Текст книги "Загадки афганской войны"

Поэтому его приезд ни в коей мере не мог быть результатом проявления его личной инициативы. Он мог приехать только с разрешения начальника Генерального штаба майора Якуба, который беспредельно предан Х. Амину, но в свою очередь не мог отдать такого распоряжения без его ведома.

Именно такая ситуация убеждала меня в том, что договоренность о вводе, я подчеркиваю, вводе наших войск в Афганистан, между правительствами обеих стран состоялась.

Переговоры начались сразу же по прибытии афганской делегации. Около 21 часа ко мне пришел офицер от Юрия Владимировича Тухаринова, который сообщил, что командарм испытывает некоторые затруднения в согласовании сроков совместной работы и просит меня включиться в эти переговоры. Получив разрешение от В. И. Варенникова, я прибыл к месту переговоров.

Встреча с генерал-лейтенантом Бабаджаном была очень теплой. Он вспомнил о боях в Зурманской долине и своей причастности к ним. Так в ходе воспоминаний и похвал, высказываемых друг другу, мы решили все вопросы. Вылет на рекогносцировку был намечен на утро 25 декабря.

В 2 часа 25 декабря я докладывал Маршалу Советского Союза Н. В. Огаркову по аппарату «ВЧ»:

– Николай Васильевич, 108-я мотострелковая дивизия к маршу готова. Ожидаем получения задачи и время начала движения. Прошу учесть, что для наводки моста нам потребуется 6–7 часов. С военной делегацией Афганской армии мы все вопросы решили.

– Мы довольны вашей работой. Сейчас готовится директива, которая после подписания ее министром обороны Д. Ф. Устиновым будет направлена в округ. Для вашей ориентировки, Виктор Аркадьевич, я передаю ее краткое содержание. Внутриполитическая обстановка в Афганистане сложная и имеет тенденцию к обострению. По просьбе правительства страны наши войска вводятся в Афганистан для стабилизации положения, освобождения Афганской армии от охранных функций и переключения ее на борьбу с контрреволюцией.

Вводимая группировка войск включает 40-ю армию (108-я и 5-я мотострелковые дивизии, 860-й отдельный мотострелковый полк, 56-я отдельная десантно-штурмовая бригада, 353-я армейская артиллерийская и 2-я зенитно-ракетная бригады; 103 воздушно-десантная дивизия и 345-й отдельный парашютно-десантный полк; 34-й смешанный авиационный корпус). Кроме того, в качестве резерва будут выдвитуты после отмобилизования на кабульское направление 201-я мотострелковая дивизия из САВО, а на кушкинское напрвление – 68-я мотострелковая дивизия из ТуркВО. (Вскоре после ввода армейская артиллерийская и зенитно-ракетная бригады, а также отдельные ракетные дивизионы 2-х мотострелковых дивизий были выведены из Афганистана.)

– Николай Васильевич, определен ли порядок ввода или он еще разрабатывается?

– В принципе он уже определен. Могут быть только небольшие уточнения.

Для 40-й армии выделяются оба имеющихся маршрута. 108-я мотострелковая дивизия будет выдвигаться по маршруту Термез – Мазари – Шериф, Ташкурган – Пули Хумри – Доши и дислоцироваться в гарнизонах Доши, Пули Хумри, Таликан и Кундуз. Основу каждого гарнизона должен составлять мотострелковый (танковый) полк.

5-я мотострелковая дивизия – в готовности к движению по маршруту Кушка – Герат – Шинданд – Гиришик – Кандагар, после чего разместится в гарнизонах Кандагар, Манджикалай, Гиришик, Сангитан.

– Из сказанного вами я понял, что выдвижение дивизий будет не одновременным. 5-я мотострелковая дивизия, как раньше и предусматривалось, высылает только разведывательную группу.

– Совершенно правильно. Это же касается и остальных частей и соединений армии. Они должны находиться в готовности к выдвижению.

Одновременно с началом выдвижения 108-й мотострелковой дивизии высаживаются посадочным способом на аэродромы: Баграм – 3-й батальон 345-го отдельного воздушно-десантного полка; Кабул – 103-го воздушно-десантная дивизия под командованием генерал-майора И. Рябченко.

Авиация пока остается на месте. Все ли вам понятно?

– Разрешите уточнить, когда и куда перемещается штаб 40-й армии?

– С началом выдвижения 108 МСД от штаба армии должна быть выделена оперативная группа, которая пойдет с дивизией. Штаб армии будет передислоцироваться позже, предположительно в район Кабула.

– Николай Васильевич, если дата начала выдвижения не меняется, то разрешите с рассвета сегодня начать наводку моста.

– Разрешаю. Время перехода государственной границы будет сообщено особым распоряжением. Всего вам доброго.

Заблаговременное получение такой информации позволило сразу ознакомить с ней командарма, комдива и без спешки завершить погрузку всего имущества на автотранспорт, еще раз уточнить расчет марша и маршрут движения. Поставить задачи всему личному составу и разьяснить цели нашего ввода, а также заблаговременно построить походные колонны.

Утром 25 декабря позвонил Николай Васильевич Огарков и сообщил, что переход государственной границы установлен в 15 часов по московскому времени (по местному 17 часов). Поскольку наводка моста шла с опережением расчетного времени, я попросил его разрешить начать движение в 15 часов не московского, а местного времени, чтобы предоставить дивизии больше светлого времени. Такое разрешение было получено.

Командарм Ю. В. Тухаринов в это время проводил рекогносцировку вместе с афганской делегацией. Я был у командующего округом, когда он вернулся и докладывал: «Прилетев в Кундуз, мы сразу отправились к Абдулле Амину – старшему брату главы государства, отвечавшему за северные провинции Афганистана.

Когда мы вошли, он сидел за столом. Не встал и не поздоровался. Жестом указал на диван. Разговор шел у нас о размещении наших войск. Он был осведомлен об их предполагаемом вводе в Афганистан и размещении на севере страны. Абдулла назвал несколько мест, которые при моем осмотре оказались непригодными для размещения войск. «Прошу вас, товарищ командующий, разрешить нам становиться своим лагерем, предварительно согласовав этот вопрос с местными властями». После некоторого раздумья Ю. П. Максимов дал такое разрешение и сообщил ему время перехода государственной границы 108-й мотострелковой дивизией.

В назначенное время передовой отряд 108-й мотострелковой дивизии и передовой эшелон 103-й воздушно-десантной дивизии пересекли государственную границу с Афганистаном на земле и в воздухе.

Я вместе с генералами Ю. П. Максимовым и Ю. В. Тухариновым находился на берегу реки, наблюдая за ходом переправы. Головные части, войдя на понтонный мост длиною около километра, двигались робко. Последующие колонны увеличивали темп движения и постепенно вышли на запланированную скорость. С наступлением темноты я вернулся на командный пункт группы в г. Термез.

Вскоре после доклада Н. В. Огаркову о ходе марша раздался телефонный звонок. Я взял трубку и доложил:

– Слушаю, Меримский.

– Жив, курилка, – послышалось в ответ. Голос был очень знаком.

– Сергей Леонидович? Вы?

– Узнал. Я, я, здравствуй. В нескольких словах расскажи, что там у вас происходит?

Я доложил ему кратко обстановку, после чего он сообщил:

– Спасибо. Завтра утром прилетаю в Термез, будем работать вместе.

– Очень рад. Жду вас. Мягкой посадки.

Я был обрадован этой новостью. За период моей службы в вооруженных силах мне приходилось работать под началом многих начальников, которые оставили в моей памяти определенный след. Об одних вспоминаешь с благодарностью, о других более сдержанно, а о некоторых неохотно. Тем не менее каждый из них внес свою лепту в мое воспитание и становление как командира.

О Сергее Леонидовиче Соколове мне хотелось бы рассказать подробнее. Мне повезло, что военная жизнь свела меня с ним. В течение всего времени нашей совместной службы и знакомства (с 1952 г. и по сей день) он всегда относился ко мне с теплотой и доброжелательностью. Я не могу такое отношение обьяснить наличием у меня каких-то особенных личных качеств. Не могу и утверждать, что он считает меня своим другом, но сторонним человеком я для него не был.

Его доброе отношение не только ко мне, но и к другим офицерам можно обьяснить его доброй душой. Эти качества совершенно не означали, что он ангел. Совсем нет. Когда это требовалось он был не только строг, но и крут. Тем не менее всегда был справедлив и мудр.

С. Л. Соколова уважали и любили в войсках за обьективность и справедливость, умение слушать и прислушиваться к высказываниям подчиненных, а также за отзывчивость и чуткость.

Всю ночь с 25 на 26 декабря 1979 года мы следили за выдвижением дивизии. Утром 26 декабря полковник Б. Я. Рогонцев, который двигался со штабом дивизии, доложил, что два полка вышли в указанные районы с опережением расчетного времени на 1,5–2 часа. Марш проходил нормально. Многие жители вышли навстречу проходившим колоннам. При их остановке мужчины и мальчики подходили к машинам, проявляя определенный интерес и доброжелательность к нашим войскам. Так было. Другое дело, что в дальнейшем ситуация изменилась. Но об этом позже. А при вводе наших войск были доброжелательность и радушее определенной части народа. Далее Борис Яковлевич сообщил, что шоссейной дороги, обозначенной на карте, на участке Ташкурган – Кундуз нет. Она еще даже не начинала строиться, и там сплошные песчаные барханы. Поэтому части, которые должны размещаться в городе Кундуз, пошли в обход длиной 120–150 километров. А ведь эти топографические карты кто-то издавал.

Доложив обстановку в Москву, я выехал на аэродром, где встретил С. Л. Соколова. Он рассказал, что в руководстве Министерства обороны много дебатов по поводу ввода наших войск. Мнения были и за и против. Когда было принято окончательное решение, то на него возложили руководство вводом наших войск.

По прибытии в Термез С. Л. Соколов уточнил местоположение колонн дивизии и вместе с командармом Ю. Ю. Тухариновым на вертолетах вылетел к ним. Пробыл он там несколько часов.

После возвращения в Термез Сергей Леонидович рассказал:

– Я облетел колонны и не обнаружил отставших машин. Дисциплина марша соблюдается. Мы сделали посадку в Пули Хумри. Около остановившейся колонны собралось много граждан Афганистана, которые были настроены доброжелательно. Часть из них помахиванием рук приветствовали наших воинов. В беседе с нашими солдатами, сержантами и офицерами я убедился в их хорошем настроении. Задачу они знают, вопросов мне почти не задавали. А теперь, Виктор Аркадьевич, ознакомь меня подробно с тем, что твоя группа сделала и что собирается делать дальше.

Я подробно рассказал о проделанной работе, о встрече и переговорах с военной афганской делегацией, о ее реакции на ввод наших войск. Информировал о ходе выдвижения 860-го отдельного мотострелкового полка из г. Ош через Памир в провинцию Бадахшан.

На следующий день обстановка в Кабуле резко изменилась. Начался так называемый второй этап Апрельской революции, который ознаменовался тем, что бывший глава государства Х. Амин был убит. Главой государства, премьер-министром, генеральным секретарем ЦК НДПА и Верховным главнокомандующим стал Бабрак Кармаль.

В свое время Б. Кармаль возглавлял фракцию «Парчам» и был первым заместителем генерального секретаря ЦК НДПА Нур М. Тараки.

После победы Апрельской революции Х. Амин, чтобы лишить фракцию «Парчам» руководства и развязать себе руки для физического уничножения ее членов, добился назначения Б. Кармаля послом в Чехословакию. В период разгула репрессий Х. Амин пытался отозвать Б. Кармаля с занимаемого им поста, но тот, зная, что его постигнет участь своих единомышленников, в Афганистан не вернулся. И вот сейчас он возглавил государство и партию.

В связи с происшедшими событиями, для стабилизации обстановки в столице, 108-я мотострелковая дивизия в 19 часов 30 минут выступила из занимаемого района в г. Кабул, а 5-я мотострелковая дивизия получила задачу в 1 час 00 минут 28 декабря 1979 года пересечь государственную границу и двигаться в направлении Кушка, Герат, Шинданд.

Второй суточный переход был гораздо труднее первого. Это обьяснялось не только наличием на маршруте горного перевала Саланг, но и отсутствием карт у командиров взводов. Особенно опасным был участок дороги протяженностью около 100 км через перевал. Ночью дорога обледенела. На подьеме буксовала колесная техника, а на спуске гусенечные машины шли юзом.

Вентиляция в тоннеле была рассчитана на прохождение его одиночными машинами, а когда пошли сплошные колонны бронетанковой техники с дизельными двигателями, то вентиляция со своей задачей не справилась. Из-за большой загазованности водители были вынуждены одеть противогазы, но к назначенному сроку дивизия вошла в г. Кабул.

Управление двумя дивизиями и другими частями, вошедшими в Афганистан, полностью взяла на себя оперативная группа штаба 40-й армии. Что из себя представляет «второй этап» революции, каково его содержание, направленность, никто ответить не мог. Средства массовой информации быстро подхватили эту терминологию и шумели о ней, не раскрывая ее сути. Вскоре о «втором этапе» Апрельской революции все внезапно перестали говорить и писать так же как и начали.

После отправки 108-й и 5-й мотострелковых дивизий и передачи управления ими и другими частями, вошедшими в Афганистан, оперативной группе 40-й армии, наша группа свои усилия сосредоточила на боевом слаживании 201-й и 58-й мотострелковых дивизий, которые завершили отмобилизование и подтянулись к государственной границе.

Уход 108-й мотострелковой дивизии в г. Кабул обнажил северо-восток страны, где обстановка была весьма напряженной. Создалась угроза нарушения снабжения наших войск по дороге Термез – Кабул, что требовало принятия радикальных мер. Решением Генерального штаба в район Кундуз, Баглан вводился 186-й мотострелковый полк под командованием подполковника О. Е. Смирнова из состава одной из дополнительно отмобилизованных дивизий.

С отправкой этого полка мы считали свою миссию завершенной и рассчитывали на днях улететь в Москву, но 2 января С. Л. Соколов рассеял наши иллюзии:

– Сегодня, Виктор Аркадьевич, я разговаривал с министром обороны Д. Ф. Устиновым, которому доложил, что мы свою работу закончили.

– И как он воспринял этот доклад? – спросил я.

– Спокойно. Уточнил у меня некоторые вопросы, а затем предложил с небольшой группой генералов и офицеров вылететь на 4–5 дней в Кабул, где на месте ознакомиться с обстановкой после ввода наших войск. Посмотреть, в каком состоянии находится Афганская армия и насколько она способна вести борьбу с вооруженной контрреволюцией, а также побывать в расположении наших дивизий и определить, что нужно сделать для улучшения их быта.

– И все это сделать за 4–5 дней? Мало вероятно, что это возможно. Потребуется минимум 2–3 недели, – заметил я.

– А ты подбери таких людей, чтобы они могли уложиться в установленный срок. Кстати, и себя не забудь. Остальных можно отправить в Москву. Я начал комплектовать группу для вылета в Кабул.

Глава четвертая. Снова в Афганистане

1

4 января наша группа в количестве 18 человек во главе с маршалом С. Л. Соколовым прилетела в Кабул. Выйдя из самолета нам показалось, что мы как бы и не улетали из Союза. Здесь была настаящая русская зима. Яркое солнце, много снега и мороз – 15–20 градусов. Я знал, что г. Кабул расположен на высоте 1700 м, но не предполагал, что здесь может быть такая относительно суровая зима.

На аэродроме нас встречали новый посол Фикрят Ахмеджанович Табеев, министр обороны Афганистана подполковник Мухамед Рафи, член Президиума Революционного совета Абдул Кадыр, новый Главный советник Салтан Кеккезович Магометов и другие официальные лица.

Мне приятно было встретить здесь своего давнего сослуживца – Салтан Кеккезовича, с которым мы не один пуд соли съели. Мужчина высокого роста, широкоплечий, обладающий большой физической силой, выделялся среди окружающих. Нос с небольшой горбинкой и раздвоенный подбородок придавали лицу волевое выражение. Сразу же бросалась в глаза его манера вести беседу. При разговоре он пристально смотрел на собеседника, как бы стремясь угадать его ответ. При этом в его взгляде просматривалась хитринка. Цену себе знал. Прошел через войну и хлебнул лиха. Ходил с гордо поднятой головой. Казалось, что к нему не подступиться, а в действительности был доброжелательным челевеком, любил шутку и юмор. Когда дело касалось выполнения полученной задачи, то тут он был неумолим.

Прямо с аэродрома мы поехали в посольство. Посол Ф. А. Табеев, бывший первый секретарь обкома Татарской АССР, приехал в Афганистан недавно, а поэтому обстановкой еще полностью не владел, но оценивал ее как сложную и острую. Фикрят Ахмеджанович отмечал, что новое руководство страны находится в стадии становления и нуждается в помощи, хотя уже и предпринимает попытки ущемить права членов НДПА фракции «Хальк». Такое заявление настораживало. Не начнется ли обратный процесс, когда фракция «Парчам», находясь у власти, будет в привилегированном положении, а против фракции «Хальк» начнется гонение?

Все выступления посла и, особенно, его выводы носили категоричный характер. Чувствовалось, что говорит человек, привыкший повелевать.

Я не раз задумывался над тем, почему у нас в стране считалось – если человек находится на посту секретаря обкома, то он универсальная личность. Он мог назначаться министром или на другую высокопоставленную государственную должность, а в случае провала дел в области переводился на дипломатическую работу. А ведь посол это лицо, которое кроме специального образования должно обладать еще и врожденным даром дипломата, чтобы успешно отстаивать интересы державы. Кроме того, мне кажется, что своей внешностью, манерой поведения и интеллигентностью он должен привлекать к себе внимание и вызывать уважение собеседника к своей особе.

К сожалению, при комплектовании нашего дипломатического корпуса эти факторы не учитывались. Этим, вероятно, и объясняется то, что среди наших дипломатов много непрофессионалов. В последующие годы я не раз и не два встречался и решал вопросы с Ф. А. Табеевым в различных ситуациях. Я уже говорил, что Ф. А. Табеев до назначения послом пользовался репутацией высокопоставленного кадрового партийного работника, обладавшего в республике огромной властью, привыкшего к ней и бесприкословному выполнению его указаний. Он внутренне был убежден, что со своим опытом он успешно справиться с обязанностями посла. В своей работе он переоценивал значение политического решения и силового давления и недооценивал профессионализм. И здесь, в Афганистане, он продолжал себя чувствовать секретарем обкома больше, чем послом. По завершении своей дипламатической карьеры был назначен первым заместителем Председателя Совета министров РСФСР. Что общего между этими должностями – не представляю.

В этот же день С. Л. Соколов, посол и я были приняты Бабраком Кармалем. Он временно располагался в одной из резеденций бывшего короля на окраине Кабула.

Мы подъехали к высокому, но не многоэтажному, фундаментальному, каменному зданию, расположенному на небольшой возвышенности. К дому прилегал хорошо спланированный, но не ухоженный сквер. Все дорожки были засыпаны снегом, кроме одной, ведущей к зданию. Поднявшись по лестнице, мы вошли в огромный квадратный зал. Не все люстры были зажжены, и царивший полумрак придавал комнате какую-то таинственность. Пройдя через нее, мы попали в другую, несколько меньшую, продолговатую комнату. В углу в кресле с высокой спинкой сидел человек, внимательно смотревший на нас. По мере нашего приближения встал и пошел нам навстречу. Он был среднего роста. На плечи было накинуто пальто, а на голове небольшая шапка из коричневого каракуля. В комнате было холодно. Небольшой электрокамин не обогрел ее. Все убранство комнаты и царивший в ней порядок свидетельствовали, что ее жилец расположился здесь временно.

Подойдя к С. Л. Соколову, Б. Кармаль поинтересовался его самочувствием, выразил удовлетворение нашим приездом и предложил всем сесть. В обращении был весьма любезен и приветлив, но некоторую настороженность скрыть он не смог. Беседа носила общий, я бы даже сказал, ознакомительный характер. Раньше мы друг с другом не встречались и разговор касался так называемых «накатанных» вопросов.

Б. Кармаль касался в основном тех трудностей, с которыми он встретился, вступив на пост главы государства, и какую помощь желательно было бы получить от нашей страны. В разговоре и всем поведении Б. Кармаля чувствовалось, что он не обрел еще уверенности и только знакомиться с теми многочисленными обязанностями, которые возложены на него. Да это и естественно. Он длительное время находился вне пределов своей страны и возглавил государство около десяти дней тому назад.

Сергей Леонидович – дипломат от бога, очень умело вел беседу, направляя ее в нужное ему русло. Он неоднократно подчеркивал, что наши войска введены в Афганистан, чтобы морально поддержать руководство страны и оказать психологическое воздействие на антиправительственные силы. Войска могут взять под свою охрану важнейшие государственные объекты и высвободить Афганскую армию для борьбы с мятежниками за укрепление народной власти. При необходимости они готовы оказать помощь афганским подразделениям и частям в обучении личного состава и подготовке к боевым действиям. Что же касается обеспечения Афганской армии вооружением, боевой техникой и военным имуществом, то этот вопрос следует решать на правительственном уровне.

Обе стороны были удовлетворены результатами первой встречи, которая завершилась обедом, данным Б. Кармалем.

Вечером мы беседовали с генералами и офицерами аппарата Главного военного советника. Полученные от них сведения свидетельствовали, что новое руководство страной и партией, в принципе, признано офицерским корпусом Афганской армии, хотя оно еще и не контролирует обстановку в стране. После ввода наших войск отмечается активизация действий контрреволюции в ряде районов, и особенно на северо-востоке страны. Уже имели место случаи нападения на наши одиночные автомашины, появились первые раненые и убитые. Произошли антиправительственные выступления в Кандагаре и соседнем Иране. В знак протеста против ввода наших войск в Афганистан восстали мотострелковый и артиллерийский полки 20-й пехотной дивизии. Заменены многие командиры корпусов, дивизий, бригад и полков, которые являлись членами НДПА фракции «Хальк», офицерами – членами фракции «Парчам». Такая акция вызвала брожение в среде офицеров от фракции «Хальк», так как порождала неуверенность в своем будущем. Появилась инертность и безразличие к своим служебным обязанностям.

В армии начали широко распространяться различные панические слухи, которым многие верят, ибо официальных опровержений в войска не поступает. Моральный дух личного состава значительно снизился, а политико-воспитательая работа запущена.

Информация была не утешительная. Обращаясь к советникам С. Л. Соколов сказал: «В связи с изменившейся обстановкой я хочу отметить, что советники, которые находятся в войсках, по сути, работают в боевых условиях. Это требует от них большого мужества. Велика заслуга военных советников и в том, что они не допустили возникновения конфликтов между афганскими и советскими войсками при вводе их в страну.

Теперь всем вам следует перестраивать свою работу с учетом сложившейся обстановки, направляя ее на повышение боеспособности Афганской армии. В воспитательной работе с личным составом нужно широко разъяснить происшедшие изменения в стране и присекать распространение панических слухов.

Сейчас уже нельзя строить свою работу без учета действий мятежников, без учета условий гражданской войны в стране. Вы должны направить свои усилия на активизацию действий правительственных войск против контрреволюции, чтобы лишить ее возможности диктовать свою волю в ряде районов страны».

В конце своего выступления Сергей Леонидович отметил: «Хочу обратить ваше особое внимание на то, что не следует рассчитывать на вовлечение советских войск в вооруженную борьбу с мятежниками, их функции совершенно иные, о них я уже вам говорил».

Свою работу мы закончили поздно ночью. Первый день нашего пребывания в г. Кабуле оказался очень насыщенным всевозможной информацией.

Необходимо было ее тщательно проанализировать и определить, на что мы должны опираться в своей работе. За основу была принята информация наших советников, которую мы считали наиболее объективной и полной, ибо армия обычно аккумулирует настроение народа.

Мною был разработан план нашей работы на ближайшие два-три дня. В нем предусматривался визит к министру оброны и посещение афганских пехотных дивизий, дислоцирующихся на северо-востоке страны и провинции Кандагар, – там обстановка была наиболее острой.

Утром следующего дня состоялась наша встреча с министром обороны. Подполковник Мухамед Рафи – молодой офицер, выше среднего роста, подтянутый и стройный. Своим внешним видом как бы поддерживал свою независимость и вместе с тем скромность.

С. Л. Соколов проинформировал министра о проделанной нами работе и плане на два ближайших дня, а также высказал оценку положения дел в армии и некоторые пожелания для их улучшения.

Ранее подполковник М. Рафи занимал должность командира танковой бригады. Состоял членом фракции «Парчам». При свержении короля Дауда и приходе к власти НДПА в 1978 году активного участия в восстании не принимал, был обвинен в измене, арестован и содержался в тюрьме. В последних числах декабря 1979 года был освобожден и назначен министром обороны в новом правительстве.

Такое стремительное восхождение по служебной лестнице, естественно, не способствовало столь же быстрому освоению новых обязанностей. По опыту прежней работы и уровню своей военной подготовки он не был к этому готов. Кроме того, как личность он не выделялся в офицерской среде. Его не знали, и ему трудно было рассчитывать на поддержку офицерского корпуса.

Нужно отдать должное М. Рафи, который не переоценивал свои силы и не строил иллюзий. Он так и не смог освоить должность министра обороны и в конце года, под предлогом направления на учебу в академию Советской армии, был освобожден от нее.

В ходе нашей встречи он мало говорил. Внимательно выслушал С. Л. Соколова, а в заключение сказал: «Я понимаю свою главную задачу – восстановление боеспособности Афганской армии. Все, что вы, товарищ маршал, рекомендуете, я буду выполнять. Опыт Советской армии для нас служит образцом, как нужно защищать свою Родину. Без вашей помощи нам будет трудно решить эту задачу в короткие сроки. Я возлагаю большие надежды на советских военных советников. Они очень добросовестны, и мы высоко ценим их работу. Я прошу оказать мне лично посильную помощь в освоении своих обязанностей в более короткие сроки. Все высказанные вами рекомендации мы принимаем с удовольствием».

Сразу же после этой встречи мы вылетели в Кандагар, а в последующие дни в Баграм, Герат и Шинданд, где побывали в трех пехотных дивизиях и частях 5-й мотострелковой дивизии под командованием генерала Ю. В. Шаталина.

Перед нами предстала неприглядная картина. Все три пехотные дивизии, по сути дела, как единое целое не существовали. Возложенная на них задача – охрана большого количества объектов – могла быть выполнена только при условии создания малочисленных гарнизонов силою от взвода до батальона. Для организации более крупных гарнизонов у дивизий не было ни сил, ни средств.

Подразделения, выделенные для охраны, находились на значительном расстоянии друг от друга и не имели связи не только между собой, но и со штабами своих частей.

В местах постоянной дислокации дивизиий оставалось максимум до двух пехотных батальонов, которые сопровождали грузы, необходимые для поддержания жизнедеятельности личного состава. Зачастую таким отрядам приходилось пробиваться с боем через территорию, контролируемую мятежниками.

Малочисленность и разбросанность гарнизонов не позволяли вести боевую подготовку и воспитательную работу. В это же время такие условия были благоприятны для воздействия вражеской пропаганды на личный состав.

Интересная деталь – в большинстве населенных пунктов имелись органы государственной безопасности и милиции. По их просьбам туда выделялись войска, которые брали под охрану и защиту не только местные органы власти, но и госбезопасность и полицию, которые вели себя очень пассивно.

Не лучше выглядели и местные органы власти. Не имея связи с провинциальными центрами и столицей, они были предоставлены сами себе. Практически, телефонная связь была разрушена мятежниками по всей стране, а для установления радиосвязи хотя бы в звене столица – провинция правительство не располагало радиостанциями. Население получало информацию о положении в стране из уст духовенства, которое в своем большинстве находилось в оппозиции к революционным преобразованиям. Удельный вес духовенства в стране был весьма велик. Служителей Ислама насчитывалось около 300 тысяч человек, а число действующих мечетей и святых мест превышало 40 тысяч.

Если учесть, что около 90 % населения страны исповедовало ислам, то можно представить какое влияние на умы людей оказывало духовенство.

Особенно удручающее впечатление у нас осталось от посещения 20-й пехотной дивизии в г. Баграм. Командир дивизии майор Сейджан прибыл к месту службы всего три дня тому назад, и спрашивать с него было нельзя. А положение дел в дивизии было плачевным. 4-й артиллерийский полк, пехотный батальон 10-го пехотного полка и два батальона 31-го пехотного полка перешли на сторону мятежников в знак протеста против ввода наших войск. В 31-м пехотном полку осталось всего 60 офицеров из 130 и около 100 из 1300 солдат.

Единственной боеспособной единицей оставался 24-й пехотный полк, расположенный в г. Файзабад на удалении 200–250 км от штаба дивизии.

В вооруженных силах Афганистана 20-я пехотная дивизия считалась неблагонадежной, т. к. служила местом, куда отправлялись офицеры, провинившиеся по службе из других частей и соединений. Естественно, и настроения офицеров были недоброжелательными к руководству Министерства обороны. К вводу наших войск в Афганистан некоторые офицеры этой дивизии отнеслись отрицательно.

По нашему заключению, дивизия как боевая единица перестала существовать. Во время своего первого посещения Афганистана мне приходилось бывать в этих гарнизонах. Сравнивая положение, которое было 2–3 месяца тому назад, с нынешним, я отметил резкое ухудшение. Особенно были заметны общая растерянность и снижение боеспособности дивизий. Повсеместная замена командиров старшего звена, зачастую неподготовленными офицерами, не вызывала оптимизма, а, наоборот, была одной из причин упаднических настроений офицеров, являвшихся членами НДПА фракции «Хальк». Кроме того, сам факт проводимой замены рассматривался как недоверие армии со стороны администрации Б. Кармаля, которая стремилась как можно быстрее и больше направить в ряды вооруженных сил своих сторонников.