Текст книги "Молитва для адмирала"

– Мы не пойдем с тобой. А то так домой-то и не доедем. А надо… Чего ты там такое про Санька залепил? А еще можешь?

– Не вопрос, – улыбнулся Денис. – Из избы торчит труба. Век торчит. А может, два. На душе моей тревога: не бухал бы ты, Серега…

Серега протянул ему руку и снова направился вниз, в метро. Пошел за ним и его коллега. Денис же поплелся к библиотеке. И действительно, чуть левее входа, метрах в пятнадцати, на аккуратно расстеленной картонке примостился мужчина. Род занятий наложил отпечаток на его внешний вид, поэтому возраст можно было определить лишь примерно, где-то от сорока до семидесяти. Мужчина сидел, прислонившись к стене дома, и читал книгу, видимо, подсунутую в библиотеке. Рядышком стояла литровая пластиковая бутылка, наполовину заполненная какой-то желтой жидкостью.

– Отвлеку? – спросил Дмитриевский. Мужчина поднял на него воспаленные, красные глаза:

– Уже отвлек.

Денис разглядел название книги: «Молот судьбы». Улыбнулся и вкратце объяснил собеседнику ситуацию. Тот нисколько не удивился:

– Понимаю, о чем ты. Мариша. Был у нее. Разрешила помыться.

– Да ладно – Мариша? – не поверил Денис. – Марианна вроде…

– На русский манер. Какая там, на фиг, Марианна? Мариша.

– Проводи, а? Будь другом… А я тебе гардероб обновлю…

– Ты мне лучше бар и библиотеку обнови. А то что пью, что читаю – … какую-то.

Дмитриевский надолго задумался. Затем встрепенулся:

– Прошу прощения, а как я могу к тебе обращаться?

– Как хочешь, а зовут меня Василий Василич.

– Василий Васильевич, давай так: ты проводишь меня до квартиры. Если Мариша дома – тут же выделяю тебе финансирование. И на бар, и на библиотеку. Идет?

– Пару сотен вложи авансом, чтобы легче передвигалось…

Денис, поковырявшись в кошельке, вытащил необходимую сумму и, отдав ее Василию, отошел в сторонку, стараясь не мешать подъему. Спутник встал, отряхнулся для виду и потопал куда-то внутрь квартала, во дворы. Шел он бойко, Дмитриевский с трудом поспевал за ним. Пройдя по диагонали через детскую площадку мимо справляющего нужду бульдога и пары контейнеров, доверху набитых мусором, Василий Васильевич остановился у второй парадной старенькой, потрепанной хрущевской пятиэтажки. Обернувшись, посмотрел в глаза Денису, хитро прищурился:

– У тебя фамилия как?

– Дмитриевский.

– Поляк, что ли? Так и знал… Будешь смеяться, но я Сусанин. Василий Василич Сусанин. Хочешь, паспорт покажу…

– У тебя паспорт есть? – спросил Дмитриевский

– Нет, – ответил тот. – Не страшно, полячок?

– Мне последний раз страшно было, когда два комитета сливались. Земельный и имущественный. Страшно – жуть, аж зубы стучали… А это все детский сад… Веди давай.

Они зашли в парадную. Поднявшись на четвертый, Василий ткнул пальцем в паркетно-желтую дверь квартиры номер сорок три с беленьким дешевым звоночком.

– Финансируй – и я отступлю под натиском твоих легионов, – сказал Сусанин.

– Проверю, брат, – ответил Денис. – Не хочешь светиться – укройся за мусоркой… Я свое слово держу.

И он позвонил в дверь. Та открылась очень быстро: либо хозяйка передвигалась с невероятной скоростью, либо квартира была очень маленькой. Перед Дмитриевским образовалось знакомое лицо, очень красивое и грустное, бледное, без макияжа, со следами слез. Светлые волосы мягко стелились по черной ткани футболки с надписью «Питер – это навсегда, детка!» и Петропавловкой на заднем плане. Дмитриевский улыбнулся и сказал строго, как и положено начальнику:

– Подожди-ка.

И отошел вглубь лестничного пролета, куда выдвинулся его провожатый.

– Василий Васильевич, полякам бы такого проводника, – сказал Денис с улыбкой, – жили бы сейчас в Евросоюзе…

– Ну, тогда слава богу, что у поляков был другой проводник… Давай сотку… Я ведь твой немой вопрос слышу…

Дмитриевский протянул тысячу и, еще раз поблагодарив Сусанина, исчез за дверью своей сотрудницы. Квартира оказалась небольшой. Маленькая прихожая, почти сразу слева – дверь в совмещенный санузел, справа – на кухню, а прямо – в единственную комнату. Но как чисто, подумал, Дмитриевский, как везде чисто. И аккуратно.

Марианна кивком пригласила Дениса пройти на кухню и спросила, глядя куда-то поверх его головы:

– Чай будете?

– А водка есть? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Водки нет. Чай есть. Будете?

– Да, – ответил Денис и прошел на кухню. – Но лучше водку.

– Лучше чай, Денис Александрович, честное слово…

– Ну только не надо меня учить, что лучше, а что нет… А вообще… Чай так чай, – согласился он и сел за кухонный стол. Тихо спросил у спины Марианны:

– Деньги-то где?

– В конверте. В сумочке моей. Там, в прихожей. Принести?

– Нет. Потом отдашь. Буду уходить – заберу.

Марианна поставила перед Денисом большую темно-синюю чашку, почти до краев наполненную крепким ароматным напитком. Затем добавила сахарницу и небольшую плошку с сушками.

– Слушай… – Денис глотнул чая. – А что это было вообще? Деньги дяде Ване не отвезла, телефон вырубила – все на ушах стоят. Костя вон на валидоле. Чего ты устроила? Я бегаю, бомжей коррумпирую, чтобы к тебе привели. А ты правда его домой водила? Мыться?

– Правда.

– Весело. Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя увольнять.

– Денис Александрович, я просто не могу делать такие вещи. Физически не могу. И душевно – не могу. Врать не могу. Лицемерить. Хитрить. Закон нарушать. У нас это не принято. У нас по-другому учат.

– А как же ты думаешь работать-то с этим со всем, тем более в нашей сфере? Мы же с тобой в России, на дворе 2015-й. С голоду умрешь… И чего же ты тогда сразу не сказала: не повезу, мол, взятку? Это, мол, супротив моих принципов… А пропала?

– Думала, получится. Вы правильно говорите: Россия, 2015-й… Но нет. Не получилось. И пробовать больше не буду. Хотите – увольняйте.

– Ты говоришь, у вас по-другому учат. Где это – у вас? То, что ты не из Питера, я знаю теперь, а где вас таких делают? Солт-Лейк-Сити, штат Юта?

– Вы не поверите…

– Я не верю, что в однокомнатной хрущевке на Малой Охте водки нет… А больше ты меня ничем не удивишь.

– Я не с Земли, – тихо проговорила она.

– Не с Земли? – повторил Дмитриевский. – Этого мне еще не хватало… А откуда? С Луны? Назови адрес регистрации. Покажи форму девять…

– Я с Квард-Паркуса. Это двойная планета. Ваши астрономы недавно увидели нас в свои телескопы. И тем самым открыли канал. А у нас есть технологии, позволяющие перемещаться в пространстве таким образом. Я не технарь, тонкостей не знаю, знаю одно: как только нас замечают – мы получаем канал, возможность прилететь.

– Допустим, – спокойно отреагировал Денис. – Тогда почему отправили тебя?

Марианна грустно улыбнулась:

– Для меня это загадка. Первый отправляемый – что-то вроде разведчика-парламентера. Кандидата выбирает программа «Миранда». Компьютер. Она же определяет и время, которое первенец проведет в гостях. Вообще я школьная учительница там. Обучаю деток.

– Ну, ты неплохо знаешь нашу юриспруденцию для училки…

– Пришлось освоить. Я же там учительница. А здесь я чему учить буду? Самой сначала выучиться нужно. Юриспруденция – первое, что пришло в голову. В прямом смысле… У нас восприятие информации немного другое, чем у вас, у людей.

– А чего ты ко мне-то явилась? Почему не в Роскосмос? Или в Роснано? Или еще куда?

– Не знаю. Тоже загадка. Первым попались. А туда не пошла, потому что они меня в психушку бы сдали…

– А я тебя сейчас не в психушку сдам, а отправлю прямиком в СИЗО на Лебедева! – заорал Денис, а Марианна, вздрогнув от крика, вскочила, едва не опрокинув стул. – Если через три минуты ты мне не нальешь пятьдесят граммов водки, я позвоню Сергею Валентиновичу, и он тебя упакует безо всяких документов, поняла?!

Марианна пулей вылетела из квартиры, а Дмитриевский, посидев немного в тишине, вдруг начал смеяться, да так, что на клеенчатую старенькую скатерть закапали слезы.

Не прошло и двух минут, как на кухню вбежала запыхавшаяся Марианна с початой пол-литровой бутылкой водки. Брякнула на стол, убежала в комнату. Вернулась с маленькой рюмочкой и, поставив ее рядом с бутылкой, села на стул и посмотрела на шефа.

– А себе? – тихо спросил он, наливая водку.

– Денис Александрович, я не…

– Себе, я сказал!

Марианна снова умчалась в комнату и вернулась со второй рюмкой. Денис налил обоим, и они выпили – в полной тишине, не глядя друг на друга. Налил еще по одной и покосился на Марианну. Та вытащила из холодильника небольшой пластиковый контейнер с селедкой под шубой, достала пару вилок и несколько кусков хлеба. Выпили еще. Дмитриевский занюхал хлебушком и, наливая по третьей, сказал уже более спокойно:

– Давай еще раз, с самого начала, откуда ты и зачем…

– Из Сегежи. Карелия. Приехала месяц назад, – тихо проговорила Ро.

– А паспорт твой не согласен…

– Не мой. Я потеряла свой. Этот – подруги. Она тоже теряла. Потом восстановила. А потеряшку – нашла. И мне отдала. Я с ним и приехала в Питер.

– А диплом?

– Купила.

– А кто ты по образованию?

– Училка, говорю же. Работала в школе в Сегеже. В младших классах.

– И ты хочешь мне сказать, что за месяц без образования изучила юриспруденцию? – Дмитриевский подвинул ей третью рюмку.

– Денис Александрович, – поморщилась Марианна, – мне хватит, честно, я вообще не пью – меня сейчас вырвет…

– Может, и к лучшему, если вырвет… Так что с правом? Как ты его изучала?

– У меня память хорошая. Материал очень хорошо воспринимаю. Любой. Талант такой. Но я еще в Сегеже начала юриспруденцию изучать… Как учителям зарплату урезали…

– А что с конвертом? Почему не занесла?

– Не-мо-гу, – по слогам произнесла она. – Тошнит.

– Понятно, – резюмировал Денис и, выпив рюмку, встал и медленно направился в прихожую.

– Уволите?

Дмитриевский не ответил. Марианна поплелась за ним.

– А зачем ты всю эту чушь на меня вылила, про планеты какие-то? Фантастику любишь?

– Мне Орлова сказала: если хочешь Денису Александровичу понравиться – юмори, да лучше фантасмагорично. Тогда есть шансы…

Денис хмыкнул, надевая куртку.

– Деньги-то заберете? – Она протянула ему конверт. Тот молча сунул его во внутренний карман куртки и вывалился из квартиры.

* * *

Дело близилось к восьми. Аблокатов и приехавшие родственники закончили ужин и вышли на балкон выкурить по сигаретке. Ленинский проспект погружался в сумрак, его немного освещали только фары проезжающих машин.

Резко хлопнуло. Из дворов на противоположной стороне проспекта забил огромный фонтан. Видимо, прорвало трубу с горячей водой. Над землей поднимались клубы пара.

– Слышь, брательник, а ты плакался, что фонтаны в Петергофе закрыли… Вон – покруче любого Петергофа тебе фонтан!

– Да уж, – улыбнулся гость и начал звать жену, а Костя отправился звонить в аварийку.

Петербург погрузился в ночь.

Глава 2. Историческая

1

Дмитриевский не сразу отправился домой. От машины его отделяли пятьсот метров малоохтинского пространства и три кафешки. Из последнего кафе Денис вызвал водителя и, пока ждал, выпил еще немного. Он старался не фокусироваться на истории с Марианной, оставить ее на завтра, и позволил себе просто плыть по огненным волнам алкоголя, ожидая транспортировки домой. Через полчаса после звонка приехали ребята на «Шкоде», и один из них, пересев на «Порше» Дмитриевского, повез его на Петроградку. Лег в кровать Денис около часа под сонное ворчание Иры, которая не ожидала столь позднего возвращения супруга и уснула, так и не дождавшись его триумфального появления.

Утро вторника Денис провел в душе, а затем, немного освежившись и выпив крепкого черного чая, вернулся в постель. Ирка уже развезла детей по садикам и сама укатила в офис, так что Дмитриевский пребывал в одиночестве. Он отключил телефон и, закрыв глаза, попытался вернуться в сон. Но не тут-то было. Мысли его все время возвращались к вчерашнему разговору с Марианной. Позиция по ней у Дениса пока не сформировалась, и в основном именно поэтому он не хотел ехать в офис. Но и сон не шел. Взгляд упал на тумбочку и на старую светло-коричневую тетрадь деда, которую передал ему отец. Денис взял ее, немного повертев в руках, открыл и погрузился в чтение.

Я не знаю, почему именно сейчас я сел за эти воспоминания. Идет 1982-й год, прошло уже три года, как я окончательно попрощался с флотом и с военной службой. Может быть, свободного времени стало побольше, а может быть, именно сейчас этим воспоминаниям самое время обрести свою форму на бумаге. Для кого это? Я не знаю. Детки, уже взрослые и давно самостоятельные, мало интересуются моим военно-морским прошлым, находясь в кругу собственных интересов, и, конечно, я им не судья. Внуки еще слишком малы, чтобы интересоваться этим, а когда вырастут… я даже боюсь предположить, в какой области будут их интересы. Жене? Нет: она единственный человек, который знает про этот случай. Себе? Наверное. Наверное, себе, потому что именно сейчас пришло время окончательно переосмыслить случившееся тогда и поставить наконец жирную точку во всей этой истории.

В июне 1965 года я был отправлен в Находку на повышение. Меня назначили капитаном подводной лодки К3, атомного подводного крейсера нового поколения. 13 июня я принял лодку. С утра поехал в штаб, получил ценные указания от комбрига, а потом познакомился с экипажем. Василий Петрович сказал, что предыдущего капитана Лазарева сняли за дисциплинарные нарушения (читай – пьянство) и что команда распущена. Посмотрел, пообщался с ребятами – ничего, нормально, справимся. Старпом – капитан 2-го ранга Валентин Евсеев, и мужик толковый, и офицер что надо, видно сразу. Я собрал офицеров на палубе, объявил: у нас месяц до начала учений. Приедет все командование Тихоокеанского флота. Мы не должны ударить лицом в грязь. Вроде бы поняли. Теперь дело за мной, надо показать своим примером, как нужно работать. Потом поехал в квартиру. Пустая, без жены и детишек, навевала грусть. Нина и ребятки должны были приехать только через неделю, они в Ленинграде.

Весь месяц до начала учений мы пахали практически без отдыха. Личный состав проявил себя великолепно. Отличные ребята. И офицеры, и матросы-срочники. Видимо, Лазарев не решил вопрос с их мотивацией. Как, впрочем, и с мотивацией самого себя. А с Евсеевым подружились. Он мне очень помог в характеристике личного состава, что, конечно, было необходимо: до начала учений времени совсем немного, и неплохо понимать, кто на что способен. Евсеев показал мне город, я же познакомил его с Нинкой и детьми, ну и выпили пару раз, чего уж жеманничать.

Месяц работы пролетел быстро – 16 июля начались учения, которые предполагали семисуточное нахождение в океане и решение ряда задач, связанных с уничтожением боевых единиц предполагаемого противника. Кроме нас и нашего замечательного агрегата, подводных кораблей было пять. Мы решали одну общую задачу по уничтожению цели, которую охраняли три ракетоносца условного противника. Еще четыре линкора бороздили выбранный для учений квадрат океана в целях нахождения лодок и их условного же уничтожения. Задачу решали общую, но у каждого подводного экипажа были и свои, частные задачи по самосохранению. Здесь уж, как говорится, кто цел остался – тот и победил, а если еще и цель поразил – так победил дважды. Боевой комплект на подлодках был ограничен, каждый из экипажей мог отстреляться только два раза: немного для обозначенной цели. Я выбрал тактику медленного перемещения по самым отдаленным границам квадрата. Радиолокационное оборудование на кораблях условного противника охватывало лишь две трети территории, выбранной для проведения учений, как, собственно, и у нас, что оставляло некие мертвые зоны, необходимые для маневра и нам, и нашему условному противнику. Некоторое время так и шли по квадрату, постепенно уменьшая периметр. На второй день учений уничтожили две наших лодки, которые, действуя в группе, с двух сторон атаковали цель, но были достаточно быстро обнаружены кораблями условного противника. Чуть приближаясь к цели и всплывая на достаточную для работы локаторов глубину, мы срисовывали картину о перемещениях кораблей и тут же уходили обратно, не давая им шансов накрыть нас торпедами. Так за три дня маневров стала понятна четкая картина перемещений кораблей противника. На четвертый день подбили еще двоих наших, они начали подходить к цели поодиночке, с разных сторон. Правда, те сумели захватить с собой два ракетоносца условного противника. Таким образом, на пятые сутки учений у нас осталось две лодки, моя и экипаж капитана 2-го ранга Скворцова. На стороне условного противника – ракетоносец и четыре линкора.

Но, как бы это ни было интересно, мой рассказ все-таки не про морские бои. Поэтому, не углубляясь в то, что тогда происходило, расскажу, чем все закончилось.

Мы со Скворцовым провели сеанс связи и договорились о тактике. Он согласился сыграть роль наживки, мне же выпала роль стрелка. В чем логика? У меня в команде был феноменальный наводчик и стрелок мичман Иванов. И вот Скворцов максимально открыто увел два корабля противника на северо-запад, моя же лодка всплыла с 70-метровой глубины на необходимые для стрельбы 15 метров в крайнюю точку, нужную для попадания в цель. Мы прицелились и отстрелялись быстрее, чем нас смогли обнаружить локаторы, а поразив цель, вновь ушли на глубину, после чего направились в порт. Скворцова и его лодку также не смогли достать – победа была полной. В порт прибыли к ночи. А с утра к комбригу. Доложились как положено, а Василий Петрович без протоколов по плечу хлопнул и меня, и Скворца – молодцы, мол. Сегодня выходной вам, и команду отпускайте на берег, а завтра в учебке начнем разбор.

А еще через неделю мои документы отправили в штаб на присвоение звания адмирала. Меня на адмирала, а Скворцова на капитана 1-го ранга. Сказать, что я хотел этого, значит ничего не сказать. Грезил этим, пожалуй, с выпуска из училища имени Фрунзе, зеленым еще лейтенантом. И вот в тридцать восемь шаг за шагом, быстро, без сбоев я подошел к заветной цели, и у меня не было сомнений в ее достижении. А тут еще и отпуск дали – две недели, и мы с Нинкой и детьми отчалили в Евпаторию. Документы в штабе должны были болтаться не меньше месяца…

И тут началось что-то странное. Не успели мы приехать, не прошло и двух дней, как мне телеграмма с флота: срочно, мол, возвращайся, на лодке ЧП. Я своих оставил и обратно лечу. Информации никакой, что случилось, какое ЧП. Перед вылетом позвонил Евсееву на квартиру – не берет трубку. Видимо, на лодке.

Прилетел – сразу в порт. Лодки моей нет. Думаю, что за черт. Помчался к комбригу. Тот меня увидел – улыбка с лица стерлась, как будто и не было (я входил – он улыбался, читая газету).

– Вернулся, – угрюмо сказал он.

– Где лодка, Василий Петрович? – спросил я.

– Лодка в доке, товарищ капитан 1-го ранга, – так же угрюмо отвечал комбриг, – и вот почему. На лодке в ночь с воскресенья на понедельник произошел пожар. Выгорел весь машинный отсек. Причина пока неясна… Но это еще полбеды…

– А вторые полбеды? – прервал я комбрига.

– Вторые полбеды – это Рогов. Он повесился.

Рогов был старшим механиком. Молодой парень лет двадцати пяти. У меня рот сам собой открылся. Комбриг продолжал:

– Записочку даже оставил. Обгорела немного, но читаема. Очень она не понравилась там… – Он поднял указательный палец. – Не понравилась даже больше, чем сам инцидент. «Господи, прости» – вот что написал.

Я поперхнулся.

– Во-во! – ухмыльнулся Василий Петрович.

Мое мнение о вере и религии было однозначным, как у любого коммуниста, а тем более военного моряка. Не было ни к вере, ни к религии абсолютно никакого отношения. И быть не могло. Я с десяти лет воспитывался в школе курсантов, в абсолютной дисциплине и уважении к советской власти и воинскому долгу.

– Где Евсеев? – с надеждой спросил я и получил вполне логичный ответ:

– Под арестом. На время следствия. Трибунал будет. По тебе тоже есть бумаги.

Он протянул мне постановление. Меня отстраняли от командования лодкой на период следствия.

– Хорошо, – спокойно ответил я и направился к двери.

– Еще кое-что, – остановил меня комбриг, и я, напрягшись, повернулся к нему. – О звании адмирала можешь забыть. Документы обратно пошли.

– Хорошо, – так же спокойно ответил я.

Следствие выявило, что Рогов находился в крайне неудовлетворительном психологическом состоянии. Девушка Лида, которую он считал своей невестой, забеременела и собралась замуж за другого, о чем и сообщила ему в письме (которое нашли в вещах механика). В ту ночь Рогов, дежуря в машинном отделении, выпил спирта, которым должен был протирать детали, видимо, окончательно решил для себя все и повесился на торчащем под потолком штыре. Задел ногами пепельницу, в которой тлели его же бычки.

Евсеева в итоге вернули в капитаны третьего, а меня же, оставив в первом ранге, просто списали на берег, где я благополучно преподавал в училище, пока в 1980-м окончательно не ушел на пенсию.

К чему я все это?

А вот к чему. Я человек выдержанный и спокойный и особо не подавал виду, что эта история как-то задела меня, выбила из колеи. Я жил, любил жену, общался с друзьями, выпивал на праздниках и веселился. Взрослели дети, появлялись и росли внуки. Все вроде как в порядке. Но в порядке не было ничего. Себя не обманешь. С того времени не прошло и дня, чтобы я не вспоминал о том случае с горечью и обвинениями, только непонятно, в чей адрес. Кто виноват? Рогов? Лида? Евсеев? Я? Непонятно.

А в училище, помню, как-то на ночь остался дежурить, буквально через год после ухода. Не знаю, что меня дернуло: пошел казармы обходить. Все тихо. Пошел обратно к своему кабинету и вдруг слышу какие-то звуки из туалета. Как будто всхлипы. Захожу. А там на корточках у стенки сидит Аркаша Полищук, курсант, и плачет. Толковый очень паренек, один из лучших в выпуске. Какой-то листочек мнет и всхлипывает. Я сел рядом и спрашиваю:

– Ты чего?

А тот не отвечает. Всхлипывает. В одной руке письмо теребит, а вторую за спиной прячет. Я приглядываюсь, что там, и глазам не верю: пистолет. Виду не подал, что заметил, рядышком тоже на стенку оперся, сижу. Молчим. Потом спрашиваю:

– Девчонка?

– Да, – отвечает, – ждать обещала – а вот… – И письмом трясет.

– Послушай, – говорю, – ты же военный моряк, коммунист! Как ты можешь быть таким эгоистом?

Вижу у него вопрос в глазах. Ну, я ему недавнюю историю про Рогова и рассказал. И про Евсеева, и про себя не забыл.

– Отдай пистолет, – говорю, – и марш в кровать. Успокойся, обдумай все, и если примешь решение, что застрелиться – единственный выход, то, пожалуйста, за пределами училища. И записку оставь нормальную.

Вижу, отпускает парня. Через минуту отдал мне пистолет. Он его у дежурного по училищу на время выторговал за две пачки «Казбека». Я замял тот эпизод, не стал никуда писать. Парень выпустился отличником боевой и политической.

…А сегодня в «Известиях» прочитал, что командующим Балтийского флота назначен контр-адмирал Аркадий Георгиевич Полищук. Самый молодой главком Союза, тридцать девять лет. Как прочитал – так и понял. И нет больше никакой горечи. И никаких обвинений. Все правильно было. Спасибо Тебе.

Господи, прости.

19.03.1982