Текст книги "Тайны лунного света"

12. Помощь виноватому

От комфортной жизни Мастера надёжно спрятали в следственном изоляторе. Там нельзя мечтать о комфорте, надо добиваться обычных, человеческих условий. Здесь в отношениях между людьми правит зло.

Доброта считается слабостью, зло – силой, силе подчиняются все. Никто не собирается делиться лишним куском хлеба или свитером. Наоборот, сильный забирает необходимое у слабого, злой – у доброго. «Два великих писателя о русской жизни – Толстой и Достоевский, жили в одно время, и не нашли возможности (или желания?) встретиться и поговорить. Почему? – думал Мастер, теснясь на узкой тюремной койке с тремя такими же, как он, бедолагами. – Один писал о добре, другой – о зле. Добро и зло несовместимы, так же как и эти два писателя и их творения. Нам, читателям, предлагается белая краска Толстого в «Войне и Мире» и чёрная краска Достоевского в «Записках из мёртвого дома». Две краски жизни – белая и чёрная, сливаются в единый серый цвет – основной цвет русской жизни. Этот цвет описан в книге «Жизнь Клима Самгина» менее великим Максимом Горьким. Вот так мы мечтаем о белом цвете Толстого, живём в сером цвете Горького и жалуемся Богу, попадая в чёрный цвет Достоевского. А где же радостные цвета? За радостные краски жизни мы боремся между собой, а не создаем их в едином усилии. В этом, пожалуй, и заключается основная беда русского народа. Но почему так получается? Ведь о единении молилась и молится наша православная церковь, к нему призывали и призывают прошлые и нынешние государственные власти самодержцев, коммунистов, патриотов. Только демократические либералы не взывали к единству: их призывы чуть не развалили русскую нацию. Причина, наверное, в менталитете русского человека, взращенного на трёх корнях, выражающих различные жизненные устремления: свободолюбие славянского корня, смиренное единение православного и эгоизм западноевропейского. В результате свободолюбие не воспринимает смирение, а эгоизм отрицает единение. Куда бедному русичу податься? Кому куда, но только не вместе. Вот и я хотел вместе с монахами бороться за покой страдающей души Толстого, а оказался на тюремной койке как поджигатель монастыря. Следователь прекрасно понимает, что я не тот человек, который мог бы устроить пожар, но он борется за радостные краски своей жизни, ему наплевать, что для этого мою жизнь надо окрасить в чёрную краску». На этом философские рассуждения Мастера закончились, его вызвали на допрос.

Следователь был в хорошем настроении, видимо, краски приобретали радужный оттенок.

– Прокурор согласился с моим предложением продлить срок Вашего предварительного заключения, – радостно сообщил он Мастеру. – Так что теперь нам можно не торопиться, с чувством, с толком, с расстановкой продолжить работу.

– Работаете только Вы, а я материал для Вашей работы, – угрюмо не согласился с ним Мастер.

– Ну почему же, мы в одной упряжке, – засмеялся капитан. – Сегодня несколько расширим круг обсуждаемых вопросов. С какой целью Вы приехали издалека именно в С-кий монастырь?

– Мне его рекомендовали…

– Кто рекомендовал – это несколько позже, – перебил Мастера следователь. – Сейчас мы о цели Вашего визита.

Мастер задумался. Его истинную цель следователь не поймёт, надо озвучить официальную.

– Я писатель, хотел ознакомиться с особенностями монастырской жизни.

– А что, в Санкт-Петербурге и его окрестностях нет мужских монастырей?

– Есть, но мне рекомендовали именно этот. Он живёт, вернее жил, автономной жизнью в условиях девятнадцатого века, полностью отказавшись от современного комфорта.

– Вы собирались описать его жизнь?

– Да.

– Кто Вам рекомендовал?

– Настоятель сочинского храма отец Николай. Он же договаривался о моём приезде с настоятелем монастыря. Мы знакомы давно, Вы можете с ним связаться.

– Я не нуждаюсь в Ваших советах, – резко ответил капитан. Такой поворот дела, видимо, его не устраивал.

– Мы же в одной упряжке, как Вы сказали, – насмешливо ответил Мастер.

– Упряжка одна, да кнут в моих руках, это забывать нельзя.

«Здесь он прав, кнут – действенное орудие управления, но, по закону жанра, у него должен быть и пряник», – подумал Мастер и угадал: «пряник» появился незамедлительно.

– Если Вы добровольно сознаетесь, то мы оформим произошедшее как действие в состоянии аффекта, которое было вызвано Вашими воспоминаниями о боевых действиях в Афганистане. Я уверен, что Вас, как ветерана, помилуют и наказание будет условное.

– Меня миловать не за что. Ничего противоправного я не совершал, то, что я там находился во время пожара, это случайность и не более.

– Вас обвиняют представители Русской Православной Церкви, а это очень серьёзно.

– «Представители» тоже люди и могут ошибаться. Послушайте, капитан, Вы же понимаете, что я не мог поджечь монастырь, если бы даже захотел, но и захотеть я тоже не мог. Не было для этого причин, да и не тот я человек. Вы меня упрятали в кутузку и, по правде говоря, я даже Вам за это благодарен. Я познакомился с нравами её обитателей, что мне, как писателю, пригодится в дальнейшем. Но, может быть, на этом и остановимся?

Капитан встал со стула, подошёл к окну, затем, видимо приняв какое-то решение, вернулся к столу.

– Подпишите протокол допроса. Я сниму показания у отца Николая, и после этого продолжим нашу работу.

«Второй раунд – мой, – думал Мастер, выходя из кабинета следователя. – Теперь, главное, чтобы отец Николай оказался на месте, даже если ему следователь не поверит, то священник сделает всё возможное, чтобы вытащить меня отсюда».

Монахи С-кого монастыря тоже не сдавались злым силам, уничтожившим их монастырь. Благо остались целыми каменные стены, уцелел огород и часть монастырского сада. Бурёнка паслась возле ворот монастыря, верный друг ослик Ося помогал подвозить грузы из соседнего села, лесничество разрешило спил деревьев на монастырские нужды, пограничники привезли палатку для ночевки. Монахи принялись самостоятельно восстанавливать монастырь. Начали с постройки часовни, чтобы было где молиться. Её соорудили на месте сгоревшей избы настоятеля буквально за неделю, украсили спасёнными от огня иконами и стали проводить службы. Целыми днями монахи возводили храм на оставшемся фундаменте. Восстанавливали по памяти, тщательно подгоняя брёвна, скрепляли их без единого гвоздя. Командовал строительством инок Фёдор, в прошлом прораб в строительной организации. Работали дружно, без слов понимая друг друга – так возводили деревянные храмы на Руси в далёком средневековье.

Настоятель храма – отец Глеб – всё ещё лежал в больнице – ожоги на теле человека преклонного возраста заживали медленно, да и психологическая травма была слишком глубокой. Отец Николай навестил настоятеля после беседы со следователем. Он рассказал ему о Мастере, о его желании познакомиться с жизнью монастыря, о заключении под стражу и трудностях с его освобождением. Отец Глеб выслушал всё равнодушно, не сделал никаких комментариев, на просьбу отказаться от обвинений Мастера в поджоге ничего не ответил, но подписал документ о снятии обвинения. Покидая больного, отец Николай понял, что земная жизнь отца Глеба подходит к концу. Человек, лишённый всего того, чему посвятил более сорока лет своей жизни, не выдержал потери и не был способен снова возрождать всё из пепла.

Через три дня после допроса Мастера вызвали к следователю. Тот был сух и официален. Не поднимая глаз, он сказал, что показания Мастера подтверждены отцом Николаем, а представители РПЦ забрали своё заявление, согласившись с версией о нарушении правил пожарной безопасности при топке бани. В связи с этим, обвинение в адрес Мастера снимается, он освобождается из-под ареста. «Какие чувства обуревают сейчас этого человека? Кто он: охотник, потерявший дичь, попавшую ему в руки, или игрок, проигравший так успешно начатую партию?» – спрашивал себя Мастер, слушая следователя. Возможно и сочетание этих вариантов, не видно только одного – радости за Мастера, что для него закончилось всё благополучно, жизнь оказалась не сломанной. Ну почему русскому человеку не хочется радоваться за другого, если его счастье хоть чуть-чуть наступает на собственные интересы?»

– Олег Фёдорович, – Мастер впервые назвал следователя по имени-отчеству. – Не расстраивайтесь, у Вас ещё будет много возможностей наказать по-настоящему виновных людей. Но мне бы хотелось, чтобы Вы понимали, что их вина – это их беда, а человеку свойственно помогать ближнему. И если Вы сможете хоть чем-то помочь, исходя из Вашего служебного положения, то воспоминания об этом будут самыми приятными воспоминаниями в Вашей жизни.

Следователь взглянул на Мастера, встал и подошёл к нему.

– Теперь я окончательно понял, что Вы писатель. Удачи Вам, Виктор Михайлович, в Ваших делах.

Они пожали руки и разошлись с тёплыми чувствами.

После выхода из СИЗО Мастер позвонил Елизавете. Но она почему-то не ответила. «Первое дело – и неудачное, – с огорчением подумал Мастер. – Второе – звонок отцу Николаю». Он ответил сразу, и уже через полчаса Мастер был у него дома и наслаждался жизнью, лёжа в благоухающей ванне священника. «Как мало нужно человеку для телесных удовольствий и как много времени мы тратим на них – размышлял он, блаженно окунаясь в ароматную пену. – Этим мы сознательно, а, может, и бессознательно, уходим от забот человеческого разума, порой совсем забывая о душе. А ведь надо наоборот: главное – душа, затем заботы разума, исходя из желаний души, и только в самом конце, с наименьшим приоритетом, телесные нужды».

Эту тему Мастер продолжил с отцом Николаем, сидя за столом, на котором приятно сопел самовар в окружении розеток с вареньем и вазочками с печными изделиями.

– Ваша матушка умеет одновременно угодить и телу, и душе.

– Да, она у меня мастерица, уют в доме – её заслуга.

Затронув тему уюта, они сразу вспомнили монахов С-кого монастыря.

– Без всего остались насельники. Им предложили переехать в другой монастырь, но они отказались – решили сами восстанавливать свой, а там теперь только ветер пепел гоняет.

– Я к ним поеду, попрошу принять мою помощь, буду жить и работать с ними наравне. В их горе есть и моя вина.

Они помолчали, затем отец Николай осторожно спросил.

– В чём Вы себя вините? Я так до конца и не понял, что всё-таки произошло в монастыре. Эту баню монахи топили спокон веков, тщательно и профессионально ухаживали за ней, ведь там жили не просто монахи, а мастера рукоделия. Вы же видели резьбу по дереву, красочные сцены из жизни святых, идеальный порядок на территории, в храме, в помещениях – и всё своими руками, без помощи прихожан, как это обычно бывает в храмах и монастырях.

– Видел, и так бы всё и продолжалось. Но появился я, и со мной пришло Зло Мира, нарушило покой и уничтожило Божью благодать монастыря.

Отец Николай встал из-за стола, подошёл к иконам и стал читать молитвы. Вернувшись, он сказал:

– Вы упомянули имя дьявола, мне нужно было убрать его негативную энергию. Как это случилось?

– Я не хочу всё рассказывать, чтобы не подвергать Вас и Вашу семью опасности. Поверьте мне, дело очень серьёзное, намного серьёзней, чем дело протопопа Аввакума. Мне, может быть, ещё придётся просить Вас о помощи.

– Если это будет в моих силах, – отец Николай внимательно посмотрел в глаза Мастера и перевёл разговор на другую тему. – Пойдемте в наш дворик. Я предполагал, что Вы собираетесь к монахам и подготовил им посылочку.

13. Встреча веков на пепелище

Монахи нуждались во многом, особенно в строительных материалах. Из инструментов у них был только столярный набор из топоров, пил, молотков, рубанков и зубил. Главное, что они виртуозно ими владели, в чём убедился Мастер, когда вошел во двор монастыря. На строительной площадке не было слышно шума электропил, визга рубанков, урчания подъёмных механизмов – всего того, что присуще современному строительству. Тюканье топора и спокойное равномерное похрипывание двуручной пилы – всё, что можно было услышать. Один человек обтёсывал брёвна, двое других распиливали их на доски. Мастер подошёл к человеку с топором и поздоровался. Это был тот монах, который когда-то впустил его в монастырь.

– Вы меня узнаёте? – спросил он его.

Тот, не переставая работать, взглянул на Мастера и кивнул головой.

– Я хочу остаться у вас работать.

Монах перестал стучать топором, внимательно посмотрел на Мастера и сказал:

– Мы не платим за работу.

– Знаю, я буду работать бесплатно.

– Пропитание скромное: утром стакан молока и кусок хлеба, в обед каша с маслом или молоком, ужин – чай с хлебом.

– Согласен. Просьба одна – присутствовать на ваших богослужениях.

– Что ты умеешь делать?

– Так, по-домашнему, без профессионализма. Буду на подмоге: поддержать, принести, убрать…

– Хорошо. Иди в палатку, там, в углу, рабочая одежда. Переоденься, затем пойдём в лес, будем носить брёвна.

Брёвна оказались далеко, до лесосеки пришлось идти в гору, зато обратно, с напарником и бревном на плечах, шлось легче. Засветло удалось принести всего четыре бревна. Как прикинул Мастер, заготовлено было порядка пяти десятков, так что на первую неделю он был работой обеспечен.

Перед отъездом в монастырь ему перезвонила Елизавета. Мастер не стал рассказывать о своих злоключениях, сообщил только о работе на стройке. Как и следовало ожидать, она, мягко говоря, не одобрила его инициативу, заявив, что соскучилась по нему, а ему всё безразлично, в том числе и она. Поэтому, пока он там, в горах, монашествует, она будет жить и развлекаться сама, с кем хочет. Разговор с Елизаветой расстроил Мастера, по сути, она не стала входить в его заботы и отказала в моральной помощи. Такое случилось впервые в их совместной жизни. Также впервые в жизни Мастер начал ощущать одиночество и непонимание своих действий. Даже отец Николай не стал расспрашивать его о планах. Монахи также не интересовались мотивами его прихода к ним – мало ли на свете чудаков. Они-то и друг с другом особенно не общались, а Мастер был для них совсем чужой. А ведь он рассчитывал на их помощь в борьбе со Злом, которое оставило монахов без крова, без храма. Он предполагал, что они, увлекаемые примером Иисуса Христа, могут взвалить на свои плечи тяжкий крест борьбы со Злом Мира и с их помощью душа Льва Толстого обретёт покой в царстве Божьем. Монахи же не собирались ни с кем бороться, тем более, помогать душе Льва Толстого, о котором вообще мало что знали. Они спокойно приняли свою беду и взвалили на себя крест послушания в виде работ по восстановлению монастыря. За первую неделю совместного проживания никто из монахов не обратился к Мастеру с каким-нибудь вопросом или рассказом о чём-то, помимо работ. Да и присутствие Мастера на их богослужениях не повторило полёта души, который случился в тот вечер, когда он впервые пришел в монастырь. Донельзя уставшие от работ люди к концу дня не были способны на эмоциональный всплеск в молитвах к Богу. Мастер был разочарован и не знал, что делать дальше.

На десятый день его пребывания в монастыре случилось нечто неожиданное. Шли обычные неспешные работы, как вдруг в открытые ворота монастыря въехал мотоциклист. Лихо развернувшись, заглушил мотор, снял шлем, перекрестился и низко поклонился. Монахи прервали работу и в изумлении уставились на пришельца. Это был молодой человек, немногим за тридцать, с аккуратной чёрной бородкой и длинными волосами.

– Мир дому сему, братия! – громко поздоровался он и осенил себя широким православным крестом. – Примите своего духовного наставника, игумена Вячеслава. Я назначен настоятелем С-кого монастыря, ваш прежний владыка, отец Глеб, отдал Богу душу. Распоряжение епархии о моём назначении я привёз с собой и ознакомлю вас с ним. Официальное представление произойдёт несколько позже, когда к монастырю будет проложена дорога, по которой сможет проехать делегация епархии. Чтобы ускорить работы и не оставлять вас надолго без духовного наставника, мне разрешили раньше приступить к выполнению обязанностей. Кто из вас инок Фёдор? – спросил приезжий.

Фёдор отложил топор, выпрямился во весь могучий рост и сказал хриплым от волнения голосом:

– Я, – и, подумав, добавил, – Ваше преосвященство.

– Дайте команду об окончании работ, разгрузите мотоцикл, там палатка и мои вещи. Палатку поставьте напротив часовни и занесите в неё вещи. Пусть братья приведут себя в порядок, через два часа проведём службу и познакомимся.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – подумал Мастер. – Современность решила навестить девятнадцатый век. Что получится из этой встречи?».

Через два часа монахи в рясах не первой свежести выстроились возле часовни в ожидании наставника. За ними скромно примостился Мастер, как представитель паствы, окаймляемой монастырём. Ровно в назначенный срок из своей палатки в монашеской форме вышел игумен Вячеслав. Монахи бухнулись на колени и склонили головы. Игумен подошёл к каждому из них, протягивая руку для поцелуя. Монахи называли себя и целовали ему руку. После этого началась служба. Мастер был приятно поражён сильным чистым голосом нового настоятеля, ожили и голоса монахов, увлекаемые голосом игумена. После окончания неожиданно короткой службы началась проповедь настоятеля, которая завершилась планом дальнейших действий.

– Братия, – сказал игумен Вячеслав. – Вы показали свою преданность Богу нашему, Иисусу Христу, и желание сохранить святой монастырь после постигшего несчастья. Епископ Краснодарский благодарит вас и благословляет на дальнейшие подвиги во имя Иисуса Христа. Епархия решила помочь вам в столь ответственном деле и выделила финансовые средства на восстановление монастыря. Согласно плану, утверждённому его Высокопреосвященством, на территории монастыря будет возведен каменный храм, часовня и каменные строения трапезной, келейного корпуса на десять келий и гостевой дом. Огород, сад и все хозяйственные помещения выносятся за пределы монастыря, это уже обговорено с мирской властью Краснодарского края. Всё, что вне стен монастыря, строится из дерева, поэтому ваш труд по подготовке строительства деревянного храма не пропадёт даром. Строительные работы будут проводиться мирскими организациями, договоры с ними уже заключены. До начала строительства к монастырю должна быть проложена автомобильная дорога, подведено электричество и подключены информационные коммуникации. Ваша жизнь в девятнадцатом веке закончилась, вы переселяетесь в век двадцать первый.

Игумен замолчал. Молчали и обескураженные монахи. Один из них, инок Василий, наконец, задал вопрос, волнующий всех.

– А что же нам делать?

– Молиться Богу, взывать к нему, просить помиловать народ наш православный. В этом основная задача монастырской жизни. Число насельников в нашем монастыре увеличено до шести, одним из них будет старец Амвросий, он поможет восстановить святость места, встревоженную злыми силами.

Теперь уже насторожился Мастер. «Значит, кому-то в церковных кругах стало понятно, что монастыри не просто так горят. Есть причина, и корни её выходят за пределы житейских случаев. Интересно…» С такими мыслями Мастер отправился в палатку собирать свои вещи, его нахождение на территории монастыря теперь теряло свой смысл, и новый настоятель наверняка ему об этом скажет.

Тем временем настоятель давал указания иноку Фёдору. Поинтересовался он и о странном мирянине, проживающем у них.

– Не знаю, кто он, – отвечал ему Фёдор. – Впервые появился у нас за день перед пожаром. После пожара пропал. Потом пришёл опять и попросился в помощники по восстановлению сгоревших построек. Работать согласился бесплатно, попросил только присутствовать на богослужениях. Но, как я чувствую, сам он неверующий. Работал старательно, но с каким-то надрывом.

– Не мог он быть виновником пожара?

– Я, думаю, что нет. Наоборот, он первый заметил пожар, начал нас созывать, да мы разбрелись по разным местам и не слышали его. Тогда он забрался на колокольню и стал бить в колокол. Если бы он этого не сделал, то не удалось бы нам спасти иконы, так бы они все и сгорели.

Игумен задумался.

– Пригласи его зайти ко мне после вечерни. Я с ним потолкую.

– Хорошо, Ваше преосвященство.

Вечером Мастер зашёл в палатку игумена. Тот сидел за походным столом и при свете фонарика изучал какие-то бумаги. На столе лежал ноутбук последней версии, в углу висела икона Спаса Нерукотворного, у стены палатки стояли в собранном виде раскладушка и походный стульчик.

– Добрый вечер, отец Вячеслав, – поздоровался Мастер.

– Добрый вечер. Берите стульчик, присаживайтесь, познакомимся, побеседуем.

Мастер взял стульчик, раздвинул его и сел напротив игумена.

– Наше знакомство может пойти по одному из двух направлений, – Мастер решил взять инициативу в свои руки, чтобы таким образом как-то уравнять их статусы. – Первое, я Вам представляюсь и говорю, что нахожусь здесь из братского чувства к потерпевшим несчастье. После разговора я прощаюсь и завтра покидаю пепелище, поскольку дело по восстановлению монастыря теперь в надёжных руках. В итоге Вы удовлетворяете любопытство и успешно продолжаете свою работу. Второе направление…, – здесь Мастер приостановился, давая возможность игумену принять решение.

– Продолжайте, – сказал тот.

– Я Вам рассказываю о себе, после чего Вы становитесь соучастником событий, которые могут принести лично Вам неприятности и не дать успешно завершить работу. Что выбираете?

Игумен с любопытством посмотрел на Мастера.

– Вы меня заинтриговали. Я думаю, что мне как раз не хватает в жизни некоторой авантюры, поэтому я выбираю второе направление.

– Извольте, – кивнул Мастер, – Слушайте.

Мастер начал рассказ о случайной встрече с Александрой Авакумовой, обладавшей душой протопопа Аввакума, после чего началась история поиска утраченных рукописей. Он коротко рассказал о наиболее значимых событиях, которые с ним тогда произошли.

– А закончилось это тем, что душа Аввакума после телесной смерти оказалась в царстве Божьем, вместо того чтобы за свои грехи попасть в царство Зла. Тот, кто готовил это место, обиделся на меня за содействие аввакумовой душе, и, чтобы загладить мою вину перед ним, предложил ему помочь. Помощь заключается в том, чтобы на вакантное место поместить душу другого человека, усопшего более ста лет назад, которая до сих пор остаётся неприкаянной.

– Как было сделано это предложение?

– Голосом, звучащим в моей голове. Причём, после первого звучания этот голос раздаётся во мне периодически каждое полнолуние.

– Чью душу Вам предложили помочь отправить в тартарары?

Мастер внимательно посмотрел на игумена. Разговор подходил к точке невозврата. Игумен был спокоен.

– Душу Льва Николаевича Толстого, отлучённого от православной церкви и поэтому оставшейся неприкаянной.

Игумен не дрогнул.

– Тогда следующий вопрос: какова Ваша связь с душой Толстого?

– Интересный вопрос, но ответ ещё более интересный. До первого звучания Голоса моя душа пообщалась с душой Льва Николаевича.

– Как происходило это общение?

– Образ Льва Николаевича, известный мне по фотографиям, появился перед моими глазами, возник в обычных условиях, на скамейке питерского двора. Он изложил мне свою версию учения Иисуса Христа.

– Почему, как Вы думаете, он говорил об этом с Вами?

– Я начал искать свой путь к Богу, и он мне сказал, что на этом пути надо научиться слушать свою душу.

– Правильно. И что дальше?

– А дальше Голос и его предложение. Я, естественно отказался, он ответил, что ожидал такой реакции и поэтому будет надо мной «работать». После этого в моей жизни стали происходить разные неприятности, и я решил от Голоса Зла спрятаться за стенами монастыря. Мне посоветовали этот монастырь, я в него зашёл, а за мной явилось Зло, и, посмеявшись, сказало, что в монастыре можно спрятаться от души проклятого церковью Толстого, а оно, Зло, может проникнуть всюду, где есть люди. Я начал его прогонять, а оно говорит: «Так я уже здесь». Это было вечером, а утром произошёл пожар и монастырь сгорел.

– В этом Вы нашли свою вину?

– Да.

– И что дальше?

– А дальше довольно частые видения и беседы с душой Льва Николаевича и периодическое прослушивание голоса Зла.

– В результате Вы пришли к какому-то решению?

– Да. Не поддаться злу и помочь неприкаянной душе Толстого занять своё законное место в царстве Божьем.

– А Вы уверены, что её место там?

– Уверен. А Вы, священник Русской Православной Церкви, считаете, что ей место на службе у Зла Мира? Душу великого русского писателя хотите отдать в помощь врагу Бога?

Игумен задумался.

– А ведь Ваша задача не имеет решения. Душу Толстого нельзя, как Вы говорите, отдать в помощь врагу Бога, но её нельзя и пустить в царство Божье, поскольку сам Толстой проклят Церковью.

– Можно, если Церковь отменит свой столетний декрет об отлучении Толстого.

– Для этого нет причин.

– Есть.

– Какие же? – с некоторым сарказмом спросил игумен.

– Общение моей души с душой Льва Николаевича. За прошедшие сто с лишним лет она пересмотрела многие взгляды Толстого, в частности на божественность Иисуса Христа, и на чудеса, происходившие в его земной жизни.

– Это интересно, даже очень, – игумен воодушевился.

Мастер заметил, что в периоды своего воодушевления или интереса игумен начинает что-то рисовать на бумаге. «Вот бы посмотреть его рисунки, – подумал Мастер. – Тогда стал бы понятен алгоритм принятия решений».

– Ох, и озадачили Вы меня, Виктор Михайлович.

– Друзья называют меня Мастером.

– До дружбы нам ещё далеко, да она может и не состояться. Какие Ваши дальнейшие планы?

– Возвращусь в Питер, запишу свои разговоры с Толстым, попробую выйти с этими записями на руководство РПЦ.

– Вряд ли будет положительная реакция.

– Вода камень точит. Свяжусь с потомками Льва Николаевича, среди них много влиятельных людей.

– Вот тогда «жёлтый» дом Вам обеспечен. Как только Вы обнародуете всё то, о чём мне рассказали.

– А мне, пожалуй, от этого дома и не уйти. С помощью Кашалота рано или поздно я там окажусь.

– Кто такой Кашалот?

– Так я называю Зло Мира.

Игумен рассмеялся.

– Если бы дьявол узнал, как Вы его называете, он бы от Вас сразу отстал. Ну, ладно. Время позднее, утро вечера мудренее. Завтра ещё побеседуем, – игумен протянул Мастеру руку. – Но в любом случае, Виктор Михайлович, Вашим врагом я не буду.

Так они и расстались. Наутро настоятель монастыря уехал на мотоцикле по своим делам, а Мастер отправился в соседнее село на автобусную остановку. Надо было возвращаться в Питер.