Текст книги "Время борьбы"

Всяк ищет своё в «Доходном месте»

Почему Татьяна Доронина с ее обостренным гражданским чувством поставила на сцене МХАТ им. М. Горького пьесу Островского «Доходное место», написанную без малого полтора века назад, мне совершенно ясно. Старая пьеса предельно злободневна.

В чем же злободневность ее?

Первый ответ, кажется, на поверхности: тема взяток. В «новой» России они приобрели такой размах, какого и близко не бывало ни при царе, ни – тем более – при коммунистах. Будто зловещий пароль времени, хрипло раскатилось по стране иноземное каркающее слово: коррупция. И уже американцы, новоявленные задушевные друзья наши, вынуждены в своих газетах признавать: «Россия погрязла в коррупции как никогда».

Однако слишком проста была бы художественная задача при постановке классической пьесы – свести всё к обличению взяточничества и взяточников. К этому, конечно же, Островский не сводил свой замысел и в середине прошлого века, а уж современному режиссеру непременно должно рассмотреть в знакомом тексте нечто гораздо большее.

Когда говорят (вполне справедливо!), что классика всегда современна, имеется в виду постижение ее авторами таких социальных и психологических глубин, которые для каждого времени способны раскрыться какой-то особенно актуальной гранью. Так и с «Доходным местом».

История молодого человека, вознамерившегося жить честно среди окружающей бесчестности, но сломленного, первых же читателей и зрителей привлекла своей правдой и остротой. Тогда в ней видели прежде всего картину жизни, которая всей жестокой логикой своей понуждает честность идти на поклон к подлости.

В последующие годы пьеса знала множество постановок и всяческих трактовок. Остановлюсь на одной. И не только потому, что спектакль, осуществленный Марком Захаровым в московском Театре сатиры, стал одним из самых громких, ярких событий театрально-общественной жизни конца наших 60-х годов. Не только потому, что в спектакле этом поистине блистали Анатолий Папанов и Андрей Миронов. Главное – каков был режиссерский подход к пьесе.

Захаров тогда сделал центральной линию «мальчишек», которые «стали нос поднимать», «стали разговаривать». А основной смысловой и эмоциональный удар – на финальной сцене.

О чем он там говорит, возбужденный и пылкий Жадов, в кульминационном монологе? О том, что «общество мало-помалу бросает прежнее равнодушие к пороку». Что «у нас пробуждается сознание своих недостатков, а в сознании есть надежда на лучшее будущее». Что «начинает создаваться общественное мнение…»

Он говорил это и многое другое в своем XIX веке. Молодой, 33-летний Островский словами пьесы говорил. А в 60-х годах века двадцатого, дабы что-то усилить, а что-то ослабить ради своей идеи, режиссер пошел на купюры, то есть изъятия из авторского текста, и даже на некоторую добавку к нему.

Ну вот звучали ударные слова финала: «В юношах воспитывается чувство справедливости, чувство долга, и оно растет, растет и принесет плоды. Не увидите вы, так мы увидим»…

Это – слова Островского. И все это, как и предыдущее, Андрей Миронов – Жадов обращал сперва к старикам-чиновникам Вышневскому и Юсову, а потом – повторяя все то же самое! – к нам, к зрительному заду. Только, волею режиссера, с небольшой, но весьма существенной коррективой: «Не увидим мы, так вы увидите».

И зал, захлебываясь от восторга, взрывался ответными аплодисментами. У меня до сих пор щемит где-то под сердцем, как вспомню тот восторг…

А спустя четверть века после нашумевшего спектакля Марка Захарова обещанные «плоды» и «лучшее будущее» мы увидели.

В жизни. В сегодняшней нашей жизни. И вот в спектакле на сцене МХАТ имени М. Горького – тоже. Удивительное совпадение!

Стала ли она, наша жизнь, лучше для нас по сравнению с тем, что было 25 лет назад? Каждый судит об этом по-своему. Некоторые из моих сверстников – «мальчишек» 60-х годов, устроившись в новых властных, партийных, коммерческих структурах, чувствуют себя вполне хорошо. Да и сам Марк Захаров, публично предавший огню свой коммунистический партбилет, очень доволен.

Не знаю, как он сегодня поставил бы «Доходное место». Сегодня подобные темы его не волнуют. А Татьяна Доронина поставила так. В пьесе Островского она прочитала и в своем спектакле выразила весь ужас нашего нынешнего положения, когда подлость не просто торжествует, вынуждая честность идти к себе на поклон и в услугу, но становится узаконенной в общественном мнении нормой жизни.

Что есть оно, общественное мнение? Утвердившаяся в повседневном обиходе, господствующая, непререкаемо влиятельная оценка, что такое хорошо, а что такое плохо. И отсюда – оценка общественного поведения людей и их положение в обществе. Если, к примеру, большинством признано, что воровать или брать взятки – нехорошо, то нечестному человеку и руки не подадут, и в доме его не примут, и уж, конечно, не допустят во власть.

Вы скажете: надо еще доказать, что это нечестный человек. И передо мной тут же возникает ключевая, по-моему, сцена из доронинского спектакля – диалог Жадова и Вышневского в первом действии. Реплики пылкого идеалиста (А. Чубченко очень тонок, пластичен в этой роли), провозглашающего свою решимость жить честным трудом и найти поддержку себе в общественном мнении, будто о скалу разбиваются. Монументально величественный, абсолютно непоколебимый в своей многолетним опытом выработанной самоуверенности чиновник, каким его жестко и четко рисует народный артист России Г. Шевцов, безапелляционно изрекает:

– Вот тебе общественное мнение: не пойман – не вор. Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь…

В точку! В яблочко, что называется. Если оставить в стороне такие общеизвестные достижения последних лет, как развал страны, уничтожение экономики, науки, культуры, обнищание народа, а посмотреть на нравственное состояние общества, то главное, что здесь достигнуто, – это утверждение в общественном мнении формулы: «Не пойман – не вор». И еще: «Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь».

Во времена Островского тоже действовали такие неписаные нормы. Против них-то он, да и вся наша родная литература русская в лучших ее образцах восставали со страстью и гневом.

Кое-что изменилось потом. Не говорю, будто не было у нас в годы Советской власти взяточников и воров. Были. Но – выставить напоказ наворованную роскошь все-таки не могли. Поскольку и суд, и – что самое главное! – общественное мнение были против них. Потому и воровать стали гораздо меньше.

Кстати, это отразилось при постановке «Доходного места» в 60-е годы. Тему взяточничества Марк Захаров тогда существенно приглушил, изымая из текста целые куски. Не очень-то актуально звучало! А вот когда потребовалось «демократам» ошельмовать коммуниста Лигачева (помните?), навесили ему именно ярлык взяточника. Понимая: в сформированном за советские годы общественном мнении это сработает сильно. Характерно и то, что не доказали ничего, хотя уж как копали. Потому что ничего за ним не было.

А сейчас? Вот бы так же копнуть под новой номенклатурой! Нет, не копают.

Больше того. Выступает, например, минувшим летом по телевидению один из богатейших наших бизнесменов. Заранее разрекламировано: будет бомба. И действительно, бомба разрывается – миллиардер обвиняет во взяточничестве двух крупнейших государственных чиновников. Сенсация!

Да, да, своего рода сенсация, хотя о том, что эти деятели нечисты, мы слышали уже и от Руцкого. Но что дальше, после этой телебомбы? А ничего. Ровным счетом. Мелькнула где-то заметка, что один из обвиненных вроде подал в суд за клевету. Однако состоялся ли этот суд, какие материалы рассмотрел, какое решение принял – мы ничего не знаем.

Да это уже и перестало наше общество интересовать. Люди знают: ОНИ – воруют. И все те чиновники, и тот предприниматель с компанией. Разворовывают и уже почти разворовали Россию. Но – вот основное завоевание «демократических» реформ! – это людей уже не очень колышет.

И когда опять же по телевидению обозреватель демонстрирует строительство гигантских личных дач наших министров и прочих вождей, намекая, что на зарплату такое вроде не возведешь, он при этом не бьет тревогу. Нет. О, какой шум поднимал тот же телеведущий в недавнем прошлом, выискивая привилегии партократов! А теперь, оказывается, министерское строительство он показал лишь для того, чтобы подчеркнуть: у людей наших исчезла зависть. Вот привезли группу людей на место, провели, возле этих дач – а они не завидуют. Дескать, и у них теперь есть возможности. Это обозреватель считает так…

Какая глупость! Неужто в самом деле у нас создано общество равных возможностей? Для министра, директора – и, скажем, рабочего?

Нет, люди уже терпимы к несправедливости потому, что отчаялись и привыкли. И более: несправедливость, нечестность, подлость стали уже оправдываться достигнутой свободой, неограниченным беспределом в действиях и поступках.

Таков глубочайший нравственный (вернее – безнравственный) переворот, произведенный в общественном сознании и общественном мнении. Зря что ли первопроходец «реформ» Гавриил Попов внушал, что взятки надо как бы узаконить? А ведь эта логика подмечена и отражена была еще Островским в «Доходном месте». Дословно предугадан Гавриил Харитонович в философствовании Фелисаты Герасимовны: «Не взятки, а благодарность!»

Отмечу, что заслуженная артистка России Л. Кудрявцева весьма колоритна в образе этой самой Фелисаты Кукушкиной. Достойнейший ее партнер – народный артист России Ю. Горобец в роли Юсова. Особенно ярок он, как и А. Корольков – Белогубов, в сцене гулянья в трактире. И режиссером мастерски создана тут стихия безудержного победного торжества. Напоминающего упоение сегодняшних «новых русских». Как же, мы теперь – «члены общества», хозяева жизни, нас «все уважают»!

В общем, знай наших. А откуда средства, на которые имеем возможность широко жить, – никого не касается…

В самом деле, вам разве конкретно что-либо известно, откуда у многих сегодняшних чиновников и банкиров такие бешеные деньги, которые составили вдруг их огромное состояние и на которые они приобретают «мерседесы» и «вольво», возводят виллы и особняки, ездят на Багамские и Канарские острова? Разве кто-нибудь способен по-настоящему расследовать это? Разве результаты таких расследований публикуются в газетах?

Нет, тут наша хваленая гласность не срабатывает. Тут – коммерческая и государственная тайна. Да и «новая» мораль.

Вспомните: «Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь?»

Вспомните: «Не пойман – не вор».

Но никто особенно и не ловит. Известный публицист либерального толка, давно специализировавшийся на криминальной теме и проблемах коррупции, недавно констатировал: «В прошлом были правила игры, хорошие или плохие, какие бы то ни было. И еще был страх. А теперь нет ни страха, ни правил».

Страх перед заслуженным наказанием – это, думаю, неплохо. Лучше, чем беспредел вседозволенности.

Ну а «правила игры» – это как раз общественное мнение.

В финале Жадов, преодолев временную свою слабость, произносит тот страстный монолог о «лучшем будущем». У Чубченко это звучит проникновенно, горячо:

– Я буду ждать того времени, когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем суда уголовного.

Да хотя бы уголовного нам для начала! А то ведь не часто до него доходит, редки случаи.

Смотря этот спектакль, я думал о судьбе сегодняшних Жадовых. Один из них, на мои взгляд, – Дима Холодов, которого мысленно я называю так: святой Димитрий из города Климовска. Ясно же, в нравственном отношении он несравненно чище и бескомпромисснее многих своих коллег, которые, увы, продажности не избегают.

В спектакле Вишневский, злорадствуя по поводу отступления сдавшегося было Жадова, восклицает: «Вы честны только до первой встречи с нуждой!» Но бывает еще и встреча с богатством, бывает искушение деньгами, комфортом, властью. Всякий ли честный человек выдержит это, особенно если результат неимоверных твоих усилий в борьбе с бесчестьем – почти нулевой?

Кого там отдали под суд из всего начальства Западной группы войск? Генерала Селиверстова? Он – главный коррупционер? Он – единственный?

Тревожно, страшно за судьбу честности в обществе, где тон задает и правит бал тотальная бесчестность.

Под занавес – несколько слов о рецензии на спектакль «Доходное место», которая появилась в газете «Коммерсант-Дейли».

Доронину обвинили в «хрестоматийном прочтении классики». Поначалу ей вроде противопоставили Андрея Гончарова с его «Жертвой века» – актуализированной (как сказано) «Последней жертвой» в Театре имени Маяковского. Однако потом вдруг оказывается, что гончаровское прочтение классики автора «Коммерсант-Дейли» тоже не устраивает: «Всеми силами пытались объяснить зрителю, как следует Островского понимать, – получилось вульгарно и скучновато». А у Дорониной, видите ли, «странно и тоже невесело…»

Принося извинения за хамский личный выпад журналистки, которым она позволила себе оскорбить в конце статьи женщину-режиссера и который даже привести здесь не могу, хочу сказать театральному коллективу: не вздумайте поверить, что у вас действительно получился плохой спектакль. У вас очень хороший спектакль! Хороши и Е. Глебова в трудной роли Анны Павловны, и Ю. Зыкова – Юленька, и Е. Катышева – Полина, и заслуженный артист России Г. Кочкожаров – Досужев… Очень точно стилизованы декорации заслуженного деятеля искусств Таджикистана В. Серебровского и вся музыкальная ткань, над которой работал композитор В. Соколов. Словом, прекрасный спектакль, в лучших традициях русского реалистического театра.

А не понравился рецензентке, судя по всему, даже не столько спектакль. ЕЙ не нравится сама пьеса. ЕЙ не по душе русская классика, которая, в ее восприятии «невыносимо скучна даже для пособия дореформенной школы».

Что ж, это-взгляд на Островского новой буржуазной прессы. Он иным и быть не может. И портреты Грибоедова, Пушкина, Гоголя на стене каморки Жадова в доронинском спектакле неспроста выдаются в статье за пример школярского подхода «учителя русской литературы».

Между прочим, главный смысл режиссерского подхода и состоит в обращении к общепризнанным лидерам совести, изображенным на портретах, а через них и к современному зрителю со словами Жадова: «На них благословение потомства; без них ложь, зло, насилие выросли бы до того, что закрыли бы от людей свет солнечный…»

Святая правда в этих словах! И если мы еще сможем чем-то спастись в навалившемся на нас безумии, если что-то может укрепить нашу веру, совесть, это – наша великая русская литература, всегда исповедовавшая и утверждавшая неколебимое противостояние добра всемирному злу.

После того, как в 1994 году был поставлен Татьяной Дорониной этот замечательный спектакль, мало что изменилось в российской жизни. В ней по-прежнему торжествуют хищники, а честный человек мучается, страдает, пропадает.

Возрождение или вырождение?

Что происходит в общественном самосознании, какие качества человеческой личности подвергаются изменениям под воздействием резкой смены государственного строя и поворота к капиталистическим отношениям?

Для ответа на поставленный вопрос я провел своеобразное социологическое исследование.

В подмосковном Истринском районе – на дороге между селом Кострово и деревней Жилкино, встретил пожилую женщину и мальчика и решил с ними поговорить. На куртке мальчика привлек мое внимание необычный значок. Звездочка-то обычная, октябрятская, из советского нашего времени, но портрет в нее вделан другой.

– Кто это там у тебя? Маршал Жуков, что ли?

Портрет показался мне похожим на Жукова.

– Нет. Терминатор.

Возникли перед глазами кадры американского супербоевика, где железный Шварценеггер яростно крушит все и вся налево и направо.

– Нравится, значит, он тебе?

– Ну.

– А еще что нравится смотреть?

– Мультфильмы.

– И какой любимый?

– «Мистер Бигос».

Его я не видел, помнилось по телепрограмме только название американского сериала.

– Ну а читать что любишь?

– Комиксы… Про черепашек ниндзя…

– А Пушкина читал что-нибудь?

– Не-е.

– Как же это? Тебе сколько лет?

– Одиннадцать.

– Ив каком классе?

– В пятом.

– Неужели вы ничего из Пушкина не проходили?

– Проходили. «Руслан и Людмила». Но я не читал.

– Может, Гоголя или Лермонтова что-нибудь читал?

– Не-е.

– Ну а русские сказки?

– Не-е.

– Он вообще читать не любит, – вмешалась заметно смущенная бабушка.

Мы познакомились, и я узнал, что ее зовут Нина Павловна Киселева, а внука – Миша Киселев. «Как раз ровесник перестройки, – подумал я. – И дитя реформ».

Будто угадав мои мысли, Нина Павловна стала говорить, что ведь не один он, к сожалению, такой. Наверное, почти все они, молодые, сегодня такие. Вот и старший внук, который учится в техникуме в Москве, как приедет к ним в Кострово на выходные, читать ничего не читает, а только смотрит до поздней ночи телевизор.

– А что там показывают-то! Преступность одну. Болтают, будто с преступностью борются, а сами воспитывают молодежь на преступности.

Прерву изложение дальнейшего разговора, ибо вполне узнаваемо, пожалуй, что может сказать пожилая женщина, из тех, кого презрительно именуют «совками», о сегодняшнем нашем телевидении. Да и о сегодняшней власти – тоже.

Власть, руководство телевидения, господствующая пресса относятся к мнению этих людей как к чему-то ни в малейшей степени не заслуживающему серьезного внимания. А уж что касается вопросов культуры – особенно. Дескать, серое старичье, какое у них может быть понятие о столь тонких материях!

И хотя меня не просто удивляет, но возмущает полное игнорирование жизненной мудрости старшего поколения, оставим это пока. Подумаем о другом.

Вот факт: одиннадцатилетний мальчик в России, ученик 5-го класса, не читал Пушкина.

О чем-то это говорит?

По-моему, очень даже.

Во всяком случае, в советское время такого не только не было – такое тогда невозможно было и вообразить.

Значит, это свидетельство грандиозного расстояния, которое пройдено нами по пути духовного возрождения России?

Потрясающее свидетельство! Но еще более потрясающе, что оно, как я убедился, многих сегодня совсем не потрясает. И это, в свою очередь, свидетельство колоссальных перемен в культурном менталитете нашего общества.

Думаю, как ни навязло в зубах за последние годы это иноземное словечко «менталитет», не все, однако, смысл его понимают.

Так вот. Раньше у нас человека, не читавшего Пушкина (объявись вдруг такой!), безусловно, назвали бы некультурным.

Раньше вряд ли мог считаться культурным тот, кто не знал Шукшина. Сейчас это вовсе необязательно. Зато, согласно установкам «Московского комсомольца» и прочих законодателей светских мод, никак нельзя «истинно культурному человеку» не знать, что у Федосеевой-Шукшиной – роман с Бари Алибасовым.

И ведь вот что примечательно при этом. Вы можете представления не иметь, кого и где она там играла, эта самая Федосеева-Шукшина. Равно как многие, да абсолютное большинство, уже не знают, в каких фильмах снимается и какие спектакли ставит Олег Табаков. Но зато многим известно, что шестидесятилетний мэтр женился на юной своей ученице, что она родила ему сына, что сын его от первого брака – удачливый хозяин модного артистического клуба «Пилот». Ну и т. д. и т. п.

Вот это и есть наш новый «культурный менталитет», создаваемый всемогущим телевидением и разнообразными изданиями.

Бывало, нас запугивали: вся культура для масс или «масс-культура» сводится «там» к дешевым комиксам, примитивным боевикам и сплетням вокруг постельной жизни «звезд». Зря уж так стращала и нагнетала советская пропаганда! Оказалось, ничего страшного. Даже интересно.

И теперь по многим показателям мы уже вполне можем поздравить себя с успешным вступлением в «мировую цивилизацию».

Если раньше, например, нам казалось странным, даже диким слышать, будто «Гамлета» или «Братьев Карамазовых» в самом трагическом месте могут прервать на телеэкране рекламой зубной пасты или жевательной резинки, то нынче это, можно сказать, – норма нашей культурной жизни.

Если еще недавно мы возмущались, что «Анну Каренину» и «Войну и мир» читают на Западе «в сокращенном варианте», то сегодня и у нас готовится к выпуску издание, где величайшие произведения русской и мировой литературы уложатся в четыре-пять страничек. А чего там! Удобно…

В общем, мы меняемся. Точнее, нас изменяют. Идет большой, широкий, глубокий обмен. Чего на что?

Можно вспомнить наивных индейцев, которые с энтузиазмом и радостью отдавали «цивилизованным» колонизаторам золото за стеклянные побрякушки. Или за спирт, которым их спаивали.

Вот и мы меняем чистое золото души, составляющее основу нашей отечественной культуры, на отраву, дурман, в лучшем случае – на пустую развлекаловку. Но пустота тоже ведь не обогащает. Пустота опустошает.

Осознается ли в обществе, какая неадекватная смена ценностей совершается и в каком состоянии находится у нас сегодня культура?

Например, говоря о достижениях демократических реформ в России, обязательно называют переполненные книжные магазины и лотки. В самом деле, казалось бы, чего только нет на этих пестрых, ярких лотках и прилавках! Однако…

Вот данные, сообщенные руководителем Ассоциации книгоиздателей Маратом Шишигиным. Если в 1990 году у нас выпускалось 14 книг на душу населения, то теперь – только 3. Тиражи упали катастрофически – в 5 раз!

Ясно, скажет кто-нибудь, это за счет сокращения всяческой идеологизированной макулатуры.

Но вот данные Книжной палаты.

Пушкин. В 1984 году (последнем перед «перестройкой») вышло 58 изданий общим тиражом 16 миллионов 205 тысяч экземпляров. В 1994-м – 21 издание, тираж 778 тысяч.

Гоголь. В 1984 году – 43 издания тиражом 17 миллионов 519 тысяч. В 1994-м – 13 изданий, тираж 520 тысяч.

И подобная картина – по всем русским классикам. Чем в основном заменяются их издания, думаю, известно. Серии типа «Шарм», «Купидон» или «Мировой детектив», «Мировой триллер», которые гонят нынче даже самые авторитетные издательства, – это еще далеко не худшее.

Скажут: спрос рождает предложение. Но ведь это особый спрос, духовный, его надо как-то воспитывать, формировать, что и делалось в нашем недавнем прошлом. При всех издержках делалось, по-моему, совсем неплохо.

А сейчас мне грустно видеть, как племянник убирает из родительского шкафа русских писателей, одного за другим, ставя на их место «Анжелику» и «Эмманюэль». Да не просто ставит, а с некоей гордостью обладателя настоящего богатства. И, читая это, он, конечно, уверен, что приобщается к подлинной культуре. Так ему внушили. А на скептическое мое замечание по данному поводу отвечает с вызовом: «Пушкина, что ли, читать?» Это – дословно!

Мне горько, что во время проведенных юбилеев Есенина и Бунина (широко проведенных, что по нынешним временам – редкость) мало звучало само есенинское и бунинское Слово. На концертах же досадно было видеть, как известные мастера открывают томик Бунина и читают прозу его и стихи… по книге.

После бунинского концерта в Большом зале Московской консерватории, на котором, увы, было множество свободных мест, у меня состоялся разговор с такими замечательными артистами, как Сергей Юрский, Василий Лановой, Михаил Глузский, Ольга Остроумова, Анатолий Ромашин. Вопрос к ним был один: почему за последние годы так упал интерес к серьезному художественному слову со сцены? Ведь в свое время чтение лучших русских и зарубежных писателей Всеволодом Аксеновым и Михаилом Царевым, Дмитрием Журавлевым и Яковом Смоленским неизменно собирало большую аудиторию.

– Причину надо лечить, – ответил Лановой.

Литературоведы и публицисты с Запада, ставшие у нас вдруг самыми авторитетными, внушают: «Читать не для того, чтобы возвыситься душой, а ради удовольствия, развлечения, забавы».

Телевидение эту мысль утверждает по-своему, превращая в сплошное развлечение и хохмачество чуть не все свои программы, обращая их не к душе, а просто к глазу и уху, к утробе и прочим органам грешного нашего тела.

Кстати, как раз в дни есенинского и бунинского юбилеев на улицах в центре Москвы красовался огромный плакат с портретом популярного эстрадного певца: это рекламировался концерт в честь его 50-летия. О посвященных им вечерах и концертах сообщалось более чем скромно. Если вообще сообщалось.

Такой вот переворот в оценках! Сам собой он произошел? Нет, конечно.

Нельзя не замечать в этом совершенно определенной политики, направленной на отвлечение от серьезного восприятия ценностей отечественной культуры и даже охаивание и унижение своих мастеров сцены и превознесение западных.

«Шарон Стоун блестяща! – захлебывается „Московский комсомолец“. – В блистательном до пят золотом парчовом „манто“ проходит маленькой аллеей, ведущей в зал»…

Появление американского «секс-символа» в Москве было окружено таким ажиотажем прессы и телевидения, будто это новое явление Христа народу. Репортеры отслеживали каждый ее шаг. Подробно рассказывалось и показывалось, какая у нее охрана. Расписывалось меню.

А почему, собственно? Зачем? Кто же объяснит замороченной нашей публике, что поклоняется она совсем не выдающейся артистке?

Хоть бы частицу эдакого внимания и эдакой рекламы тем, кто действительно того заслуживает!

Почему не поет в Кремлевском дворце и на телеэкране воистину выдающаяся русская певица современности Татьяна Петрова?

Или талантливая Татьяна Жданова, чье исполнение русских романсов и песен по-настоящему захватывает сердце и поднимает душу? Может, если бы молодые слышали с телеэкрана ее и других таких же прекрасных певцов, слышали русскую и советскую песню, а не постоянный рок-грохот под завывание на чужом языке, что им усиленно навязывается, они бы в конце концов поняли разницу между подлинным искусством и мнимым.

Спрашиваю себя и других: что же, этот абсолютно неравноценный обмен уже необратим?

А он, оказывается, кому-то из деятелей нашей культуры в радость! И если упомянутая Нина Павловна Киселева в тревоге за внуков, что они мало читают или читают всякое барахло, то писатель Владимир Войнович считает, что все нормально. Даже хорошо.

Его спрашивают, почему упал у нас интерес к литературе, а он отвечает: «Советская жизнь располагала к чтению: на работе – скука, за границу не поедешь, по ТВ только и показывают, как Брежнева награждают…» В общем, читать перестали потому, что все это, слава Богу, кончилось. Да и пусть перестали: «Знаете, если для того, чтобы быть хорошими читателями, нам нужен тоталитарный режим, то пусть лучше люди не читают».

Вы не улавливаете шулерства в таком обороте? Как изящно связаны любовь к литературе и пресловутый «тоталитарный режим»!

Жванецкий недавно пошел еще дальше, заявив, что, если коммунисты придут к власти, «не будет продуктов и будет балет».

Выбирайте, дескать: балет или продукты.

А мне припомнилась сцена у театральной кассы. Женщина интересуется билетами на «Жизель» в Большой театр. Ей говорят: «25 долларов». – «Это сколько же в рублях?» – Услышав ответ, вздохнула: «Больше половины моей пенсии»…

Однако при такой пенсии, при аналогичных зарплатах и стипендиях недоступны не только балет или, скажем, хорошие книги. Недоступны для многих и продукты. Замечу: а было для них доступно и то, и другое, и третье.

Когда слышишь сегодня заявления, подобные вышеприведенным, больше всего удивляет, что звучат они именно из уст людей, относящихся к миру культуры. Писатели, актеры, режиссеры (определенного толка, конечно) с такой легкостью жертвуют этой самой культурой! Пусть люди не читают, пусть закрываются библиотеки и почти не издаются толстые журналы, пусть уже нет отечественного кино, которым мы могли гордиться, а большинство театров скатились на развлекательный препертуар или дышит на ладан…

Я ведь ничего не преувеличиваю! Характерная деталь: московскому Театру под руководством Олега Табакова была вручена почетная премия американского города Бирмингема… «за успешное выживание в трудных экономических условиях».

И давайте скажем прямо: такого кино какое у нас было теперь действительно нет. Не надо обольщаться названиями каких-то новых фильмов – их мало кто видит, а то, что иногда мелькнет на телеэкране под рубрикой «Наше новое кино», находится за пределами искусства. Не надо перечислять имена каких-то новых киноталантов – их никто не знает, кроме разве что родных и близких.

Странное впечатление производит интервью молодого и удачливого по сегодняшнему времени актера, с откровенной бравадой заявляющего: «Я уже тридцать три раза „наплевал“ в вечность». Это значит, снялся в тридцати трех фильмах. Но о чем говорить, если из всего названного известны лишь два фильма, да и те принадлежат советскому времени. Что же касается наибольшего театрального успеха, он тоже весьма показателен. «Спектакль этот наделал много шума, – говорит актер, – он идет на ненормативной лексике».

Ненормативная лексика – это мат. Думаю, комментарии излишни.

Однако на вопрос журналистки: «Вы жизнью довольны?» – следует ответ: «Я поставил себе за правило не сетовать на судьбу. В принципе это правильно, когда человек начинает сниматься и пытается эксплуатировать, тиражировать сложившийся имидж».

Нормально!

Они, эти более или менее пристроившиеся к новой жизни художники, поразительно самодостаточны. Кажется, зритель, читатель и слушатель им вовсе не нужны – довольно междусобойчиков и тусовок для узкого круга.

Ну а кормление… Мы уже привыкли видеть любимых артистов в рекламе супа «Кнорр» или «ножек Буша». Кому-то что-то подбросит американский фонд Сороса. Кому-то привалит (о счастье!) английская премия Букера. Понятно, кто платит, тот и заказывает музыку. Вот в районе, где находится наша редакция, в советское время было три заводских Дома культуры. Теперь в одном из них ночной клуб «Мадам Софи», в другом – казино «Golden Palace», что значит «Золотой дворец». Раньше в рабочих домах культуры регулярно выступали лучшие артисты. Теперь на афишке ночного клуба тоже читаю известные имена. Только, разумеется, это уже не для рабочих. Да и репертуар «специфический». Что ж, кормятся былые наши кумиры от новоявленных толстосумов, а на бедных им наплевать…

Однако если им, предавшим свой народ, уже совершенно безразлично, кому и как служит их талант, будет культура в нашей стране или нет и какая культура, неужели мы все смиримся с позорным нашим вырождением?

* * *

Положение в культуре России за все прошедшие с тех пор годы становилось не лучше, а в чем-то даже ещё хуже. Именно поэтому пленум ЦК КПРФ обсуждал в 2007 году вопрос о защите русской культуры как духовной основы единства многонациональной России. Коммунисты продолжают настойчивую борьбу за сохранение величайших национальных ценностей нашей страны, за утверждение, развитие и поддержку истинной культуры, против агрессивной бездуховности и безнравственности.