного командира бригады успели довезти до дома, наутро он скончался.

Киселёв тоже поехал домой в Тульчин. Сразу сел писать записку государю: «Я стрелялся с генералом Мордвиновым и имел грустное преимущество видеть своего противника поражённым. Он меня вызвал, и я считал своим долгом не укрываться под покровительство закона, но принять вызов и тем доказать, что честь человека служащего неразделима от чести частного человека».

Запечатал личной сургучной печатью, вложил в конверт также рапорт об увольнении из армии и вызвал фельдъегеря.

Ему было так плохо, что он надел тёмный плащ и ушёл туда, где его никто не мог видеть. До темноты бродил по заброшенным аллеям дворца Потоцких. Тысячи пирамидальных тополей, посаженных четверть века назад, скрывали его печаль и охраняли от ненужных глаз и лишних вопросов.

Место это дышало любовными драмами, изменами и смертью. Здесь, в Тульчине, граф Станислав Потоцкий в 1798 году женился на своей давней возлюбленной Софии де Витт (он выкупил эту бывшую фаворитку светлейшего князя Потёмкина-Таврического у генерала де Витта за два миллиона польских злотых). Здесь он создал огромный парк в честь Софии и некоторое время даже был счастлив со своей третьей женой. Пока не застал её в объятиях собственного сына.

Старый граф скончался от сердечного приступа, жена уехала в Петербург, обе красавицы-дочери последовали за ней. Дворец был пуст, окна его давно не светились, в парке было безлюдно.

Киселёв не ходил на службу, ждал рескрипта Александра. Ждал целый месяц. И всё это время проводил в одиночестве, гуляя по аллеям тополиного парка Потоцких. Наконец письмо пришло. Оно было коротким. Император прощал своего бывшего адъютанта. Он лишь сожалел, что известия о дуэли просочились в столичные газеты, и вообще лучше было бы, если бы поединок был за границей, а не в России.

…Интересно, что сразу после «дуэли генералов» Пушкин сел писать шестую главу «Евгения Онегина»:

 
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок…
 
 
«Теперь сходитесь». Хладнокровно,
Еще не целя, два врага
Походкой твердой, тихо, ровно
Четыре перешли шага,
Четыре смертные ступени…
 

Скорее всего, он очень точно описал в стихах то, как изложили дуэль петербургские газеты.

Добавим, что по собственной инициативе Павел Дмитриевич Киселёв будет выплачивать вдове Ивана Мордвинова денежное содержание до самой её смерти – 1200 рублей, деньги по тем временам немалые. А в отставку император его не отпустит. Киселёв будет направлен для прохождения дальнейшей службы в Одессу, в распоряжение генерал-губернатора графа М. С. Воронцова.

Киселёв и сёстры Потоцкие в Массандре

Генерал Киселёв знал и парк, и дворец Потоцких как свои пять пальцев. Дело в том, что ещё задолго до дуэли молодой генерал познакомился с 16-летней дочерью графа Станислава Потоцкого. Красавицей Софьей он был очарован, а знатность и богатство её родителей вызывали восхищение и зависть у всех поголовно. Павел Дмитриевич стал часто бывать во дворце, но потребовалось четыре года, чтобы заполучить статус будущего жениха маленькой графини. Мешала не только постоянная занятость на службе. Мамаша Софьи Станиславовны, София Константиновна, графиня де Витт, прославленная куртизанка и фаворитка многих королевских персон, была против этого брака.

Приятель Павла Дмитриевича Киселёва, дежурный генерал Генштаба Арсений Закревский писал по-дружески:

«Зачем ты так долго отдаляешь свою свадьбу? Будь ловок и уговори старуху совершить сие благополучие прежде, чем она хочет. Ты имеешь верный залог четырехлетней привязанности к тебе Софьи, следовательно, и останавливаться не должен. Впрочем, как я здесь слышу (может быть, и неверно), что мать Софьи не слишком желает отдать её за тебя; ты, верно, уже давно это заметил из обхождения её с тобой».

Да, старуха не хотела: не хватало в Павле Киселёве голубой крови. Да и в Тульчине дочь Софья почти не бывала – часть года она проводила подле мамаши в Санкт-Петербурге или за границей, а летом всенепременно выезжала с младшей сестрой Ольгой в Крым, в собственное имение, подаренное Потёмкиным матери ещё во времена её фаворитства со светлейшим князем.

Но в один из наездов Софьи в Тульчин обручение Киселёва и Потоцкой всё-таки состоялось. Мамаша не смогла помешать, потому что лечилась за границей. Воспользовавшись этим, молодые уехали в Одессу и там сыграли свадьбу. Согласие императора было получено, потому он и откомандировал своего адъютанта в распоряжение генерал-губернатора М. С. Воронцова.

…За два года до свадьбы с Павлом Киселёвым семнадцатилетняя Софья Станиславовна впервые стала выезжать на петербургские балы. Там она покорила всех. Как писал князь П. А. Вяземский, в ней «всё нездешнее, неземное, райское, небесное, и лишь взгляд её обнаруживает искру чувственности, способную разгореться в пожар поэзии и любви. Но дева горда и неприступна; в своем томлении она остается одинокой». Вяземский уже тогда был влюблён в Софью и догадывался, что Пушкин тоже неравнодушен к молодой графине.

Поэт заценил её мгновенно, познакомился. Потом все будут говорить, что именно Софья рассказала легенду и вдохновила Пушкина на создание «Бахчисарайского фонтана». Якобы было это на самом деле, и речь идёт о любовном романе крымского хана с её ближайшей родственницей по материнской линии.

Мать, София Константиновна, бывшая любовница князя Потёмкина-Таврического, жила в то время в Санкт-Петербурге. И младшую дочь, Ольгу, выписала туда же – помогать в наследственных делах. Та пошли на приём к столичному генерал-губернатору и… влюбчивый Милорадович потерял голову от её красоты. Всё завертелось, как в калейдоскопе.

Впрочем, время быстро развело всех по своим углам. Старшая дочь вышла за Киселёва. Младшая оставила с носом генерала Милорадовича. Мамаша уехала за границу лечиться и там умерла, наказав Софье забирать младшую сестру и ехать с мужем в Крым. Та к они оказались в Массандре.

Это сейчас нет, наверное, человека, который не слышал бы о таком названии – Массандра. И не только благодаря прекрасным винам. Здесь, на десятках гектаров, находится один из красивейших крымских парков. Точнее, их два – верхний и нижний. С предгорья вниз падает водопад, одно это могло сделать место уникальным. Владелицей Массандры в 1815 году стала София Константиновна Потоцкая. А после её смерти эти земли переходят по наследству дочерям. Спустя несколько лет имение выкупит А. В. Браницкая, мать Елизаветы Ксавьерьевны Воронцовой, супруги местного генерал-губернатора. Таким образом, посёлок Массандра стал собственностью семьи Воронцовых. Это будет уже другая история…

Старшая из сестёр разрешилась от бремени сыном, которого назвали Владимиром. София Константиновна из Берлина ещё успела прислать Киселёвым поздравление. Казалось бы, им теперь жить да радоваться, гуляя по паркам и вдыхая полной грудью крымский воздух. Но калейдоскоп по инерции ещё крутился. Фонтан любви ещё не иссяк.

Началось с того, что в незамужнюю Ольгу влюбился другой генерал-губернатор – уже не столичный, а новороссийский, сам граф Михаил Воронцов. Знать, атмосфера тут, действительно, способствует «высоким отношениям», оставляя на скамье каждой ротонды по неоконченному роману. Пока графиня Воронцова ведёт откровенные разговоры, расточая улыбки Пушкину, Раевскому, Вигелю и прочим заезжим знаменитостям, граф Воронцов вовсю одаряет Ольгу (кстати, троюродную сестру своей жены) харассментными знаками внимания.

Что, собственно говоря, и послужило причиной дальнейших событий. Это ведь закон природы: если кто-то кому-то нравится, третий обязательно скажет: «Я тоже хочу!» Этим третьим оказался Павел Киселёв…

Киселёв, сёстры и Лев Нарышкин

Софья захотела после обеда прогуляться до верхнего парка. Стояла вельветовая сентябрьская погода, трава уже выгорела, листья акаций только-только начали желтеть, пирамидальные тополя стояли зелёные, а сосны вдали едва заметно качали кудрявыми верхушками. Няньки уложили сына спать, и Софья чувствовала себя счастливой и умиротворённой.

Сначала она хотела пройтись до водопада в одиночестве, но увидела коляску мужа у ворот и вернулась в имение. Прошлась по комнатам – мужа нигде не было. Что за чудеса? Не мог же он пешком уйти по делам службы.

Она шла анфиладой, никого не встречая на пути. Оставались только комнаты Ольги. Она вошла к сестре, не постучавшись…

Ольга возлежала на коленях чужого мужа – её, Софьи, мужа! Она целовалась с Павлом Киселёвым. Он первым увидел свою жену. Отпустил свояченицу. Софья постояла ещё полминуты, глядя на них, и вышла. Никто не произнёс ни слова. Калейдоскоп остановился.

Никаких дуэлей и битья посуды не было. Сёстры выяснили отношения быстро, вспомнив, что папа тоже застал маму в объятьях пасынка, стало быть, этот семейный крест не мог их миновать. Поплакали, обнялись и простили всё друг другу.

Активно занялись разруливать ситуацию Воронцовы. Елизавета Ксаверьевна заявила безапелляционно: «Её надо немедленно выдать замуж!» Муж поддержал графиню, он немало боялся, что жена узнает и об их с Ольгой «соблазнительной связи». В женихи предложил своего кузена – генерала Льва Нарышкина. И даже пообещал дать денег на свадьбу. Спустя два месяца состоялась их свадьба.

Венчание 22-летней Ольги Потоцкой с 38-летним Львом Нарышкиным состоялось в Одессе, где молодые и поселились после свадьбы. Утверждают, что красивая и кокетливая Ольга мало подходила ленивому и сонливому мужу. Однако дело было совсем не в темпераментах молодых супругов. Генерал-адъютант Павел Киселёв и граф М. С. Воронцов были прекрасно осведомлены о порочной связи Льва Нарышкина со своей тёткой, бывшей фавориткой императора Марией Антоновной Нарышкиной. Об этом говорил весь Петербург, это знали все на «полуденных югах». И они, не стесняясь, называли ту «старой колдуньей», а эту – жертвой «влияния злой тётки».

После свадьбы Нарышкин устраивал в своём одесском доме блестящие приёмы, на них царствовала его жена – всегда в богатых платьях, только что присланных из Парижа. А несколько позже в Одессе появится с очередным своим мужем Мария Антоновна, и Лев Нарышкин станет проводить у неё дни и ночи.

Приехавший в Одессу по делам службы сын пензенского губернатора Ф. Ф. Вигель напишет позже: «Ещё летом в Одессе я увидел столь известную Ольгу Потоцкую. Красота её была во всем блеске, но в ней не было ничего девственного, трогательного; я подивился, но не восхитился ею. Она была довольно молчалива, не горда, но и невнимательна с теми, к кому не имела нужды, не столько задумчива, как рассеянна, и в самой первой молодости казалась уже вооружённою большою опытностью. Все было разочтено, и стрелы кокетства берегла она для поражения сильных… Что касается до мужа Ольги, Льва Нарышкина, то он вёл самую странную жизнь, то есть скучал ею, никуда не ездил, и две трети дня проводил во сне. Она также мало показывалась, но, дабы не отстать от привычки властвовать над властями, в ожидании Воронцова, задумала пленить графа Палена, и к несчастью, в том успела. Пален пал к ногам Ольги Нарышкиной, умоляя её развестись с мужем и выйти за него, она расхохоталась и указала ему на дверь».

Даже ссыльному Пушкину было весело в такой обстановке:

 
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
 
 
Там все Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой…
 

Похоже, всем в той компании хватало страсти и веселья. Хотя несчастья тоже случались. Так, сын Киселёвых Владимир, прожив всего два года, умер. Они остались бездетными.

Разойдясь с мужем, Софья Станиславовна много путешествовала. Иногда приезжала в Россию, навещала родные места. Отношений с сестрой Софья не прекратила.

Воронцов брал на себя многие расходы Нарышкиных, оплачивал карточные долги мужа Ольги. В 1829 году она родила девочку, назвали опять же Софьей. Злые языки утверждали, что это дочь графа Воронцова.

С мужем и дочерью Ольга Станиславовна долго путешествовала по заграницам. Потом дочь вышла замуж, муж умер. В конце 1850-х специально поехала в Париж, чтобы встретиться с Киселёвым. Здесь происходили её последние встречи с Павлом Дмитриевичем, здесь она и скончалась осенью 1861-го. Один из современников напишет: «Павел Киселёв был очень опечален кончиной Ольги Станиславовны, с которой он был в самых дружеских отношениях около сорока лет. Когда она приехала из Гейдельберга в Париж, Павел Дмитриевич посещал её каждый день. Он был у неё за час до кончины, и последние слова её были обращены к нему: „Вот и кончено всё“. Кончина эта очень расстроила 73-летнего графа».

С конца 1850-х годов почти постоянно жила в Париже и Софья Киселёва. Уже в зрелом возрасте она стала наследницей огромного состояния. С упоением просаживала его в казино. Играла каждую ночь на протяжении тридцати лет. В старости её привозил к игорному столу специальный слуга. Утверждают, что она была прообразом героинь «Пиковой дамы» и «Игрока». Сама Софья однажды скажет, что Пушкин писал семейство Лариных с сестёр Потоцких, что Татьяна – это она. Она переживёт и свою сестру, и бывшего мужа. Скончалась Софья Станиславовна в полном одиночестве.