Текст книги "Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров"

– Ты чего?

– Чуть не попалась.

– У купца?

– Нет. После него завернула еще в один номер, а клиент проснулся.

– А как вывернулась?

– Просто: «Гутен таг!» Ну, поздоровалась. Сказала, что ошиблась номером, – с улыбкой объяснила Соня. – Клиента лучше всего брать ранним утром. Он ничего не соображает: либо со сна, либо с хмеля.

– А это все у купца? – кивнул на добычу Михаил.

– У него. – Сонька бегло перебрала принесенное. – Обчистила по полной. Надо сматываться.

– Зачем? – возмутился Блювштейн.

– Купец придет в себя, вспомнит, кто заходил в номер.

– Думаешь, вспомнит?

– С трудом, но вспомнит. И тут свидание с полицией неминуемо. А это ни к чему.

Михаил хмыкнул, что-то прикинул.

– Жаль. Хорошее место, хлебное. – И вдруг предложил: – А если мы опередим купца?

– Это как? – не поняла Сонька.

– Устрою ему скандал. Заявлю ему, что приставал к моей жене и что он за это ответит…

Девушка улыбнулась:

– Хорошая идея, – кивнула она. – Давай! – И принялась складывать добычу в сумку.

* * *

Купец как раз приводил себя в порядок в ванной комнате, когда к нему ворвался Михаил Блювштейн. Он решительно заглянул в ванную, затем принялся обследовать одну комнату за другой. Удивленный и с трудом соображающий купец вначале недоуменно наблюдал за незнакомым человеком, потом заорал:

– Уважаемый! Что вы здесь ищете?

Блювштейн резко остановился, процедил сквозь зубы:

– Не что, а кого. Я ищу свою жену!

– Какую жену?

– Свою! Собственную! Где она?

– Нет здесь никакой жены. Покиньте номер!

Михаил подошел к купцу вплотную.

– Вчера в ресторане вы ухаживали за моей женой и, как я могу предположить, назначили ей здесь свидание. Она должна быть у вас!

– Какая жена? – растерялся купец. – По-моему, ко мне никто не приходил.

– Врете, вы врете! И я вынужден буду с вами стреляться. Если жена окажется у вас, если я найду ее, я убью вас!

В этот момент из глубины номера возникла Сонька в своем пеньюаре, негромко позвала:

– Михаил, что ты здесь делаешь?

Купец остолбенел. Блювштейн резко оглянулся.

– Ты меня спрашиваешь?! Это я хочу спросить тебя – что ты делаешь в номере этого господина?

– Он пригласил меня на утренний кофе.

– Я вас не приглашал, – замотал головой купец.

– Как? – удивилась девушка. – Вы полагаете, я сама пришла к вам? Без приглашения?!

– Я приглашал… Но вчера.

– Мишенька, – жалобно произнесла Сонька. – Я оболгана. Этот господин вчера в ресторане предложил прийти к нему утром на кофе, и я согласилась.

– Не помню… Насчет кофе – не помню, – пробормотал окончательно вспотевший купец.

Блювштейн оставил купца, подошел к жене, спросил свистящим шепотом:

– Утренний кофе? Тебе захотелось утреннего кофе в чужом номере?

– Но у нас ничего не было! – воскликнула девушка. – Клянусь!

– Ничего не было, – пробормотал купец.

– Этот господин сделал попытку пристать, но потом быстро уснул, – продолжала оправдываться Сонька.

– Да, я уснул. Потому что был пьяный.

Блювштейн вернулся к нему.

– Вы опозорили, вы обесчестили мою жену. И вы обязаны понести за это наказание.

– Какое? – белыми губами спросил купец.

– Во-первых, дуэль! А во-вторых, завтра во всех газетах будет напечатано об этом происшествии. Не только вы, но и ваша семья будет опозорена. Жена и дети узнают истинный облик мужа и отца!

– Умоляю, – у купца подкосились ноги. – Не уничтожайте. Любое условие – и я его исполню. Пощадите!

Сонька приблизилась к Блювштейну, просяще сложила руки на груди:

– Михель, я прошу. Ради меня, ради моей чести, отпусти этого несчастного господина. Он ни в чем не виноват. Ведь это я пришла к нему. Прости его. Со мной же можешь поступить как угодно. Я согласна.

Муж помолчал, гоняя желваки на скулах, и благородно согласился:

– Хорошо, я выполню твою просьбу. Но при условии: этот человек должен покинуть гостиницу сейчас же, немедленно!

Девушка повернулась к бледному, растерянному купцу.

– Вы согласны?

– Да, согласен, – кивнул тот. – Только вот у меня куда-то пропали все деньги и это… перстни с рук.

– Что? – заорал Михаил. – Вы кого-то подозреваете? Моя жена украла?

– Я?! – пораженно охнула Сонька.

– Нет, никого! Тем более вас… – пробормотал купец. – Просто что-то случилось…

Блювштейн направился к выходу, у самой двери оглянулся:

– Если через час я увижу здесь вашу бессовестную рожу, я ее продырявлю!

Сонька следом за Михаилом покинула номер купца.

* * *

Сонька и Блювштейн не спеша прогуливались по людным московским улицам. Погода была великолепная, праздный народ покинул свои дома и квартиры, все дышало покоем и неторопливостью.

– Ты сам-то питерский или москвич? – спросила Сонька.

– Москвич, коренной! – самодовольно ответил Михаил.

– А родители?

– Здесь, в Москве.

– Может, познакомишь?

– Зачем?

Девушка даже приостановилась.

– Что значит – зачем? Я тебе кто?

– Ну, вроде жена.

– Не вроде, а жена. Живем вместе, работаем вместе. Надо знакомить. Они у тебя кто?

– Отец – профессор университета, и мама тоже в университете.

– Хорошие родители. Будем знакомиться, – решила Сонька.

Некоторое время шли молча, девушка поглядывала на Михаила.

– Они знают, чем ты занимаешься?

– В том-то и дело, что знают.

– И, конечно, недовольны?

– А ты была бы довольной, если бы твой сын чистил чужие карманы и сумки?

– Во-первых, у меня дочь.

– У тебя есть дочь?! Не знал.

– Не знал – узнал! А во-вторых, у нее будет другая жизнь.

– Какая? – Блювштейн насмешливо смотрел на Соньку.

– Другая. Я сумею из нее сделать человека.

– Если успеешь.

Сонька снова остановилась:

– Что значит – если успеешь?

Блювштейн улыбнулся, ласково поцеловал ей руку:

– Сегодня мы гуляем по Москве, а завтра, может, будем махать киркой на Сахалине. Вот что это значит.

Они снова шли и снова молчали.

– И все-таки я хочу познакомиться с твоими родителями, – твердо заявила Сонька.

– Зачем? Они поймут, что ты тоже воровка.

– Я на нее похожа?

– Ты похожа на меня. А это говорит о многом.

Девушка обняла его:

– Увидишь, я им понравлюсь. – Она показала свои длинные ногти. – Как?

– Надо подрезать.

– Дурачок, ничего не понимаешь! Пойдем выберем подарок родителям.

– Ты взяла достаточно денег?

– Выберем без денег, – загадочно улыбнулась девушка.

* * *

Ювелирный магазин, который облюбовала Соня, оказался не самого высокого класса, однако выбор изделий был достаточно большим, да и желающих поглазеть на дорогие безделушки здесь толпилось немало. Сонька и Михаил протолкались к прилавкам, и девушка попросила одного из продавцов:

– Покажите, пожалуйста, вот те два колье и перстни. Да, эти, спасибо.

Продавец выложил товар на стекло, профессионально следя за происходящим. Сонька внимательно изучила по очереди оба колье, попробовала их своими длинными ногтями на крепость, отложила в сторонку. После чего перешла к перстням. Она принялась вертеть их и примерять на пальцы. Михаил стоял рядом, с недоумением и интересом наблюдая за ее манипуляциями.

– Можно вас? – позвал продавца кто-то из покупателей.

– Подождите, я занят, – отмахнулся тот, не сводя глаз с колье и перстней.

Сонька наконец отодвинула от себя все изделия, глубоко вздохнула:

– Благодарю, не надо. Пошли отсюда, Сашенька.

И первой направилась к выходу. Продавец сгреб украшения, положил на место, под стекло.

* * *

От магазина шли молча. Наконец Михаил не выдержал, коротко бросил:

– Ну и чего?

Сонька взглянула на него, вытянула вперед руки ладонями вверх, попросила:

– Загляни под мои ногти.

Блювштейн с недоумением выполнил просьбу подруги и неожиданно обнаружил под ее ногтями несколько довольно крупных бриллиантов.

– Ты… выдрала их?

– А что мне оставалось делать? – засмеялась Сонька. – Он так таращился, что сунуть что-либо в карман было невозможно.

Михаил какое-то время оценивал Сонькин фокус и вдруг стал хохотать, как ненормальный.

* * *

Сонька, одетая скромно и со вкусом, уверенно ступала по ступеням, цепко держа Михаила под руку. Они остановились перед высокой добротной дверью одной из квартир, Блювштейн подмигнул спутнице и дернул за веревочку звонка. По ту сторону двери послышались дробные женские шажки, звонкий голос крикнул:

– Кто там?

– Мамочка, – излишне весело ответил Михаил, – это ваш любимый сын!

За дверью как-то странно затихли, и через мгновение тот же голос попросил:

– Одну минуточку…

Снова послышались шажки, в этот раз удаляющиеся, после чего половицы заскрипели от неспешной, тяжелой походки. Дверь открылась, и в дверном проеме предстал грузный мужчина в халате, лет шестидесяти. Это был отец Михаила. Он быстро взглянул на сына, мельком изучил спутницу, никак не отреагировав на нее.

– Слушаю, Михаил.

– Папа, я не один.

– Вижу. Что ты хотел?

– Хотел бы войти в квартиру.

– Зачем? Ты забыл наш последний разговор? – Отец был суров и неприступен.

– Папа, между родителями и сыном не может быть последнего разговора. Я бы хотел его продолжить.

Блювштейн-отец помолчал и с громким сопением отступил назад.

– Прошу.

Михаил и Сонька вошли в длинный прохладный коридор и двинулись в сторону той комнаты, куда жестом указал отец. Комната была просторная, в центре стоял большой черный рояль. Михаил помог Соньке сесть в кресло, сам расположился рядом. Отец молча стоял в дверном проеме, изучая визитеров.

– Как мама? – спросил сын, деланно улыбнувшись.

– Ты сейчас ее увидишь, – кивнул отец и громко позвал: – Сара, тебя желает увидеть сын!

В комнату вошла маленькая сухонькая женщина, ласковыми и нежными глазами она уставилась на Михаила.

– Здравствуй, Михель. Ты что-то хотел?

– Хотел тебя увидеть, мама.

– Увидел? – строго поинтересовался отец. – Достаточно. – И он легонько подтолкнул жену в спину: – Ступай.

– Но я бы хотел познакомить маму со своей женой, – вдогонку бросил Михаил.

Родители почти одновременно оглянулись.

– У тебя… жена? – не сразу спросил Блювштейн-старший.

– Да, – кивнул сын. – Мы любим друг друга и пришли за благословением.

Отец посмотрел на мать, горько усмехнулся:

– Как ты понимаешь, Сара, сын решил сюрпризами довести нас до крайней точки. – Он перевел взгляд на Соньку и поинтересовался: – Как вас зовут, мадемуазель?

Она поднялась с кресла.

– Софья.

– И вы любите… – Блювштейн-старший не сразу подобрал подходящее слово. – Вы действительно любите сего господина?

– Да, я люблю вашего сына, – спокойно и достойно ответила Сонька.

Отец помолчал, негромко сказал жене:

– Есть смысл вернуться и кое-что объяснить этой дамочке.

Он опустился в кресло напротив сына и гостьи, мать осталась стоять, растерянная и какая-то жалкая.

– Во-первых, мы известная в Петербурге семья. Нас знают и почитают, – заявил отец.

– Знакомство с вами для меня честь, – кивнула Сонька.

– Благодарю. А во-вторых, вам известно, какой образ жизни ведет Михель Блювштейн?

– Известно, – девушка продолжала стоять. – Мы таким образом познакомились.

Михаил бросил на нее испуганный взгляд, и отец уловил это.

– Вы, господа, вместе промышляете разбоем? – с усмешкой уточнил Блювштейн-старший.

– Нет, я занимаюсь музыкой, – девушка кивнула на рояль. – Я пианистка. А наше знакомство… – она помедлила, – все просто: ваш сын ограбил меня в вагоне.

Михаил удивленно уставился на невесту: он не понимал, куда ведет Сонька.

– Вам понравилось, как Михель проделал это, и вы влюбились? – продолжал ерничать отец.

– Нет, – девушка не обращала внимания на иронию, – я вошла в его положение. Когда человека отвергают, он готов на крайности.

– То есть вы протянули ему руку помощи?

– А что оставалось делать, если он одинок и неприкаян? Родители отказались от него, общество презирает и преследует. У него нет иного выхода, кроме как грабить. И я решила принять Мишу в свою жизнь. К тому же он мне интересен как мужчина.

Мать молчала и тихонько плакала.

– Слишком все красиво, чтобы было похоже на правду, – заметил отец. – Судя по произношению, вы не русская?

– Я еврейка.

– Я не это имел в виду, вы не из России?

– Я родилась в Польше.

– Родители?

– Их убили. Во время погрома. Вы ведь знаете, что в Польше случаются погромы?

– К сожалению, да. То есть вы сирота?

– Увы.

– Может, девушка желает чего-нибудь испить? – обратилась к Блювштейну-старшему жена.

Тот перевел на девушку вопросительный взгляд, она кивнула.

– Если не сложно, чай.

– Кстати, сын тоже не против, – заметил Михаил.

Мать удалилась, и в комнате на какое-то время повисла тишина.

– Могу я сесть за инструмент? – неожиданно спросила Сонька отца. – Я давно не музицировала.

– С такими-то ногтями? – ухмыльнулся тот.

– Ничего, мне они не помеха!

Девушка грациозно подошла к роялю, уселась на стульчик, откинула крышку. Пальцы ее коснулись клавиш, и комната наполнилась чарующей музыкой Шопена. Мать замерла на пороге с подносом, отец смотрел на красивую девушку за роялем с недоверием и уважением, Михаил же просто врос в кресло от подобного сюрприза.

Сонька закончила играть, повернулась к присутствующим, очаровательно улыбнулась и обратилась к мрачному отцу:

– Вы правы, господин Блювштейн, из-за ногтей играть совершенно невозможно.

– Тем не менее у вас получилось вполне пристойно, – проворчал он и поднялся. – Пошли пить чай. – Махнул жене: – Накрой стол в гостиной.

* * *

Пролетка лихо мчалась по вечерним улицам. Сонька прижималась к Михаилу, нежно касалась ладонью его лица, иногда целовала. Довольный Блювштейн улыбался.

– Мама просто влюбилась в тебя, а отец, по-моему, даже меня простил.

– Они у тебя дивные.

– Они тебе понравились?

– Очень. Особенно отец. Внешне строгий, на самом же деле мягкий и добрый.

– Мама добрее.

– Мама должна быть добрее. – Девушка улыбнулась. – А как они обрадовались брюликам!

– Отец сразу начал цеплять к галстуку. – Михаил поцеловал ее в макушку, прижал к себе. – Как хорошо, что я решил грабануть тебя в вагоне.

– Судьба, – засмеялась Сонька.

Они какое-то время ехали молча, затем девушка подняла на парня глаза:

– Ты не забыл о своей генеральской вдове?

– Помню, но не хочется.

– Как это? – удивилась Сонька. – Надо. Она ждет. Когда ты должен быть у нее?

– Сегодня вечером. – Михаил вопросительно заглянул в глаза девушки. – Может, ну ее? Ей-богу, что-то не хочется.

– Мне тоже не всегда хочется, но куда деваться? Работа!

– Тебе мало тех денег, что ты взяла у купца?

– Это я взяла. Теперь твоя очередь. – Сонька поцеловала его. – Ты ведь не задержишься у нее до самого утра?

– Постараюсь, – мрачно ответил Михаил.

– Смотри, я буду ждать. – Сонька снова поцеловала парня. – И будь осторожен. Ты должен беречь себя. Как папа будущего ребенка.

Он, пораженный, повернулся к ней:

– Ты… беременна?

– Похоже, да.

Он взял ее руку, стал целовать длинные пальцы.

* * *

Особняк был двухэтажный, обнесенный высокой железной оградой. Свежая штукатурка на стенах дома и аккуратно подстриженные кусты указывали на заботливого хозяина.

Михаил, одетый в строгое пальто, не спеша и достойно вышел из экипажа, направился к воротам. В будке при входе оказался бравый солдат с ружьем в руках, который при появлении Блювштейна выглянул из окошка и строго полюбопытствовал:

– Чего желаете, господин?

Тот на секунду растерялся, однако быстро нашелся, бодро, чуть ли не по-военному ответствовал:

– По приглашению Варвары Тихоновны.

– Как доложить?

– Господин Александр Ковалев из гостиницы «Метрополь».

– Просим подождать.

Служивый прикрыл окошко и позвонил в колокольчик, на звук которого тут же прибежал второй солдат.

– Доложи барыне, что пожаловал господин Ковалев из гостиницы… – приказал первый солдат, забыв наименование гостиницы. – Из какой гостиницы, господин хороший?

– Из «Метрополя», господин Ковалев, – просто, хоть и раздраженно повторил Блювштейн.

– Ковалев из «Метрополя»!

Второй солдат убежал, охранник на воротах и Михаил скучали.

– И что ж, – поинтересовался гость, – всегда так охраняют барыню?

– А то как же? – удивился солдат. – Так велено.

– Чтоб не своровали, что ли? – засмеялся Блювштейн.

– Всяко бывает, – рассудительно сообщил страж. – Всякий народ по улице ходит. Бывают такие, что и украсть могут.

– Барыню, что ли?

– И даже барыню. Муж у барыни был оченно большой генерал.

Второй солдат вскоре вернулся, передал распоряжение.

– Велено пускать!

Михаил вошел во двор, в сопровождении солдата зашагал к парадному входу. По пути заметил, что несколько солдат метут двор, а некоторые – тоже солдаты – кормят в конюшне лошадей, выносят навоз и прочий мусор.

В самом особняке провожатый передал гостя вышколенному дворецкому, и тот повел Михаила по широкому лестничному маршу на второй этаж. Наверху дворецкий принял пальто гостя и отпустил Блювштейна, жестом показав вперед:

– Милости просим в открытую дверь.

Михаил открыл резные двери и ошеломленно остановился: зал сверкал позолотой, хрусталем, дорогой мебелью, тяжелыми гардинными шторами.

Вдова, увидев вошедшего молодого человека, поднялась с изысканного кресла и двинулась навстречу.

– Боже, Александр! Не верю собственным глазам. Неужели вы сдержали слово?

Он галантно поцеловал ей руку, так же галантно проворковал:

– На чем основаны ваши сомнения, Варвара Тимофеевна?

– О, вы даже помните имя?

– Я буду помнить его всю жизнь.

– Опасные слова произносите, – кокетливо прищурила глаза вдова. – А вдруг и на самом деле такое случится?

– Буду счастлив.

Они прошли к столику и креслам в центре зала, Блювштейн вежливо дождался, когда дама опустит свой зад на сиденье, после чего тоже сел. На столике стояли вазы с фруктами и сладостями, вино. Бесшумно возник дворецкий, разлил вино по бокалам и так же бесшумно удалился. Генеральша подняла бокал.

– За вас! Благодарю за пунктуальность и смелость.

– Смелость? – удивился Блювштейн.

– Да, смелость. Потому что решиться на визит к столь почтенной даме – это чего-то да стоит.

Михаил сделал глоток, с полуулыбкой взглянул на Варвару Тимофеевну.

– Думаю, визит будет чего-то стоить.

Дама хохотнула, поставила бокал на столик.

– Ваша очаровательная супруга отпустила вас?

– Как и у жен, у мужей тоже есть свои уловки, Варвара Тимофеевна.

– Я хочу вас попросить, – она дотянулась сухонькой ручкой до его руки, сжала, – именуйте меня просто Варвара. Слышать из ваших уст Варвара Тимофеевна – пытке подобно. Несмотря на возраст, я была и остаюсь женщиной.

– Хорошо, Варвара, – согласился Блювштейн.

– Благодарю. – Дама снова отпила вина, и было видно, что она волнуется. – А ваша супруга действительно хороша. О ней судачил весь ресторан!

– Это комплимент или осуждение?

– Нет, что вы! Безусловно комплимент. Женщина должна обращать на себя внимание.

– Мы будем говорить о мужьях и женах? – насмешливо спросил Блювштейн.

– Почему бы нет? В этом нет никакого ханжества. Можете задать любой встречный вопрос.

Михаил выпил вина.

– Как давно вы похоронили супруга?

– Чуть более года. И знаете, устала от одиночества и тоски. Захотелось жизни!

– Поэтому вы рискнули пойти в ресторан?

– Вы хотите сказать, рискнула пойти одна? Это вы хотели сказать?

– Примерно.

– А что мне оставалось? Похоронить себя заживо? Подруг нет, мне муж запрещал с ними общаться. Пить вино в этом склепе, а утром бродить по нему с разламывающейся головой? Я очень давно не выходила в свет. Болезнь мужа, траур, косые взгляды сослуживцев… Это очень суровое испытание, Александр. Поэтому и рискнула отправиться в ресторан, где меня никто не знает. Я ведь не так стара, как могу показаться!..

– Вы прелестны.

– Замолчите, – вдова приложила ладошку ко рту молодого человека. – Лгите, но не так грубо. – И неожиданно попросила: – Поцелуйте мне этот пальчик… Мне нравится. Это очень волнует.

Блювштейн принялся целовать пальцы, отчего Варвара Тимофеевна застонала и слегка закатила глаза.

– О, Александр… О боже… Что вы делаете? Я сейчас сойду с ума, Александр…

Вдова сама стала жадно целовать Блювштейна, после чего сжала его лицо руками и так потащила в одну из дверей.

– Сюда… Сюда прошу… Не бойтесь… Ничего не бойтесь… Сюда, Александр…

* * *

Варвара Тимофеевна спала. Спала крепко, довольно сильно посапывая. На столике, рядом с постелью, стояли початые бутылки вина и шампанского – вдова отдохнула вволю!

Михаил приподнялся на постели, прислушался. Было тихо, никакого шума или шагов, только дыхание вдовы. Он слез с кровати, натянул брюки, подошел к окну: двор был хорошо освещен газовыми фонарями, никого видно не было, лишь одиноко нес службу возле ворот караульный.

Блювштейн выдвинул несколько ящиков стола, обнаружил там обилие золотых безделушек, стал рассовывать их по карманам. Затем таким же манером опорожнил ящики соседнего столика, после чего вернулся к вдове и попытался снять перстни с ее пальцев. Генеральша вяло оттолкнула молодого человека и сонно пробормотала:

– Александр…

Он оглядел еще раз спальню и покинул ее.

Зал был хорошо освещен дворовыми фонарями, шкафы и серванты заманчиво блестели стеклянными дверцами, скрывая несметные богатства. Михаил начал брать все, что попадалось под руку, – серебряные сервизы, подсвечники, колье и перстни из инкрустированных ящиков. И вдруг до слуха Блювштейна донесся легкий скрип паркета. Он оглянулся – это была вдова. В темноте она выглядела пугающе – в длинной ночной сорочке, волосы растрепанные, глаза полубезумные.

– Что вы делаете, Александр? – промолвила она глухим голосом.

Он положил на стол серебряный подсвечник, двинулся к ней.

– Сгинь!

– Не делайте этого, Александр, – попросила генеральша. – Я отдам все, что вы пожелаете!

– Сгинь!

– Александр!

Он схватил ее за плечи, стал заталкивать в спальню.

– Пошла! Уйди от греха!

– Александр, – невнятно бормотала она от страха и хмельного состояния. – Вы мне понравились, Александр… Зачем вы грабите? Это грех, Александр!

В спальне Блювштейн бросил Варвару Тимофеевну на постель, навалился на нее всем весом.

– Не смей!.. Не смей выходить! Убью!

– Александр!

– Я уйду, а ты живи… Слышишь? – шептал он жарко в лицо вдовы. – Только не ходи и не кричи! Поняла? Поняла, Варвара?

– Александр…

Он сильно встряхнул ее и, не сводя с нее глаз, направился в сторону зала. Генеральша приподнялась, какое-то время не решаясь встать с постели, затем неожиданно вскочила и в каком-то горячечном состоянии ринулась на Блювштейна.

– Сволочь! Вор! Я поняла! Ты – вор! И жена твоя воровка! Я прикончу тебя!

Михаил изо всех сил швырнул ее на постель, впился пальцами в худую длинную шею, стал душить.

– Ведьма… старая ведьма… Ничего ты не поняла. Слышишь, не поняла! И никому ничего не скажешь!

Она хрипела и вырывалась, но в какой-то момент сильно дернулась и затихла. Блювштейн еще некоторое время подержал ее, затем отпустил и медленно поднялся. Увидел застывшее лицо генеральши, перекрестился:

– Господи прости…

Он попятился к двери, плотно закрыл ее. Оказавшись в зале, он заметался между креслами и окнами, не соображая, что предпринять.

Во дворе по-прежнему было тихо и покойно, караульный дремал при воротах, лишь за забором промчалась запоздалая карета. Михаил выглянул в коридор – тоже пусто, нет ни души. На цыпочках, крадучись молодой человек добрался до лестницы, начал подниматься по ступеням, и в этот момент его окликнули:

– Вы уходите?

Это был дворецкий.

– Да, – не сразу ответил Михаил, – госпожа спит, мне пора. – И попросил: – Пальто.

Дворецкий выполнил его просьбу, Блювштейн посмотрел ему в глаза, зачем-то приложил палец к губам.

– Тихо, госпожа спит. – И устремился вниз.

Молодой человек бегом пересек двор, сонный солдат открыл калитку и выпустил ночного гостя. Улица была пустой: ни людей, ни повозок. Блювштейн метнулся в одном направлении, в другом, затем сообразил и побежал в сторону освещенного Невского. В тишине ночных улиц гулко звучали его шаги.

* * *

Михаил ворвался в номер гостиницы с шумом и грохотом. Сонька от испуга и неожиданности вскочила на постели, уставилась на Блювштейна. Он присел рядом, принялся не спеша вытаскивать из карманов кольца, браслеты, колье… Поднял глаза на девушку, криво усмехнулся:

– Я убил ее.

– Кого? – не поняла Сонька.

– Генеральшу. Задушил… – И вдруг он зарыдал жалко, не по-мужски.

Сонька положила его голову себе на колени и стала молча гладить, неподвижно глядя перед собой. Блювштейн постепенно успокоился, поднял голову:

– Я не хотел. Она сама виновата. Сказала, что я вор. И ты тоже… воровка… – Он бессмысленно перебрал принесенные вещи. – Видишь сколько?

Блювштейн поднялся, затравленно огляделся.

– Надо бежать. Они все знают! Знают, что из «Метрополя». Бежать…

Он подошел к окну, посмотрел вниз и вдруг шарахнулся назад: к подъезду гостиницы подкатило сразу несколько повозок, из них спешно стали выскакивать полицейские и солдаты.

– Полиция! – выкрикнул Блювштейн и бросился к Соньке. – Я уже не успею. Беги ты. Беги, пока не поздно, они сейчас будут здесь. Беги, Соня! Ради ребенка!

Сонька схватила какую-то одежду, накинула на себя и ринулась из спальни. В гостиной номера девушка бросала в сумку все, что попадалось под руку, Михаил помогал ей, бормоча:

– Не успеешь, быстрее! Они сейчас будут здесь. Ты тут ни при чем, беги!

Сонька побежала к двери, затем на миг опомнилась, быстро вернулась, крепко обняла Михаила.

– Прощай! Я тебя не забуду! – И покинула номер.

* * *

Сонька сидела в карете прямо напротив входа в гостиницу. Извозчик терпеливо ждал распоряжения, расхаживая возле лошадей и прихорашивая их. Наконец Соня увидела то, что ожидала: из гостиничных дверей показались сначала полицейские, затем вывели Блювштейна с заложенными назад руками. Он смотрел под ноги и лишь перед тем, как сесть в арестантскую повозку, поднял глаза и посмотрел в сторону одинокой кареты на противоположной стороне улицы. Сонька поняла: он знал, что она провожает его в последний раз.

Когда повозка с Блювштейном тронулась, воровка велела мужику:

– Езжай.

* * *

Вскоре Сонька стояла на лестничной площадке перед знакомой дверью. Дернула за шнурок, терпеливо ждала, когда откроют.

– Кто? – послышался голос матери.

– Софья.

Дверь открылась, и Сара замерла при виде девушки.

– Что-нибудь с Михелем?

Девушка, не ответив, переступила порог и посмотрела на возникшего в коридоре Блювштейна-старшего. Все трое прошли в гостиную. Сонька поставила под ноги сумку с вещами, слабо улыбнулась:

– Я с плохой вестью.

– Что с ним? – тихо вскрикнула мать.

– Он убил человека.

Сара беззвучно заплакала, муж обнял ее за плечи, крепко прижал к себе.

– Когда это случилось? – ровным голосом спросил он.

– Сегодня. Ночью.

– К этому все шло. – Блювштейн перевел взгляд на Соньку. – Вам, видимо, надо отдохнуть?

– Если можно.

– У нас здесь есть комната. – Отец взял сумку девушки, обратился к жене: – Сарочка, приведи в порядок комнату сына.

– Она всегда в порядке.

* * *

Петербургская тяжелая синева затянула ночное небо, недалеко прогрохотала по мостовой повозка, ударил несколько раз колокол на пожарной каланче, отбивая время, и снова наступила тишина.

Сонька сидела возле окна, бессмысленно и тупо смотрела на серый пятак двора, растирая по щекам слезы.

* * *

Наутро Сонька сидела в экипаже за задернутыми занавесками и не сводила глаз со здания городского суда.

Наконец тяжелые двери отворились, народ понуро и печально начал расходиться. Вскоре девушка увидела супругов Блювштейн. Они шагали молча, с достоинством, даже мать Михаила держалась, не плакала. Сонька отодвинула занавеску, повела рукой. Старики увидели ее, заспешили к экипажу. Извозчик учтиво соскочил с козел, помог им забраться внутрь.

Некоторое время ехали молча. Затем Блювштейн-старший, глядя перед собой, ровным голосом произнес:

– Пожизненная каторга.

Мать вытерла глаза платочком, тронула Соньку за плечо.

– Нам удалось поговорить. Он спросил о вас. И о ребенке. Когда вы ждете?

– Через семь месяцев.

– Мы будем молиться.

– Мальчика назову Михель, – задумчиво сказала Сонька.

– Мальчика – Михель, а если будет девочка?

– Михелина.

– Красиво…

Сара обняла девушку, прижала к себе. В экипаже снова стало тихо.

– В суде шла речь о некоей сообщнице Михеля. Какой-то молодой особе, тоже воровке. Надеюсь, это не о вас, Софья? – снова подал голос Блювштейн-старший.

– Нет, это другая девушка.

– Мы так и подумали, – тихо произнесла Сара, посмотрела в лицо Соньки. – Вы останетесь у нас?

– Нет, я уеду.

– К себе на родину?

– Да. Хочу поклониться родителям, увидеть сестру. А потом, вам надо отойти от случившегося.

– Вы полагаете, старикам будет легко это сделать, глядя друг на друга? – усмехнулся отец и тем же ровным голосом предложил: – Я полагаю, вы должны жить с нами. Тем более что мы надеемся на внука. Или на внучку.

– Я подумаю, – ушла от ответа Сонька.

* * *

Поезд Санкт-Петербург – Варшава стоял под парами, ожидая отбытия. Возле вагона стояли старики Блювштейн, они провожали Соньку. Она была одета во все черное, волосы прикрыты темным платком.

– Когда вас ждать обратно? – спросил отец.

– Думаю, к родам.

– Вы уж, Софочка, не обманите нас, – попросила Сара. – Вы у нас последняя опора.

– Я обязательно приеду. – Сонька обняла маленькую старушку.

– Но если случится, что вы по какой-то причине не выполните свое обещание, – дрогнувшим голосом сказал Блювштейн-старший, – обещайте хотя бы дать ребенку фамилию отца.

– Обещаю. Обещаю также, что и у меня тоже теперь будет фамилия Блювштейн, Софья Блювштейн, – улыбнулась девушка. – А Михеля я обязательно разыщу. Рано или поздно…

* * *

Наконец поезд покинул пределы города и несся на большой скорости в сторону польско-российской границы.

Соседкой Соньки по купе оказалась очаровательная старушка лет семидесяти, говорливая и улыбчивая. Она ловко передвигала карты разложенного пасьянса, болтая по-французски с попутчицей.

– Вам сколько лет, детка?

– Двадцать два, – по-французски ответила Сонька.

– Слышу и не верю собственным ушам. Боже, двадцать два года! Когда мне было двадцать два, то казалось, что вся жизнь впереди.

– Разве не так?

– Увы… Не успеете прийти в себя, как вам стукнет сорок, потом пятьдесят, а дальше годы покатятся, как колеса этого состава. – Старушка замолчала, решая какую-то карточную проблему, потом снова заговорила. – И знаете, что самое невероятное? Чем ты старше, тем меньше успеваешь.

– Если правильно распланировать дела, можно все успеть, – довольно категорично заявила девушка.

– Слышу самонадеянный голос молодости! Планируй, не планируй – все равно не успеешь. Вот один из примеров. Моя фамилия Типлиц, Анна Типлиц. Это старинная немецкая фамилия, хотя сама я много лет живу в Париже. В Германии даже есть небольшой городок – Типлиц. Это фамилия моего прапрапрадеда, Вильгельма Типлица. Не верите? – Старушка достала паспорт, раскрыла его. – Читайте: Анна Типлиц. Год рождения не покажу, мне слишком много лет, – не без кокетства сообщила она, – но я за все годы не нашла времени, чтобы навестить землю предков. Стыдно? Не то слово. Там есть замок удивительной красоты! Дивный городок, дивные жители, которые помнят и гордятся тем, что живут в Типлице. А я не нашла времени, не спланировала!