Текст книги "Михайло Ломоносов: Роман в стихах"

Глава восьмая

«Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей, пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и громкой славы»

Петр I

1

 
Михайло Ломоносов проводил
В Петровской Академии реформы.
Где силы для борьбы он находил
С интригами Шумахера? Те споры
Так много отнимали ценных сил.
Ученых постоянные раздоры…
Сраженья шли меж ними каждый день!
Быть надлежало крепким, как кремень.
 

2

 
Говаривать любил друзьям Шумахер,
Что сделал он великую ошибку,
Не разглядев в поэте дерзость Вакха.
Он, как старуха золотою рыбкой,
Хотел им помыкать. Дрожа от страха,
Зять негодяя, словно деготь, липкий
Ему лишь вторил. Громкий их дуэт
Лишь отвращенье вызывал в ответ.
 

3

 
Широкую дорогу жаждал русским
Адъюнктам в Академию наук
Открыть Михайло, чтобы стало русло
Науки полноводней. Как паук,
Шумахер плел интриги, слишком узкий
Им в адъюнктуру подбирался круг,
Чтоб все вокруг него свои сидели.
Он с зятем добивался этой цели.
 

4

 
А Тауберт шептался по углам,
Как жалкий трус у стен великой Трои,
О том, что Ломоносов – грубиян,
Что их не уважает. Головою
Он им ручался, что составлен план,
Который все изменит, чтоб рекою
К ним русские бы хлынули назад.
Так вкрадчиво вливал он в души яд.
 

5

 
«Неужто Ломоносовых десяток
Нам надобно? Нам в тягость и один!» —
Им Тауберт говаривал. Был зятем
Достойным он Шумахера и с ним
Сражаться было очень неприглядно,
Тем более, что гений стал раним.
Но, как поэт-бунтарь, за обновление
Науки он со всем сражался рвением.
 

6

 
Он в Петербурге университет
Открыть мечтает новый для студентов,
Составив замечательный проект.
Так долго ждал он этого момента,
Но медлила царица дать ответ,
Боясь его назначить президентом.
Она не очень верила друзьям
И обратилась вновь к его врагам.
 

7

 
А те, в любой борьбе нечистоплотны,
Позанимали теплые места.
В России было очень им вольготно,
А русских притесняла шайка та.
Однако же, сотрудничал охотно
Он с теми, у кого душа чиста.
Общенье для Михайлы было дорого,
К ученым относился он с восторгом.
 

8

 
Пусть Август Шлецер написал о нем,
Что русский гений презирал не русских.
Залетный немец врал в письме своем,
Да, среди немцев круг друзей был узок.
Поэт с рутиной дрался, как Дантон,
Завязывая дружеские узы
Со всеми, кто, конечно, не без мук
Трудился в Академии наук.
 

9

 
Когда Шумахер умер, хитрый зять
Свободное мгновенно занял место,
Возглавив канцелярию, как тать.
Он речи лил, как мед, с тягучей лестью,
Порой язвил, Теплову став под стать,
И действовал теперь скорей из мести,
Чтоб гению мешать во всех делах,
Чтоб превратить проект великий в прах.
 

10

 
Но Ломоносов крепким был орешком,
За справедливость дрался наш герой,
Надеясь на высокую поддержку,
Елизавете веря всей душой.
Но об инаугурации все реже
В столице говорили. Как стеной,
От всех закрылись милая царица,
Что к ней поэту было не пробиться.
 

11

 
Она убрала свой наряд атласный,
Все дни лишь зеркала, молитвы, сны…
Преследовалась мыслью неотвязной,
Что красота уходит и видны
Морщинки возле глаз царицы ясных,
И в голове так много седины.
Ее терзали ночью сновиденья,
Рождавшие в душе ее смятенье.
 

12

 
И запрещен был погребальный звон.
Она почти не появлялась в свете,
Иван Шувалов стал не так влюблен,
Как прежде, с головой в Елизавету:
Ее лица тоскою утомлен
Был фаворит, ища в глазах привета.
Она же запретила черный цвет,
Чтоб был чуть-чуть милее белый свет.
 

13

 
Но Ломоносов продолжал надеяться,
Неоднократно ездил в Петергоф.
Такой необходим тогда был деятель,
Чтоб отогреть улыбкой царский кров.
Он верил, что царица много делает,
Был ждать те изменения готов.
Но время шло и таяли надежды,
И вновь подняли головы невежды.
 

14

 
В одной своей пленительной поездке
В стихах достиг он высшей красоты,
И передать сумел довольно метко
Отдохновенья сладкого черты.
Рождаются стихи такие редко,
Горит в них пламя вечное мечты
И пониманье совершенства мира,
И потому звучит так нежно лира…
 

15

 
«’’Кузнечику” скакать совсем не лень,
Он – символ радости передо мною» —
Поэт чудесный образ в этот день
Узрел, любуясь чистой красотою.
Он к бабочкам попал веселым в плен
И задремал под молодой сосною:
Ему казалось, будто на заре
Стихи свои читает при дворе.
 

16

 
Он посвятил их дочери своей,
Которая была уже невестой
И обещала стать еще милей.
От фаворита не было известий,
И холодом повеяло сильней
От знати русской, жившей пошлой лестью.
Знать соки выжимала из людей,
Чтоб свой карман наполнить поскорей.
 

17

 
На день рожденья вместо звонкой оды
Отправил фавориту он письмо
«О сохраненье русского народа».
Ему лежать в архиве суждено,
Так русской велика цена свободы!
Но крепостное право так давно,
Цвело в России – не одно столетье…
Здесь, как рабов, крестьян стегали плетью.
 

18

 
Он изменить мечтает царский строй?!.
Надеясь на поддержку фаворита,
Рискуя поседевшей головой,
И так в письме о многом говорит он,
Что мецената страх берет порой.
Таким письмом обоих погубить он
Мгновенно мог, когда б его письмо
Попало вдруг царице на трюмо.
 

19

 
Он пишет о нехватке крепких рук,
Из-за чего страна тогда страдала.
В бескрайних землях не кричал петух,
Земля в суровом крае пустовала.
Крестьянин в город шел, надеясь вдруг
Разбогатеть, но горюшка не мало
Хлебнуть пришлось на фабриках ему,
Так есть сейчас и было в старину.
 

20

 
И Ломоносов предлагает меры,
Как силу русских укрепить корней.
Он, как фанатик, полон страстной веры,
Что дочь Петра изменит ход вещей:
Заставил же матросов Петр I
Есть мясо из густых и жирных щей
И уничтожил грозное боярство,
Придя совсем еще юнцом на царство.
 

21

 
Вниманье обращает Ломоносов
В своем письме на голод и болезни
Российского народа. Те вопросы
Он первым поднял, чтобы стать полезным.
Он не боялся ни врагов угрозы,
Ни фаворита осторожной лести.
Он за народ болел и потому
Судьбу перу доверил своему.
 

22

 
Как было горячо его желанье
Уменьшить смертность женщин и детей!
Он пишет меценату в назиданье,
Что нужно облегчить так жизнь людей,
Чтоб умножались семьи, чтоб страданье
Ушло из обездоленных семей.
И он находит самый верный выход,
Который обещает много выгод.
 

23

 
В своем письме он требует иной
Системы медицинских заведений,
Чтоб численность врачей в стране большой
Достигла впечатляющих значений,
Чтоб медики работали с душой
И сердцем, а не в силу принуждений.
Когда народ свои расправит крылья,
Не станет иноземного засилья.
 

24

 
Мысль гения была обращена
На жизнь, ее моменты бытовые,
Где дикость феодальная видна,
Старинные обряды вековые.
Погрязла в них великая страна.
Народа убыль видел в том в России.
Для роста населенья был готов
Уменьшить строгость длительных постов.
 

25

 
Посты не зря судьбою нам даны
И горечь всенародного похмелья!
Две крайности у нас заведены
Когда-то были, чтоб продлить веселье.
Здоровью были крайности вредны:
Они тянулись целые недели,
Затем народ кидался на еду
И от обжорства попадал в беду.
 

26

 
Он против восстает неравных браков,
Когда почти детей по деревням
Помещики женили. Им однако,
Смирением потворствовали там.
Обычай обличает он без страха,
Который порождал так много ран.
Священники женились из-за места,
Чтоб был приход хороший и невеста.
 

27

 
Тогда шла Семилетняя война.
И Ломоносов показал наглядно,
Что рекрутскими сборами страна
Была истощена весьма изрядно,
Что, кроме радостей побед, она
Нам приносила бедствия нещадно.
Но знать не замечала тех потерь,
А смерть стучалась и стучалась в дверь.
 

28

 
Он каждого стремился человека
Сберечь для пользы Родины своей,
Чтоб счастье получали век от века,
Чтоб увеличить численность людей.
Лишь в этом видел он залог успеха
Своих безумно пламенных идей —
Культуру возродить на пепелище.
Но в бой не шел открыто, как Радищев.
 

29

 
Не требует уничтоженья он
В своем письме и крепостного права,
Хотя в народ был искренне влюблен.
Противоречье видно в этом, право.
И все же страстный неподдельный тон
Его письма выводит слово: «Браво!»
За то, что вскрыл пороки и грехи,
Не думая, что сделают враги.
 

30

 
Письму его не дал Шувалов хода,
Прекрасно понимая, что оно
Не принесет свободы для народа,
Лишь опьянит, как старое вино.
«Как промелькнули быстро эти годы,
Еще силен кумир, но все равно
Его здоровье пошатнулось очень,
А он готов бороться дни и ночи». —
 

31

 
Так думал напряженно меценат,
Письмо надолго под сукно запрятав.
Пришел Михайло. Был Шувалов рад
Его принять и объяснил, что надо
Язык ему с Тепловым придержать,
Которого он почитал как брата,
А тот ему давно вредил кругом,
Выбалтывая тайны лживым ртом.
 

32

 
Поэт словам не верил мецената,
Уж очень уважаем был Теплов.
Но то была фальшивая соната,
Создал Теплов ее из лживых слов.
Понадобилась целая цитата,
Чтоб ложь в стране заметить дураков.
Давно Теплов и с Таубертом спелся,
Который в Академии заелся.
 

33

 
И Ломоносов написал Теплову,
С надеждой на его патриотизм.
Он пробудить хотел в Теплове совесть?..
Не всем понятен этот оптимизм…
Зачем его ласкал ученый словом,
Когда все карты вдруг раскрыла жизнь?
Письмо его читаю я с волненьем,
Оно легло само в стихотворенье:
 

34

 
«Я ныне вам пишу последний раз
И только в той надежде, что приметил
В вас мненье очень верное в тот час,
Когда великий Эйлер нас отметил.
То мненье изменили вы сейчас,
Недоброхотов одобряя этих,
Какие лишь в интригах хороши, —
В них ни ума, ни сердца, ни души.
 

35

 
Вы делаете все, чтоб академия
Из-за противоборства никогда
В России не пришла в свое цветение,
За что презренье ждите вы тогда
От честных всех людей и их равнение
На вас не будет, проклянут в годах
Потомки эти дьявольские козни,
Ругать вас будут люди очень грозно.
 

36

 
Откиньте лесть противников наук,
Поборником науки Русской станьте,
Избавьте заседание от мук
И на колени перед Богом встаньте,
Не принижайте гениев заслуг,
Секреты же шепчите девам в танце.
Тогда средь пользы Родины скорей
Вы обретете истинных друзей.
 

37

 
Что до меня, то я готов до гроба
К наукам Русским славно приобщаться,
Как двадцать лет уже боролся, чтобы
Со всеми неприятностями драться.
Стоял за них я с молоду в Европе
И в старости стоять на том же рад я,
Сему я делу годы посвятил
И к радости свой не растратил пыл».
 

38

 
Когда в Европе вспыхнула война,
Развязанная Фридрихом, в России
Поднялась дружно наша вся страна,
Вступили в бой полки передовые,
Чья сила не была побеждена,
Они любили Бога, как святые,
Солдаты шли, душа была полна
Отвагой, что росла день ото дня.
 

39

 
И побеждали русские войска,
Врага круша великим героизмом.
Военная стратегия плоха,
Когда в ней очень много педантизма,
Кто – прав, под пулей спляшет гопака.
Исследовать могу я с лаконизмом,
Какою все же трусостью объят
В чужой наемной армии солдат.
 

40

 
Дошли с победой звонкой до Берлина
Под звуки марша русские полки.
Бежал король, и не было в помине
В его посланьях доблестной строки.
Он жаждал смерти, но она и ныне
Лишь лучшей прикасается руки:
Ему судьба жизнь выдала большую,
Елизавету унесла родную.
 

41

 
Взошел царь Петр III на престол.
Восприняла Россия как несчастье
Его правленье: он исполнил роль
Такую незавидную, что страсти
Вдруг вспыхнули, как будто «карамболь»
У короля удался так некстати,
Который был разбит и в пух, и прах,
Но тут ему помог спастись дурак.
 

42

 
Так подражал он пламенному «Фрицу»,
Что приучил себя курить табак.
Что, может, было хорошо для принца,
Для всей России стало не пустяк.
Как нужно было низко опуститься,
Чтоб повести себя презренно так,
Чтоб растоптать все русские победы,
В которых гибли юноши и деды.
 

43

 
Он заключить дал указанье мир
С поверженной в победах дерзкой Пруссией,
Позорный для России, чтоб кумир
Не оставался долго знатным узником.
Он праздновал победу, словно Пирр.
И генералы и солдаты русские
Монарха проклинали всей душой,
Рискуя расплатиться головой.
 

44

 
А Фридрих в Петербург отправил Гольца
С инструкцией, чтоб не сердить князей,
Дарил России золотые кольца
И половину Пруссии своей.
Но выродок просил голштинский только,
Позоря этим русский род царей,
Лишь «Черного орла» себе в награду
И Фридриха назвал при Гольце братом.
 

45

 
В честь мира с Пруссией был дан обед.
Царь пил на нем за Фридриха здоровье
И, презирая светский этикет,
Он на колени встал, не дрогнув бровью,
Перед портретом Фридриха. В ответ
Никто не проронил тогда ни слова.
Но это пораженье все учли:
Чиновники, фельдмаршалы, послы.
 

46

 
Был Ломоносов этим угнетен,
И началась сердечная болезнь:
Всю зиму пролежал в постели он,
Неся с тоскою этот тяжкий плен.
Стал пуст совсем его радушный дом.
Но вот настал выздоровленья день,
Он стал ходить с женой тогда по саду,
Вдыхая вновь весеннюю прохладу.
 

41

 
В столице назревал переворот:
Гвардейские полки негодовали.
Священникам царь затыкает рот,
Велит им, чтоб иконы убирали
Из всех церквей. И этот сумасброд
Резню готов устроить… Ах, каналья!
Он вскоре возмутил весь русский флот
Желаньем делать все наоборот.
 

48

 
Сияло ярко солнце золотое,
Когда в столице русский государь
Был снова свергнут. Дело то святое
Гвардейцы поддержали, как и встарь.
Поклонник Фрица сам тому виною,
Совсем не в деда был российский царь.
И чтоб стране совсем не впасть в рутину,
Венчали на престол Екатерину.
 

49

 
Царицу Петр III попросил
Ему возможность дать уехать в Пруссию
И этим лишь гвардейцев насмешил:
Шестеркой стал в колоде он нерусскою,
Но полон был еще наследных сил,
Став для страны таким опасным узником,
Что Алехан Орлов убил царя.
Все по задумке, честно говоря.
 

50

 
Пошли с Екатериною II,
Кого звала на самый верх планида.
Текст манифеста собственной рукой
Написан был Тепловым, крепкой нитью
Связав его с царицей молодой,
Совсем чужой России. То открытье
Не трогало гвардейцев никогда,
Была б верна царица им всегда.
 

51

 
Поэт вновь замечательную оду
Ей с радостью великой посвятил.
Он обличил царя, врага свободы,
Который все победы погубил.
Осмелился напомнить он о льготах —
Народ российский был поэту мил.
Он поучает новую царицу,
Как государством ей распорядиться.
 

52

 
Теплов стихи вручил Екатерине
Михайлы Ломоносова с поклоном.
Своею став царицей на чужбине,
Она была поражена их тоном
И вспомнила с тоскою вдруг о сыне.
На что Теплов ответил ей с апломбом,
Что Ломоносов оды всем писал,
С тех пор, как при дворе поэтом стал.
 

53

 
«И мужу моему?» – она спросила.
«И мужу вашему!» – сказал Теплов.
«Когда же был он искренен?» – съязвила
Екатерина, чуть поднявши бровь.
«А никогда!» – царице явно льстил он,
Что делал часто, предавая вновь
Возвышенного русского поэта.
Добился ль тем он уваженья света?
 

54

 
Осталось написать еще главу
О том, как гений наш попал в опалу.
Теперь же я свою строку прерву:
Итак, я написал октав не мало.
Но скоро я увижу наяву
Последнюю главу. Ее устало
Закончу я, в ней обретя покой,
Испив вина из чаши круговой.
 

Глава девятая

«Мой покоя дух не знает»

М.В. Ломоносов

1

 
Как тягостна жестокая болезнь.
Мучительною стала жизнь поэта!
Болели ноги целый Божий день,
Всю ночь сердечко ныло до рассвета,
Надорванное от коварных сцен,
Разыгранных Тепловым. И победа
Сомнительной казалось, потому
В судьбу все меньше верилось ему.
 

2

 
Не мог писать своих любимых од
Ученый, оказавшийся в опале.
Он проболел почти что целый год
И следующий мог прожить едва ли.
Его судьба не мучила господ,
Которые внимать ему устали,
И смерть поэта недругам тех лет
Казалась избавленьем их от бед.
 

3

 
Но Тауберт решил на всякий случай
Указ составить подлою рукой,
Передающий департамент лучший
Вновь Миллеру, решив интригой злой
Поэта доконать, чей дух могучий
Болезнь мог победить. Любой ценой
Добиться он хотел поэта смерти.
Так Гамлет был сражен рукой Лаэрта.
 

4

 
Когда поэт избавился от мук
И вновь поднялся радостным с постели,
То принял земляков своих, как друг,
Их угощая пивом. В самом деле
Он хлебосолом был. А к слухам глух.
Но слух, рожденный для какой-то цели,
Что департамент у него забрали,
Способствовать здоровью мог едва ли.
 

5

 
Да, был приказ. Михайло тем приказом
Был возмущен, не мог писать стихи.
Такого не бывало с ним ни разу,
И вот теперь – расплата за грехи?..
Им Тауберт разоблачен был сразу,
Который с легкой замышлял руки
Жестокое и тонкое коварство,
Чтоб яд излить в сердечное лекарство.
 

6

 
Орлов стал при царице фаворитом.
Советником же тайным стал Теплов:
Он на убийство (это не забыто)
Царя пошел, и вот пролилась кровь.
Интрига их связала красной нитью,
Но то была не первая любовь,
Ведь каждый жаждал в ней корыстных целей,
В борьбе их проходили дни, недели.
 

7

 
И Тауберт, величием объятый,
Решил что все дозволено ему,
Считая, что царица будет рада
Смещенью Ломоносова. Одну
Лишь сторону не взвесил он, как надо,
И проиграл ту схватку потому,
Что меценатов не учел влиянье
На все его напрасные старанья.
 

8

 
Он вовсе не хотел, чтоб ловкий
Миллер Возглавил департамент свой опять:
Стравить его с титаном жаждал сильно,
Ученого надеясь доконать.
Умышленно сводил его в могилу,
Предусмотрев детали, словно тать.
Навряд теперь поднимется ученый,
Казавшийся совсем уж обреченным.
 

9

 
И Ломоносов чувствовал болезненно
Себя среди окрепнувших врагов,
Которые поднялись вверх по лестнице
Служебной аж до трона – будь здоров!
Реформы объявляли бесполезными,
Чем портили ему, конечно, кровь.
И он решил уйти тогда в отставку,
И к пенсиону получить прибавку.
 

10.

 
Он много раз писал свое письмо
И разрывал его без сожаленья.
Когда же показалося оно
Глубокого достойно изученья,
Решил его отправить. Все равно
Пришлось ждать высочайшего решенья…
А дни бежали скучной чередой,
И вот уже повеяло весной.
 

11.

 
Но взвесив все, Михайло Ломоносов
Решил забрать отставку ту назад.
Не испугался он ничьей угрозы
И на прием пришел, как на парад.
Проходит час, другой – в душе вопросы
Рождаются, которым он не рад.
С указом вышел, наконец, чиновник,
Казалось, не указ то, а терновник.
 

12.

 
Как много мог полезного сказать
Наш гений в этот миг Екатерине,
Но не нуждалась в нем, как видно, знать,
Раз уваженья не было в помине.
Царицу не имело смысла ждать,
Часы стучали глухо на камине…
И, выслушав подписанный указ,
Решил в деревню ехать в тот же час.
 

13.

 
Когда он шел стремительно по парку,
То с Дашковой столкнулся озорной.
Увидел в ней вдруг образ Жанны д‘Арк он
И, как Вольтер, предстал пред ней самой.
Светило солнце ласковое ярко,
Земля гордилась вешнею травой,
А он смотрел мучительно на землю,
Подруге императорской не внемля.
 

14

 
«Вот – Ломоносов! – молвила беспечно, —
Знакомьтесь же, знакомьтесь, господа!
Его в народе будут помнить вечно.
Известность эту не сотрут года…
Хотела я приехать к вам, конечно,
И рада, что столкнула нас судьба.» —
Так говорила Дашкова игриво.
Он отвечал ей очень торопливо:
 

15

 
«Я не могу принять вас потому,
Что уезжаю навсегда в деревню».
Она его спросила: «Почему?»
«Уволен от всего без промедленья», —
Ответил Ломоносов, хоть ему
Так тяжело давались без сомненья
Слова, история его финала.
А Дашкова сей новости не знала.
 

16

 
Он распрощался и пошел домой,
А Дашкова ему смотрела вслед,
Решив пойти к царице молодой,
Чтоб вновь помочь ему вернуться в свет.
Она болела за него душой…
Чтоб поскорей спасти его от бед,
С поклонниками попрощалась тут же
И побежала в туфельках по лужам.
 

17

 
А Ломоносов в тот же самый день
Подписывать скупые протоколы
Сам отказался и уехал в плен
Веселого зеленого раздолья.
Он ехал мимо звонких деревень,
И в сердце становилось меньше боли:
Цвели уже подснежники в округе…
К жене, к любимой, к преданной подруге!
 

18

 
Звала обоих милая деревня,
Ее забыты добрые черты.
Там женщин русских звонкие напевы
Полны печальной были красоты.
Как душу согревают наши девы,
Прекрасные, достойные мечты,
Но больше все ж земля людей волнует,
Которая накормит и обует.
 

19

 
В пути он вспомнил Дашкову опять
И улыбнулся встрече этой с грустью:
Теперь его забудут все подряд
И предадутся низменному чувству,
Дочь при дворе не станут принимать,
Совсем и с женихами будет пусто,
Зато теперь мозаикой своей
Займется он среди простых людей.
 

20

 
Искать не стала Дашкова совета,
Царице рассказав о встрече той,
Царица не была еще одета
Хотела осадить усмешкой злой.
Подумав, все ж она вернула свету
Михайлу Ломоносова с женой
Из их деревни, у реки стоящей.
Вернулся гений с радостью щемящей.
 

21

 
Я не могу сказать вам за «Стрельца»,
Что Дашкова в судьбу его вмешалась:
Я «Лев» по гороскопу до конца,
Однако, так униженных мне жалко!..
Но вымысел от первого лица
Приемлю я, чтоб вновь и вновь бежала
Она по лужам в парке за мечтой…
Как всплеск волны прозрачно-голубой.
 

22

 
Роль Дашковой не будем принижать!
Они с царицей были все ж подруги.
Лишь Дашкова могла ее унять,
Но не другие ветреные слуги.
Такое допущенье, как обряд:
Оно весьма полезно для науки,
Хотя наука страшный буквоед,
Что нам порой приносит только вред.
 

23

 
Фантизия нужна в любой работе,
Особенно в поэме озорной:
Трудиться можно до седьмого пота,
Но не создать поэзии большой.
Без этого кому читать охота
Стихи, не наслаждаясь их игрой.
И только вечный принцип совершенства
Приносит и читателю блаженство.
 

24

 
Итак, поэта смелого опять
Вернули в Академию наук,
Чему, конечно, гений наш был рад,
Заполнив вновь наукою досуг.
Стихи его читала снова знать,
Заехал в гости даже верный друг
Шувалов для того, чтобы проститься
И ехать на леченье за границу.
 

25

 
О многом в жизни вспомнили друзья,
И гений улыбнулся меценату,
Прошла пред ними жизнь обоих вся,
И на прощанье обнял, словно брата,
Шувалова, сверкнула вдруг слеза.
«Прощай, Михайло! Свидимся ль когда-то?» —
С волнением молвил меценат в ответ,
Он теплотой был дружеской согрет.
 

26

 
И больше не увиделись они.
Шувалов слишком долго за границей
Провел, как Дон-Жуан, в печали дни:
То вспоминал покойную царицу,
То девам объяснял, как любим мы…
А красотой он был подобен принцу,
И женщины балдели от него.
Так он вдали лечился от всего.
 

27

 
Екатерина выдала указ
О составленье новых карт продуктов.
И Тауберт, и Миллер в тот же час
Решили приложить к тем картам руку,
Чтоб поскорее выполнить приказ,
И перестали все зевать от скуки.
Руководить делами стал Теплов,
Который не жалел красивых слов.
 

28

 
Для каждого продукта составлялась
Изысканная карта. И число
Карт этих бесконечно прибавлялось,
И дело замечательно пошло.
Разумного в работе было мало,
Но с Миллером согласен, как назло,
Был Тауберт. И снова департамент
Был интриганами надолго занят.
 

29

 
У гения никто не отнимал
Тот департамент. Но сама царица
Врагов его пригрела. Было жаль,
Что не смогла царица с ним ужиться,
Не приглашен он даже был на бал.
Теплов был восхищен императрицей…
Благодаря перу, уму и слову,
Он близок стал временщику Орлову.
 

30

 
Бумажная работала машина,
Но Ломоносов был не лыком шит
И потому саму Екатерину
Своим искусством мог легко затмить.
Бессмысленно все сделанное ими:
Карт этих можно тыщи сотворить.
Он предложил царице лишь две карты
И каталог продуктов выдал в марте.
 

31

 
Не побоялся он критиковать
Теплова слабый труд перед сенатом,
Надеясь, что ему скупая знать
Российский атлас даст создать в награду.
По существу посмел он указать,
Что высочайшие указы надо
Всем выполнять ретиво, с головой,
А не играть роль пешки проходной.
 

32

 
И Ломоносов одержал победу,
Врагов сопротивление сломив.
Сама царица подтвердила это,
Свое расположенье возвратив.
Он ездил в свет опять в своей карете.
В душе мажорный зазвучал мотив.
Вернулось все, к руке императрицы
Допущен был поэт с женой в столице.
 

33

 
В Европе Ломоносов почитался
Как гениальный химик и поэт:
Он славы замечательной дождался,
Работая в науке двадцать лет.
И хоть Екатерине он был дальше,
Чем вежливый Теплов, его в ответ
Решила навестить, приехав на дом,
Поэта поразив своим нарядом.
 

34

 
Приехала царица не одна,
С ней Дашкова была Екатерина.
Кумир наш спал, стояла тишина,
Дрова горели весело в камине.
С приездом двух особ к нему жена
В миг подняла. Не стало сна в помине.
Он радостью великой был объят,
Но Дашкова его поймала взгляд.
 

35

 
Взгляд полон был мучительной тревоги
Безмерной и болезненной тоски,
Но вдруг зажегся трепетным восторгом:
Они с царицей больше не враги!
Полны богатства царские чертоги,
Она же хочет слушать лишь стихи.
И он читал восторженные оды,
Певучей речью сотрясая своды.
 

36

 
Визит царицы гения смутил,
Но то была великая победа…
Неужто так царице стал он мил?
Кто мог подумать, что она к обеду
Приедет на дом, посмотреть, как жил
Михайло Ломоносов. Этим летом
Достанется опять его врагам,
Что поднимались снова тут и там.
 

37

 
Он показал «Полтавскую баталию»
Екатерине в светлой мастерской:
Полтавский бой раскрылся зорькой алою,
Как настоящий, в схватке роковой.
Тут сам бы Леонардо мог деталями
Полюбоваться в тот момент святой.
Была в восторге умная царица,
Но что она была, друзья, за птица!
 

38

 
Искала популярности в Европе
Среди умов великих так она,
Что к Ломоносову явилась, чтобы
Об этом знала вся ее страна.
Ее слова не высшей были пробы,
Фальшиво все, как и она сама,
Зато прочтут теперь во всех газетах,
Какие нравы стали в высшем свете.
 

39

 
Стихи его, казалось, обожала,
Написанные им Елизавете,
Хотя едва ли толком понимала
Патриотические строфы эти.
«Секреты Фрицу» слала и не мало…
Вдруг – мать России! Чудеса на свете…
Так жаждала стать русскою царицей…
И на престол взошла императрицей.
 

Знаменитая мозаика М. Ломоносова «Полтавская баталия>>

40

Прощаясь, пригласила во дворец

Поэта популярного она.

Пришел в себя ученый наконец,

Стояли рядом дочка и жена:

«Кузнечиком» гордиться мог отец,

Она, как Белоснежка, сложена,

И пожелала свет-императрица

Почаще видеть милую девицу.

41

 
Как говорят, царица прослезилась,
Откушать пригласила хлеб да соль,
«Кузнечик» от восторга закружилась.
Свою исполнив, как Цирцея, роль,
Нашла царица «золотую жилу»:
И у поэта вдруг исчезла боль,
Когда сказала – щи подаст горячие,
Слова звучали, словно настоящие.
 

42

 
Жил гений в позолоченной опале.
Он чувствовал, что замыслы серьезные
Капризную царицу не прельщали,
Хоть личностью была неодиозною,
Которую в Европе почитали.
Такая встреча выдалась курьезная…
Царица ум имела, блеск и стать,
Став для России, как родная мать.
 

43

 
Был Тауберт не в духе этим летом,
И вежливый Теплов с ним заодно.
И замыслы Михайлы без ответа
Повисли в воздухе давным-давно,
Не смог добиться уваженья света.
Поскольку на душе темным-темно…
Ученого два недруга едва ли
Теперь своим «тандемом» побеждали.
 

44

 
Готовил воспреемника себе
И Миллер, постаревший, словно леший:
А Миллеру был Шлецер по судьбе,
Хотя казался иногда невежей.
Он выделялся резвостью в толпе
И ярлыки на всех ученых вешал,
Похожий на такую молодежь,
Которую святыми не проймешь.
 

45

 
По блату был зачислен он адъюнктом,
А вскоре возомнил себя орлом,
Профессором по всем статьям и пунктам.
Но опекаем не добром, а злом.
Был Ломоносов замыслом беспутным
Так поражен… Под вражеским крылом
Себя свободно чувствовал «мальчишка»,
Строчить готовый «умненькие» книжки.
 

46

 
Поэту он заметил снисходительно,
Что Миллера ученым не считал,
Затем добавил тоном доверительным,
Что заново «Грамматику» писал.
Он говорил порой так уморительно,
Что гению вдруг стало очень жаль,
Что Миллер видел в нем свою надежду,
Растил неблагодарного невежду.
 

47

 
С надменным самомненьем этот малый
Считал себя единственным лицом,
Способным написать страны анналы —
Истории Российской целый том.
Михайло слушал Шлецера устало,
Как тот болтал и хвастал обо всем.
Его другие мысли занимали, —
Чтоб летописи Шлецеру не дали.
 

48

 
Что мог создать такой авантюрист,
Михайло Ломоносов понимал.
Пусть Шлецер вел себя, как гимназист,
Считавший, что науку всю познал,
Пусть вел себя занятно, как артист,
Но лишь бы он не бегал допоздна
С норманскою теорией своею,
Хоть в этой был не нов пустой затее.
 

49

 
Но Тауберт, любитель лживых слов,
Оказывал поддержку тайно Шлецеру
И на дом привозил, как связку дров,
Ценнейшие труды, что карты лоцману,
Не знающему русских берегов.
Но в судоходстве не был даже боцманом
Восторженный, как купидон, адъюнкт,
Не тративший впустую зря секунд.
 

50

 
Хотел унизить русский он язык —
Адъюнкт фальсификатором был прытким.
Так шулер обыграть вас может в миг,
А обыграв, разденет вас до нитки.
И Шлецер, перерывший много книг,
Гордился дерзким замыслом в избытке.
Подвижный и блестящий, словно ртуть,
Он вреден был, как выбранный им путь.
 

51

 
И стало Ломоносову случайно
Известно, что работал на дому
Тот с рукописным материалом тайно.
Поэт мгновенно понял, кто ему
В карете их возил росистой ранью.
Но Тауберт так делал потому,
Что в деле этом был замес интриги,
Как в наши дни в футбольной высшей лиге.
 

52

 
Михайлу все же опасался он,
Раз Тауберт в карете, словно пьяный,
Приехал к Шлецеру – тот удивлен,
Разбуженный его визитом странным…
Но Тауберт, его облазив дом,
Все объяснил адъюнкту очень рьяно…
Что, если хочет шкуру он сберечь,
То каждую вернуть он должен вещь.
 

53

 
Желали все услышать, в чем тут дело,
Не зная, как адъюнкта им понять,
Когда на конференции он еле
По-русски пару слов и мог связать.
Слуга стоял в углу его несмело.
Но помогала им царица-мать,
И потому держался он надменно,
С цинизмом выражался отровенным.
 

54

 
Цель тайных переписываний тем
Он объяснил, что вдруг пустился в пьянство
Его слуга, попавший змию в плен,
И не нашел он лучшего лекарства,
Как рукописи списывать весь день.
Какое неприглядное коварство!
И Тауберт ему смеялся в тон,
Они с ним пели явно в унисон.
 

55

 
Но Ломоносов вдруг заметил Миллеру,
Что Шлецер из России уезжать
Уже собрался за границу милую:
Тот новость эту выслушать не рад.
И пораженный Миллер начал с силою
Адъюнкта перед всеми распекать,
Но тот унизил так его беспечно,
Наставника обидев бесконечно.
 

56

 
Но Шлецеру не надобна война,
Он отыскал подход к самой царице,
Которая решила тут сама
К интриге этой ловко подключиться.
Под Новый год указ дает она,
Что Шлецеру достаточно учиться
И что она его в профессора
Возводит по желанию двора.
 

57

 
А Ломоносов ждал весны прихода,
Уж набухали почки на деревьях,
Зазеленеть готовилась природа.
В окно дул свежий ветерок приневья.
Слег от простуды гений из народа…
Он уходил. В Усть-Рудицах, в деревне,
Как видно не встречать ему весну…
Как непривычно слушать тишину!
 

58

 
Благословил он перед смертью брак
«Кузнечика», любимицы своей,
С Олегом Константиновым и в знак
Своей любви их руки сжал сильней,
Хоть силы оставалось в нем пустяк.
Не знал, что нить потянется за ней,
Что внучке предстояло стать женою
Раевского, Отечества героя.
 

59

 
Та ниточка любви тянулась дале
И к Пушкину пришла, замкнулся круг:
Мария с братом в высшем свете стали
Его друзьями в доме, полном мук.
Хоть эту нить давно мы с ним связали,
Но проводя в стихах порой досуг,
Мы ловим связь «Онегина» при этом
С той ниточкой и гением поэтом.
 

60

 
Как связаны мы в этом странном мире
Незримой нитью с гения судьбой,
Хоть создаем в себе иных кумиров
И не читаем Пушкина с душой.
Живем в плену обставленной квартиры,
Порой не замечая той простой
Поэзии, которой все мы служим,
Хоть с рифмою не все свободно дружим.
 

61

 
На смертном на одре лежал поэт.
Но лишь сознанье ясное пришло,
Он вспомнил, кто позорил белый свет,
Лишь Тауберта видя сквозь стекло.
Казалось, что в нем силы больше нет,
Из жизни уходил он тяжело…
Но и перед лицом суровой смерти
Он написать письмо успел, поверьте.
 

62

 
Был опечатан вскоре кабинет,
В котором он писал свои труды,
На многое дав правильный ответ.
Его бумаги жаждали найти
Враги поэта, чтоб спастись от бед,
Но слишком долго пробыли в пути:
Их граф Орлов увез в свое имение,
Чтоб изучать библиотеку гения.
 

63

 
В последний путь отправился ученый…
Жена и опечаленная дочь
За гробом шли. Судьбой запечатленной,
Пришли адъюнкты – будущая мощь
Науки русской… Разговор спокойный:
«Кузнечику» хотели все помочь…
Они поэта век боготворили
И этому же юношей учили.
 

64

 
А Тауберта выгонят с работы,
И президентом станет граф Орлов;
Его княгиня Дашкова охотно
Заменит, хоть и наломает дров,
Но гения открытия и оды
Издаст в томах, чем вызовет любовь
Всего народа к этому изданью.
Затем сама пройдет сквозь боль изгнанья.
 

65

 
Творец! Творец, ты – с нами днем и ночью,
Ведешь по жизни, словно поводырь.
Хоть гений верил в Бога и не очень…
Но Богом осенен был богатырь
Со дня рожденья. Пламенные очи
Так глубоко смотрели в этот мир,
Что раскрывались перед ним все тайны,
Как тем ключом небесным мирозданья.
 

Место рождения Михайла Ломоносова