Текст книги "«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го"

Глава 22

Черт, опять кровь пошла, хорошо мне в нос прилетело! Буду ходить, как енот, с кругами под глазами, а Яшке еще больше моего досталось, учитывая потерянные зубы. Три, и все верхние! Шура сороковых, мля. Хорошо еще, что патруль рядом оказался, так бы совсем плохо могло получиться. Как сейчас на глаза Мехлису показаться? Стыдобища! Два старлея ГБ с разбитыми хлебальниками. Вообще, до того все глупо и неправильно вышло, что хоть стой, хоть падай! «Великое побоище» в Волновахе, мать их ити! Кто же мог знать, что в городке, находящемся почти на линии фронта, можно получить по морде от своих же красноармейцев?! Ни хрена же себе уважение к НКВД!

Прибыв в небольшой городок Волноваху, в семидесяти километрах от Сталино, и устроившись на месте, мы с Яшей отпросились у Мехлиса «прогуляться». Честно говоря, за последние три недели Лев Захарович нас загонял. Как он сам выдерживает эти нагрузки – непонятно. А посмотришь на некоторых типов из нашей «орды», так плакать хочется: так они не похожи на тех лощеных штабников, прилетевших из Москвы… Так вот, пошли мы с Зильберманом прогуляться, хотелось найти место, где можно по «рюмочке чая» выпить, да не из стаканов, а за столом со скатертью. И нашли, на свою голову. Небольшой аккуратный ресторанчик, скорее даже кафе или маленькая столовая. Но уютненько. А по меркам военного времени так просто шикарно!

Не успели мы толком порадоваться нашему счастью, как в двери вломилось человек пять. Все одеты в красноармейскую форму, изрядно поддатые и с оружием. Не обращая никакого внимания на двух старлеев ГБ (полушубки мы сняли, поэтому хорошо было видно, кто мы есть), эта компания направилась к прилавку буфета и стала требовать водки. Растерявшаяся немолодая женщина испуганно пыталась им что-то объяснить, но сильно ребята выпить хотели! Понеслись маты, и даже раздались щелчки затворов винтовок, которыми были вооружены эти «махновцы». Самый борзый из них громче всех разорался:

– Ты че, курица недотоптанная, не видишь ни хера? Мы, твою мать, тебя защищаем, а ты, сука такая б…ь совсем, не даешь поправить нервы расшатанные? Да мы сейчас тебя н…й всей бригадой… а потом… в… и… в…!

В первые секунды я тупо смотрел то на происходящее, то на Яшу, отвечающего мне таким же ничего не понимающим взглядом. Увидеть за неделю до наступления сорок второго года картинку, прилетевшую из самого начала лихих девяностых, я не ожидал! До чего же это напоминало наезд мелких бандюков на кооперативное кафе, просто писец! Это быдло в спортивных штанах и турецких кожанках вело себя точно так же! Даже слова почти такие же использовали!

Спохватившись, что, вообще-то, являемся немаленькими представителями власти, мы направились успокоить бузотеров. Подойдя к самому крикливому, я дернул его за плечо, представляясь и разворачивая его к себе:

– Боец! А ну прекратить бардак! Ты… – И не успел договорить, как в носу у меня взорвалось и я полетел на пол, сбивая собой ближайший стол. Попытавшийся схватиться за кобуру Яша приземлился рядом. Градом посыпались удары ногами и прикладами, и все, что нам оставалось, это стараться не получить удар по голове и попытаться достать оружие. При этом я понимал – все! Пи…ц нам! Щас забьют! Тем более что кто-то из напавших бойцов кричал:

– Меси лягавых! Иначе нам хана!

На наше огромное счастье, мимо проходил патруль, составленный из бойцов морской пехоты, которые, услышав шум, быстро навели порядок и оказали нам первую помощь путем всовывания в наши пострадавшие носы все новых порций ваты. Если бы не было так больно и я не чувствовал такую злость, я бы, наверно, покатывался со смеху от этой картины. Да-а-а-а. За последние полгода я столько раз получал дюлей, сколько не получал за всю предыдущую жизнь! Может, это и есть главный смысл моего попадания сюда – получать дюли. Да и в голове не укладывается, что такое могло случиться. Ни фига себе, страх перед «кровавой гебней»! Не патруль – забили бы на фиг, и все!

Наконец, кое-как успокоив кровь и одевшись, мы отправились в комендатуру, захватив с собой перепуганную буфетчицу. Оказалось, что мы зашли не в ресторан или кафе, а в рюмочную.

Нужно было видеть лицо коменданта, когда старший патруля доложил ему о произошедшем, а Зильберман показал свое удостоверение и представил меня! Да-а-а. Шок – это по-нашему.

– Тофарищ кхапфитан. И щасто у фас тахое «феселье» бойцсы устрхаивают? – оставшись наедине с комендантом, спросил Зильберман, который из-за разбитых носа и губ говорил с забавным «акцентом».

– Да вы что?! – Капитан, выполнявший обязанности военного коменданта, аж задохнулся от возмущения. – Первый раз такое! Нет, я понимаю, всякое бывает. Были случаи мародерства, убийство было по пьяной лавочке. Но ТАКОГО ни разу! Поверьте, товарищи, подобного я и представить не мог. Чтобы красноармейцы напали на командиров, да еще и на сотрудников органов! Не могу поверить до сих пор.

– Вще быфает ф пферфые, – добавил я глубокомысленно. – Этих «орлоф» нушно фсерьес колоть. Мало ли? Пферетайте их в местхное НКВД. Пфусть пфорапфотают.

– Хорошо, товарищ старший лейтенант, передадим. – Капитан обреченно вздохнул: – Добавили, уроды пьяные, головной боли, – и выдал такую матерную конструкцию, что я аж заслушался! Блин, вот бы ТАК уметь! Это ж искусство настоящее – ТАК уметь ругаться!

Наконец, закончив дела в комендатуре – причем пришлось исписать не один лист бумаги, – мы оказались на улице. Переглянувшись, мы, не сговариваясь, заржали. Уж больно смешная рожа была у Яшки! Видимо, я выглядел не лучше. Иначе отчего Зильберман бы так ржал, косясь на мою физиономию?! Успокоился первым Яша:

– Ну фто, тофариш старший лейфенант, – попытался съехидничать он. – Фродолшим знахомстфо с хородом? Фремя еще есть.

– Да ну ехо в садницу, этот хород! Пфошли кх нам. Щас только роши болят, а фдрух еще нархфемся? Да и Мехлису долхшить нущно. – Я вздохнул, представив его реакцию. – Хоще щто фыпфить не усьпели. А то…

– Да, – Зильберман стал серьезным. – Мохли пфотумать, фто мы финофаты. Мол, пфяные чекисты спфрофасырофали крафноармейсев…

– Латно, Яф, фто уф феферь пфотелаеш? Пфофли фкорей к нам, а то «допфрые люти» Льфу Сахарычу такохго напфоют!

Мехлиса на месте не было, поэтому пошли в свою комнату, попросив дежурного сообщить о прибытии начальства и прислать нам медика. А то плоховастенько что-то стало. Подташнивает, и вообще…

Пришедший в скорости пожилой фельдшер только руками всплеснул, увидев нашу красоту, и сразу взял нас в оборот. Быстро удалив остатки Яшиных резцов, он взялся за наши «клювы». Больно, блин! В глазах аж искры летают, но дядька туго дело знает. У Яши кровь быстро остановилась, а у меня – ни в какую! Вроде бы все, прекратилось кровотечение, так нет! Опять бежит! Пришлось опять вату совать, иначе никак. Когда дядька уже собирался уходить, в комнату залетел Лев Захарович. Было видно, что он в курсе наших «приключений», поэтому, как только фельдшер вышел в коридор, приказал:

– Рассказывайте! Сначала Стасов.

Выслушав нашу историю в двух вариантах «исполнения», он задумчиво побарабанил пальцами по спинке кровати, на которой сидел, и подытожил:

– Понятно. Значит, так. Сегодня отлежитесь. Толку от вас сейчас… – Он внимательно посмотрел на наши лица и махнул рукой: – Не много толку. Я сейчас на передовую, нужно посмотреть вживую, как там обстановка. А завтра займемся любителями выпить и помахать ногами. Очень мне не нравится происходящее, и не только в вас дело.

– Товарищ комиссар, но комендант сказал, что такое впервые!

– Комендант многого не знает, – Мехлис раздраженно фыркнул. – Но подобное уже происходило, правда, не здесь. Ладно. С этим пока все. Отлеживайтесь, а я поехал.

Посмотрев на закрывшуюся за Мехлисом дверь, мы переглянулись и выполнили приказ – завалились спать.

Глава 23

Проснулся я от сильного удара по многострадальному лицу и грохота. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на полу рядом с перевернутой кроватью. Неподалеку матерился Зильберман, безуспешно выпутываясь из одеяла. На улице, не переставая, гремели взрывы и ревел запоздалый сигнал воздушной тревоги. Судя по начавшему светлеть небу, было уже утро. Придя, наконец, в себя, помог Яше выпутаться из одеяла и начал лихорадочно одеваться. Выспаться уже явно не получится! Да и с выбитым окном это сделать проблематично, учитывая мороз, стоявший все эти дни. Справившись с непослушной одеждой, мы выскочили в коридор и обалдели – большей части здания, в котором нас разместили, просто не было! В пяти шагах от нас коридор прерывался и начиналось дикое нагромождение из кирпича, досок и какого-то железа. Видимо, одна из бомб разрушила большую часть дома, и только чудом можно объяснить то, что он не развалился весь. Не обращая внимания на возможную опасность, я кинулся к развалинам. В голове была только одна мысль: «Мехлис жив. Его не было». Она крутилась без конца, будто я сам себя уговариваю в этом. Откидывая в сторону обломки досок и кирпичи, я сбил в кровь руки, но продолжал копать. Рядом, что-то глухо рыча, рылся Зильберман.

– Эй! Вы что там делаете?! Почему не в убежище?

Раздавшийся крик заставил меня прекратить раскопки и обернуться. Кричал дежурный, хорошо знакомый лейтенант – связист из нашей группы.

– Наши, кто не уехал с Мехлисом, все в подвале школы, вон там. – Он махнул рукой, показывая направление. – А меня отправили проверить, не остался ли кто в здании. Сержант, которого я отправлял вас разбудить, пропал. Я думал, вы вместе ушли куда-то, а оказывается…

Разведя руками, «летеха» уставился на нас. Вздрагивая и пригибаясь, он то смотрел на нас, то оглядывался на гремевшие взрывы. Матюгнувшись, мы кинулись к нему.

– Веди, Сусанин! – Настроение было поганым. – Только быстрее, мерзнуть не хочется больше!

Через пять минут мы сидели в подвале школы, переоборудованном в бомбоубежище. Правда, мне плохо представлялось, от какой бомбы может он защитить? Разве что психологически проще – чувствуешь себя хоть как-то защищенным. Время от времени бомбы падали совсем близко, и тогда с потолка сыпалась какая-то пыль и грязь, а земля ходила ходуном. В такие минуты трудно было даже сидеть, не то что стоять. Наконец налет прекратился, и раздалась команда об отбое воздушной тревоги. Выйдя из подвала, мы окаменели. Города не было! Были сплошные горящие развалины, а уцелевшие здания казались исключением на фоне этой разрухи. Если честно, то я растерялся. Стоял и молча смотрел, как горят развалины домов, как, крича, бегают люди, как кто-то кого-то тащит. Из ступора меня вывел женский крик, раздавшийся от ближайших развалин, бывших небольшим домиком.

– Товарищи! Помогите! В подвале детей завалило! – кричала молодая женщина, вся измазанная кирпичной пылью и сажей. – Я точно знаю, что они там!

Кинувшись к ней, мы лихорадочно начали разбирать развалины. Примерно через полчаса мы докопались до пола и нашли люк в подвал. К счастью, все обошлось! Как только мы смогли открыть люк, из него раздался дружный плач и чей-то дрожащий голосок гордо заявил:

– Я же говорил вам, шмакодявки, что все будет хорошо! А вы разревелись! – и шмыгнул носом.

Спустившиеся вниз, бойцы достали из подвала пятерых детишек. Трех девочек, лет пяти-шести, и двух мальчишек, немного постарше. Один из них все повторял: «Я вам говорил! Я вам говорил!» А оказавшись на улице и оглядевшись, кинулся к позвавшей нас женщине, уткнулся ей носом в живот и в голос разревелся. Видимо, он все это время жутко боялся, но успокаивал младших, а теперь расслабился. Помимо пожаров, очень напрягала возникшая канонада на северо-востоке. Похоже, что совсем неподалеку начался серьезный бой. Пока я прислушивался к стрельбе, увидел подъезжающие знакомые машины. Приехали Мехлис и грузовик с бойцами, которые сразу бросились помогать с разбором развалин ближайших домов. Вышедший из «эмки» Мехлис огляделся и направился к нам. Попытавшись привести себя в порядок, я, плюнув, бросил безнадежное дело и, остановившись перед Львом Захаровичем, коротко доложил ему о произошедшем. Хмуро выслушав доклад, Мехлис снова огляделся и устало сказал:

– Садитесь ко мне в машину. Срочно едем в штаб дивизии. Немцы прорвали фронт восточнее города, похоже, что мы уже в окружении. Остальные подъедут позже, пусть пока помогут людей искать…

Охренев от известий и всего происходящего вокруг, мы бросились к машине.

Штаб 136-й стрелковой дивизии, располагавшийся в здании, где совсем недавно был расположен лесной техникум, встретил нас суматохой. Двери, то и дело хлопая, впускали и выпускали бойцов и командиров, носящихся как угорелые. Приказав нам, чтобы ждали на улице, Мехлис направился в штаб, а мы стали оглядываться. Если происходящее вокруг не было паникой, то считайте меня папой римским. То, что мы наблюдали, напоминало разворошенный муравейник: бегают, толкаются, таскают мешки и бумаги. Бардак жуткий! Пару раз видел, как какие-то командиры начинали орать друг на друга, хватаясь за оружие. Мрак!

Минут через пятнадцать к нам подбежал молодой сержант и, козырнув, передал распоряжение, что я должен явиться к Мехлису. Пройдя в бывший кабинет директора техникума, где обосновался командир дивизии, я доложился о прибытии. В кабинете стоял дым столбом. В углу кабинета двое телефонистов безуспешно пытались докричаться до «Пятого» и «Третьего», над картой, расстеленной на большом столе, склонились несколько командиров с Мехлисом. Махнув, чтобы я подошел к столу, Лев Захарович сразу перешел к делу:

– Ваша с Зильберманом задача следующая: подготовить наши автомобили к дороге и взять запас горючего, проверить имеющееся вооружение и пополнить боезапас, через сорок минут вы должны быть в полной готовности к выступлению. Все понятно? Если да, то выполняйте, старший лейтенант, – и отвернулся к карте.

Козырнув спине Мехлиса, я выскочил из кабинета и побежал к машине. Быстро объяснив Яше ситуацию, я принялся за дело. Первым я проверил оружие и боекомплект у наших сопровождающих. Все оказалось более чем хорошо – на 17 человек (включая Яшу и меня) один ручной пулемет, 14 автоматов, две снайперские винтовки и восемь пистолетов. Боеприпасов было по четыре БК на ствол и два ящика гранат. Хоть сейчас в окопы. Пока я занимался оружием, Зильберман доставал бензин, и через сорок минут, когда из штаба вышел Мехлис, все было готово. Выслушав мой доклад, при этом ухмыляясь моему «акценту», Лев Захарович приказал выдвигаться. На окраине города к нам присоединились еще два грузовика с бойцами, и колонна получилась солидная – две «эмки» и три «полуторки», набитые бойцами. Я думал, что мы направимся на юг, чтобы выйти из возможного окружения, но просчитался. Как оказалось, Мехлис направился в сторону Трудовского, решив выяснить обстановку в том направлении. Узнав об этом, я одновременно испугался и обрадовался. До жути надоело возиться с бумагами и заниматься разговорами, хотелось реального дела, а испугался возможных последствий и, чего уж перед собой кривить душой, возможной смерти. Вернее, появился страх не самой смерти, а бессмысленной, глупой. Почему-то раньше этого страха у меня не было, но мало ли чего не было раньше? Я сидел в машине, ехавшей второй, и краем глаза наблюдал за Мехлисом. Было заметно, что он очень устал, лицо осунулось, под глазами тени, не уступающие моим синякам. Как только мы выехали из города, он почти сразу задремал, навалившись на левую дверь. Минут через сорок мы проехали Рыбинское и повернули на Трудовское. Уже отсюда были хорошо слышны звуки приличного боя, разгоревшегося в том направлении. М-да-а. Похоже, что припоздали мы с прояснением обстановки! Судя по всему, бой там нешуточный идет, уж больно часто орудия палят! Проехав еще немного, остановились перед небольшим мостом над замерзшей речушкой. Мехлис подозвал ребят из первой машины и приказал им немного проехать одним, для прояснения ситуации. Козырнув, парни запрыгнули в «эмку» и рванули через мост, а нам осталось только ждать и гадать – что там происходит? Не успели мы толком размять ноги от дороги, как увидели вылетающую из-за поворота нашу легковушку. Никогда бы не подумал, что эта машинка может так носиться! Скорость была очень приличная, и, когда пришло время останавливаться, «эмка» показала своеобразный «дрифт» – проскользила весь мост боком.

Выскочивший из «эмки» старлей, задыхаясь, будто от бега, начал докладывать:

– Немцы… Движутся по дороге… Увидел два бронетранспортера, четыре грузовика… Танков нет… Впереди мотоциклисты, нас обстреляли, но не попали. Минут через пять-семь будут здесь… Видимо, прорвались, теперь идут на Волноваху.

Мехлис раздраженно врезал по капоту нашей машины и осмотрелся.

– Слушайте боевой приказ. Приказываю наличными сил занять оборону на этой стороне реки, «полуторки» и одну «эмку» отогнать за поворот, бензин, приготовленный к дороге, использовать для возможного поджога моста. Старшие лейтенанты Стасов и Зильберман, отправляетесь в город, доложите о произошедшем и вызовите подкрепление. Я остаюсь на месте, – тут он зло оскалился, – а то, эти… из штаба не пошевелятся, а, скорее, драпанут. А вы с Зильберманом, – он внимательно посмотрел мне в глаза, – проследите, чтобы помощь была оказана незамедлительно! Все! Выполнять!

Пока он все это говорил, бойцы уже носились как пчелки, занимая позиции и деля гранаты. Мы же поехали назад. Вел машину Яша (водитель остался в обороне), а водитель он был… посредственный, мягко говоря. Только заехали за поворот, как сзади услышали пулеметную стрельбу – началось!

– Яша, твою мать! Ты можешь быстрее?!! – Мне казалось, что мы еле тащимся. – Я бегом быстрее до города добегу!

– Ну и беги! Спортсмен, мля! – Яша тоже был на взводе. – Как в глаза смотреть людям будем? Армейский комиссар остался бой принимать, а старлеи в тыл?! Да… твою… В… За… На… Тебя… Гитлера… машину… дорога… и…

Тут мы влетели на центральную площадь Рыбинского, на которую с другой стороны выезжал бронетранспортер с серо-белым крестом на борту.

– Немцы!!! Разворачивайся!!! – я заорал как ненормальный. Что интересно, наша шепелявость куда-то пропала.

Зря я говорил, что Яшка плохо водит. Ой, зря-я-а! Не успел я доорать до конца, как мы уже выносились обратно. Похоже на то, что немцы сами офигели от встречи, и первые выстрелы раздались тогда, когда мы уже покинули село. Повернув от села на дорогу к Трудовскому, Яша вдруг остановился у заснеженных кустов.

– Андрей! Я с парой гранат остаюсь здесь, задержу этих падл! Ты доберись до Льва Захаровича, объясни все. – Увидев выражение моего лица и услышав приближающийся надсадный гул моторов, добавил: – Так надо! Все! Я пошел!

Он выпрыгнул из машины и, придерживая автомат, бросился к кустам, по пояс проваливаясь в снег. А я поехал. Матерясь и не обращая внимания на слезы. Ну почему? Как же херово понимать, что нас отослали только из-за меня! Что Яшка принял это решение, только чтобы я ушел! Не успел доехать до поворота, как по машине забарабанили пули, выбивая заднее стекло. Несколько пуль разбило лобовое стекло, и в мое лицо хлынул поток ледяного воздуха, выбивая и сразу замораживая слезы. Что-то горячее ожгло мне шею, и тут же, один за другим, раздались два взрыва, и пулемет замолчал, а я скрылся за поворотом, приближаясь к бою, грохотавшему впереди.

Глава 24

Первое, что бросилось мне в глаза, – горящие мост и два немецких бронетранспортера на нашей стороне дороги. За небольшим холмом, прикрытые от немцев, стояли наши «полуторки» и оставшаяся «эмка», от которой мне махали руками. В тот момент, когда я уже должен был скрыться с глаз немцев, машина дернулась и заглохла, а из-под капота потянулось облако белого дыма. Блин! Кто-то у фрицев слишком меткий! В движок влепили, гады. Бросив машину, я схватил автомат и побежал к нашим. Оказалось, что мне махал связист, похоже, указывать мне направление становится его обязанностью. Добравшись до укрытых машин, я увидел сидящего на вытащенном из «эмки» заднем сиденье Мехлиса, который, морщась, ждал окончания перевязки. Один из бойцов умело заканчивал бинтовать комиссару левое плечо.

– Почему вернулись? Где Зильберман? – Было видно, что он раздражен не столько болью от ранения, сколько самим фактом его получения. – Приказ выполнили?

– Нет, товарищ комиссар. В Рыбинском наткнулись на немецкий бронетранспортер, приняли решение возвращаться. В начале дороги на Трудовское Зильберман остался задержать немцев, а я направился дальше. У Зильбермана было две гранаты, я слышал два взрыва. – Я замолчал, глядя на изменившегося в лице Мехлиса. Тут любой изменится! Оказаться почти в чистом поле в окружении немцев, да еще зимой! Приятного мало! К чести Мехлиса, через секунду его лицо снова стало спокойным и уверенным.

– Перезов! – К нам подбежал молодой боец, вооруженный немецким МП. – Доберись до Чуприна. Передай, пусть выходит из боя и выдвигается сюда. Срочно! Немцы быстро перебраться на нашу сторону не смогут, а вот те, что с тыла… с теми серьезней.

Он с минуту что-то прикидывал, потом продолжил:

– Ахундзянов, возьми одного человека и на «эмке» скатайся, посмотри, что за обстановка в стороне Рыбинского. Только аккуратно, особо не высовывайся!

Лейтенант-связист козырнул и, взяв закончившего перевязку бойца, запрыгнул в «эмку», которая сразу сорвалась с места.

Проводив их взглядом, я бросился помогать Мехлису надевать полушубок. Кивком поблагодарив меня за помощь, Лев Захарович начал рассматривать карту в своем планшете. Что-то ему явно не нравилось, слишком уж кривилось у него лицо. А может, просто рана беспокоила. Минуты через три из-за холма стали появляться наши красноармейцы, впереди которых шел Перезов, замыкал группу хмурый капитан. Видимо, это и был Чуприн, командовавший обороной. Подойдя к нам, он мельком глянул на меня и, повернувшись к Мехлису, доложил:

– Товарищ армейский комиссар 1 ранга. Сводный отряд отведен с ранее занимаемых позиций. В прикрытии оставлено три бойца с ручным пулеметом. По предварительным подсчетам: уничтожены два немецких бронетранспортера, один грузовой автомобиль и три мотоцикла. Захвачены трофеи: два ручных пулемета и четыре автомата. Уничтожено до 30 немецких солдат и два офицера. Наши потери: 13 человек убито, пятеро ранено, тяжелораненых нет. В строю 23 человека, включая вас. Основная проблема – недостаточное количество боеприпасов. Вернее, их просто нет. Я…

– Это не главная проблема, – прервал капитана Мехлис. – Главное то, что мы в окружении. В Рыбинском немцы. В сложившейся…

Тут из-за поворота вылетела отправленная в разведку «эмка», сразу за ней гнались два мотоцикла, из люлек которых стреляли короткими очередями пулеметчики. Но из-за скорости попаданий не было видно. Только что вышедшие из боя бойцы среагировали мгновенно! Один мотоцикл, чуть вырвавшийся вперед, загорелся и закувыркался с дороги в снег. Второй же попытался развернуться, но не успел. Сидящего за рулем немца просто вынесло из седла, а от самого мотоцикла и пассажиров полетели «клочки по закоулочкам». Из подъехавшей машины выбрались трое, и у меня упал каменюга с души. Яшка! Живой!!! Не слушая, что говорит связист, я чуть не сломал в объятиях взъерошенного, как воробей, Зильбермана.

– Гад! Еще раз только попробуй такое выкинуть! Я тебя сам грохну, не уступлю это удовольствие немцам! – орал я ему в лицо. – Какой ты молодчина, что уцелел!

Вырываясь, Яшка что-то бормотал, но я не слушал. Это была самая настоящая истерика, только радостная. Наконец, я услышал, что он мне говорит:

– Да все нормально. Ты чего? И хватит меня тискать! Я тебе не Олеська! Отстань, в конце концов! Уходить нужно! Там целая колонна показалась, через несколько минут будет поздно!

Отстранившись от него, я оглянулся: дослушавший Ахундзянова Мехлис уже распоряжался об уходе. Только наша небольшая группа зашла за холм, направляясь на юго-восток, как сзади послышался гул моторов. Немецкая колонна приближалась. Следующие несколько часов были настоящим адом! Нет, немцы нас не преследовали. Но идти зимой, в мороз, по пояс в снегу… Врагу не пожелаешь! Да еще ветер поднялся и с ним снег. Разыгрался настоящий буран, под прикрытием которого через несколько часов мы вышли к селу Чичерино. Так получилось, что этот ветер нас и спас. Выйдя к домам, мы буквально уткнулись в стоящие немецкие бронетранспортер и грузовик. Из большого дома, стоящего за ними, раздавались неясные, но явно веселые голоса немцев. Мехлис приказал осмотреть соседние дома. Через несколько минут вернувшиеся бойцы доложили, что немцы в двух соседних домах. Судя по звукам – гуляют. Часовых нет, вернее, уже нет. Как сказал один боец, виновато отводя глаза:

– А что было делать, када этот гад прямо на меня вышел? Ну и пришлось его того, приголубить. Но тихо, в домах ничего не услышали! Часовых трое было, все с запашком, пьяные, одним словом.

Выслушав бойцов, Мехлис, ни секунды не колеблясь, приказал:

– Немцев уничтожить! Постараться взять старшего в плен. Остальных… – и махнул рукой. – Командуйте, капитан.

Быстро распределив людей, попутно послав нас с Яшей подальше, Чуприн приказал атаковать. Через пять минут все было кончено. Итог: 15 солдат и один офицер убиты, взят в плен унтер-офицер. Вот тут-то и появилась проблема. Никто не догадался посмотреть документы у снятых часовых. Все считали, что это немцы. Мы ошиблись. Уничтоженное подразделение было румынским! Никто из нас не говорил на румынском, а взятый унтер не понимал ни русского, ни немецкого языка! Попали. Взяли пленного, от которого нет никакого толку! Нужно было видеть наши лица, когда все это выяснилось! Мехлис рвал и метал! Досталось всем, кто находился рядом: мне – за вылезшую неуместную улыбку, остальным – за то, что не проверили, с кем мы имеем дело! Наконец, успокоившись, Мехлис осмотрелся и… заржал. Да-а, ситуация действительно идиотская. Отсмеявшись, он приказал:

– Румына – в расход. Всем отдохнуть час, потом загружаемся в трофейную технику и выдвигаемся в направлении Прохоровки. А пока… Зильберман, Стасов, займитесь опросом местных, может, что важное узнаете.

– Товарищ комиссар, а если кто с нами попросится? – Я решил вмешаться. – Не думаю, что немцы и румыны спокойно отнесутся к гибели своих солдат, а чтобы хоть как-то оградить наших граждан от репрессий, нужно вывезти за пределы села трупы румын.

– Неплохая мысль. – Мехлис потер лицо и досадливо поморщился: – Чуприн! Назначь четырех бойцов, пусть закидают трупы в грузовик и вывезут за село, в овраг какой-нибудь. А добровольцы… Принимайте, только так, чтобы мы их вооружить могли. Действуйте, товарищи. Времени мало.

Зильберман предположил, что общаться с людьми лучше в помещении колхозной администрации, и мы отправили нескольких вездесущих мальчишек по селу созвать людей для разговора. Минут через пятнадцать в комнату собраний набилось человек сорок, а еще больше собралось на улице. Переглянувшись, мы решили сначала поговорить со всеми сразу. Выйдя на крыльцо, Яша начал «двигать речь». Послушав его, я поморщился – сплошные лозунги! Ну нельзя сейчас так, люди другого ждут! Поэтому, перебив Зильбермана, я вышел вперед:

– Товарищи! – и замолчал: в горле вдруг пересохло. На меня смотрели десятки глаз, с надеждой, со страхом, ехидно. Не было только безразличия в этих молодых и старых глазах. Мне показалось, что они мне говорят: «Давай, давай, ври, защитничек!» – и именно эта мысль встряхнула меня. – Товарищи! Не буду говорить вам красивых слов и врать. Вы сами видите – фашисты прорвали фронт, мы вынуждены отступать, отдавая вас во власть врагов. Простите нас и поверьте – это ненадолго! Как бы ни было сейчас тяжело, мы победим! И они ответят за все! В вашем селе мы уничтожили подразделение румынской армии, чтобы не навлечь на вас месть захватчиков, трупы вывезли подальше от села. Пока мы можем только так попытаться сохранить ваши жизни. У нас есть к вам просьба. Именно просьба, не приказ. Может быть, если кто-то из вас видел немецкие части или знает важную информацию, придите в контору, расскажите нам об этом. И еще: если кто хочет записаться в ряды Красной армии, прошу туда же. Вот, товарищи, и все, что я хотел вам сказать.

На площади было тихо, люди молча стали расходиться, лишь изредка переговариваясь между собой. А я пошел в контору, не обращая внимания на ошалелого Зильбермана. Усевшись за большой стол, я спросил:

– Яш, а что ты так занервничал?

– Андрей, ты вообще умеешь думать? – возмущенно, еле сдерживаясь от перехода на крик, проговорил тот. – На хрена ты это все наговорил? Думаешь, похвалит тебя Мехлис за эту инициативу? Да скорее он тебе по бестолковке настучит, чтобы…

Яше пришлось прерваться, к нам зашел предмет разговора, Мехлис. Подойдя к столу, он негромко сказал:

– Все правильно. Правильно сказал Стасов, и прав ты, Зильберман. Не умеешь говорить с людьми – не берись! Понятно, товарищ старший лейтенант ГБ? А если понятно, то вы, Зильберман, остаетесь здесь общаться с людьми, а Стасов пойдет со мной.

Вернувшись в дом, в котором все началось, я стал ждать разноса, но последовало совсем другое:

– Андрей, пусть Зильберман общается с людьми сам. Ты так и не научился говорить по-нашему, а люди это замечают. Сказал ты все правильно, по делу, поэтому разноса не будет. Попей чайку, передохни, времени мало осталось, и давай помолчим.

Минут через двадцать вернулся Зильберман, с которым пришел и Чуприн. Пока Яша рассказывал о результатах бесед с колхозниками, я наконец-то познакомился с капитаном. Оказалось, что зовут его Александр Николаевич, сам он с Дальнего Востока, из Хабаровска (почти земляк!), и оказался компанейским мужиком. Было ему тридцать лет, среднего роста, брюнет, с ранней сединой и «эльфийскими» глазами фантастически зеленого цвета. Прихлебывая чай, он помимо своих «анкетных данных» успел рассказать, что нашли «подарки». В румынском грузовике обнаружили несколько ящиков оружия, причем советского. Где они только его взяли?

– …Понимаешь, Андрей, когда бойцы меня позвали, я чуть не сдурел. Да в моем батальоне было меньше ППШ, чем мы нашли в этой тарахтелке. Целых тридцать штук! Да патронов пара ящиков! Каково? Всех, у кого винтовки и немецкие МП, перевооружил! Теперь хорошо можно немцам при встрече вломить. Да и то, что взяли с румын, лишним не будет, мы теперь можем людей вооружить, а это… – от полноты чувств он аж головой закрутил, – это просто отлично. А с учетом того, что твой товарищ пятнадцать человек привел, то совсем здорово! Нас теперь почти два взвода! А с бронетранспортером мы силой стали! Правда, горючки меньше, чем хочется… – грустно закончил капитан.