Текст книги "Особенность конкретного простора"

6
Бытование битвы

«Воспитание шеренги…»

 
Воспитание шеренги,
Уроки фаланги,
Наука бровей насупления,
Наступления
На горло брани его:
– Да чтоб ты!..
 
 
Брань его
Страшно хрипит, издыхая,
Так же – Да чтоб…
 
 
Но брань не погибнет,
Покуда в частях её верных,
Служит пароль: – Да чтоб ты! И отзыв:
– Да чтоб!
 
 
Случайный прохожий
Однажды пароль в глазах моих прочитал —
Слово в ответ сказал понимающе.
Мы обнялись
 

«Сдох гад, свет свят…»

 
Сдох гад, свет свят.
Все спят.
 
 
Мирный покой – это брань на одре,
Но, как магма в ядре,
Не остывает брань
 
 
И – не отходит! – отходит
На заранее подготовленные позиции:
– Тс…
 

«Бытование битвы – базис…»

 
Бытование битвы – базис.
Надстройка —
Военная тайна конечных целей
 

«Битва Зевеса с мятежными тварями…»

 
Битва Зевеса с мятежными тварями
При Олимпе:
 
 
– Смерть титанам!
– Сам титан!
 
 
Известно,
Из крови титанов вырастут многие
Гады и членистоногие
 

«Триумф паука-птицееда…»

 
Триумф паука-птицееда
В битве с тарантулом —
 
 
Съесть несъедобное,
Только, чтоб уничтожить.
 
 
Такое – бывало:
 
 
У меня – в столовке
На гауптвахте в Саратове,
У иных – где их
Схарчевали соратники
 

«Тоже при Джотто…»

 
Тоже при Джотто:
Битва Ренессанса – с Прото;
Треченто – с дученто.
 
 
Триумф кватроченто над треченто
При Паоло Уччелло.
 
 
Триумф барокко над чинквеченто
При Караваджо.
 
 
Полный разгром шестиченто —
Нету такого,
Как одноченто когда-то —
Не было как уноченто!
 
 
И – нулевых —
Зероченто —
Нету зачем-то
 

«Битва сундуков с копилками…»

 
Битва
Сундуков с копилками —
Апология банковского дела:
– Эй!
Не копите, а вкладывайте,
Дураки Босха!
 

«Битва дураков Босха…»

 
Битва дураков Босха
С дураками Брейгеля
При Северном Ренессансе.
 
 
– А мы – Северо-Восточный!
 
 
– Бутырский?
– Дурак! Отрадненский!
 

«Битва рыбной и мясной лавки…»

 
Битва
Рыбной и мясной лавки
При фламандцах.
 
 
Я – за мясо!
 
 
Битва кентавров с амазонками:
Девы во гневе свирепы, как звери,
 
 
Но мы – кони!
 

«Где же ты, наш бог футбольный?..»

 
– Где же ты, наш бог футбольный?
– Я? На позиции убойной!
 

«Взялись как-то раз Сальвадор с Гондурасом…»

 
Взялись как-то раз Сальвадор с Гондурасом
Драться ногами нешуточным боем.
Футбол их поссорил как государства,
Футбол опоил их своим алкоголем!
 
 
Соперникам он всполошил авиацию,
От артиллерии чувства добился,
Чтоб всякий беати-иммакулати
В его шишковатую буцу обулся.
 
 
Апофеоз грехов человеческих —
Ликует футбол
При Октотепеке!
 
 
О, как катали ногой победители! —
Помнит Кинич-Ахау, солнечный бог
Майа
 

«Битва левого с правым…»

 
Битва левого с правым
В мозгу полушарием:
– Пленных не брать!
– Брать! Но – утилизировать!
 

«Бунт на корабле…»

 
Бунт на корабле
Современности:
– Не тех сбросили!
 
 
Манёвры при ковре:
– Не так сели!
 
 
Песня из окна:
– Все не так, ребята!
 
 
А когда – так,
Всё равно – так же
 

«Борьба пространства со временем…»

 
Борьба пространства со временем —
Миф.
Было —
Взаимонерасположение.
 
 
Время сказало однажды пространству:
– Не будет меня —
Будешь плакать?
 
 
Вечность пройдет, пока дойдет
Сказанное
 

«Свет – бесконечен…»

 
Свет – бесконечен,
День – изменчив.
Изменщика – к стенке.
 
 
Вот и кончился день
 

«В массах – братание…»

 
В массах – братание,
Все штыки – в землю!
– А!!! – кто-то вскрикнет ужасно,
Найдется всегда недовольный
 

«Cito! Быть…»

 
Cito! Быть —
На тактике в Алабино!
При себе иметь:
Тактике – циркуль,
Стратегии – астролябию!
 

«Битва Уставов…»

 
Битва Уставов:
Внутренней службы
С Караульным:
Кто ёмче?
 
 
Ёмче присяга —
ложкой по жопе:
– Раз!..
 

«Она пригласила к себе…»

 
Она пригласила к себе
На Багратионовскую,
Обещает страстную битву.
 
 
– Битва – насмерть,
Борьба – за выживание.
Не лучше ль – процесс состязательный?
 
 
– Тогда приходить не надо.
Дома сиди, в Бутаково
 

«Лирика, всё же опаснее эпоса…»

 
Лирика, все же опаснее Эпоса.
Близка!
Бьет с мыска —
Лично, по точкам.
А у Эпоса уровень общий – не твой.
Масштаб! Понимаешь?
Линяй незаметно!
Эй, дезертир!
Гляди: всемогущий Эпос
Тебя достает целиком в любой
(точке)
 

«Я, правдолюб, люблю…»

 
Я, правдолюб, люблю
Её
Разделенной любовью,
И всех ревнивцев несчастных
Здесь призываю на битву!
 

«Битва спорщиков за…»

 
Битва спорщиков за
Последнее слово.
 
 
Последнее слово: – За мной!
 

7
Запястья и щиколотки

Свадьба

 
Здравствуй, герой, рядовой,
Старослужащий,
Идущий к свадьбе через лес,
Где невозможно продвигаться без
Проверки на вшивость,
Cмекалку, решимость,
И – неизвестно герою,
Как опять его уедят и уроют,
И – как подсидят – не знает солдат.
Но чует дремучая уйма,
Что свадьба уже неминуема —
 
 
Мороки чертовой – с солдатом
 

Сорока

 
Невозможно —
Ежа общипывать,
Сороке —
До пяти подсчитывать.
 
 
Ужаса этого – не представляю,
Если сорока подумает: «Пять»!
 
 
А ведь она трещит, подсчитывает,
Вдруг догадается – методом тыка?
Страшно ежу
 

Аля-улю

 
Я стал беспомощным и толстым,
А был – беспомощным, худым,
Носил малинововый галстук,
Теперь тот галстук – лататы.
 
 
Я видел кривды подоплеку,
Но, чтобы вправду поумнеть,
Ходил в кинотеаблитеку —
Читать, по сторонам глядеть.
 
 
Я тряс в назначенных коробках
Булавки, спички и горох.
Люблю, когда они грохочут —
Подручной жизни лататы.
 
 
Я был как будто бы нанаец,
А стал – какой-то алеут.
Он ничего не понимает,
Когда нанай: аля-улю.
 
 
Я зелен был и необучен,
А стал – во всем и бэ и мэ!
Я алеут – для благозвучия!
Пью для здоровья – каберне!
 

Я

 
Как много «Я» в моих стихотворениях.
Они там появились неслучайно.
В них отразился многолетний опыт
Червя, раба, царя и бога.
 
 
Я царь —
Стою на танцплощадке,
Не приглашен на «белый танец».
 
 
Я раб —
Страстей: они меня не любят!
 
 
Я червь —
Сомнения: а если б пригласили —
Что тогда?
 
 
Я бог —
Пою из радиолы:
– Volare!
Ого, го-го!
Cantare!
Ляля, ля-ля!
 

«Парки прядут, бестолковые тётки…»

 
Парки прядут, бестолковые тётки.
Меня, покорного судьбе,
Послали за шерстью, а там везде —
Половые щетки!
 
 
Наверное – тест
На верность
 

Клятва верности Конституции

 
Всю жизнь чего-то мне недоставало.
Чего? – не думал я. И вдруг – опомнился:
Все-все мне Конституция давала
А я прошел.
И с ней не познакомился!
 
 
У Конституции, у незнакомой Девы
Я на коленях о прощении молю,
Целую все ее разделы,
Ее преамбулу люблю!
 
 
Во имя Духа Сына и Отца
Я с этих пор и до конца
Мне отпущающихся дней
Ей в верности клянусь на ней!
 
 
Хор:
Он в верности на ней клянется
На том стоит и не согнется!
 

«Чего тут нет? Наверное, того…»

 
Чего тут нет? Наверное, того,
 
 
Чтобы резвяся и играя,
К нам молния явилась шаровая.
 
 
Картину мира дико украшая,
Она – капустница в снегах Тянь-Шаня!
 
 
Она – судьбы внезапная поправка,
Доселе сдержанная втуне.
Глядишь – под чайником
Не анонимная подставка,
Но вдруг – «Детгиза» «Накануне»!
 

«Это время сплошь едино…»

 
Это время сплошь едино.
Прочитавши Бахтина,
Вижу: высится стена,
А на ней висит картина:
 
 
Рама, небо голубое,
Домик с чижиком в окне,
Кошка, кактус и алоэ,
Лампа, стол и все такое:
За столом хохочет кто-то,
Под стеклом цветное фото,
Чайки, море в глубине,
И обоев позолота —
Все принадлежит стене.
 
 
Уникальная работа!
 
 
О природе (несмешная)
Смеха – книжка раздвижная
 

План

 
Вид сверху: в трещинах паркет.
Вид снизу: потолок протек.
Вид сбоку: выцвели обои.
 
 
Давно, усталый раб, замыслил я побелку,
Оклейку и циклёвку
 

«И дело сделано…»

 
И дело сделано
И жизнь сделана
(несколько раз)
 
 
И дело сделано
(насмешливо)
Да что это? Да что это?
 
 
И жизнь сделана
(снисходительно)
Да что это? Да что это?
 
 
И еще говорят:
(недовольно)
Да что это, да что это?
Надо еще чего-то делать!
 
 
(возмущенно)
Да что это?! Да что это?!
 
 
(заинтересованно)
Да что?
 

«– Хули делать?..»

 
– Хули делать?
– Делать хули.
– Как опять всё те же хули?
Я вчера наделал хулей
Лет на семьдесят вперед.
 
 
– Впрок не делаются хули.
Смысл хулей в ежедневном
Хуль посильном производстве.
Расшибись – а в день по хуле —
Сделай – и гуляй свободен!
Но не делай для отписки
Ты некачественных хуль
Лет на семьдесят вперёд.
 
 
А не то оценщик хуль
Спросит: – Разве это хули?
 
 
Мы вздохнем: – А хули делать?
– Делать хули! – скажет он
 

«Сел напротив. Ест аккуратно…»

 
Сел напротив. Ест аккуратно.
Галстук неброский – в тон, при том —
Красноречив. Глядеть неприятно.
Частный случай, несчастный —
Взаимонерасположения
 

«Вот вам ручка, бумага – пишите!..»

 
– Вот вам ручка, бумага – пишите! —
 
 
Слышу во сне – кошмарном! —
Хотя говорящий —
Муза
 

«Алё! День добрый! Это скорая?..»

 
Алё! День добрый! Это скорая?
Прошу вас срочно оказать мне помощь.
Моя душа страдает хворая,
Поскольку все бесстыдно врут,
Что я навязчивой идеи овощ,
Чужого произвола фрукт.
 
 
И достоин презрения
Как плод умозрения
 

«Против нервного расстройства…»

 
Против нервного расстройства
Нет защитного устройства,
Кроме как сойти с ума,
И – не беспокоиться!
 
 
Что – возможно,
Когда счастливчики к своему счастью
Уже бесчувственны
 

«Прижми запястья…»

 
Прижми запястья,
Щиколотки прихвати!
 
 
Летом – от клещей,
Зимой – от замерзания,
 
 
В сумрачный лес войдя
 

8
Шестёрочка

Серия «ЖЗЛ», «феномен ИПС»

 
Иванов-Петров-Сидоров —
Как трехчленный имярек
И репрезентативный фрагмент ряда.
 
 
Кто его назначил? Ряд?
 
 
Фольклор или канцелярит?
 
 
Почему не Андреев-Борисов-Васильев – АБВ,
И не ДНК – Денисов, Николаев, Карпов?
Чем они хуже?
Личным корнем? Коллективным смыслом?
Звукописью?
 
 
Социальный химизм
Или фатальная карта?
 
 
Бессмертен ли ИПС?
 
 
Свидетельства из уст,
Вклейки из истории Искусств,
Фотодокументы
 

«Бывало в СССР…»

 
Бывало в СССР:
Ульянов играл Ленина,
Скрябин играл Молотова,
Молотов – Скрябина
 

«Играли…»

 
Играли:
Бахтин, Березовский, Брежнев, Вагнер, Гесс, Евтушенко,
Зиновьев, Каменев, Моцарт, Мышкин,
Набоков, Романов, Семичастный, Ткаченко, Шевченко,
Ягода, Яновский
 
 
Статистик – Есенин,
Судья – Шкловский
 

«Сложная интонация…»

 
Сложная интонация —
Ласкательно-уничижительная:
– Шестерочка… —
Сказал полковник МВД
Про газ «Черемуха 6»
 

«Я – не контра…»

 
Я – не контра, я – визави!
 

«Периферия вскрикнула…»

 
Периферия вскрикнула:
– Нас окружает центр!
 
 
Большая провинция – великие мании
 

«Чай с тростникововым сахаром…»

 
Чай с тростникововым сахаром выпил невежда.
Сказал: «У царя Мидаса золотые уши!»
 
 
Две версии слиплись
 

«Я пришел к парикмахеру, сказал спокойно…»

 
Я пришел к парикмахеру, сказал спокойно:
– Голова моя машет ушами, как крыльями птица.
Причешите мне уши!
 
 
Две версии слиплись
 

«– Что – голубь пролетел?..»

 
– Что – голубь пролетел?
– Нет, зубы чистил.
 
 
Рубашка, немного заляпанная пастой «Пародонтакс»
И слегка – промелькнувшая тень одонтоторма,
Зубастого голубя
 

«В детстве проглотил всего Пушкина и Толстого…»

 
В детстве проглотил всего Пушкина и Толстого,
кроме «Анны Карениной».
Что еще осталось от детства?
Голос Лермонтова в пустыне:
– Дайте сказать! Я же вас не перебивал!
 

«– Сыночек, а у тебя есть мелочь на метро…»

 
– Сыночек, а у тебя есть мелочь на метро?
– Какая мелочь, мама?!
 
 
У меня – пенсионное удостоверение!
 

«Бумажные кораблики до изобретения бумаги – факт…»

 
Бумажные кораблики до изобретения бумаги – факт.
Оловянные солдатики в каменном веке – фиг-то!
 
 
Тут не матерьял – строй!
 

«Мы – не полтора червя…»

 
Мы – не полтора червя,
Мы – два землекопа!
 

«Убил в себе дракона…»

 
Убил в себе дракона.
Разлагается
 

«Нет Бога, если жив…»

 
Нет Бога, если жив
телеведущий N
 

«Такова амплитуда…»

 
Такова амплитуда:
Оттуда и дотуда!
 

«– Мы были, кажется, знакомы?..»

 
– Мы были, кажется, знакомы?
– Припоминаю – по Аристотелю!
 

«– Попрошу кого бы то ни было!..»

 
– Попрошу кого бы то ни было!..
– Когобытонибыло – выбыло!
 

«Дамы с двойным дном…»

 
Дамы с двойным дном —
У да Винчи и Д. Линча
 

«Я тебе – Артемида…»

 
Я тебе – Артемида,
А ты мне – Артмедиа!
 

«С виду такой обаятельный…»

 
С виду такой обаятельный,
Матом кроет для виду
 

«Ты не тупи…»

 
Ты не тупи:
Ту би – не ту би…
 

«загадки века…»

 
загадки века
того
и этого
насчет того же
и этого
самого
 

«вчера мне снилось…»

 
вчера мне снилось
что нельзя
сегодня снится
всё что можно
 

«Всё, что не запрещено, – ложно!..»

 
Всё, что не запрещено, – ложно!
 

«Заточка ума – в руках мудреца!..»

 
Заточка ума – в руках мудреца!
 

«– Как живёте?..»

 
– Как живёте?
– Как у Родена:
Мыслитель – сидит,
А идущий – без головы!
 

«Догоню идею…»

 
Догоню идею —
Массами овладею!
 

«Шла Саша по шоссе…»

 
Шла Саша по шоссе,
А за ней – шахсэ-вахсе
 

«Как ни побреюсь – порежусь…»

 
Как ни побреюсь – порежусь.
Ясно:
Гляжу себе под руку
 

«Руку подниму – жмёт…»

 
Руку подниму – жмёт
 

9
Рассказ с изъяном

ДРОКИН (заметки преподавателя художественной школы)

Пишем этюды в городском парке. Докудовская из старшей группы говорит, что бог – это природа. Дрокин задумывается. Затем подбегает к берёзе и громко, подобно глашатаю, объявляет ей, что бог – это берёза. Таким образом он обращается к небу: бог – это небо, кустам: бог – это кусты, траве, машинке для стрижки газона, а когда я велел ему прекратить валять дурака, Дрокин крикнул, что бог – это Виктор Станиславович.

– Ну и дурак же ты, Дрокин! – хохочут учащиеся всех групп и тихонечко просят, чтобы Дрокин отмочил ещё что-нибудь.

И Дрокин прячется под садовую скамейку и орёт оттуда намеренно противным голосом, что никакого бога нигде нет.

– Иду я по улице Шмита, – говорит Дрокин. – Вижу, ворона клюёт на помойке ученическую линейку. И никак она не может её ухватить. Стукает, а она не подпрыгивает. Тогда я ей карандаш кинул – «Конструктор 2 м». Ворона схватила его и полетела к себе гнездо строить. А линейка – вот она.

Дрокин достаёт из портфеля линейку, хватает её зубами и, сдавленно каркая, летает вокруг учительского стола.

– Дрокин, дурак, выплюнь линейку, – кричат дети, – она же с помойки!

Дрокин смеётся:

– Это я просто так сказал про помойку – ради красного словца!

– Иду я по улице Шмита, – говорит Дрокин. Вижу, две тётки – тоже идут! У одной на воротнике лиса, а у другой – живая курица в авоське.

Дрокин показывает, какое у курицы надменное лицо.

– Ей в авоське неудобно, у неё нога провалилась и – по земле. И этой ногой она ещё ходить пробует.

Дрокин показывает – как.

– А за авоськой собака бежит, курицу нюхает. Дрокин показывает.

– А за этой собакой еще собака бежит, собаку нюхает. А я по другой стороне улицы иду, показывает, – но теперь уже не отдельно, а вместе с ними со всеми.

– Его надо обрывать, – говорит Дрокин-отец, – останавливать. А то: пнул щепку в ручей и вместо того, чтобы домой пойти, пошёл вслед за щепкой. Нет, ничего он не начитался. Он у нас вообще не желает ничего делать. Но вы его по затылку не бейте – не поможет. Только за ухо! Берите его вот здесь и вот так, – Дрокин-отец показывает на себе. – Тут он цепенеет, понимаете, ну абсолютно оцепенивает.

И Дрокин-отец показывает, как он оцепеневает, – с какой-то непонятной для него мечтательной улыбкой на неизвестно чьих устах – его или сына.

Недавно я узнал, что в человеческом ухе содержатся такие забавные точки и зоны, как, например, подкозелок.

Массируя эти точки, человек становится лучше, у него пропадает усталость, он сосредотачивается и может сделать больше, чем думает.

Я понял, что драньё за ухо имеет своей высшей целью не устрашение и не обрыв уха, но стабилизацию всего человеческого состава. Ухо при этом желательно иметь с особо чувствительным подкозелком, как у Дрокина.

Когда в поликлинике мне крикнули в ухо: «Вы – к сурдологу?», я переспросил: «Какие сорок долларов?». Так я обрёл старый положительный опыт: понимать не то, что слышится, а то, что подразумевается. Например, слышу я голос диктора в метро: «За несанкционированное растление – штраф!» и понимаю: «расклеивание». Слышу: «граница жижи» и понимаю: «страница жизни». Слышу: «здесь и теперь» и понимаю: «надо терпеть». Слышу: «А чем прикажешь платить за квартиру?» – и ничего не понимаю. Абсурд какой-то!

РАССКАЗ С ИЗЪЯНОМ

Картина такая: сосед Володя возле нашего дома возится со своими «Жигулями»; я прохожу мимо. – Здорово, – здорово. – Дай, – говорит Володя, – закурить, – а то он завязал с этим делом, своих не имеет, – и далее продолжает говорить так, как будто бы речь шла о другом нашем соседе: – Обама тоже завязал, публично поклялся: «На этот раз – окончательно!»

Мы закурили. – И вот, мне интересно, где он после этого будет потихоньку покуривать? – спросил Володя. По его разумению, у него дома, в Белом доме – нельзя, потому что, во-первых, поклялся, а во-вторых – там все углы фэбээровцами просвечиваются – для его же, президентской безопасности. Видеокамеры, жучки. Конечно, он в своем доме – хозяин, но – компромат! Возможна утечка: дескать, вот он – президент – с сигарой в форточку покуривает – клятвопреступник. А на улице, говорят, теперь всем американцам курить запрещается. А где тогда – можно? Президенту-то? Представляешь?

Я задумался. – Страшное дело, – продолжал Володя, – влиять на судьбы мира в таком состоянии. Ведь человек, бросивший курить, становится нервным и неспособным принимать адекватные решения, – по себе знаю, – сказал Володя, – вот и курю втихаря, только, чтоб успокоиться, а ему, бедняге – негде. – Шучу, – сказал он затем и, по-моему, этим самым слегка испортил свой рассказ.

РАЗНЫЕ ПОДАРКИ

Шкура и скатерть. В 1945 году мой отец привез из Маньчжурии шкуру леопарда и китайскую шелковую скатерть – подарок генерала Чан Кайши в благодарность за совместную борьбу против японских захватчиков. Но одно дело – братство по оружию, а другое – политика. Тогда освобожденные от японцев территории мы передавали политическому сопернику Чан Кайши, но нам «социально близкому» Мао Цзэдуну, который, кстати, моему отцу ничего не подарил. Помню, скатерть мы расстилали только по праздникам, а шкура висела всегда, правда, со временем незаметно сокращаясь в размерах. Моя младшая сестра помнит её уже без головы, а моя дочь знает о них только по моим рассказам: на охристом фоне разбросаны черно-коричневые сквозные пятна неправильной формы и бело-золотистые фигуры императоров, вышитые по голубому полю, вписаны в темно-фиолетовый геометрический орнамент.

Автомобиль. Приятным для отца сюрпризом явилось решение нашего правительства выдать ему за заслуги перед Отечеством автомобиль. Но, увы, с такими оговорками, которые сделали этот подарок невозможным. По закону для получения автомобиля («Запорожец» любого по желанию цвета) ветеран должен был «дослужиться» до такой группы инвалидности, после которой никакой другой группы нет, только вечность. Понятно, что в такой группе люди долго не задерживаются. Поэтому исполнители закона (негласно) с его исполнением не спешили. Время работало на них, и в результате – сработало. Те же чиновники из тех же лицемерных организаций звонили впоследствии и маме, такой же, как и отец, фронтовичке, дай Бог ей здоровья!

Пылесос. Однажды в качестве подарка ко дню Победы они предложили маме пылесос. Пылесос так пылесос, спасибо. Через год они позвонили с уточнением, проживает ли такая-то по этому адресу и нужен ли ей по-прежнему пылесос? Не помешает – на даче пригодится. И позже звонили: не нужен ли пылесос к Новому году и затем – к женскому дню 8 марта? А в этом году они высказались определеннее: «Через недельку-другую ждите комиссию». Оказывается, ответственным работникам надо убедиться в том, что мама действительно нуждается в пылесосе больше, чем кто-либо иной. «Если у вас, например, есть новая мебель, – сказали они, – то это означает, что вы сами в состоянии купить себе этот пылесос!»

Пиджак. Недавно в поэтическом клубе некий крепко поддатый незнакомец посоветовал мне сменить пиджак, потому что такие, как мой, пиджаки продавались в 96-м году на Черкизовском рынке. Иными словами, мой пиджак – полный отстой! А ведь я только что здесь, на сцене этого клуба закончил читать свои стихи по случаю своего же авторского вечера. И тут – такое язвительное замечание! Наверняка оно испортило бы мне настроение, если б я, бывало, не носил иные пиджаки, получше. Например, английский вельветовый пиджак тёмно-болотного цвета в крупный рубчик. Когда в 89-м году мы (группа поэтов «Альманах») возвращались из Лондона в Москву, наш переводчик Ричард Мак Кейн (а он хромал) подарил каждому мешочек с разными вещичками из своего обихода. Нам объяснили, что это у них принято – дарить такое при расставании.

Мои друзья, втайне от Ричарда, этими подарками пренебрегли. Что они, нищие что ли (что так и было) – носить обноски? И – из суеверных соображений: чужая вещь имеет свою – чужую! – историю, и, неизвестно – какую (что справедливо). Мне достался немного потертый вельветовый пиджак темно-болотного цвета в крупный рубчик, каковой я и носил до тех пор, пока он окончательно не истерся. В нём я пережил и путч, и штурм, и всеобщую нехватку всего основного. Много позже из разговора с Ричардом выяснилось, что этот пиджак – особый. Однажды в нём он из-за каких-то своих английских неприятностей выбросился из окна, но, благодаря пиджаку, спланировал вниз таким образом, что всего лишь сломал ногу. «Это был очень счастливый пиджак! – сказал Ричард, – а ты как думаешь?» Я с ним согласился не раздумывая.

Список вещей, предметов моего повествования, можно продолжать до бесконечности. Что я и делаю.

Двустволка. Стволы и курки – никелированные, стреляет пистонами. Ее подарил мне мой дядя, военный лётчик. Вещь – желанная и престижная, не хуже водяного пистолета. Помню, когда я постреливал из нее на Неглинном бульваре, ко мне на лавочку присел негр. Я сразу же отодвинул двустволку в сторону, мол, не моя, а потом поднялся и ушел, действительно, напрочь про нее позабыв. Наваждение основывалось на том, что «все негры борются за мир во всем мире, а я тут – с оружием, как какой-нибудь поработитель!» Вспомнив о пропаже, вернулся к лавочке – ни двустволки, ни негра. До сих пор обидно. А ведь первоначально дядя Юра предполагал подарить мне мелкокалиберную винтовку. Она тут же, на Неглинке и продавалась – в «Охотнике». Мама отговорила: «Юра, ты сошел с ума!»

Лампа дневного света. Ее мне подарили на юбилей. С тех пор она в течение 14 лет исправно светит и не тускнеет, что замечательно лично для меня, но безынтересно для настоящего повествования. Другое дело – никчемная хреновина.

Как-то плавая в водах Средиземного моря у турецкого берега, я столкнулся с некоей длиной в полтора метра и похожей на кишку хреновиной розового цвета, предположительно из пенопласта. По своему назначению она находилась в одном ряду с надувными акулами и дельфинами.

Не знаю, что тогда на меня нашло, но я привез этот подарок судьбы в Москву, немало потрудившись над его упаковкой: хреновина упорно не складывалась так, как мне было надо, и даже взбрыкивала, как живая. Тогда в моём доме бушевал ремонт. В этой стихии погиб дедушкин буфет в стиле купеческий ампир, папина румынская стенка, моя коллекция марок в трех альбомах для рисования и все мягкие дочкины игрушки. Кое-что из перечисленного – по ошибке, с мусором на вынос. А вот бестолковая хреновина с турецкого берега уцелела, хоть и болталась в разных местах квартиры под ногами у мастеров. «Если она не нужна, то мы её выкинем!» – сказали мастера и, завязав хреновину узлом, временно забросили её на шкаф. Сейчас этого шкафа уже нет, а хреновина существует до сих пор, прижатая моей кухонной дверью.