Текст книги "Артефакт для Сталина"

Схимонах Мисаил

Мисаил, игумен монастыря Продромос, что в переводе с греческого означает Предтеченский монастырь, встретил делегацию из России с распростертыми объятиями. Еще бы, представители благотворительной организации привезли в подарок несколько серебряных икон (купленных в киоске в аэропорту), а главное – чек на солидную сумму (правда, несуществующего банка). Греция переживала финансовый коллапс и даже насельникам монастыря, привыкшим изнурять плоть постами и тяжелыми трудами, приходилось туговато.

Впрочем, кризис – кризисом, а для дорогих гостей Мисаил расстарался, приказав достать из погребов самое лучшее вино и снедь. А пока послушники накрывали в трапезной, повел показывать монастырское хозяйство: мастерские, скрипторий, лечебницу, библиотеку. Завершилась эта экскурсия, во время которой, гости, надо сказать, откровенно скучали, в Предтеченском главном храме монастыря, где в серебряных старинной работы ковчежцах хранились мощи святой Екатерины и других святых, имена которых Антон не запомнил.

– Ну а где же это… голова… Крестителя? – нетерпеливо поинтересовался бритоголовый Череп.

– Терпение, дети мои, – нараспев с сильным акцентом протянул настоятель, – Обычно мы выставляем бесценную реликвию для поклонения только раз в году – в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Так уж повелось у нас издревле. В этот день здесь всегда полно народу – и из Греции, и из Македонии, и из Сербии, и из Италии, и ваши, русские в последнее время стали приезжать. Эти правила существуют уже много веков – не мы их завели не нам и отменять. Так что то, что я для вас делаю – это большое исключение! Надеюсь, Господь меня простит.

Череп удовлетворенно хмыкнул.

– Сейчас наша главная реликвия, не покидавшая стен монастыря в течение многих веков, предстанет перед вами, – торжественно прогудел Мисаил и, запустив руку за пазуху рясы и выудив оттуда связку ключей на толстом шелковом шнурке, направился к стене, в которую была вмонтирована бронзовая решетка, украшенная знакомым изображением отрубленной головы на блюде.

– Никого, – заговорщически прошипел Череп на ухо Антону. – Значит так. Как только нагнется открывать, я его вырубаю. Ты на стреме – смотришь, чтобы никто не вошел. Потом хватаем голову и ходу.

– Мы так не договаривались! – возмутился Антон. – Мое дело указать место. Дальше – ваши проблемы. На гоп-стоп я не подряжался!

– Жить захочешь – и на гоп-стоп пойдешь! – рявкнул Череп, и по его лицу Антон понял, что оказался втянутым в очень неприятную историю.

Мисаил не обращал внимание на их перепалку. Похоже, он был туговат на ухо.

– Понимаю ваше волнение, дети мои, – ласково ворковал настоятель. Он вынул из кармана очки-велосипед в металлической оправе и наклонился над замочной скважиной.

Дальше все произошло так быстро, что Антон даже не успел понять, что случилось.

Принявший боевую стойку Череп рванулся к беззащитному настоятелю, возившемуся с замком. В этот момент позади массивного подсвечника, стоявшего возле толстой колонны, наперерез нападавшему мелькнула темная тень. Не ожидавший нападения Череп споткнулся и грохнулся навзничь. Мгновение спустя «тень» оседлала растянувшегося на полу бритоголового и, заломив ему руки за спиной, ловко защелкнула на них наручники. А затем, откинув с лица темный капюшон, повернула лицо к Антону.

Это была Мадина!

Антон застыл на месте, уже совершенно ничего не понимая.

Добродушный настоятель тем временем открыл решетчатую дверцу и медленно обеими руками извлек нечто округлое, обернутое куском бирюзовой парчи в вышитых серебряных звездах. Приподняв свою ношу над головой, он торжественно повернулся и остолбенел, увидев, что один из гостей лежит ничком на полу в наручниках, а над ним стоит, попирая его ногой, незнакомый молодой монашек с пистолетом, направленным ему в лоб.

– Ставь это на стол, – скомандовала Мадина и для убедительности сопроводила свои слова движением ствола.

Крайне удивленный, игумен поставил свою ношу на подставку.

– Открывай – сказала Мадина.

Поблескивая стеклышками очков, Мисаил откинул парчовый плат, будто фокусник – и перед гостями оказался овальной формы золотой и украшенный самоцветами ковчежец с выпуклой крышкой. Настоятель опять пошарил у себя за пазухой, вынул другой ключ, на этот раз маленький, и ловко открыл им ларец.

Теперь от удивления вытянулось лицо Мадины.

Головы там не было!

Внутри ларца блестело стекло, а под ним, в самой середине, небольшой золотой восьмигранник, в центре которого темнел кусочек то ли кости, то ли сморщенной коричневой кожи, как капля джема на печенье курабье.

– Что это? – спросила Мадина.

– Частица честной главы Иоанна Предтечи! – торжественно провозгласил настоятель и осенил себя крестным знамением.

– Частица? Какая ещё частица? – возмутилась Мадина, – Голова где?

– Головы нет, – развел руками настоятель. – Это все, что у нас есть. Нельзя ли опустить пистолет?

– Извините, святой отец, – сказала Мадина. Она сунула пистолет за пояс, и, вынув из кармана какую-то книжицу, помахала ею перед лицом священника – Интерпол. Просим нас простить, святой отец. Вы помогли задержать опасного международного преступника. Он только что хотел на вас напасть, чтобы завладеть священной реликвией. Вы были на волосок от гибели. Если бы мы его вовремя не обезвредили…

Все еще ничего не понимающий настоятель показал пальцем на Антона:

– А он? Они были вместе.

– Это наш сотрудник, – сказала Мадина и кивнула в сторону реликвии – так это все, что у вас есть? А куда делась настоящая голова?

– О, этого в двух словах не расскажешь, – махнул рукой настоятель. – Если не возражаете, давайте выйдем на воздух. А то у меня от этих волнений дыхание перехватило. А с этим что прикажете делать?

– Минут через двадцать очнется, – сказала Мадина, – Можете передать его греческой полиции, святой отец, Пусть определят его лет на пятнадцать, за кощунство и святотатство с особым цинизмом.

– Хорошо. Братья позаботятся об этом, уж будьте уверены, – сказал настоятель, и, выйдя из храма на живописную площадку, с которой открывался чудесный вид на горы и море, начал свой рассказ.

– Наш монастырь был основан еще в XV веке одним валашским господарем по имени Петр. Тогда это был просто скит, где жило всего четверо братьев. Потом господарь тот умер, и скит пришел в упадок. В те времена христиан повсюду теснили турки, они дошли до самой Вены. Единственным оплотом православия было русское царство, государь которого не боялся ни турок, ни папы. И вот настоятель скита отправился в Москву, просить помощи у православного царя. На Руси тогда был царь Борис, правитель щедрый и богомольный. Он обласкал настоятеля Мелетия, и отпустил его, щедро наградив и сделав большой вклад – золотом, и серебром, и разной утварью. И между прочих святынь даровал скиту драгоценную частицу мощей Иоанна Предтечи. Вернувшись, Мелетий, по данному царю обету, заложил этот храм в честь Предтечи, по-гречески – Продромос. Сделав все, как велел великий государь, отправился он еще раз на Русь, чтобы дать царю Борису отчет о том, как он распорядился его дарами. К несчастью, царь Борис покинул этот грешный мир прежде, чем Мелетий добрался до царского города. А, прибыв, застал он на престоле его сына Феодора, которого нянчил еще младенцем. Феодор был смышленый юноша, бойкий умом и крепкий в отеческой вере. Но только был он еще очень молод. А вокруг него, аки волки хищные, топились коварные царедворцы, люто ненавидевшие его отца Бориса и жаждавшие царской власти для самих себя.

Эти честолюбцы сами между собой перегрызлись, да еще призвали на помощь жадных до поживы иноземцев-латинян. Видя таковое нечестие и угрозу православной вере и христианским святыням, юный царь Феодор поручил Мелетию, которого знал с детства, забрать честную главу Предтечи и укрыть ее в Предтеченском храме на Афонской горе. И беречь ее пуще зеницы ока своего, и не выдавать, и не показывать никому, кроме единого раза в год, в день Усекновения головы святого Иоанна.

Преподобный Мелетий с великой опаской и со всяческим предохранением тайно вывез святую реликвию из пределов погружающейся в великую смуту державы и сделал все, как велел ему юный царь Феодор.

С тех пор и учрежден у нас порядок, чтобы только раз в году святая реликвия выставлялась для народного поклонения. А ключ от ее хранилища настоятель должен всегда носить при себе, не расставаясь с ним даже во время сна.

– Да, я нашел записку Федора, где он сообщил, что передал реликвию на Святую гору, – откликнулся Антон.

– Это все конечно хорошо, только где же голова? – не выдержала Мадина. – Куда вы ее дели?

– Это печальная история, – продолжил Мисаил, перебирая палисандровые четки. – Двести лет монахи неукоснительно соблюдали традицию, берегли священную реликвию. И реликвия помогала им во всех делах. Маленький скит разросся в большой монастырь, обзавелся обширным хозяйством, обеспечивал себя всем необходимым, даже когда Грецию захватили проклятые иноверцы.

Но вот в XVIII веке, оправившись от смуты, Россия вновь обрела свою силу и стала еще более великой, чем прежде. И первым делом она вступилась за братьев по вере, православных христиан, страдающих под гнетом проклятых османов. Это было время, когда русский флот одерживал одну за другой блестящие победы над турками, тесня их со всех сторон. Видя это, православные народы, триста лет терпевшие притеснения от турок – болгары, сербы, македонцы, греки – восстали против безбожных магометан.

Восставшие попросили монахов тайно на удаленном острове совершить церковную литургию и благословить православное воинство священной реликвией – Головой Предтечи, которая, как известно, приносит победу всем верным христианам, поднимающимся на праведную битву.

Ради такого святого дела монахи решили нарушить древний порядок и повезли святыню на тот остров в рыбацкой лодке. А тут навстречу им, откуда ни возьмись, османский военный корабль. Куда маленькой лодке тягаться с парусником, вооруженным сотней пушек? Конечно, турки нагнали лодку, захватили святыню, а монахов перебили. Когда османы узнали, какой чудесный дар попался им в руки, они возликовали, особенно из-за того, что Голова Иоанна не досталась русским, которые и так повсюду теснили турок, а имея в руках святыню, обладающую такими всепобедительными свойствами, они и вовсе бы уничтожили турецкую империю. А теперь, надеялись они, реликвия попалась в руки турок – и станет помогать их армии против христиан.

Что там было дальше, и куда турки увезли реликвию, наши монахи, конечно, не ведали. Ходили слухи, что турецкий султан приказал поместить ее в свою сокровищницу. Погоревав изрядно дней по утраченной святыне и по убиенным своим братьям, решили монахи довериться во всем Господу Богу. Правда, жить без святыни стало трудно, и к началу прошлого века монастырь был почти совсем заброшен, и простоял в таком состоянии едва не полсотни лет, пока в Восточной Европе и в России не восстановилось православие, и не появились люди, дающие доброхотные даяния в пользу монастыря.

Выслушав рассказ настоятеля, Антон и Мадина в задумчивости глядели на ласковое море. Таинственная голова очередной раз их обманула. Казалось бы, была совсем рядом – и на тебе, растворилась в неизвестности…

«Что я скажу похитителям? – думал Антон, – осталось пять дней. Если голова не найдется, они убьют отца…»

После пережитых треволнений и грызущих его печальных мыслей, есть ему совсем не хотелось, но не обижать же добродушного старика? Зато Мадина не страдала отсутствием аппетита. Они разделили с настоятелем трапезу, запивая жареную кефаль, брынзу и оливки ароматным вином из монастырских погребов.

Монастырское вино оказалось коварным. Представлявшееся поначалу легким, как сок, оно вскоре возымело свое действие. Антон слегка «поплыл».

Накормив и напоив гостей до отвала, Мисаил вызвал молодого монаха по имени Костас и благословил его отвезти гостей в Салоники. Путь неблизкий, но привычный: в Салониках монахи обычно закупали необходимые им сельскохозяйственные инструменты, мануфактуру и другие нужные вещи.

Дорога петляла, повторяя изгибы береговой линии. За окном проносились идиллические пейзажи: слева – суровые македонские горы, справа переливающееся оттенками ультрамарина Эгейское море с пустынными пляжами. Да еще – полуденная жара (кондиционер в машине не работал, а может, его тут и вовсе не было). Да еще – монастырское вино ударило в голову. Через полчаса езды они остановились на обочине и спустились вниз, к морю. Костас остался в машине.

Мадина босиком бежала по мельчайшему черному песку, срывая с себя одежду, и с разбегу бросилась в морские волны уже обнаженной. Антон, забыв обо всем, последовал за ней. Вода сначала слегка обожгла его разгоряченное тело, затем сразу стало тепло и чертовски приятно. Легкий бриз гнал по изумрудной поверхности моря небольшие волны. Антон и Мадина почувствовали себя детьми или счастливыми дельфинами, резвящимися в морских просторах…

Эх, почему же дома нет такого моря – подумал Антон. – Я бы каждый день вот так плавал. Везучий народ – греки: и солнце у них, и море, и оливки, и апельсины, и славная история!

Замечтавшись, Антон не заметил, как ласковое греческое море решило проявить свой коварный нрав. Внезапно, откуда-то сбоку, на него налетела большая волна, оглушила, закрутила, затянула вглубь. Он пытался судорожно вдохнуть воздух, но вместо воздуха ему в горло вливалась солоновато-горькая вода…

Очнувшись, он увидел над собой лицо Мадины – близко-близко. Он лежал на непривычно-черном песке, она склонилась над ним. Должно быть, делала искусственное дыхание, подумал он.

– Ну, слава Богу, жив! – воскликнула Мадина, увидев, как открылись его глаза, и она приникла к его губам в долгом поцелуе, от которого он едва вновь не потерял сознание.

– Да кто ты, черт побери, такая? – удивленно произнес он. – Ты меня спасла, ты обезвредила бандита… Ничего не понимаю… Ты приставлена за мной шпионить? Ты Джеймс Бонд в юбке?

– Тс-с-с! – ее палец коснулся его губ. – Я все тебе расскажу. Но не сейчас. Вставай, нам пора ехать. Отдохнули – и будет. Ты и так чуть не утонул, дурачок. Другой раз не полезу тебя вытаскивать, так и знай!

Дорога, которая должна была занять около двух часов, ввиду незапланированной остановки заняла четыре. Самолет на Стамбул помахал им крылом, когда они только подъезжали к Салоникам. Следующий самолет вылетал только в десять утра.

– Типота, дей эйнаи то проблема – весело улыбнулся Костас, показав белоснежные зубы, и минут через пятнадцать припарковался возле железнодорожного вокзала. – Схетика ме окто то браду то трено анахорей гиатон Константинополэ. Мехри то пройта упарсей2020
  Ничего, это не проблема. Около восьми часов вечера отходит поезд на Стамбул. К утру там будете (греч.)


[Закрыть].

– То трено фтаней топрой? – переспросила Ирина – Се пойо хронико диастэма?2121
  Поезд прибывает утром? В котором часу? (греч.)


[Закрыть]

– Стис окто топрой2222
  В восемь утра (греч).


[Закрыть] – ответил Костас.

– Ты по-гречески говоришь? – удивился Антон – Что он сказал?

– Нам повезло! Около восьми вечера отсюда идет поезд на Стамбул. К утру мы уже будем там.

– Отлично!

Они поблагодарили Костаса, поцеловав в обе щеки, и побежали на перрон. Поезд был потешным: всего шесть вагонов, но купе оказалось шикарным – двухместным, очень уютным, даже с рукомойником внутри.

Устроившись на удобных диванах, Антон и Мадина достали флягу с вином и корзинку с монастырской снедью, которые настоятель дал им в дорогу в знак благодарности за свое чудесное спасение.

– Ты ничего не хочешь мне объяснить? – сказал Антон, разливая вино в пластиковые стаканчики.

– Что именно? – спросила Мадина. – Как я тут оказалась? Помнишь бомжиху с бутылками в Коломенском?

– Так это была ты?

– Ну да, – улыбнулась Мадина. – Наверно, надо было тебе раньше все рассказать… Да как-то случая не было… Да ты и сам уже догадался. В общем, я тут не просто так. Поскольку чертова голова опять всплыла, мне поручено ее найти. И уничтожить.

– Зачем?

– А чтобы не попала в плохие руки. Прикинь, если бы эта голова попалась Гитлеру? Сколько зла он мог бы натворить! Или, например, «Аль-Каиде»? Они бы тогда не только башни-близнецы атаковали, а начали бы настоящую войну с христианским миром. Поэтому оставлять ее никак нельзя. Ну вот, я тебе открыла все карты. А теперь ты скажи: ты со мной? Мы ведь уже в этом деле по уши – так может, продолжим дальше вместе?

– Хм… Знаешь, я не готов сейчас ответить. Мысли путаются. Все-таки это вино – коварное… Кое с чем из того, что ты говоришь, я, пожалуй, согласен. Но мне реликвия нужна для другого. Вообще, все это так необычно… Слушай, а ты не давала обета безбрачия? Вроде как у католиков с этим строго…

– Нет, я не монашка. А что?

– Ну так, просто… Любопытно стало. Целуешься ты классно.

– Ах, вот ты о чем? Нравлюсь?

– Если честно – да. У меня никогда не было такой необычной девушки.

– Ну, ты тоже ничего.

– А почему бы нам не…

– Не поцеловаться? Валяй. Я не против…

Утром

Их разбудил стук в дверь и певучий голос проводника:

– Агапетои эпибатес! Ксупнестэ, эрхомастэ стон Константинополэ2323
  Уважаемые пассажиры! Просыпайтесь! Поезд прибывает в Стамбул (греч.)


[Закрыть]

А за окном купе уже завиднелись древние стены и приземистые башни, ограждающие врезающийся в море продолговатый, поросший деревьями холм, на вершине которого, будто сказочный мираж, купались в золотых утренних лучах причудливые силуэты султанского дворца. Картина была поистине завораживающая, и было очень жаль, что вокзал возник почти сразу же, едва поезд обогнул дворцовый холм.

Позавтракав и выпив по чашке густого и ароматного турецкого кофе в маленьком кафе возле вокзала, они решили не терять даром времени и сразу же направились к султанскому дворцу.

Туристический сезон уже закончился, посетителей было мало, тем более в столь ранний час. Только какой-то не по-турецки ухоженный пожилой господин с зонтом-тростью и собачкой покупал билеты возле билетной кассы.

– Вы должно быть, туристы? – поинтересовался старик на хорошем английском.

– Да, мы из России. Хотели посмотреть сокровища султанов.

– О?! В сокровищницу нужен отдельный билет. И для осмотра гарема – тоже. Рекомендую купить их сразу здесь.

Поблагодарив любезного господина с печальными умными глазами, Антон и Мадина поспешили к массивным воротам Баб—и—Хамаюн, что означает «Имперские Врата».

Ворота дворца были высокие, массивные и величественные. Они представляли собой три стрельчатые арки, прорубленные в толстенной стене, из которых две боковые были глухими и вполовину ниже и уже, чем центральная, которая, собственно и служила входом внутрь дворцового комплекса. Поверх высоких входных ворот вилась затейливая позолоченная арабская надпись, а ниже, над самым проемом ворот была вырезана овальная печать султана Мехмеда Второго.

За воротами открывался просторный двор, поросший кустами и деревьями, слева огражденный невысокой, частично разрушенной стеной.

Территория дворцового комплекса была огромной, однако производила впечатление неухоженности. Вокруг бродило множество кошек, охраны не было видно.

Слева они увидели небольшое, по виду, очень древнее здание с куполом.

– Храм святой Ирины, – сказала Мадина, – здесь проходил первый Вселенский собор.

Позади храма, по левую руку, тянулось здание археологического музея, а впереди дорогу преграждали вторые ворота в виде высокой арки в зубчатой крепостной стене между двумя восьмигранными башнями с островерхими крышами. Аскетичный и грозный вид этих ворот был бы более уместен для тамплиерского замка, чем для султанского дворца. Табличка гласила, что это ворота Баб-ус-Селям или «Врата Приветствия».

Пройдя под сумрачной каменной аркой, они оказались в следующем дворе, в котором царило ощущение немного обветшавшей восточной роскоши. Справа от ворот прямо на газоне были выставлены с полдюжины старинных экипажей, некоторые вполне европейского вида. От ворот в разные стороны лучами расходились шесть дорожек, пространство между которыми занимали не слишком ухоженные газоны и тянулись в небо кипарисы и платаны. Самая широкая и прямая дорога шла вперед, две дорожки уходили вправо, где из-за длинного низкого строения, протянувшегося на всю длину двора, торчало множество труб, еще три дорожки устремлялись влево, из них самая ближайшая упиралась в полукруглый проем в стене с надписью «Конюший двор», а остальные вели к красивому зданию с колоннами и высокой островерхой башней.

Туда и направились наши путешественники, ища вход в сокровищницу. Но вместо этого они увидели мраморную доску с лаконичной надписью «Harem». Сунув билет под нос дремавшему возле турникета охраннику, вошли внутрь.

Гарем оказался запутанным лабиринтом из множества маленьких комнат с низкими потолками, почти лишенных мебели, большей частью смежных, соединенных узкими, длинными и извилистыми коридорами. Здесь же попадались помещения для принятия ванны и гардеробные комнаты со встроенными шкафами. Если бы не изящная роспись или изразцы стен, этот лабиринт можно было принять за студенческую общагу или даже тюрьму. От маленьких зарешеченных окошек тянуло сквозняками. На Антона этот «сад наслаждений» произвел тягостное впечатление. К тому же его не покидало ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Видимо и Мадина ощущала нечто подобное.

– Мне тут как-то не по себе, – сказала она, – давай отсюда выбираться.

Она решительно направилась по коридору, в конце которого был виден свет и деревья. Однако, вместо того, чтобы выбраться из лабиринта, они оказались на вытянутом внутреннем дворе, со всех сторон окруженным все теми же гаремно-тюремными помещениями. Быстро миновав двор, Мадина вошла в другую дверь и вновь оказалась в узком коридоре. Антон поспешил за ней, чтобы не потерять ее из виду. Проплутав мимо анфилады небольших комнат, они вновь вышли во двор, теперь уже другой, вдоль длинной стороны которого тянулась высокая крепостная стена.

– Тут мы не выберемся, – сказала Мадина, – помнишь, как мы сюда попали? Надо попробовать пройти обратным путем, чтобы вернуться на двор с каретами.

И они повернули в обратную сторону. Через несколько минут блужданий впереди вновь забрезжил свет, – и они вышли на тот же узкий дворик, в котором только что были.

Антон испытал такое же чувство, какое наверно испытывает мотылек, попавший в паучьи сети. В глазах Мадины разгорался гнев. Они устали, замерзли и были подавлены.

– Давай присядем, немного отдохнем и успокоимся, – сказал Антон, указывая на ложе под расшитым бисером балдахином в одной из комнат.

Но его планам помешали чьи-то подшаркивающие шаги: неудобно было бы быть застигнутыми служителем музея, сидя на антикварном ложе.

– Вы заблудились, молодые люди? – услышали они уже знакомую английскую речь, – могу ли я помочь вам?

Перед ними стоял тот же пожилой джентльмен в твидовом пальто, который помог им купить билеты.

– Были бы очень вам признательны, – сказал Антон, и его слова были не просто данью вежливости: он действительно был признателен пожилому господину за помощь.

– Здесь не мудрено запутаться. Во дворце более трехсот комнат и несколько дворов – продолжил старик, – идите за мной, я вас выведу. Думаю, вам следует немного отдохнуть.

Пожилой господин уверенно вел их сквозь лабиринт коридоров, комнат и комнатушек. Не прошло и десяти минут, как они оказались в просторном и светлом помещении с куполообразным потолком и изящно расписанными стенами. К тому же здесь было тепло: помещение согревали лучи солнца, проникавшие сквозь широкие окна. Вдоль стен тянулись широкие бархатные кушетки с подушками, а посередине мраморного пола мирно журчал фонтан в виде невысокой круглой чаши изящных очертаний.

– Присаживайтесь, отдохните, – ласково сказал старик и тоже присел на диван возле окна, – я и сам немного запыхался.

– Вы так хорошо ориентируетесь в этом дворце, – сказала Мадина, – но вы же не служащий музея, правда? Я видела, вы перед нами покупали билет.

– Да, я тут не первый раз, – сказал старик, печально улыбнувшись.

– Если вы так хорошо тут все знаете, не подскажете, где располагается сокровищница?

– Сокровищница находится на третьем дворе, до которого вы так и не добрались. Но туда не обязательно идти через гарем, есть более простой путь. Посмотрите вот на этот изящный павильон под козырьком – старик повернулся к окну, возле которого сидел, и, приветственно махнув в окно кому-то, продолжил, – на самом деле, это не павильон, а ворота, и ведут они как раз на третий, самый главный двор. Эти ворота называются Баб-и-Саадет, или «Врата Счастья». Под этими воротами в старые времена султан принимал особо почетных иностранных гостей и других важных персон.

– Простите, – удивился Антон, – вы хотите сказать, что султан устраивал приемы прямо на дворе, сидя в воротах?

– Ну да. В летнее время, конечно. Зимой в Стамбуле бывает прохладно, иногда и снег выпадает.

– Мы заметили, как холодно в гареме, хотя сейчас еще не зима – вставила Мадина. – Они там наверно ужасно мерзли, эти несчастные султанские жены. Тут ведь нет ни печей, ни каминов.

– Не все они были султанскими женами. Коран разрешает мужчине иметь только четыре жены.

– Но вы же сами сказали, что здесь больше трехсот комнат. Кто же в них жил?

– Ну, часть этих помещений составляли личные покои султана. Там, кстати, и тронный зал имеется. А потом, в гарем брали девочек-сирот из благородных семей, выхаживали их, давали им воспитание, обучали манерам, и затем хорошо выдавали замуж. Некоторые семьи сами отдавали своих дочерей в гарем, чтобы обеспечить им более высокий социальный статус.

Кстати, поначалу султанский дворец находился далеко от гарема. Старое здание гарема находится на первом дворе, позади археологического музея. Там сейчас музей керамики. Роксолана, славянская жена Сулеймана Великолепного, захотела быть поближе к супругу и затеяла перестройку дворца таким образом, чтобы помещения гарема оказались в самом центре дворцовых покоев.

– Знаю эту историю, – сказала Антон, – Эта Роксолана была из Польши, а звали ее, кажется, Анастасия.

– Да, именно так. Она, между прочим, была первой настоящей султаншей, то есть официальной женой правителя. До Сулеймана турецкие султаны вообще не женились, обходились наложницами и рабынями. А она заставила Сулеймана вступить с ней в официальный брак.

– Я смотрела этот сериал, – включилась в разговор Мадина, – она хотела, чтобы ее сын мог стать законным наследником. И для этого убивала всех, кто мог ей помешать, в том числе двух сыновей султана от другой женщины.

– Жестокие были времена, – сказал Антон.

– И не говори. Санта-Барбара!

– Всегда хотел узнать, – спросил Антон, – почему турецкую империю называли «Высокая порта»? Что это означает?

– Да это очень просто, – ответил старик, – Вы же видели ворота Баб-и-Хамаюн? Это очень высокие ворота, не правда ли? А раньше они были еще выше.

Он встал с дивана и подошел к пейзажу, висевшему на одной из стен, на которой был изображен торжественный въезд султана в ворота дворца.

– Видите? Когда-то над воротами еще была башенка. Ну вот, когда иностранцы сюда попадали, они первым делом удивлялись, какие высокие ворота ведут во дворец. По-итальянски ворота – «порта». Ну и по-французски примерно также. «Высокая порта» – говорили европейские дипломаты. Вот и стали так называть в переносном смысле всю империю.

– А что означает название «Топкапи»? Так кажется называется это место?

– Это тоже просто. Топкапи значит – «пушечные башни». На этих башнях в те времена были установлены пушки. Они палили, когда султан въезжал во дворец. Вот видите, на картине?

В этот момент Мадина толкнула Антона локтем в бок и показала глазами в сторону. Антон повернул голову и обомлел. На другой стене висел большой портрет какого-то султана в парадном мундире. Переводя взгляд с этого портрета на старика и обратно, Антон понял, что имела в виду его спутница: отрасти старик бороду, да одень шитый золотом мундир вместо твидового пальто, он как две капли воды походил бы на человека на портрете. Тот же высокий лоб, соколиный нос, тот же разрез глаз, дерзкий и какой-то хищный взгляд.

«Да нет, показалось» – подумал Антон, но тут его глаз упал на ладонь, в которой человек на портрете держал то ли бумажный свиток, то ли чертеж. Точнее не на саму ладонь, а на тщательно выписанный художником массивный золотой перстень с кроваво-красной яшмой. Точно такой же перстень был на руке старика!

Под золотыми сводами комнаты повисла пауза: Мадина и Антон молча уставились на загадочного пожилого джентльмена.

Неловкость была нарушена вторжением в помещение музейного служителя с подносом, на котором был чай в стаканчиках-колбочках, а также рахат-лукум и какие-то еще турецкие сладости. Своей серой формой и усами служитель напоминал толстого мышонка. С почтительным поклоном он предложил содержимое подноса пожилому джентльмену, пробормотав что-то вроде «экселанслари эфенди».

– Ничего себе сервис, – сказала Мадина по-русски, – интересно, это входит в цену билета?

– Думаю, тут не всех так встречают. Вспомни, как этот сатрап на нас среагировал, когда мы входили.

– Никак.

– Вот и я о том. Наверно, этот старичок – важная шишка.

Тем временем служитель направился к ним и, улыбнувшись, предложил им чай. Взяв стаканчик, Мадина поинтересовалась:

– Скажите, а кто этот пожилой господин?

– О! Вы не знаете? Это его высочество Эрдоган Осман, последний из оставшихся в живых внуков султана Абдул-Хамида Второго. Если бы не революция, он бы сейчас был нашим императором.

– Вы хотите сказать, что мы пьем чай с настоящим султаном? Да ладно, вы нас разыгрываете.

– Вовсе нет, – еле слышно прошептал служитель, – Когда случилась революция, его высочество был еще мальчиком и учился в Вене. Там он и узнал, что его семью выслали за границу. Он почти 60 лет прожил в Нью-Йорке, в квартире над рестораном, представляете? Несколько лет назад ему разрешили вернуться на родину. Но кто его тут ждал? Все его родственники или знакомые давно умерли. Жизнь стала совсем другая, не как в старые времена. Вот он и приходит сюда, во дворец, где играл еще ребенком – тут ему все знакомо, все родное. Очень скромный человек. Вы же понимаете, в каком-то смысле этот дворец – его собственность, и мы бы конечно пускали его бесплатно. Но он каждый раз покупает билет. Пристроится какой-нибудь группе туристов – и слушает, что говорит гид. А они, если честно, иногда такую пургу несут… А он ничего, слушает, только головой качает. Старый человек, что с него возьмешь… И судьба у него нелегкая… Да, жизнь – сложная штука…

Еще раз поклонившись, служитель незаметно испарился.

– А вот эта нарядная комната, где мы сейчас, – спросила Мадина первое, что пришло на ум, – здесь что раньше было?

– О, в старые времена здесь был диван!

– Так он и сейчас здесь, – сказала Мадина, указывая вокруг.