Текст книги "Русская эмиграция в Сербии XX–XXI вв."

(В годы войны Февр работал в газете «Новое слово». Много внимания уделял «русской» теме. В частности, публиковал, сведения о «Большом терроре» в Красной армии)[262]262
  См.: Сводка РОВС. № 20. 03. 12. 1941 г. Загреб // Архив автора.


[Закрыть].

Только одно замечание: в третью группу входили не только «дети», но и «отцы», принимавшие охотно после 1944 г. гражданство освободительницы и победительницы фашизма советской России.

Если о гимназистах и гимназистках помнят стены Русского дома, то о русских студентах хранит память Белградский университет.

Многие его питомцы пришли на студенческую скамью уже имевшими за плечами Гражданскую войну, кадетские корпуса. Быть студентом в то время было тяжеловато. Но… платилась стипендия в 400 динаров, немногим меньше заработка чернорабочего. Предоставлялось общежитие, правда, весьма мало напоминавшее жилье. Картинку бараков, предоставленных молодежи, на Делиградской улице вблизи всем белградцам знакомой гостиницы «Славия», спишу из воспоминаний А. Росселевича: это были постройки «с прогнившим полом, двери были поломаны, окна без стекол, крыша с большими дырами <…> Под полом были крысы и масса тараканов». Правда, к весне 1922 г. бараки снесли и студентов переселили в более приемлемое для жилья строение[263]263
  Росселевич А. Первые студенты // «Кадетская перекличка». (Нью-Йорк), 1973. № 6. С. 12, 13, 15.


[Закрыть].

Для русских студентов были устроены четыре общежития примерно на 300 коек, имелись столовая, амбулатория[264]264
  См.: Наше будущее. (Белград), 1925. № 1 (11). С. 18.


[Закрыть].

К 1925 г. в Белграде действовало и три женских студенческих общежития, а также два смешанных. Первые три субсидировались Державной комиссией, а последние действовали на деньги самих проживавших и с помощью Клавдии Андреевны Адамовой, «попечительницы и создательницы всех женских общежитий в Белграде». При общежитиях была и своя кухня, где за 200 динаров студентки, могли питаться[265]265
  См.: Наше будущее. С. 21.


[Закрыть]. Кроме удачливых «студиозусов», получавших стипендии, в университете училось, не получая никакой помощи, еще около 300 человек[266]266
  См.: Наше будущее. С. 18.


[Закрыть].

Был и свой Союз русских студентов, начавший свою деятельность 28 февраля 1921 г. В 1925 г. в нем состояло 470 человек: на техническом факультете – 180, философском – 100, медицинском и агрономическом по 80 на каждом, богословском – 20, юридическом – 10. Все они занимались еще и в своих кружках по специальности для более прочного усвоения знаний, получаемых на лекциях[267]267
  См.: Наше будущее. С. 18.


[Закрыть].

Но путь к образованию у некоторых был тяжел: сказывался недостаток знаний, да и перерыв на революции и гражданскую войну давал о себе знать. Соответственно, у таких студентов были «хвосты» и, как следствие, лишение некоторых льгот, положенных успевающим их сокурсникам. Сложившаяся ситуация стала причиной появления в 1923 г. любопытного воззвания к «Русскому студенчеству Белграда». Его суть видна из сохранившегося в Государственном архиве РФ ответа на него студента Ростислава Павловского, писавшего: «… Вы протестуете против того, что не занимающиеся и не учащиеся студенты лишаются права пользоваться столовой, библиотекой, кассой взаимопомощи, общежитием и т. п. и забываете основное положение государства, Вас приютившего и на средства которого Вы здесь живете (ибо никто из Вас не отказывается от стипендии, выдаваемой Державной Комиссией) и благотворительных организаций Вам помогающих – давать это право только студентам, удовлетворяющим академическим требованиям. Вы оказываете медвежью услугу неимущему, наиболее нуждающемуся русскому студенчеству, отстаивая безответственную, безымянную группу лиц, стесненных вопросом о сдаче учебного минимума»[268]268
  ГА РФ. Ф. 6795. Оп. 1. Д. 38. Л. 2.


[Закрыть]. Здесь интересен не закономерный финал этой истории, а то, что известная в царской России студенческая взаимопомощь в новых условиях давала сбой. На первое место ставилась учеба для той же будущей России, о которой так мечтала молодежь.

Немного цифр. В 1928/29 учебном году получили высшее образование 1 409 человек, в 1929/30 – 1 263, в 1930/31 – 1 216, в 1931/32 – 1 086, в 1932/33 – 832, в 1933/34 – 702, в 1934/35 – 607, в 1935/36 – 512, в 1936/37 – 520, в 1937/38 учебном году – 517[269]269
  См.: Военный журналист. (Белград), 1939. 1 нояб. С. 10.


[Закрыть]. Теперь коротко о распределении по факультетам: на юридическом обучалось 65 студентов, на философском – 93, на медицинском – 52, на техническом – 200, сельскохозяйственном и лесном – 38, богословском – традиционные 20, ветеринарном – 19, экономически-коммерческом – 17, в музыкальной академии – 10, в академии искусств – 3 учащихся[270]270
  См.: Военный журналист. С. 10.


[Закрыть].

При этом надо добавить, что для выпускников кадетских корпусов имелись ограничения. В 1921 г. их не принимали на агрономический факультет, а на технический – вообще никого из русских. Русская молодежь могла быть зачислена на философский, физико-математический факультеты, химическое отделение, и только через год можно было перейти на технический или агрономический факультеты[271]271
  См.: Росселевич А. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть]. И здесь, видимо, ничего не могла сделать и Государственная комиссия, прозванная в студенческой среде грозным именем «Чека»[272]272
  См.: Росселевич А. Указ. соч. С. 13.


[Закрыть]. Запрет можно объяснить массовым наплывом именно на эти факультеты, и сербы, замедляя поступление туда, возможно по причине национального протекционизма, предполагали, что определенная часть студентов в течение года отсеется вообще, а другая часть задержится на том же философском. На техническом факультете «двери» были открыты позднее.

И, тем не менее, в университет текла русская река из желавших учиться. От руководства, судя по опросным листкам Союза русских студентов, они просили немногое: кто-то ботинки, кто книги и учебные пособия, кто общежитие, кто моральную и материальную помощь[273]273
  См.: ГА РФ. Ф. 6795. Оп. 1. Д. 25. Л. 8, 19, 20, 25.


[Закрыть].

Среди студентов были и полковники и даже один генерал-майор, а офицеров низших чинов было несть числа[274]274
  См.: Росселевич А. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Особенно было много галлиполийцев. Все они мечтали вернуться в дорогую Россию «полезными и деятельными работниками и, чтобы поскорее восстановить измученное отечество, вернуть ему былую мощь и славу»[275]275
  Вестник правления об-ва галлиполийцев. С. 3–5.


[Закрыть].

Но жизнь судила иначе. И у многих она напоминала авантюрный роман.

Здесь можно назвать Ольгу Николаевну Кабанову (1898–1985), внучку профессора медицины. В мировую войну, подобно кавалерист-девице Надежде Дуровой, под именем Олега Кабанова пошла на фронт, воевала, была ранена. Награждена за проявленную доблесть Георгиевским крестом. Воевала и в Гражданскую войну. В эмиграции, обосновавшись в Королевстве СХС под именем Олега, училась на медицинском факультете. В середине 1920-х годов открылась своему другу П. Н. Завадскому, вышла за него замуж. Впоследствии оба стали специалистами, известными в Югославии людьми. Можно назвать еще и врача-отоларинголога из донских казаков – Александра Васильевича Дьякова, окончившего в 1926 г. медицинский факультет и работавшего в Российском обществе Красного Креста в Панчево.

Не могу не сказать и о выпускнике университета, будущем академике Сербской Академии наук и искусств Константине Петровиче Воронце (1902–1974). В студенческие годы зарабатывал тем, что дробил камень для укладки шоссе, разносил воду для жителей городских районов. Потом, уже после окончания университета, он преподавал математику в гимназии в провинциальном Крушевце, потом, в 1931 г., уехал в Париж, где по рекомендации знаменитого Дмитрия Рябушинского, стал трудиться в технической дирекции министерства воздухоплавания, в Институте механики флюида. Именно с этой научной областью К. П. Воронец свяжет в дальнейшем свою научную деятельность, принесшую ему мировую известность. В 1935 г. он защитил в Парижском университете докторскую диссертацию и возвратился из охваченной экономическим кризисом Европы в Белград. Но в университете места для него не нашлось, и он стал работать в страховом обществе «Феникс», руководителем математического отделения. Только после войны он смог заняться вплотную наукой, будучи зачисленным в штат университета, где к тому времени прошла «чистка» ученых, не внушавших доверия новой власти. В 1947 г. он стал и сотрудником академического Математического института в Белграде. Свой вклад он внес и в основание и развитие югославского Общества механики. Стремительный взлет в науке был отмечен избранием в 1958 г. в академики. Учебники профессора Воронца, его научные труды продолжают служить студентам, специалистам. К этой «справке» добавлю, что он был любим студентами, к которым не придирался на экзаменах, всегда помогал тем, кто обращался к нему за консультацией, даже в тех областях, которые не входили в сферу его научных интересов, умея «приоткрыть дверь» для нахождения правильного решения. Был блестящим игроком в бридж и в шахматы, играя на четвертой доске в составе университетской команды[276]276
  См.: Сальников В., Ђорђевић В. Константин Петрович Вороњец (19021974) // Отисак из публикациjе «Живот и дела српских научника, 7 (Српска академиjа наука и уметности, Биографиjе и библиографиjе. Књ.VII, II одељење књ. 7)». Београд, 2001.


[Закрыть]. Мне посчастливилось войти в дом его сына Димы Воронца (по-сербски Đimi) и стать своим. Пойдя по стопам отца, он стал известным математиком, ряд лет был деканом Машинного факультета Белградского университета, отлично играл в большой теннис. Среди русских выпускников были и такие, которые получили известность в иных сферах, отличных от полученной специальности. Чтобы не утомлять читателя перечислением, назову только одного: в университете слушал лекции потомок по материнской линии пиита и воспитателя Александра Благословенного, Василия Жуковского и родственник по отцовской линии братьев Киреевских – Михаил Дмитриевич Каратеев (1904–1978), прошедший Гражданскую войну, трижды раненый, отмеченный Георгиевским крестом. В Королевстве закончил в 1921 г. Крымский кадетский корпус, потом, уже в Болгарии, Сергиевское артиллерийское училище. В 1924 г. стал студентом Белградского университета. Завершил образование в 1933 г., находясь в Бельгии. Защитил диссертацию, получив ученую степень доктора химических наук. Был командиром роты на русских военно-училищных курсах, созданных по инициативе Врангеля. Произведен в чин штабс-капитана. Потом, в числе первых переселенцев, уехал в Южную Америку, куда перенаселенная русскими Европа «сплавляла» «лишних людей». Там обосновался в Уругвае, стал известен своими историческими романами из серии «Русь и Орда», а также романами из жизни эмиграции на Балканах и в Парагвае[277]277
  См.: Незабытые могилы: Российское зарубежье: некрологи 1917–1999. В 6-ти томах. / Сост. В. Н. Чуваков. М., 2001. Т. 3. С. 195.


[Закрыть].

Не все могли стать студентами, тем более профессорами университета. Подчеркну, что таких, по последним подсчетам М. Ю. Сорокиной, насчитывалось 70 человек[278]278
  См.: Сорокина М. Ю. Русский адрес Белграда: профессора Белградского университета. Материалы к биографии. М.: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2021.


[Закрыть]. Добавлю, что тема «профессорской эмиграции» достаточно емко освещена в моей книге «Что мне до вас, мостовые Белграда?» Стоит лишь добавить, что одиннадцать человек были избраны в состав Сербской академии наук.

А «выбиться в люди», иметь хорошую и надежную специальность, получать приличные деньги хотелось всем. И спрос рождал предложение. 16 марта 1922 г. в здании Белградской мужской гимназии по улице Пуанкаре открылся возглавляемый А. К. Имшенецким Русский высший коммерческий институт, работавший по программе Белградской торговой академии и находившийся под покровительством министерства торговли и промышленности. Большинство его студентов (около ста человек) составляли бывшие офицеры, решившие пойти в торговлю в надежде на быстрое обогащение[279]279
  См.: Новое время. 1922. 24 марта. С. 3.


[Закрыть]. Но насколько оправдались эти ожидания неизвестно: «лавочки» открывались, бывало, на несколько дней, чтобы прогореть и оставить хозяина «на мели».

Но многие офицеры все же предпочитали торговле овладение техническими специальностями на появившихся в 1921 г. различных курсах. Полученные там знания давали возможность найти неплохой заработок. Одновременно курсы позволяли «подготовить для будущей России кадр технических работников, нужда в каковых будет огромна, когда Россия начнет возрождаться»[280]280
  Съезд-Совещание представителей Русских учебных заведений. С. 51–52.


[Закрыть].

К 1924 г. только в Белграде работали педагогические, домостроительных десятников, высшие коммерческие, межевые курсы, пользовавшиеся наибольшей популярностью, так как позволяли легко найти уважаемую крестьянами работу. Насколько материальные условия у великовозрастных студентов были тяжелы, можно судить по тому факту, что учащиеся одних из курсов установили «очередь на хождение на похороны в качестве факельщиков, т. к. такой заработок считался завидно легким»[281]281
  Съезд-Совещание представителей Русских учебных заведений. С. 52–55.


[Закрыть].

Все это относилось к тем, кто начинал работу на благо Королевства, которое давало им и деньги, в основном, за пределами Белграда.

Теперь совсем немного о русских выставках творческих работ русских талантов, нерегулярно устраиваемых в столице. Полагаю полезным коснуться этой темы, так как эта сфера связана с просвещением, знакомством, прежде всего, сербского общества с русскими мастерами. Не желая утомлять читателя перечислением имен, работ, областей искусства, в которых трудились русские, ограничусь стихотворением Елизаветы Михайловны Журавской (1890–1953), авторе гимна Добровольческой армии, поэтессе-воине, о русской выставке, открытой в здании университета 24 августа 1924 г.:

 
Со всех концов земли любезной
Мы принесли сюда вчера
И тяжкий труд кирки железной,
Иглы и кисти и пера,
И наших дум и наших знаний
Плоды, созревшие в тиши,
Средь терний долгого изгнанья,
Средь грустных сумерек души,
И вот смотрите: в строгой зале
Цветут гирлянды пышных роз
И бледно-палевых азалий
И ветви трепетных мимоз.
Там кружев нежных паутина,
А вот работы наших школ,
Эскизы, книги и картины,
Тут слон из мыла, улей пчел
И детских кукол ряд забавный,
Шелками вышитый павлин,
Вот на стене в борьбе неравной
Со змеем бьется исполин,
Резьба по дереву ручная,
Иконы древнего письма
И фотография цветная,
И карт узорная тесьма,
Попытка первая малютки
Рисунок робкий и простой
И милый облик институтки
С наивной девичьей косой…
И все напомнит, что в лишеньях,
Терпя обиды едкий дым,
Обломки грозного крушенья,
Мы живы, мыслим и творим[282]282
  Старое время. 1924. 4 сент. С. 1.


[Закрыть].
 

И опять слово Борису Зайцеву: «Не так легка, не так душевно-радужна жизнь этой молодежи. Ей свойственны и настроения горечи, иногда уныния. Юность вообще трудное время <…> Мир огромен, сложен. Он – в движении. Во многом меняется, не та уж и Родина. Но и Родина, и вообще мир нуждаются в тех, кто воспитан на основной Истине: как бы жизнь ни менялась по внешности, люди духовно-светлые, просвещенные, чистые всюду необходимы. О, как нуждается в них именно Россия!

Та отличная, живая, легко воспламеняющаяся юность, какую видел я в Сербии, да выйдет в жизнь достойною русского имени. Если общение с ней оживляет и молодит, значит, какие же силы заложены в ней!»[283]283
  Зайцев Б. Указ. соч. С. 323.


[Закрыть]

Теперь о тех, кто свою деятельность связал с журналистикой, издательским делом, писательством для своих соотечественников.

Первую, как и последнюю книгу, установить трудно, но одну упомянуть необходимо. Это посмертная книга стихов поэтессы Елены-Ляли Велимирович «Несжатая полоса», которую в 1956 г. издал ее отец М. Велимирович. Дочка учившегося в России сербского студента и воспитанная в русском духе прибыла в Сербию в общем потоке беженцев вместе с семьей через Китай. И само название книги символично для русской эмиграции в Югославии с очередным исходом из нее после Второй мировой войны[284]284
  См.: Качаки J. Указ. соч. С. 21.


[Закрыть].

 
Одно из них, горько-тоскливых:
Все перепето… В душе опустевшей
Пусто и вместе, увы! Тяжело…
Все перепето – и взор потускневший
Ищет напрасно ответ у нее.
Бьется ли сердце – но так однозвучно,
День так похож на прошедшие дни[285]285
  Велимирович Е-Л. Несжатая полоса. Београд, 1956. С. 123.


[Закрыть].
 

Добавлю, что Издательская комиссия выпустила три серии книг: Русская библиотека – книги современных и известных русских писателей эмигрантов (40 выпусков); Детская библиотека – в основном иллюстрированные сказки (9 выпусков); Библиотека для юношества – вышли только две книги[286]286
  См.: Качаки J. Указ. соч. С. 25.


[Закрыть]. Благодаря помощи РКК издательская комиссия работала над изданием «произведений наиболее известных русских писателей, дабы русское подрастающее поколение могло получить добрую и хорошую книгу, по возможности дешевую, которая содействовала бы заложению в русской молодежи здоровых национальных, моральных и чисто человеческих начал». При этом не ставился вопрос прибыли[287]287
  См.: Русский Дом имени императора Николая II. Белград. 1933. С. 18.


[Закрыть], т. е. отсутствовала та коммерциализация, которая больше занимается чтивом, а не чтением. Успешно продвигалась работа по организации издательской деятельности. Напечатан сборник изумительных по своей свежести и оригинальности сербских народных песен, опубликовано несколько выпусков русских сказок. Довольно быстро были изданы произведения таких знаменитостей, как Д. И. Мережковский, Е. Н. Чириков, З. Н. Гиппиус, Б. К. Зайцев, А. В. Амфитеатров, А. И. Куприн, И. С. Шмелев, А. М. Ремизов, И. А. Бунин. В их числе был и К. Д. Бальмонт.

Видимо, издатели в монархически-военном Белграде не были осведомлены о таких стихотворениях последнего, как «Наш Царь – Мукден, наш Царь – Цусима», «Царь – ложь», «Русскому офицеру»[288]288
  См.: Российский государственный архив литературы и искусства (Далее – РГАЛИ). Ф. 459. Оп. 3. Д. 327. Л. 1.


[Закрыть] со строками, чтение которых было способно взбесить тех, кто носил военный мундир, почитал себя защитником самодержавия.

Всего в Белграде издавалось на русском языке около сотни разнообразных газет, журналов и иных информационных материалов. Примечательно, что около трети в своих названиях имело слово «русский». Назову здесь только некоторые газеты, которые не потеряли своего значения для современных историков. «Луч» – орган монархистов, ценен своими портретами членов императорской семьи, иерархов Церкви, политических деятелей в эмиграции, приближенных к Двору в изгнании. «Голос верноподданного», издававшийся графом Ю. П. Граббе, содержит интереснейшие материалы по истории церковной смуты в РПЦ. «Партизан» или «Усташа», «независимый национально-политический и информативный орган», выходивший в 1930-х годах «по мере надобности и наличия материальных средств». Интересен был своими «взрывчатыми» материалами в связи с защитой русского имени, раскрытием советских агентов, критикой деятельности церковнослужителей и пр. В нем хорошо был представлен глава и организатор Русского народного ополчения М. Ф. Скородумов, личность честная, открытая, его прямота нередко приводила к скандалам в «благородном эмигрантском семействе». Сюда добавлю издаваемое сыном знаменитого А. С. Суворина М. А. Сувориным «Новое время», читатель которого всегда мог найти для себя интересные сведения по международной проблематике, жизни в СССР, новостям эмиграции, информацию о событиях в Королевстве, отлично был представлен раздел культуры. По моему мнению, это была самая интересная газета, рассчитанная на широкий круг читателей, в основном из интеллигентской среды. Она издавалась примерно десять лет, что представляет собой своеобразный рекорд, так как многие из-за недостатка средств закрывались весьма быстро, не принеся ни дохода издателю, не успев завоевать читателя. Та же скудость средств заставляла М. А. Суворина искать деньги везде, в частности, в июле 1926 г. газета получила солидную субсидию на девять месяцев от получившего еще до революции всеславянскую известность русофила К. П. Крамаржа[289]289
  См.: Серапионова Е. П. Карел Крамарж и Россия. 1890–1937 годы. М., 2006. С. 438.


[Закрыть].

«Новое время» было известна всему русскому зарубежью: его читали в Риге и в Риме, в Париже и Софии, в Африке и в Америке. Как и всякая уважающая себя газета она имела и врагов. В архиве газеты есть открытка с весьма грубыми выражениями в адрес редактора и его сотрудников[290]290
  См.: РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 3. Д. 319. Л. 41.


[Закрыть], но гораздо больше писем от тех, кто хотел сотрудничать, верил газете.

Отдельно отмечу и «Русский стяг» – орган «железного союза долга и чести», издававшийся в 1920-х гг. Его основателем и редактором был известный всем монархистам С. С. Бехтеев.

Название газеты, ее «направление», ее задача, ее суть выражены им отчетливо в одноименном стихотворении, посвященном Владимиру Востокову, духовнику и проповеднику корпуса Императорской армии и флота:

 
Поднят стяг над воинством Христовым
Как монахи в сумерках, постом,
Мы идем по торжищам терновым,
Осененные хоругвями с крестом.
Всюду нас встречают лица злые,
Искаженные от ярости уста,
Нас не много, но и в дни былые
Не двенадцать ли их было у Христа?
Не двенадцать ли пришли к Нему на пир?
Не двенадцать ли о Нем повествовали?
И любовью победили мир?
Пусть же зло кружит за нашим шагом,
Пусть толпа глумится над Христом,
Мы идем под старым русским стягом,
Озаренные сверкающим Крестом.
Не страшат нас ненависть и злоба,
Ни угрозы мщенья и обид,
Ни лишенья, ни безмолвье гроба,
Где страданье непробудно спит.
Что нам козни рабского навета
Подлый друг и вероломный враг,
Наше сердце верою согрето,
С нами правда, с нами Божий Стяг![291]291
  Русский стяг. (Нови-Сад), 1926. 27/14 мая. С. 1.


[Закрыть]
 

Имя С. С. Бехтеева связано и с известнейшим стихотворением «Молитва», посланным в Тобольск в октябре 1917 г. великим княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне.

Вот оно:

 
Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
 
 
Дай крепости нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кроткостью встречать.
 
 
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженье
Христос, Спаситель, помоги!
 
 
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной,
В невыносимый, смертный час…
 
 
И, у преддверия могилы,
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов[292]292
  Бехтеев С. С. Молитва // Антология поэзии русского Белграда. С. 37.


[Закрыть].
 

Его трогающие душу стихи переписывались, заучились наизусть, читались с высоких трибун, слушались в домашнем кругу.

От «Русского стяга» перейду к поэтическому «Старому времени» с его милыми русскому сердцу историческими анекдотами, афоризмами, ежемесячным церковным календарем и другими «мелочами» из старого доброго времени. Читатель в нем почти всегда мог найти вкладыш с нотами и текстом русских песен, романсов, цыганских песенок, арий из опер, например, «Соловья», «Помолись, милый друг, за меня», «Варяжскую балладу» из «Рогнеды», «Хор девушек» из «Псковитянки», «Как хороши те очи». Любитель поэзии всегда мог надеяться на встречу со стихами Елизаветы Журавской, изумительной поэтессы Белграда. Я не удержусь, чтобы не привести здесь одно из ее грустно-чистых стихотворения:

МИЛЫЙ СОН-ЧАРОДЕЙ

 
Милый Сон-Чародей,
Обними, пожалей,
В свой чертог золотой
Уведи, успокой.
Пусть мгновенье одно
Лишь мне будет дано,
Чтоб забыть, улететь,
Обмануть, умереть!
В царство сказок и грез
От страданий и слез
Защити, отогрей,
Приласкай горячей!
Ты раскинь жемчуга
По узорной парче
И раздвинь берега
Темной жизни душе,
Пусть забвеньем полна
Вся утонет она
В твоих ясных лучах,
В твоих зыбких волнах,
Светом ярких огней
Ты зажгися скорей,
Обними, пожалей
Милый Сон-Чародей![293]293
  Старое время. 1924. 3 февр. С. 1.


[Закрыть]
 

Какое печатное издание завершило собой эмигрантскую периодику трудно обозначить. Беженская периодика возродилась в 1987 г. и связана с именем строительного инженера Владимира Тимофеевича Соболевского (1917–1996), бывшего воспитанника кадетского корпуса в Белой Церкви. Его издававшийся в Белграде «Бюллетень» (20 номеров) тиражом примерно в 300 экземпляров рассылался бывшим кадетам по всему миру. Первый номер вышел в связи с инициативой строительства памятника русским кадетам, похороненным на кладбище в Белой Церкви[294]294
  См.: Качаки J. Указ. соч. С. 42.


[Закрыть]. Каждый, кто доберется до этого банатского городка, затерянного среди наводящей жуткую тоску кукурузной равнины, может прогуляться по нему, осмотреть то немногое, что связано с русскими, умудрявшимися и там создать «русский уголок».

Значительную роль в жизни русских эмигрантов, в том числе и живших в Белграде, сыграл уже упоминавшийся Земгор. Известна его обширная деятельность на ниве просвещения. В частности, он издавал в Белграде журнал на сербохорватском языке (кириллицей и латиницей) «Русский архив», посвященный политике, культуре и экономике России. Согласно решению министра по делам вероисповеданий (1929 г.), журнал рекомендовался всем школам для большего знакомства учеников с «братской Россией» и «укрепления любви нашего народа к России». Редакции «Русского архива» удалось привлечь к сотрудничеству многих талантливых авторов ученых, публицистов, политических обозревателей, таких известных писателей и поэтов Русского зарубежья, как Алексей Ремизов, Марина Цветаева, Евгений Замятин, Марк Слоним. Одним из ведущих разделов журнала был «Политический обзор», где помещались комментарии о событиях в СССР. В качестве источников использовались, в основном, советские материалы. Отдельные статьи посвящались рассмотрению отношений между партией и интеллигенцией, крестьянством. Много внимания уделялось темам культурной жизни: театру, музыке, просвещению.

Одним из инициаторов издания «Русского архива» являлся уже упоминавшийся Федор Евдокимович Махин (1882–1945), фигура во многих отношениях примечательная. В прошлом полковник царской армии, выпускник императорской академии Генерального штаба, участник боевых действий на Балканах, кавалер многих наград, в том числе и высшей военной награды Сербии – ордена Белого Орла, он успел побывать и в эсерах, у «красных» и у «белых». Масон. В 1924 г. после Китая, Англии, континентальной Европы он прибыл в Белград, где продолжил политическую деятельность, нападая на монархистов, рисуя их германофилами и восхваляя эсеров, как реальных защитников славянства. По некоторым сведениям, был связан с советской разведкой. В годы Второй мировой войны находился в рядах армии Тито. С его именем связан удивительный случай. В Боснии Махин вместе с группой партизан был захвачен в плен. Повели на расстрел. Вдруг начальник конвоя спросил его, был ли Ф. Е. Махин во время нашей революции в Уфе. Махин ответил: «Да». Ответ: «А не помнишь ли ты, что, встретив в Уфе группу югославов и меня также, которых также вели на расстрел и, узнав, что мы югославы, приказал нас освободить. Так в той группе был и я. Я тебя узнал. Так вот, как только мы подойдем к лесу, убегайте, мы будем стрелять в воздух». Так и сделали. Скрылись. Долг платежом красен. А в Уфе произошло следующее. Белогвардейцы заподозрили югославов в симпатиях к большевикам и решили их ликвидировать.

Именем генерал-лейтенанта Махина была названа улица в Белграде, но в конце XX века в связи с пересмотром истории улица получила другое название – имени художника Миодрага-Мичи Поповича.

Практически все периодические и непериодические издания так называемого гуманитарного направления на своих страницах рассуждали о России, строили ее будущее, мечтали и тосковали… Только один пример – «Наше будущее», литературный и общественно-политический журнал, первый номер которого вышел в Белграде в 1925 г. Идеал его создателей – старая государственность, закон и порядок. Девиз – «Вера, Царь и Отечество». От знаменитой триады графа С. С. Уварова – «Православие, Самодержавие, Народность» его отличал только последний компонент, когда «ненадежную» «народность», выбросившую их в эмиграцию, заменили благородным «отечеством».

Познание славянства, его историю русская интеллигенция излагала не только на страницах своих изданий в Сербии, Югославии, Белграде, но и в журналах, печатавшихся в иных странах. Так, в 1930 г. в Париже в элитарном альманахе «Числа» выходит статья белградца Ильи Голенищева-Кутузова «Русская культура и Югославия». Говоря о силе влияния русской школы, представленной именами Максима Суворова и Эммануила Козачинского, известный славист проводил ту мысль, что к концу XVIII в. в Сербии «выработался так называемый славено-сербский язык, пестревший церковно-славянскими речениями и насыщенный русскими оборотами. Несмотря на лингвистическую реформу Вука Караджича <…> во многих выражениях современного литературного языка заметны следы русских и церковно-славянских форм»[295]295
  Голенищев-Кутузов И. Русская культура и Югославия // Числа. (Париж). 1930. № 2–3. С. 293.


[Закрыть]. Рассуждая о творениях Орбини, Крижанича, Джорджича и других деятелей, задумывавшихся над идеей славизма, автор полагал, что именно в южном славянстве лежит начало славянофильских идей. Но здесь не столь уж важно, кто первый и где истоки, сколь тогдашнее сознание общности славянства.

Именно это чувство, можно полагать, было одним из мотивов при создании по инициативе журналистов А. И. Ксюнина и Е. А. Жукова в 1925 г. знаменитого Союза русских писателей и журналистов Югославии с центром в Белграде. Он стал культурным центром, вокруг которого объединялись не только писатели и журналисты, но и профессора, артисты, художники, вплоть до политических и общественных деятелей. В него, в частности, входили: А. В. Амфитеатров, И. А. Бунин, И. Н. Голенищев-Кутузов, А. И. Куприн, И. И. Толстой, Досифей, митрополит Загребский, Б. Нушич, Н. Пашич, К. П. Крамарж, не менее известный П. Б. Струве[296]296
  См.: На страже России. Десять лет Союза Русских Писателей и Журналистов в Югославии 1925–1935. Белград, 1935. С. 45–52.


[Закрыть].

За десять лет членами Союза побывало свыше 200 человек. В течение этого времени было проведено 187 публичных собраний: из них 68 – открытых собраний, 77 – «интимных», 42 выпуска «устной газеты»[297]297
  См.: На страже России. С. 44.


[Закрыть].

Активное участие принял Союз, да и весь Белград, в подготовке и проведении Съезда русских писателей и журналистов за рубежом (25–30 сентября 1928 г.). По распоряжению руководства города (от 24 сентября) на улицах столицы был расклеен плакат, адресованный «Белградскому населению» и гласивший: «В Белград прибывают 24-го и 25-го числа с. м. писатели и журналисты братской нам России. Пусть Белград покажет, что в нем не иссякло чувство благодарности, как долг нашей нации, за свое существование и преуспеяние вековой мощной защитнице, славянской матери – России, и носителям русской культуры, нашим дорогим гостям. Белград должен возможно большей сердечностью и гостеприимством окружить работу их конгресса, который открывается 25 числа с. м. в 11 ч. дня в торжественной зале Нового Университета. Посему население приглашается в знак проявления симпатий к русскому народу украсить в этот день свои дома флагами и быть всюду предупредительными к нашим дорогим гостям и этим сделать им как можно приятнее пребывание в братском Белграде»[298]298
  На страже России. С. 57.


[Закрыть].

Борис Зайцев так писал об этом волнующем событии: «…Странным образом, эту встречу России с Сербией определили Церковь и женщины. Досифей, епископ Нишский, говорит от Церкви. Южно-черноволосый, черноглазый, с очень добрым взором и не совсем правильным очерком лица, он взял тон высокий, пламенный, в формах старинного церковного красноречия. Страстно он говорил. Как бы кланялся России, ее бедам и горестям, и любил ее… он именно любил во время речи. И потому речь была понятна, сквозь непонятные слова. Любовь давала свои ультрафиолетовые лучи. Ничем не задерживаемые, шли они в сердце.

Россия выступила и в речах женщин, представительниц разных культурных обществ. Вернее, Россия вообще присутствовала, великим и многострадальным фоном. Женщины говорили просто, мягко. От сердца и с задушевностью, тоже меж слов исходившей. Вот Милица Богданович, скромного вида писательница и учительница, темноглазая, в темном простеньком платье, с большими блестящими глазами. Негромким голосом произнесла несколько слов – о России, о нашей литературе, высоком и человечном ее строе… Удивительная была электрическая буря, разразившаяся в зале. В чем ее причина? В простоте Милицы? Отсутствии фразы? Созвучности чувств? С хор полетели на наш стол цветы, заблестели глаза – взорвался восторг, Россией вызванный. Ему противостать нельзя. Он так же властен, как и молодость. У многих, многих и за нашим столом, и в публике глаза были… ну, скажем: не вполне сухи»[299]299
  Зайцев Б. Указ. соч. С. 314.


[Закрыть].

На съезде, запланированном к столетию со дня рождения Льва Николаевича Толстого, были представлены доклады о защите авторского права, о правовом положении русских писателей и журналистов, о положении на местах, о создании Литфонда, о литературной этике и защите профессиональной чести, о положении советской печати, о положении и задачах зарубежной военной литературы и журналистики, о Центральной книжной палате, о Русском архиве в Праге и пр.[300]300
  См.: На страже России. С. 61–62.


[Закрыть] Персонально были приглашены «зеленоглазая наяда» Зинаида Гиппиус, Борис Зайцев, Александр Куприн, Дмитрий Мережковский, Евгений Чириков[301]301
  См.: На страже России. С. 60.


[Закрыть]. В числе почетных участников был ветеран русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Василий Немирович-Данченко, старший брат советского деятеля культуры. На Белградском вокзале его встречал сам владыка Досифей, что было особой честью и уважением к летам и заслугам[302]302
  См.: Paunković Z. Kongres predstavnika saveza ruskih književnika I novinara u inostranstvu u Beogradu 1928 godine // Ruski emigranti u Hrvatskoj izmeђu dva rata Rubovi, memorija. Zagreb, 2006. S. 265.


[Закрыть]. Прибыли делегаты из Парижа, Берлина, Праги, Варшавы, Ужгорода. Белградцы могли на своих мостовых увидеть и лидера народных социалистов, историка С. Р. Мельгунова, лидера крестьянской партии А. А. Аргунова, профессора Карлова университета А. Л. Бема, литератора М. В. Вишняка, К. К. Парчевского, оставившего живые записки о Южной Америке и русской эмиграции[303]303
  См.: Paunković Z. Указ. соч. S. 265.


[Закрыть].